Геннадий Мирошниченко (Г. Мир) ИСПОВЕДЬ ЭКСТРАСЕНСА. Автобиографический роман. Части 1 и 2   2007        Исповедь экстрасенса. Автобиографический роман в 4-х частях.    Часть 1 и 2. - Тула:  ИАМ. 2007. - 416 с. а книга – роман-откровение человека, когда-то брошенного в пекло войны, о которой многие люди, живя в Советском Союзе, даже не подозревали. Комитет государственной безопасности страны проводил работы, о которых лишь теперь с ужасом узнаёт общественность. Мы узнаём о приборах по управлению за поведением человека, псигенераторах, но мало знаем о псикиллерах и о тех, кто противостоял им. Судьба одного из них сложилась драматически. В первой части романа описываются события недавнего прошлого, когда в стране отбирались способные на психологические убийства люди, готовые выполнить любые спецзадания по указанию стоящих у власти. Герой романа - это человек, от природы наделенный необычными способностями, которые и помогли ему в погоне за псикиллером. Во второй части романа показывается драматическая часть жизни человека с необычными способностями, которые он использует в схватке с теми, кто, представляя собою закон, ложно обвинил его в совершении особо тяжкого преступления, наказанием за которое может быть и смертная казнь. Героя книги стараются завербовать различные спецслужбы. Автор этой книги - известный российский учёный и бывший экстрасенс. Его произведения представлены в Интернете в Портале Духовных концепций http://genmir.ru. В книге использованы стихи автора.               ISBN                                       © Мирошниченко Г.Г., 1996, 2007 Посвящаю тем, кого предали Часть 1. ПОГОНЯ ЗА ПСИКИЛЛЕРОМ От автора ПСИКИЛЛЕРСТВО Когда-то всю Россию потрясло злодейское убийство на даче видного военного деятеля, депутата Государственной Думы, претендента на президентское кресло. Убийцы действовали руками его жены, до того несколько раз уже лечившейся в психбольнице. Да, ее использовали, она действовала, не осознавая, что творит. Да, ее готовили по специальной методике специальные люди. Сейчас наука и практика позволяют запрограммировать на убийство любого человека. Так готовят исполнителей чужой воли. Но есть люди, обладающие колоссальным потенциалом жизни и смерти. Это не роботы, не зомби, они творчески подходят ко всему, даже к убийству. Можно назвать киллером человека, физически убивающего жертву по заданию своего заказчика, и на этом построить книгу. Наверное, это несложно. Но есть один нюанс, который мне не давал покоя всю жизнь. Это вопрос: “Откуда берутся такие люди?” Почему человек становится тем, кто начинает не просто бороться со своим близким – с матерью или отцом, с дочерью или сыном, с невесткой, с зятем, с соседом или сослуживцем, – начинает жадно желать им проклятья, смерти. Вот эта жадность – жадность убить другого, даже часто самого любимого человека, – феномен, выходящий за рамки человеческой любви, всегда привлекал мое внимание. Слово и мысль – вещи материальные, наука давно уже доказала это, а практика применения целительства, знахарства, магии превзошла любые самые смелые предположения в том, что можно сделать с человеком. Почему возможно появление зомби – убийцы, который превращен в бездумное орудие убийства? Не потому ли, что в каждом человеке – в ком больше, а в ком меньше – находится, живет сущность, способная вершить суд не только на словах или в мыслях, но и в действии, над телами других людей? Если назвать псикиллером того, кто хотел бы убить или, по крайней мере, унизить другого словом, взглядом, движением мысли, чувством, то каждый из нас – по-своему псикиллер. Каждый из нас по-своему – жертва как собственного внутреннего псикиллера, так и тех, кто питает к нам ненависть. Но ненависть отличается от ярости, потому что ненависть убивает всегда, а ярость человека по отношению к самому себе иногда позволяет ему мобилизовать внутренние резервы, необычные свои способности и вдруг возродиться из пепла – из состояний такой тяжести или крайности, из которых люди обычно не возвращаются. Я – практик-целитель и исследователь необычных состояний сознания человека, необычных проявлений сознания и психики. И искать в самом себе убийцу занятие не очень безопасное для исследователя. Но, оказывается, есть люди и организации, которые специально искали, ищут и находят людей, у которых их внутренний убийца готов стать убийцей настоящим, чтобы использовать их в своих диких целях или в целях их хозяев. ЭКСТРАСЕНС Эта книга - первая в серии книг о том, кто вошел в пять процентов человечества и кого в наше время всякая власть пытается использовать в своих интересах. События, описываемые на страницах этой книги кому-то могут показаться выдуманными. Но, в основном, это наша история и наше будущее. Конечно, что-то я изменил, но ничего не приукрасил. И все же – разве можно рассказать на страницах книги о страшных вещах, о бредовых идеях, о дикости людей, которых и воспринимаешь-то людьми с превеликим трудом? В последние годы как-то незаметно понятие экстрасенс девальвировалось, упало в глазах общества. Это произошло, как мне кажется, из-за того, что “экстрасенсами” стала половина страны - достаточно пройти недельные курсы, и на руки выдается диплом с печатями. Я не хочу обидеть многих и многих, тех, кто с помощью энергии рук исцеляет своих родных и знакомых. Я же хочу рассказать совсем о другом уровне - о возможности считывать с человека информацию, о просмотре возможных вариантов развития и об изменении естественного хода событии. Но изменении не по своему желанию, а в соответствии с законами нашей Вселенной, которые люди постоянно нарушают¼     Глава 1 СОЛНЦЕ ЕЩЕ НЕ ВЗОШЛО Сижу, пью чай на квартире генерала КГБ Орлова, с которым мы познакомились еще в годы учебы в институте и которого я запросто называю Никитой. Мы почти ровесники. Обсуждаем проблемы государства. За окном - середина восьмидесятых. Обсуждение сводится к тому, что он задает мне вопросы, а я на них отвечаю. Я - никто по сравнению с ним, инженер, кандидат наук, которых пруд пруди, но я - ясновидящий, то есть тот, кто видит далеко вперед. Видит или считает, что видит. - А вот еще вопрос, - мощным грудным басом говорит он. - Ты знаешь, что на Кавказе становится все более неспокойно. Все республики хотят самостоятельности. Что нам предпринять? Я смеюсь этому: я не понимаю, как объяснить ему некоторые вещи, если он, даже когда спит, все равно остается генералом КГБ, для которого главным желанием является: “Они хотят самостоятельности? Ну мы им покажем!” Я смеюсь, хотя, конечно, хорошо понимаю, что от такого непонимания скоро и мне, и другим станет не до смеха. Он не ожидает такой моей реакции, это нелогично, потому что разговор идет серьезный, и я знаю, что он придает моим ответам большое значение. Почему? Потому что он уже много раз убедился, что таким, как я, доверять можно и потому довольно часто обращается в своей работе к ясновидящим, привлекая их иногда из мест, которые отстоят от Москвы за тысячи километров. А тут - вот он, без всяких хлопот, пьет чай на его кухне. Что я - ясновидящий, мало кто знает вообще, я молчу, не афиширую этого. Даже мои домашние не обращают на этот мой дар внимания, так как считают, что я ошибаюсь в жизни столько же, сколько и любой другой. Я их не уговариваю поверить мне: “Нет пророка в своем отечестве,” - сказал Христос. Но мои родные не знают, что так называемые ошибки я часто вижу заранее и понимаю, что они даются нам, чтобы их преодолеть и набраться так необходимого нам для жизни опыта, а вместе с ним и силы. Сила через преодоление - вот мой девиз. Преодоление дает понимание нового смысла, и если не для этого, то для чего же тогда мы все живем? - Ты чему смеешься? - недоумевает Никита. Не обращая внимания на его последний вопрос, я отвечаю на предыдущий: - Самым оптимальным выходом для вашей службы будет перенесение границ государства на границы России. - Отдать Кавказ?! Да с таким предложением… Только силой подавить! Другого никто ни себе, ни другим не позволит. - Отдадите, - опять смеюсь я. - Никуда вы не денетесь. И без всякой войны. Добровольно. И не только Кавказ. Отдадите Прибалтику, Украину, Белоруссию. - Ну ты загнул! - от возмущения он не находит слов. За окном - середина восьмидесятых, КГБ у власти, солнце еще не всходило… НИКИТА Никита интересен тем, что до гебешных высот добрался без помощи влиятельных родственников. Сам. Что-то его вело. Быть начальником управления, а потом, сразу после развала Союза, и первым заместителем председателя КГБ, значит, обладать определенными сверхспособностями. Уж я-то это знаю. Всю свою сознательную жизнь, начиная с девяти лет, я посвятил исследованию, как сейчас говорят, аномальных явлений. Никита был фанатиком идеи. Он был андроповский птенец и бредил перестройкой по-существу. Экономика была его коньком и служебным долгом. Но он был еще и представителем отряда пассионариев - сверхстрастных натур, - для которых важна не просто идея материального воплощения, - ему важно было сохранить некий дух высшей для себя идеи. Эта высшая его идея - любым путем защитить, сохранить потенциал и темп материальных преобразований в стране. Не знаю почему, но мне нравилась его хватка, заряженность на преодоление сопротивления неверующих в идеи рынка и преобразования страны. Он был как раз одним из тех, кто на деле, а не на бумаге вел корабль мировой революции к андроповской победе на мировом рынке. Китайцы показали нам, что, наверное, андроповские птенцы не очень-то и ошибались. Просто история разрешила эту проблему по-своему: Россия в отличие от Китая - страна бунтарей. ИДЕЯ Отношение к идее у меня особое. Идея – это манна небесная, благодаря которой осуществляется прогресс. Но когда говорят о высшей идее, которая заменяет Бога, то во мне все переворачивается. Почему? Потому что идея – это порождение разума, а Бог – это высший критерий для того же разума и для любых его идей. А это уже другой уровень, нежели сама идея. ИССЛЕДОВАТЕЛЬ Как мне повезло, что в детстве я болел так, что перестал ходить! Гурджиев когда-то ввел специальное упражнение, которое он назвал “Стоп!”. Услышав команду “Стоп!”, человек должен был сразу же замереть в том положении, в каком его застала команда. Задачей было развитие самоконтроля - привлечение своего внимания к процессам, которые в это время происходили с организмом. Это была своеобразная фотография физики ощущений. По поводу ощущений человечество еще пока не выработало своего взгляда - что это? Думаю, что ощущения - это промежуточное звено между материей и духом. Самый великий материалист всех времен и народов, которого я просто называю Материалистом с большой буквы, говаривал, что материя - это объективная реальность, данная нам в ощущении. В ощущении, а не в ощупывании, как думает большинство людей. Меня всегда забавляло это определение материи совершенно нематериальным “ощущением”. Когда я на какой-нибудь международной научной конференции просил кого-нибудь из великих столпов материализма объяснить мне, что именно имел в виду их великий Учитель, когда изрекал: “в ощущении”, то они всегда терялись. Не было ни одного случая, чтобы кто-то из них сказал, что ощущение относится, вообще говоря, уже к другому, нежели материальный, миру. Учитель оставил последователям загадку, разгадкой которой еще предстоит им заниматься, а расхлебывать, кажется, будут уже другие поколения. Я же в детстве, когда во всей красе прочувствовал свою немощь, как подопытный в группе Гурджиева, неожиданно соприкоснулся с другой реальностью, знание о которой хранил многие десятилетия, ибо за них тогда саживали в тюрьмы. И лишь когда в нашей многострадальной России настали другие времена и подуло вдруг под утро свежим ветром, я стал давать интервью с явным идеалистическим душком. Да, что-то я отвлекся. Это вообще-то совсем другая история. И в тюрьму за свое научное увлечение я все же попал, но - позже. Как оказалось, народ не слишком быстро перестраивался от доносительской гебешной манеры жизни к пофигистской, дофонарной. И эти издержки перестройки зацепили собой некоторых, в том числе и меня. Лес рубят - щепки летят¼ Так что если мне когда-нибудь на каком-нибудь суде - людском или Божьем - и предстоит выступать в качестве свидетеля, то я буду представлять многочисленный отряд этих самых “щепок”. КГБ И Я Самое время объяснить мои отношения с КГБ. А то некоторые могут понять меня совершенно неправильно, так, что я прямо-таки чуть ли ни офицер этого уважаемого заведения. Оглянитесь - еще так много живых сотрудников Конторы Глубокого Бурения кричат на всех перекрестках, что они не гебешники, это их черт попутал на труднопроверяемые знакомства. Примем их просьбу и хотя бы условно не будем считать их этими самыми. Вот так и я хочу прояснить ситуацию, чтобы наш уважаемый читатель попробовал поверить и мне. Документов все равно нет. Думаю, что мне чрезвычайно повезло еще раз в жизни в том, что эта одиозная контора никогда не интересовалась всерьез тем, что такое я думаю про идеализм, метафизику, духовность. Не беру в расчет Никиту – тут играли свою роль наши дружеские отношения. Меня не склоняли, как многих других, к сотрудничеству в закрытых лабораториях для разработки секретного психологического оружия. И все же я имел дело с подобными мне людьми благодаря именно Никите. Его служба жестко корректировала некоторые из работ, где использовались экстрасенсы, а он привлекал меня на правах знакомого в качестве самого независимого из всех независимых экспертов. Мне и самому было интересно общаться с другими экстрасенсами, кто помогал получить власть или деньги определенной категории людей, жаждущих этого. И власть и деньги действительно сваливались на таких, и совсем немало в этом значила помощь экстрасенсов. Меня интересовали сами эти целители и маги. Но со стороны их неадекватности, то есть несоответствия их представлений и желаний тем объективным реальным условиям жизни, в которых они находились. Любопытство мое иногда заводило меня далеко, сталкивая лбами с такими отпетыми сатанистами, что можно было при несколько другом раскладе обстоятельств и ног не унести. ПРОГНОЗ Когда я давным-давно проводил исследовательские сеансы погружения в собственное подсознание для больных людей, некоторые из них, уйдя от болезней, приходили потом на занятия лишь для того, чтобы, окунувшись в свое подсознание и в сознание  мира, получить ответы на мучившие их вопросы. Особенно отличалась настойчивостью одна бабушка Светлана Леонидовна. - Григорий Андреевич, - говорила она перед сеансом, - сегодня мне хочется задать один очень деликатный вопросик и получить на него ответ. И она получала эти ответы. Однажды это была дата смерти ее подруги, в другой раз - дата смерти мужа. Муж, если верить полученному в погружении ответу, умрет еще не скоро, а подруга умерла ровно через 648 часов, так, как было дано Светлане Леонидовне. А как-то она вышла из погружения сама не своя: - Будет война, Григорий Андреевич, - не могла она успокоиться. - Северный Кавказ в огне. И штыки то в нашу сторону, то в противоположную. Было чудно ее слушать - в Советском Союзе шла обычная мирная жизнь. Это мы потом забудем, что такое мир, и Северный Кавказ утонет в крови… СОЛНЦЕ Я сижу на квартире генерала КГБ и пью чай. Он выходит на несколько минут из комнаты и его жена Лена говорит: - А я верю в пророчества и в сны. И она рассказывает очередную захватывающую историю. А я гляжу на нее и вспоминаю, как мы с нею пришли в первый класс и как учились все школьные годы вместе. Она была “выдра”, постоянно насмешничала над ребятами и мало кто хотел связываться с нею. От нее на меня всегда шла волна успеха в жизни. Такие люди есть и их много, но я как-то инстинктивно сторонился их общества, потому что мне были более интересны люди больные или убогие. Через них я почему-то больше получал информации. Может быть, я сам был таким? Вряд ли, ведь я преодолевал так много с детского возраста, когда уяснил, что быть немощным не по мне. Видимо, успех в жизни для меня намного скучнее, чем страдание. Лена рассказывает мне, как в десятом классе в ночь под Новый год она увидела сон: будто бы она входит в громадный танцевальный зал с колоннами и у одной из них замечает высоченного худого парня. Парень смотрит на нее и она замирает, потому что понимает – это ее будущий муж. Они танцуют, знакомятся и больше никогда не расстаются. Через три года после этого сна она с подругами оказывается в Доме Офицеров на танцах. Около колонны она видит его и понимает, что сон сбылся. Все развивается так, как было ей показано. Даже лицо этого громадного парня было тем же. Вот так она с Никитой и познакомилась. После моего тюремного заключения множество “простых” людей отвернулось от меня, а они - Никита и Лена - нет. Почему же кому-то было стыдно со мной общаться, а им не стыдно? Я даже не заметил, чтобы в их отношении ко мне что-нибудь изменилось.     Глава 2 ВСТРЕЧА Летний дождь льет, как из ведра. Хоть я и с зонтом, но вымок почти уже до тела - ветер швыряет мокрые и холодные струи со всех сторон. От метро “Беляево” до нужного мне дома метров двести. Последние несколько десятков секунд я уже бегу, не разбирая дороги, по лужам. Я бегу к друзьям на встречу с интересным человеком, как сказали мне они вчера по телефону. Кто этот интересный человек, даже не намекнули. Приходи, мол, и все. Никого из чужих не будет, только мы, ты и человек. Догоняю женщину, которая тоже спешит, но высокие каблуки не дают ей возможности развить такую же скорость, как у меня. Она такая же мокрая.  Смотрю ей в спину и понимаю, что мы оба идем в одно и то же место. Перед подъездом обгоняю ее и, открыв дверь, галантно пропускаю вперед, говорю: - Прошу вас. Пожалуйста! Она вбегает в подъезд, стряхивает зонт и направляется к лифту. Он как будто ждет нас. Я вхожу следом за ней и сразу же нажимаю кнопку пятого этажа, рассуждая вслух: - Нам на пятый. Сейчас обсохнем, попьем чайку, поговорим. Она смотрит на меня вопросительно, я же делаю вид, что не замечаю ее взгляда. Лифт быстро останавливается, и я выхожу первым. Спиной чувствую, как она заколебалась. Я продолжаю рассуждать: - Так. Нам триста четырнадцатая квартира. Позвоним. Она стоит у меня за спиной, ждет. И молчит. Забавно все-таки озадачивать людей, особенно женщин, особенно мокрых, особенно в совершенно чужом для них городе! Да еще и ясновидящих. ПОРОХОВЯКОВЫ Для меня Москва тоже чужой город. Я издалека. Двести километров отделяет Москву от того города, где я проживаю постоянно. Но тут у меня есть гнездо - однокомнатная квартира, которую я снимаю, чтобы заниматься своим делом. К кому же я стремлюсь в этот дождливый и пасмурный день? Если бы я ответил на это вопрос только одной фамилией, то многие бы заметили, что они знают Пороховякова. Есть такой удивительный человек - Николай Иванович Пороховяков, в прошлом конструктор стрелкового оружия, за плечами которого всего лишь техникум. Он родом из того же города, что и я. Кроме своего оружия, он страстно занимался проблемами физики ядра земли и проблемами движения материи. Я бы не смог, как он, многие годы долбить академических ученых, чтобы они признали его открытие пульсирующего земного ядра. Но ведь признали, выдали диплом на открытие, приняли его в шесть академий мира! Правда, это будет потом, только через десять лет после этих, описываемых мною, событий. А тогда он был известен в основном, как склочник и сутяга. Его упрятывали в психушку и выставляли из кабинетов. Но с работы не выгоняли ни разу, потому что он изобрел несколько ружей, которые были известны за границей и продажа которых приносила доход государству. Голова у него была золотая. И жена у него была золотая - Евгения Павловна. Бывшая журналистка из Сибири, она души ни чаяла в Николае Ивановиче. Ее притягивала к себе мистика, иногда пугала, а иногда вдохновляла на какие-нибудь подвиги ради мужа. Она бросила свое сибирское благополучие, должность директора телецентра в крупном городе и стала простой домашней женой. Наверное, и я был такой же чудной для других людей, помешанный на своих идеях, если вместо того, чтобы руководить своим родным, созданным мною самим, предприятием, был погружен в парапсихологию, в изучение феноменов, никакими словами и науками пока необъяснимых. ЛИДА И вот мы сидим у Пороховяковых, пьем чай. За окном продолжает лить дождь, и от этого в доме становится еще более уютно. Женщина, которую я немного напугал, - ясновидящая, зовут ее Лидой. Она тоже, как и Евгения Павловна, из Сибири, из того самого крупного города, в котором жила и Евгения Павловна. Оказывается, Лида - оперная певица, а ясновидением занимается только для друзей. По крайней мере, она так говорит. Я верю ей. Я вообще верю всем, не задумываясь. Потому что если задуматься хотя бы на секунду и начать сомневаться в том, что говорит другой человек, то в голову полезут всякие мысли об этом человеке. И он перестанет быть таким самоуверенным, через его двойника хорошо передается его неустойчивость и ненадежность. А сомнений в жизни хватает и без этого. Во всяком случае, мне так легче жить. СМЕРТЬ КОСТИ Лида все-таки настороженно на меня поглядывает, видимо, думает, что я ее выслеживал. Разговор идет о сибирской жизни, но как-то незаметно вдруг касается ее ясновидения. Я в это время выходил из комнаты и не понял, почему изменилась тема. Евгения Павловна спрашивает о каком-то их общем знакомом: - Что все-таки произошло с Костей? Стало ли за это время более понятно, как он погиб? И тут Лида, освоившись, говорит: - Меня несколько раз привлекали к получению новой информации деятели из местного управления КГБ. Беседовали. - И что же? - заинтересовалась Евгения Павловна. - Ты же знаешь, каким он был здоровым парнем. А заключение врачей - умер от остановки сердца. Никто не верит, чтобы майор КГБ, действующий мастер спорта вот просто взял и умер. - А химический анализ крови делали? - Много раз. И наши в Академии, и сюда в Москву привозили. Результат категорический: никаких химических отклонений. Включается в разговор Николай Иванович: - А твое заключение какое? - Мое? - Лида смотрит на него, раздумывая. - Мое заключение, - решается она, - таково, что его сердце заставили остановиться. Уж тут мы все не выдерживаем: - Что значит заставили? - Я вижу, как его сердце окутывает черная оболочка. А потом она начинает сдавливать его. Он задыхается. И все¼ Мы все озадачены. - И кто же это мог сделать? Или что могло это сделать? Лида разводит руками: - Я не знаю. Точнее, не вижу. Сделал человек, а не прибор - тут я уверена. Однако, кто он - не вижу. Закрыт. - И ничего нельзя сделать, чтобы увидеть или хотя бы понять, кто он? - спрашиваю я. - Я бессильна, - отвечает Лида. - Видимо, мне не дано. ПОПЫТКА Пока Лида рассказывала, я на несколько мгновений погрузился в пространство жизни и попытался снять информацию о предполагаемом убийце. Я сразу же натолкнулся на плотный темносиреневый сгусток, внутри которого находился человеческий организм. Параноик, - была первая мысль, - существо, напоминающее человека, но имеющее основной контакт с другими людьми через своего двойника - через свое мощное поле. Он может управлять потенциалом этого поля, делая его и положительным, и отрицательным. Но его норма - это мощнейший негатив. Сила этого человека была потрясающе большой. И вдруг я отчетливо почувствовал, что этот сгусток как бы раздвоился, потом расстроился, а потом разделился на несколько людей. Это работала целая команда, а тот, кто стоял во главе, управлял концентрацией общей энергии. Вот так впервые я ощутил ту команду псикиллеров, с которой мне потом и пришлось встретиться. ЗНАК Тот, кто постоянно занимается диагностикой, знает, что в один прекрасный момент у него в сознании вдруг возникает некий знак – образ, мысль, запах или что другое, но совершенно конкретное, – то, что будет потом, месяцы или годы, сопровождать именно эту болезнь или именно это состояние у разных людей. При помощи знака значительно упрощается любая диагностика, так как стоит только захотеть определить, что же происходит с человеком, как тут же без всякого усилия появляется знак болезни или состояния в сознании диагностирующего. Неважно, кто проводит определение болезни – врач или целитель, все равно у того, и у другого вырабатывается такая привычка со временем. Хотя многие совершенно не могут объяснить, откуда у них эта способность. Многие же считают, что они изначально обладают каким-то скрытым даже от них самих знанием. Знающий это часто, столкнувшись с новым состоянием страдающего человека, специально задается вопросом: “Каков может быть знак этого состояния?” И обычно, если состояние высокой степени тяжести, получает ответ. Откуда идут ответы? Если бы мы знали! Парапсихология изучает лишь то, что подвластно нашему сознанию на данном этапе, а это – всего навсего отражение малой частички скрытого от нас мира. Ощутив группу, причастную к смерти Кости, я задал вопрос о знаке, сопровождающем псиубийство, и получил в ответ такой сильный тошнотворный запах, что едва удержался от того, чтобы не броситься в туалет. Это был трупный запах. Хорошо, что он быстро исчез. МИША Когда я уходил от Пороховяковых, мы с Лидой договорились на следующий день вместе посетить лекцию американских врачей - членов холистического общества США. Вечером я позвонил Михаилу Анатольевичу Монголову - Мише, как я его называл, - и пригласил пойти с нами. Он согласился. Миша Монголов - уникальный человек. Уникальность его заключается в том, что он изобрел овощехранилища, в которых пропадает всего лишь три процента овощей за год. Это его изобретение привезли из США наши разведчики вместе с секретными документами по подводным лодкам. Мишу вызвали в КГБ и прямо спросили: - Почему на американских подводных лодках внедрены ваши изобретения? Миша ничего лучшего не нашел сказать на это, кроме как: - Так вы сами и спросите об этом американцев! Изобретения мои несекретные и опубликованы в открытой для всех печати. Вы лучше мне ответьте, почему в нашей стране такие овощехранилища не строятся, и процент гибели овощей зимой доходит до семидесяти? На такие вопросы, конечно Контора Глубокого Бурения ответов не знала. И чтобы долго не мучаться с Монголовым, допрос прекратили. ДЕД Вообще-то Миша приходился внуком тому самому знаменитому травнику, книги которого во многом стали основой для нашей фармацевтической промышленности. Дед брал маленького Мишу с собой в луга и леса, начиная с двухлетнего возраста. На деда смотрели как на ненормального, когда видели его непрерывно беседующим с крохотным человечком о травах, листьях, почках, цветах. Маленький внимательно слушал старца, разглядывал травинки, пестики и тычинки. Как потом оказалось, сказанное дедом осело в его памяти навсегда. Когда дед умирал, он сказал десятилетнему Мише: - Не ходи в медицинский институт - испортят. Иди в сельскохозяйственный. Там свободнее тебе будет. Миша так и сделал. Окончил сельхозинститут, стал работать в институте лекарственных растений, защитил диссертацию, изобрел массу полезных вещей, среди которых были не только овощехранилища, но и мембранные крышки для стеклянных банок. Главное же, он стал разрабатывать новые лекарства, меняя всего лишь геометрию молекулы воды с помощью программирования ее энергетических свойств. Почему я позвал Мишу с собой? Чтобы познакомить его с Лидой и, может быть, узнать от нее еще что-нибудь интересное. Какое-то чувство подсказало мне, что как раз Миша должен будет находиться рядом, когда на следующий день вечером Лида поведет меня на встречу с американскими врачами. ЛЕКЦИЯ Было интересно слушать американцев, когда они рассказывали о том, что прежде, чем начинать лечить больного, просят помощи у Бога, обращаясь к нему с молитвами. Судя по результатам, о которых шла речь, такое обращение здорово помогало. Я сидел между Мишей и Лидой и внимательно слушал, о чем говорили выступающие. Лида наклонилась ко мне и сказала: - Хотите, скажу вам, кто вы были в своих двух прошлых жизнях? Я к такого рода спектаклям отношусь философски - никто еще не доказал, что душа человека переселяется в новое тело. И если уж говорить о том, куда же она девается там, то мне ближе мысль, высказанная на этот счет Буддой о том, что наши души после нашей смерти делятся на множество осколков, и лишь некоторые из них, и то самые нечистые, опять возвращаются на землю для очищения в телах рождающихся. А что касается чистых осколков души, то они безвозвратно уносятся куда-то в другой мир, превращаюсь в какой-то неизвестный пока вид энергии. Думаю, что эта энергия - это сама жизнь в полевом исполнении. Но это уже детали. ПРОШЛЫЕ ЖИЗНИ Конечно, я согласился узнать, кем же я был в своих прошлых жизнях, и Лида, задумавшись на мгновение, изрекла: - Хорошо вижу тебя, - она уже перешла на “ты”, - в племени американских индейцев. - То-то я чувствую что-то родное во всех американцах, - съязвил я. Но она продолжала, не обратив никакого внимания на интонацию моего высказывания: - Ты был вождем большого племени. Тебе подчинялись сотни туземцев. - А кем я еще был? - Поразительно! - выдохнула она мне на ухо. - Вижу тебя розенкрейцером конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Ты - тот, кто осуществлял контроль за территорией России. - Это интересно, - сказал я. - Но давайте еще послушаем умных людей в этой жизни. Я обязательно приму к сведению то, что вы мне рассказали. РАЗВЕДКА Уже на улице, идя к метро, она вдруг стала читать наизусть стихи о Москве, Миша подхватил тон и тоже что-то стал громко декламировать. Минут через десять они угомонились, и я спросил Лиду: - Можно узнать, когда вы уезжаете домой? - Через три дня, мальчики, я сяду в самолет, и - дома. Приезжайте к нам в гости! Миша поинтересовался: - А что вы делаете завтра? Может быть сходим куда-нибудь? - Завтра вечером я сильно занята. Но утром могу быть свободна. Хорошо бы выехать нам на природу. - Действительно, - сказал Миша, - послезавтра суббота. Давайте махнем куда-нибудь за город! - А завтра я, ребята, - заговорщицки прищурилась Лида, - встречаюсь опять с теми, кому сегодня утром отвечала на вопросы. Где, как вы думаете? Представьте себе, на Лубянке. Мы с Мишей молча глядели на нее. - У них там люди начали пропадать. Вот они меня и позвали. Я ведь проездом в Москве. Театр не стал задерживаться, а я осталась на несколько дней. Миша, улыбнувшись, спросил: - Прямо из основного здания на Лубянке пропадают? И много пропало? - Сколько всего пропало, не знаю. Но о двоих точно шел разговор. И не из здания, а за рубежом. Пропадают разведчики. Просто исчезают. - Да это, наверное, перебежчики, - вступил в разговор и я. - Возможно, что и перебежчики, - ответила она. - Есть там такой генерал Орлов. Вот с ним и идет беседа. А сейчас, мальчики, мне необходимо вас покинуть и поехать на встречу с другим генералом оттуда же. Вы не возражаете? Меня как будто что-то по голове ударило: - Прекрасно! - Послезавтра, может, на дачу к Никите Степановичу и махнем? - Кто этот Никита Степанович? - смотрит на меня Миша. - Так вот этот самый генерал Орлов. - Ты его знаешь? - Встречались как-то¼ И я сменил тему разговора. Лида как будто ничего не заметила. А мы, быстренько простившись в метро, разошлись в разные стороны. ГЕНЕРАЛ Рано утром меня разбудил телефонный звонок. Никита, не здороваясь, чего с ним никогда до этого не бывало, сразу спросил: - Ты что, назавтра собрался ко мне на дачу? - Во-первых, – сонно сказал я, – доброе утро, генерал! Во-вторых, сегодня к вечеру я уезжаю в свой родной город. А в-третьих, откуда такая информация? - Сорока на хвосте принесла, – пробурчал он. - Так вот, – сжалился я над ним, – если ты хочешь знать мое мнение, то я тебе скажу два слова о сороке. Никита молчал, слушал, что я скажу ему дальше. Я тоже молчал, ждал его реакции. Наконец он попросил: - Не тяни, говори. Но сначала скажи, зачем ты это сделал? Что это за эксперимент? Я важно произнес: - Это все я сделал лично для тебя. Чтобы ты знал, с кем связываешься. - И какое твое заключение? – сбавил он свой наступательный тон. - Мой диагноз, – сказал я категорически, - недержание речи. - Ты думаешь? Я почувствовал, что Никита озадачен моим сообщением. - Нечего тут думать, – подлил я масла в огонь. – Она, наверное, в своем родном городе всем раззвонит, в какой конторе была, – снова поддел я Никиту. - Да, раньше за ней подобное наблюдалось, – сокрушенно согласился он со мной. – Но в последнее время на нее наехали крутые и потребовали, чтобы она стала работать на них. - Ну и что? Работает? – лениво поинтересовался я. - Нет, мы проверяли, – как-то неуверенно произнес он. – Испугалась и сидит тихо. Крутые пригрозили убить, если будет их сдавать или давать о них информацию в любом виде спецслужбам. А еще она что-нибудь говорила тебе? – Во-первых, – сказал я, зевая, – не только мне. Мы были втроем. Голос у Никиты изменился, я ощутил его беспокойство. – Монголов, которого ты знаешь, – я решил добить его совсем. – А во-вторых, она похвастала нам, что ты ее привлек для розыска пропавших людей. – Каких людей? – Никита сыграл недоумение. – Как это каких? – теперь пришла очередь удивляться мне. – Ваших, разведчиков. Или мне показалось? – съехидничал я. – Да, – пробормотал он в затруднении. – И сказать нечего. - Ну ладно, - сказал я ему, - если сказать нечего, то молчи. Дай поспать. Меня ваши дела не интересуют. - Мне бы твои заботы, – пробурчал в трубке его голос. – Ладно, спи¼ И он отключился¼ ТРУП Через три дня Никита позвонил мне в мой родной город и сообщил, что Лиду нашли в театре мертвой. Никаких следов насильственной смерти обнаружено не было. - Но хоть что-нибудь необычное было? - кричал я в телефонную трубку. - Нет, как будто. – Не может быть, – напирал я. – Неужели никто ничего не заметил? Он немного помолчал, потом сказал: – Заметили, что к ней перед этим, часа за два до случившегося, приходила какая-то пара - мужчина и женщина. Совершенно никому не знакомые. Описание их у нас имеется. - Почему у вас? – выразил я свое недоумение. – Вы, что ли, ведете это дело? - Да, мы,– вынужден был ответить правду он. – Тут имеются определенные нюансы - ты должен сам догадаться, о чем идет речь. И я очень прошу тебя подъехать, мне надо с тобой переговорить. - Ты меня извини, – резко сказал я, – но подключаться к вам для расследования я не буду. Категорически заявляю. Меня еще будешь подставлять. Мне плевать на ваши секретные дела. - И тем не менее, Григорий, - гудел в телефонной трубке бас Никиты, - я очень прошу тебя как можно быстрее встретиться со мной. - Ладно, - снизошел я, - на днях я выезжаю в Свердловск. Приеду, и сразу к тебе. Хорошо? - Лучше бы побыстрее, – как-то неестественно для него просительно произнес Никита. - Не могу, – отрезал я. – Дела. Не такие громкие и тяжелые, как у вас, но ¼ Мне ведь тоже надо деньги зарабатывать, чтобы с голоду не умереть. На том и распрощались.     Глава 3 АЛМАЗЫ Я и Миша Монголов готовились отправиться в Свердловск, теперь Екатеринбург, с предложением к местным геологам о новом методе поиска алмазов. К этому времени он уже работал в моей фирме заведующим лабораторией, занимался разработкой новых лекарств на основе особым образом структурированной воды. Кроме этого он, как и я, как и многие из тех экстрасенсов, которых я знал и которые работали вместе с нами, мог определять местоположение предметов безразлично какой природы. “Ум - хорошо, а два - лучше”, - гласит народная мудрость. На всякий случай едем вдвоем. Везем с собой секретную карту, на которой зашифрованы точки уральского региона, где, по-нашему мнению, могут быть кимберлитовые трубки. ПОРОХОВЯКОВЫ Инициаторами такого предложения выступили Пороховяковы. Николаю Ивановичу необходимы были деньги, чтобы жить и проводить свои непростые эксперименты, а Евгения Павловна жила в алмазном крае и потому горела желанием поучаствовать в грандиозном деле. Правда, до того Пороховяковы уже “продали” эту идею другой группе экстрасенсов, которой руководил Владимир Леонидович Стонер - немолодой, но физически сильный человек, ученый и экстрасенс. Пороховяковых можно было понять – ведь им тоже надо было добывать средства к существованию. Поэтому Николай Иванович постоянно предлагал какую-нибудь сногсшибательную идею, реализация которой, однако, была особенно сложна. Например, проект летающей тарелки, построить которую можно было за три года, потратив на это около десяти миллионов долларов. Ну что для нас найти десяток-другой миллионов зеленых! Самое дешевое, что было предложено Пороховяковым, – это герметически закрытый волчок, наполненный жидкостью, в которой плавали частички пластика. Этим волчком Николай Иванович опровергал Эйнштейна и всех остальных традиционных физиков, доказывая, что частицы при остановке предварительно раскрученного волчка собираются вокруг оси в пятиугольник. Почему-то именно эта фигура, якобы, доказывала, что ядро земли пульсирует и перекатывается внутри земли, ударяясь в определенные зоны земной оболочки. Однако, и волчки по непонятным причинам не стали товаром массового спроса. Николай Иванович говорил: – Физики, чтобы не выглядеть идиотами, всегда будут скрывать от народа правду. Вот и волчок невозможно продать. Я уж не говорю о других идеях. С помощью своей теории он определял зоны, в которых предположительно находятся алмазоносные породы. Это как раз и были зоны удара ядра земли о ее оболочку. Трудности заключались в том, что зона, как правило, имела площадь не менее тысячи квадратных километров. Вот тут-то и подключались для предметного поиска кимберлитовых трубок те, кто мог, сидя за своим рабочим столом, указать их координаты с точностью до нескольких метров. После этого только нужен был выезд на местность и уточнение точек для бурения. Именно таким способом Юри Геллер стал в свое время миллионером. СТОНЕР Стонер возглавлял исследовательскую лабораторию, которую специально организовали в КГБ под него. Раньше он занимал пост директора института физики и иногда помогал людям при тяжелых заболеваниях. Однажды одна дама написала на него донос в милицию, в котором указала, что он, якобы, взял с нее деньги за лечение, а качественно не помог. И дело закрутилось. Ведь врачом он не был. При расследовании оказалось, что денег у этой женщины он не брал, взял лишь бутылку коньяка, как делал подобное не раз. Но до суда все же довели, и его судили, чтоб другим неповадно было. Правда, на суде открылось внезапно, что истица, та самая женщина, когда обратилась к Стонеру за помощью, уже была больна четвертой степени раком, не ходила, только лежала, и ее врачи отпустили умирать домой. Перед судом же она предстала совершенно здоровой. Медицинский эксперт, который знакомился и с делом, и с ее историей болезни, твердо сказал, что рака не было, все инспирировано нечистоплотными экстрасенсами. Одним словом, свел ее выздоровление к фокусу. Стонер почти все время суда сидел молча и так же молча повернулся и пошел за милиционерами, когда прозвучал приговор, по которому ему нужно было отбывать срок в восемь лет. Все эти годы он провел в колонии, помогал там людям, чем мог, и о нем стали говорить вслух, как о кудеснике. ЛАБОРАТОРИЯ В день освобождения Стонера у входа в колонию уже ждала машина с двумя гражданскими лицами, которые и доставили его пред очи руководства КГБ на Лубянку. Там ему популярно объяснили, что требуется от него и подчинили генералу Орлову. Стонер получил в Москве жилье, перевез семью из Академгородка, где жил до тюремного заключения и начал новую деятельность. Когда я попал к нему в подвал на Соколе, то его лаборатория уже насчитывала около двадцати только штатных сотрудников, среди которых были и врачи, и ученые, и экстрасенсы. Но кроме штатных, со всех краев нашего многострадального бывшего Союза время от времени привозили сюда лучших, тех, кто мог почти мгновенно определить заболевания, быстро лечил их. Специализацией лаборатории было лечение. А лечили тут тех, кто имел непосредственное отношение к органам власти, в первую очередь, к КГБ. Особую ценность представляли тут уникальные приборы, каких нигде не было, - Стонер сам делал их. Были у него и помощники, но ни одно начинание, ни одно дело не обходилось без руководителя лаборатории. Его заместителем и “играющим тренером” - таким же экстрасенсом, как и остальные, - был действующий подполковник КГБ, приставленный наблюдать за работой лаборатории, но внезапно сам получивший дар небес - сверхчувствительность. Все это произошло с ним уже будучи тут, в стенах лаборатории. И он стал полноправным членом ее коллектива. РЕЗУЛЬТАТ Экстрасенсы лаборатории Стонера смогли определить семь кимберлитовых трубок в Якутии по договору с местными геологами. Местоположение двух из них они открыли заказчикам и получили за это девяносто тысяч рублей согласно договору. По тем временам это были очень хорошие деньги. Очень хорошие вообще, если они, как говорят, сваливаются с неба, но не за открытие же месторождения алмазов! При бурении в указанных местах геологами были обнаружены сопутствующие алмазу минералы, что с большой долей уверенности могло говорить об алмазной трубке. Удача была налицо и геологическое начальство Якутии попросило у Стонера координаты остальных пяти трубок, но он отказал. - Сначала решите, сколько вы нам заплатите, а потом выходите на переговоры. Ему несколько раз при мне звонили по межгороду, просили, уламывали, обещали заплатить в три, в четыре раза больше, чем за первые две. Но он молчал. Он просто не отвечал на просьбы, бросал трубку. Он знал, что делал, - в том алмазном крае уже двадцать лет до того не было открыто ни одного нового месторождения алмазов. СТОНЕР Я часто бывал в лаборатории Стонера и тогда, когда она располагалась в подвале на Соколе, и когда переехали в институт радиологии. Не знаю, чем я пришелся ему по душе, но мне он разрешал присутствовать при всех священнодействиях во всех кабинетах. За редким исключением, всем, кто не имел прямого отношения к работе экстрасенсов или ученых, в кабинетах было запрещено появляться. И совсем неважно, кто это мог быть - свой или чужой, хоть генерал КГБ. Пороховяков тоже топтался у двери в коридоре - я часто там его видел. И это несмотря на то, что он-то и его жена принесли лаборатории свободные деньги своим договором по алмазам. Евгения Павловна была дружна с руководителями того алмазного сибирского края, она, собственно, и провела официальную часть этой сделки. У Стонера был орлиный взгляд голубых глаз, которым он обычно как бы оценивал нового человека. Он будто бы прицеливался, когда, прищурившись, задерживался взглядом на чьем-либо лице. Этот его взгляд-прицел не был похож ни на какой другой, потому что в ту секунду, когда он сосредотачивался, глаза его начинали светиться внутренним очень заметным светом, какое бы освещение при этом ни было. Подобное в природе я видел лишь в горах в Средней Азии, когда вечерами смотрел с вершины или с перевала на горное озеро, спрятавшееся в ущелье. На общем темном фоне ущелья озеро светилось идущим изнутри изумрудно зеленым светом. КОНТАКТ Несколько раз я привозил своих экстрасенсов в эту лабораторию познакомиться с методами работы Стонера и его подчиненных. Однажды он заставил приехавшего со мной Анатолия прямо в коридоре продиагностировать по фантому его знакомого. Анатолий смог определить не только заболевания, но и ножевое ранение в левый бок. Стонер, молча и внимательно выслушав то, что говорил ему Анатолий, спросил: - Не догадываешься, кого ты диагностировал? Анатолий пожал плечами: - Нет. - Это Цзян Каньчжень. Слышал о таком? Анатолий встрепенулся: - Читал, что он кур с утками скрещивает через энергетическое поле. Стонер только усмехнулся. БРИГАДА Анатолий посмотрел, как работает Стонер с экстрасенсами, когда проводит диагностику больных, и удивился бригадному методу. В день, когда мы попали к нему, привезли из госпиталя двадцать молодых летчиков, только что окончивших училище, - целую эскадрилью. Как показали исследования, все они где-то попали под жесткое облучение. Никто ничего не понимал, как могло такое случиться, и стали думать, что это произошло в одном из полетов. Особенно страдал один из них, из которого как бы вышла вся жизненная энергия. Он еле двигался, от малейшего движения начинал задыхаться. На диагностику этих молодых офицеров ушел целый день. Стонер работал бригадой - пять-семь экстрасенсов одновременно, каждый своим методом, обследовали пациента. Потом они делились впечатлениями и согласовывали между собой официальное заключение. Некоторые из экстрасенсов были действующими дипломированными врачами. При возникновении разногласий мнение Стонера всегда перевешивало мнение остальных, неважно, сколько этих остальных было. В течении нескольких лет, пока я общался со Стонером, у него сменилось больше десятка бригад полностью. Один лишь Володя Митрохин оставался постоянно при нем. Митрохина Стонер жалел и не нагружал его так, как делал это с бригадами. Рядовые же экстрасенсы, принимавшие участие в диагностике, через три-четыре часа падали от изнеможения. Концентрация поля при их одновременной работе была чрезвычайно велика. Конечно, они, создавая одно поле, облегчали себе жизнь тем, что как бы подсвечивали проблемы тела больного человека. Но одновременно они и преодолевали влияние этого в чем-то чужеродного и мощного поля, тратили на это усилия. Я понимал, почему так быстро - месяца через два-три - меняются люди в бригаде у Стонера. Выдержать такие нагрузки мог только такой человек, как он сам. МЕФИСТОФЕЛЬ Володя Митрохин напоминал мне Мефистофеля - редкие, всклокоченные и торчащие во все стороны волосы на лысеющей голове, пронзительный взгляд карих глаз, могучая грудь колесом, хитрый, насмешливый и грубоватый в обращении с людьми, - он иногда позволял себе выходки, которые говорили, что он не совсем адекватно оценивал существующее положение. Однажды я приехал к ним, когда у Володи был день рождения, и он тут же на глазах у всех вытащил из тумбочки бутылку коньяка и стал пить из горлышка. Пока я ждал Стонера, он рассказывал мне о своих подвигах. Одним из таких подвигов он считал задержки дыхания на пять минут. Он тут же стал демонстрировать мне подобную задержку дыхания и, проделав ее раз пять, утомился. Отдышавшись немного, он снова достал бутылку и снова сделал несколько глотков из горла. - Ну а теперь ты покажи, что можешь делать? - обратился он ко мне. Я пожал плечами: - Ничего особенного не могу. - Да ладно¼ - протянул он, - если сюда ездишь, значит, что-нибудь умеешь. А хочешь я тебя научу давить других? - Как это - давить других? - не понял я. - Да вот так. Влиять, и с такой силой, что они даже сознание будут терять. - Зачем? - Пригодится, - он захохотал. Потом глаза его стали вдруг чужими, взгляд ушел в себя, и он сказал: - Вот сейчас ты на себе испытаешь это. А потом и будешь решать. У меня начало шуметь в ушах, закружилась немного голова. Пришлось сделать некоторое усилие над собой, чтобы это состояние не усилилось. Сознания я не потерял, справился, хотелось посмотреть, что будет дальше. Володя стал глубоко дышать, я чувствовал, как он концентрировался, но далее того, что я испытал, не пошло. Наконец, он устал и прекратил свои попытки выключить мое сознание. - Наверное, я не в форме сегодня. Да и выпил¼ День рождения ведь. Я встал со стула и вышел из комнаты. ДИЕТА Странный взгляд был все-таки у Стонера - какой-то подозрительный и, одновременно, изучающий внутренний мир человека, который находился перед ним. Я говорю так, потому что я ощущал это. Внешне, может быть, кому-то это и казалось обманом, но у меня было чувство, что он действительно проникает в этот момент в душу другого. Залезать в меня он себе не позволял - и он и я оба ощущали грань, через которую переходить не надо было. А вот с Анатолием он поиграл, как кошка с мышкой. В тот день, когда я и Аналолий приехали в лабораторию и присутствовали при работе, Стонер пригласил нас перекусить вместе с ними, чем Бог послал. Глянув на стол, который приготовили к окончанию работы женщины, я удивился. На нем стояла бутылка коньяка, на нескольких тарелках было разложено мясо, нарезана колбаса. Были и овощи, но очень мало. Мое представление о том, что высокую чувствительность в себе необходимо поддерживать специальной не мясной диетой, рухнуло. Тут ели все. До меня вдруг дошло, что для этой лаборатории кем-то находились и доставлялись люди, диета которых не влияла на их чувствительность. Анатолий и я не ели мяса, не пили спиртного. Я подумал тогда, что мы с ним - обычные люди, а перед нами были одаренные от природы, самородки. Усаживаясь за стол, я поблагодарил собравшихся вслух, а Анатолий наложил на себя крест, на что Стонер покосился, но ничего не сказал. ГРЕХИ Выпив и закусив, Стонер своим орлиным взором посмотрел на Анатолия и промолвил: - Крестом себя осеняешь, а грехов-то сколько! Думаешь, что Богу служишь? Анатолий от неожиданности растерялся: - Как так? Да я причащаюсь постоянно, исповедуюсь каждую неделю¼ Да я¼ Он совсем растерялся, оглянулся неуверенно ко мне: - Гриша, скажи! Подтверди! Он по-детски кинулся навстречу Стонеру: - Да я и сплю-то с одной своей женой. Вот уже тридцать лет. У меня женщин никогда не было, кроме нее, хотя она и ненавидит меня. Я все заповеди¼ Для меня даже любви на стороне не существует, не то чтобы убить или украсть¼ Стонер слушал его молча, потом обронил: - Любовь грехом не считается. А у тебя, посмотри, над головой сколько чертей понавешено. Всю обратную дорогу домой, а это пять часов пути, Анатолий очень переживал услышанное. И с тех пор он резко изменил свой образ жизни, хотя пить, курить и есть мясо не стал. Но вот что касается любви, то¼ ЭКЗАМЕН Однажды Стонер устроил настоящий экзамен другому моему подчиненному, двадцатипятилетнему Петру. Он посадил его в отдельную комнату, сформулировал три вопроса и ушел. Какие это были вопросы, я не знал - не слышал, потому что находился в другом конце лаборатории. Но комната, в которой поместили Петра, составляла как бы трамвайчик с другой комнатой - проходной. И поэтому я, когда вошел в первую, мог видеть Петра. Я остался и стал наблюдать. Прошло минут сорок. Было заметно, что Петр начал нервничать. Во мне возникло желание хоть как-то успокоить его, и я непроизвольно стал внутренне ему помогать. Я не обратил внимания на то, как через несколько минут был фактически полностью поглощен этим занятием. И вдруг грянул гром. В комнату буквально ворвался Стонер и, бросаясь ко мне, стал грубо кричать страшным голосом: - Ты что - жить не хочешь? Ты лезешь, куда тебя не просят. Думаешь, поможешь ему? Прекрати сейчас же, иначе не поздоровится. Моя душа от такой грубой атаки или со стыда перед Стонером ушла в пятки. Таким я его не мог представить. Да и со мной творилось что-то, мне непонятное. Передо мною стояла глыба, могучая и страшная. Ощущение чего-то ужасного и неотвратимого вдруг нахлынуло на меня. Он преподал мне урок на всю жизнь - не просят, не лезь! Иначе можно схлопотать что-нибудь существенное, такое приключение, что и не снилось в самом страшном сне. С этой поры наши отношения с Стонером сильно изменились. Парадоксально, но он стал мягче в отношении ко мне. Подозреваю, что тогда, в случае с Петром, он ощутил исходящую от меня силу, о которой, может быть, и не думал раньше. Сам его взрыв гнева говорил об этом. А с Петром потом у него была получасовая беседа в мое отсутствие. Мне показалось, что обе стороны остались довольны друг другом. Однако, когда я сразу после беседы вошел в комнату, где сидел Петр, он был бледен. - Не могу встать, Григорий Андреевич, сил нет, - только и сказал он и повалился на пол. Я успел его подхватить, привел в чувство, напоил водой. Когда мы вышли на улицу и он окончательно пришел в себя, я спросил его: - Приедем еще сюда? - Никогда! - категорически ответил он. И действительно, никогда потом у нас не заходил разговор об этом случае. Петр захотел стереть воспоминания о своей встрече со Стонером. Почему? Что за негатив коснулся Петра? Сам он никогда не хотел говорить на эту тему.     Глава 4 ВСТРЕЧА Свердловск встретил нас хмурым, душным и мокрым днем. По серым от пыли и тополиного пуха улицам автобус домчал нас до управления геологии. Здесь нас уже ждали. Секретарь заверила нас: - Вы ни о чем не беспокойтесь. Вам уже забронирована гостиница. Руководитель управления скоро вас примет. Свое дело сделал звонок из министерства, организованный Пороховяковыми. Несколько человек довольно преклонного возраста прошествовали в кабинет руководителя. Наконец, пригласили и нас. Мы вошли. Начальник управления оказался по возрасту моложе всех, но все равно ему на вид было никак не меньше пятидесяти. Он вышел из-за стола и представился: - Иванов Иван Иванович. Прошу любить и жаловать. Вы не удивляйтесь такому сочетанию в моем имени, на самом деле я старый и хитрый еврей. Мой папа скрывал свои следы, чтобы не попасть в лапы красным. Вот и перекрасился в другой цвет. Познакомьтесь! И он провел нас перед старичками. Различного ранга руководители выслушали нас достаточно внимательно, без откровенных насмешек, о возможности появления которых говорили в Москве Пороховяковы. БАЙКА Один из заместителей начальника управления, взвесив наши доводы, сказал: - Иван Иванович, я тут припомнил историю двадцатилетней давности. Может быть, кто из вас помнит летчика Кривого, который, возил пассажиров над горами. Вот так пролетая над одним и тем же местом много лет, он всегда отмечал плохую работу компаса. - Да, да, - подхватил Иван Иванович, - припоминаю. Я же тогда и занимался проверкой. Через несколько лет, - он обратился к нам, - летчик догадался и подал заявку на открытие железной руды. В нашем управлении многие могут вам подтвердить это. - Так что, молодые люди, дерзайте дальше, - обратился к нам еще один старичок. - Глядишь, и откроете свое месторождение. А это все-таки пять тысяч рублей. Мы-то все тут давно уже лауреаты, а молодым дерзать. Хоть вы и не геологи, но все возможно в этом мире. Рассказанная байка мне показалась знакомой, я уже как-то слышал ее, но только в другом месте. За тысячи километров от Свердловска произошла точно такая же история. Думаю, что подобные истории профессионалами вспоминаются всегда, когда они сталкиваются с дилетантами в их деле, но чтобы ненароком не выдать своего к ним нерасположения, вуалируют его именно таким образом - и посетителю приятно, что он не одинок в своем увлечении, и профессионалы потом долго потешаются над чудаком, приятно вспоминая свою воспитанность. ПРЕДЛОЖЕНИЕ Иван Иванович подошел к стене, отдернул занавеску и под нею оказалась большая разноцветная карта. – Где же вы предполагаете месторождение? – спросил он у нас. Я подошел к карте и пояснил, очертив район предполагаемого поиска. – Не так уж много бурить, – сказал удовлетворенно один из его помощников. Иванов согласился с ним. Начальник управления попросил оставить что-нибудь по нашим прогнозам, чтобы сравнить с теми данными, которые были у них, и пообещал, что через два дня обязательно нас пригласит и скажет, стоит или не стоит им иметь с нами дело. На том и порешили. Излишне напоминать, что в материалах, которые были нами переданы Иванову, не содержалось точных координат предполагаемых месторождений. Когда мы выходили из кабинета, Иванов попросил нас задержаться и сказал: – Не сможете ли вы каким-нибудь образом продемонстрировать нам процедуру поиска интересующего нас минерала? Любого. Я взглянул на Монголова. Мне не очень хотелось влезать в то, что могло стать для нас экзаменом и что могло послужить решающим доводом при принятии решения специалистами управления. Миша встретил мой озадаченный взгляд и, видимо, не понял, что в это время возникло в моем сознании. Он опередил меня: – Пожалуйста. Скажите, где и когда. Иванов удовлетворенно потер руки: – Прекрасно! Вы устраивайтесь в гостинице, а к вечеру, эдак часиков к четырем, заходите сюда. Ничего, если нас будет человек пять? – Ничего, – ответил я, холодея, – можно. Мише я ничего не сказал. ЭКЗАМЕН К концу рабочего дня мы с Мишей пришли к кабинету начальника управления. Секретарь встретила нас приветливо: – Прошу, – пригласила она в кабинет, – проходите. Иван Иванович ждет вас. Несколько человек сидели на стульях вокруг стола и лениво переговаривались. Нас усадили ближе к Иванову. Кто-то шутливо спросил: – Вы колдовать будете или как? Монголов рассмеялся и ответил: – И так и эдак. Как получится. А вы что хотите? Иванов выдвинул ящик стола и достал из него три темных матерчатых мешочка, заполненных чем-то сыпучим, и положил их перед нами. – Вот в этих мешочках, – сказал он, – находится порода. В одном из них, – он положил его влево о нас, – есть интересующие нас минералы. В другом, – он положил его вправо, – ничего интересного нет. Третий мешочек необычный – в нем лжеминерал, обманщик. Минерал же, который нам интересен, – вот, в этой коробочке. Пожалуйста, посмотрите. Можете взять его в руки, можете делать с ним все, что хотите, но желательно его только не разбивать. Я разложил перед вами все три мешочка, но в каком что находится, я не знаю. Для чистоты эксперимента здесь нет того человека, который мог бы определить, какой мешочек что содержит. Мы позовем его после опыта. Согласны? Я протянул руку и взял из коробочки то, что нам предлагалось найти в мешке. Посмотрел на камешек и ничего особенного не увидел. Может быть, он был только несколько тяжеловат для своего объема. Я настроился на структуру камня, постарался понять и противоположную, ту, что характеризовала лжеминерал. И тут же в моем сознании все мешочки стали как бы прозрачны – я увидел, что находится внутри каждого из них. Монголов же достал из кармана своей куртки маятник – медный грузик на длинной нитке – и стал определять с его помощью. Он поднес его сначала к камешку, а потом поочередно к каждому мешочку. Характер вращения маятника над каждым мешочком был разный. – Готово, – сказал Миша. – В этом находится минерал, в этом – лжеминерал, а в этом – ничего. – А вы что скажете? – обратился ко мне Иванов. – Вы согласны с вашим товарищем или у вас особое мнение? К сожалению, я вычислил по-другому. Мне конечно же, очень хотелось, чтобы результаты нашего просмотра совпали, но… Я доверял себе, а Миша – себе. Я указал на мешочки и произнес: – Мне видится по-другому. Минерал и лжеминерал, мне кажется, должны поменяться местами. За спиной захихикали. Иванов тоже не удержался: – В товарищах согласья нет. Странно. А как же вы собираетесь искать алмазы? Вот так же или по-иному? – Наобум, – язвительно сказал кто-то позади меня. Иванов нажал кнопку селектора: – Клавдия Петровна, зайдите к нам, пожалуйста! Тягостная тишина повисла в кабинете. Миша и я не могли смотреть в глаза друг другу и людям, собравшимся тут ради нас. Вошла немолодая веселая женщина, поздоровалась с нами. – Клавдия Петровна, – обратился к ней Иван Иванович, – откройте секрет, объясните, куда и что вы положили? Она взяла в руки тот мешочек, в котором я определил минерал и сказала: – Тут минерал. А тут, – она взяла второй мешочек, в котором, по-моему, находился лжеминерал, – лжеминерал. А в том, естественно, ничего нет. Иванов повернулся ко мне: – Вас устроит такой расклад? Вы оказались правы, в отличие от вашего сотрудника. И он, глядя на Мишу, развел руки в стороны. МЯСНИК На следующий день в Свердловске наступила жара. Мы предпочли не шляться по пыльным и душным улицам, вдыхая в себя тополиный пух и надрывно кашляя, а провести время в своем двухместном номере ведомственной гостиницы за чтением. Когда мы оба устали уже от своих книжек, Монголов вдруг стал рассказывать о себе. - По-твоему, Григорий, каким пацаном я мог быть в детстве? - спросил он, усмехаясь. - Нормальным, думаю, - ответил я. Хулиганом тебя представить невозможно. - А на самом деле я был настоящим вором, - гордо произнес он. Я даже опешил: - Не может быть! Интеллигентный, спокойный, я бы сказал даже добрый. Ты шутишь? - Нисколько! Я ведь старый уже. Мне за пятьдесят пять. А детство прошло в послевоенные годы. Все друзья - это шпана и воры. Я жил с теткой. Родители погибли, дед умер. Вот и воспитывала меня улица. Ты, Гриша даже не можешь себе представить, что это такое - жизнь настоящего вора! - Не могу, действительно. А школа? – спросил я. - Я учился в школе вполне прилично. Тем и интересен мой случай. Днем - школа, а ночью - кражи. Ростом я был самый маленький в нашей воровской семье, и потому моей задачей было пролезть в форточку и открыть окно или дверь. Иногда же одному приходилось все делать и через форточку передавать вещи. - И не засыпался никогда? – удивился я. - Вот можешь себе представить? - никогда! Застревал несколько раз. Еле вытаскивали. Однажды так тянули за голову, что потом месяца три не мог ее повернуть. А знаешь, какая кличка у меня была? - Какая? - Мясник, – гордо произнес Миша. - Почему? - удивился я. - По двум причинам. Первая - я через форточку передавал мясо, которое воровали на бойне. Время-то было очень голодное. Вторая - я был как бы вершителем приговоров. - Не понял, – сказал я. – Что это? - Мы тогда жили другими законами, своими. И мне в спорных случаях предоставляли последнее слово. И так получалось, что почти всегда все соглашались с моими доводами. - Так ты, что ли, был паханом? – снова удивился я. - Нет, паханом и его дружками были люди уже сиделые. А меня просто уважали. ХИТРОСТЬ Теперь уже меня разбирало любопытство: - И ты порвал с ворами, когда пошел учиться? - Порвать с ними невозможно, – усмехнулся Монголов. - Что же произошло? – спросил я. – Как ты оторвался от них? - Хитростью, – улыбнулся Михаил. – Пахана взяли, засыпался на разбое, а власть осталась бесхозной. Вот я ее и подобрал. Сначала мы еще промышляли, как прежде, а потом я постепенно все свел на нет. Распустил всех и сам съехал в другой район. - И ни с кем больше не встречался с тех пор? - Почему же. Лет через двадцать встретился с самим паханом. Я его не узнал. А он меня сразу. И знаешь, где? На собрании в академии. Доктор наук, лауреат. Он меня отвел в сторонку и сказал: “Если бы не ты, Мясник, я бы уже где-нибудь гнил в овраге. Твоя хитрость многим жизнь спасла. Я вернулся из заключения - никого нет, все разбежались. В другую кодлу идти не мог - это выше моего достоинства оказалось. Пересилил себя, пошел на завод, потом в вечернюю школу, и вот, видишь, теперь двигаю науку.” - Фантастика какая-то, - только и смог сказать я. СТРАННАЯ ЖИЗНЬ Монголов спросил меня, а какова была моя жизнь в детстве? Я задумался. Потом что-то начал ему отвечать, но, сославшись на позднее время, а уже, действительно, было около полуночи, свернул свой рассказ. У меня вообще была странная жизнь. Она включала в себя больное детство, учебу, работу из-за куска хлеба – и все это до определенного периода. Потом же, когда я понял, что так жить мне нельзя, мои покровители свыше не дадут, занялся делом, которое стало моей основной жизнью. Это были исследования, то есть наблюдения и раздумья, практика с больными, организация и финансирование своего предприятия и, конечно, что-то личное. Зачем я все это делал? Кто может ответить на этот вопрос? Время, о котором я хочу сейчас рассказать, как о начале моего прозрения, так далеко отстояло от нынешнего, что тогда мы, поселковые мальчишки, не знали и не ведали, кто такие экстрасенсы и чем они занимаются. Но все изменилось, как по мановению палочки, в один прекрасный день. ПРОЗРЕНИЕ Всю жизнь я шел к тому, что было мне задано в далеком детстве. Что бы я ни делал в жизни, о чем бы ни думал, постепенно подходил к тому главному, что осознал тогда¼ Вот мне девять лет. Я лежу в кровати в самой дальней комнате нашего по тем временам большого дома. Он стоит за парком в маленьком городке, больше похожем на поселок, на участке в пятнадцать соток. Здесь тихо, поэтому я много думаю. Боль в ногах порою просто нестерпима. Много месяцев я не могу стать на ноги и меня носят на горшок или в кухню. Сижу я тоже очень плохо. С трудом сохраняю равновесие тела. Всякие перемещения вызывают страшные страдания и я их совершенно не переношу поначалу. Потом привыкаю. Но когда я в постели и никого нет рядом, я задаю себе один и тот же вопрос: кто невидимо стоит все время рядом со мной, кто тут присутствует и даже отвечает каким-то непонятным образом на мои вопросы? Да, он говорит со мною, но как-то неслышно, не словами. Когда я в тишине ночи в темноте иногда замираю от страха, это существо ласково сообщает мне, что я не один и успокаивает этим. Иногда мне даже приятно, что оно рядом и мне есть с кем поделиться своими горестями. Но иногда на меня накатывает волна панического страха, который выталкивает мое внимание на поверхность, заставляя очнуться и увидеть дом, постель, печку, стулья, стены дома. АНГЕЛ Я парализован, мои ноги не подчиняются мне. Тот невидимый, что находится рядом, - это очень большое и теплое существо, и оно все знает, все умеет делать и все может изменить, если захочет. Мысленно я его спрашиваю: - Что такое жизнь? И оно мне отвечает: - Ты это будешь пытаться понять столько времени, сколько проживешь. - Я смогу ходить, как все другие? - Мальчик, - отвечает существо, - не все люди в этом мире могут передвигаться на своих ногах. Есть инвалиды, и их много. Если ты захочешь, ты встанешь. Но если ты встанешь, то ты уже никогда не забудешь свою немощь. - Я ее боюсь. Я не хочу так пролежать всю жизнь и ничего не увидеть. - Увидеть - это совсем не значит быть счастливым и не значит решить свою задачу. - А какая у меня задача? - Твоя задача стать не только здоровым, но и открыть глаза другим, помогать им найти их путь. Ты должен открыть не только для себя, но и для других возможность преодолеть заболевания. - Как я узнаю, каков этот путь? - Придет время и Бог поможет тебе. - Но я не верю в Бога. Потому что Он не помогает мне, когда я теряю сознание от боли в ногах и в спине. - В этом и состоит твоя задача - поверить. - Кто мне будет помогать? Ведь врачи ничего не могут поделать. Они даже перестали ко мне ходить. - Мы поможет тебе. Поверь нам. И мне хотелось верить, и я верил. Жизнь оказалась многострадальной. Тогда я познал всего лишь одну ее сторону. Другими она периодически поворачивалась потом, когда приходило время отчитываться перед моими Ангелами, а я не мог этого сделать, потому что слишком погряз к тому времени в быте. Я не мог стать выше быта, выше страстей, чтобы выполнить свою задачу. Но со мной нянчились, ждали, помогали, доводили в страданиях и болях до состояния, когда я уже сам начинал понимать, что же мне нужно делать. ДЕТСТВО В детстве я был не просто болезненный, я был не жилец. Каким чудом выжил, одному Богу известно. Помню, что валялся не один раз в бреду и, кроме того, что долго не ходил, еще и лежал в постели, страдая от такой боли, что до сих пор она отдается в моем теле, особенно в голове. Как только я потом, во взрослом состоянии, ни болел, но такой дикой, раздирающей головной боли у меня никогда не было! Сквозь сумеречное сознание я слышал как переговаривались люди около моей постели. Редко посещавшая меня врачиха недовольно выговаривала моей матери: – Зачем вызывали? Вы же сами видите, что ухудшения нет. Он терпит. Мать оправдывалась: – Марья Николаевна, он страдает очень. И улучшения никакого не видно. В то время мать и отец уже не любили друг друга, а когда он приезжал из своих многодневных командировок, по ночам устраивали тихие разборки. Отец пил горькую и не приносил домой почти никаких денег. Он был шофером и дальние рейсы были его любимым занятием. Я пойму потом, через много лет, что нелюбовь родителей убивает детей. БОЛЕЗНЬ Помню стягивающие все тело боли в суставах и тканях, продолжающиеся годами. Особенно, конечно, в девять лет, когда я не мог пошевелить ногами, иначе почти обморок, болевой шок. Мать носила меня на кухню, где стояла к этому времени наполовину заполненная бочка, в которой кипятком запаривалась трава и конский навоз. Меня опускали туда и я почти задыхался от испарений. Но удивительно - такие парилки и муравьиный спирт сделали свое дело и я пошел. Точнее, стал передвигаться на одной ноге. Потом стал ковылять на двух, а потом начал делать попытки бегать. Меня так тянуло бегать, что я не мог справиться с этим желанием и бегал. Многие удивлялись и жалели меня. Мать радовалась. Врачи говорили, что это стараниями матери я встал с постели. Но я-то понимал, что в мою жизнь вмешались и другие силы. Я играл в волейбол и футбол, прыгал в высоту. К моменту окончания школы я перепрыгивал планку выше собственного роста, а это метр семьдесят. Преодолевал двести метров по дорожке стадиона с результатом две минуты шесть секунд. Неплохо для калеки. Лыжи стали моим любимым видом. Бегая на них, я забывал все на свете, мог до упаду часами ощущать красоту их полета. Самое мое счастливое время - это снег в полях, где можно было видеть на десятки километров вокруг и гонять на лыжах до полного изнеможения. ЭКСПЕРИМЕНТ НАД СОБОЙ Затем институт и те несколько лет, когда я не занимался физкультурой, отчего сразу же во мне проявились внутренние разрушающие сущности - болезни. Их было так много и они были настолько серьезны, что я опять взялся за себя. Но теперь уж я перепробовал множество спортивных видов тренировки. Стал искать систему, которая бы позволила мне всегда оставаться активным. Рвал связки в голеностопе на горных лыжах, срывал мениск в коленях, да так, что несколько лет приходилось постоянно заматывать колени. Ломал руку, пальцы, вывихивал и растягивал - словом, продлил эксперимент на всю собственную жизнь. Моя жизнь во многом - искусственна, она поддерживается мною сознательно. Иначе же от миокардодистрофии не освободишься. Те, с кем я лежал в кардиоцентре, уже давно умерли, а я после этого смог выйти на регулярные пробежки в сорок, пятьдесят километров. С самого раннего детства я знал, что стану писателем. Рано начал писать, но, несколько раз показав учителям написанное, высмеянный ими, надолго оставил это занятие. Лишь стихи продолжал писать понемногу, когда накатывало особое настроение. Вот и в кардиоцентре как-то сами собой сложились строки:   Кардиология – два этажа… Серые куртки, как серые стены, Иглами битые синие вены: Кардиология – два этажа.   Голуби шествуют по подоконнику. Место пустует у нас пять минут. Много ли надо вниманья покойнику? В жизни – два дня, а потом – отнесут.   Нету последних в шеренге за нами. Жены под окнами машут зонтами. Дождик по стеклам выводит мелодию – Кардиология, кардиология…   Наши родные, без хвори и хворые, Вы не волнуйтесь! – чуть что – сообщат. Снова ко входу торопится “Скорая”… Кормят отлично. Жаль, нету борща…   Что мы без вас, наши жены молящие? – Смотрят глазницы, когда-то горящие – В прошлое броситься птицами белыми! – Что бы мы делали? Что мы наделали!…   Входите тихо, скрывая панически Страхом устроенный вам самосуд. В нас незаметно частит аритмически, В черепе варит, а ноги несут…   Кардиология, Библия медика, – Крестим пилюли, сосем, будто мед. Врач говорит: “Виновата генетика”, Где-то поправит и… скоро пройдет.   Мы здесь – по ошибке. Снаружи – как лоси, Да только немного чудные внутри. Иные чудят – слышишь? – снова выносят. А время – ночное, часа, поди, три.   Мы очень вам рады, Но молим! – ходите Пореже сюда: время надо беречь. А связь потечет по невидимым нитям – Ведь сколько прощаний у каждой из встреч!   Чего не хватает? – Хирурга? Ножа?… Нам выдали куртки, расслабили лица. В корытцах дымятся готовые шприцы… Кардиология – два этажа…   Я смеюсь сам над собой: благодаря своим приключениям в нездоровье, я перепробовал столько всего - и лекарств, и методов, и настроек, - что многое, рекомендуемое мною, уже проверено на себе. А я продолжаю изучать все, что попадает в сферу моих интересов. Я - ученый-кибернетик, изобретатель и практик-целитель. Боженька сделал мне подарок, показав в детстве такое, до чего другие люди доходят лишь к концу жизни. Поэтому часто меня не понимают, а я тоже старательно делаю вид непонимающего. Просто мне с некоторыми людьми неприятно общаться, потому что в них живет исключительно один эгоизм, жадность к получению материальных благ или знаний, но знаний – для себя, а они и не замечают этого. Их любопытство не идет дальше собственного тела или собственного желудка, собственного сознания или собственных желаний. А жаль.     Глава 5 АЛМАЗЫ Через два дня в той же компании мы снова встретились в кабинете начальника управления. - Я просмотрел ваши предложения, - сказал Иванов без всякой радости, - и не могу понять, если вам так просто спрогнозировать место, то почему вы решили приехать к нам? По-моему, значительно богаче, чем наше, все же архангельское месторождение. Мы постарались убедить его в обратном, но старички, в отличие от прошлой встречи, смотрели на нас как-то подозрительно. Было ясно, что ситуация резко изменилась. Надежды Пороховяковых на легкое завоевание доверия не оправдались. Наконец, окончательно удостоверившись в бесполезности наших усилий, мы попрощались и ушли, забрав свои материалы. - Пока на дворе советская власть, - сказал Монголов, - так будет везде и всегда. Никто из них незаинтересован в повышении производительности или в открытии новых месторождений. Вот настанут времена, когда можно будет купить лицензию и бурить, сколько душе угодно, тогда и нужны будут наши с тобой бумажки. - А теперь что делать с ними? - спросил я его на всякий случай, уже представляя, каким будет его ответ. - Зайти за вон тот дом, - махнул Монголов рукой, - подойти вон к той помойке и сжечь. Кто за? Единогласно. Мы так и сделали. Я вытащил все бумаги, касающиеся алмазов, сложил их аккуратной кучкой и чиркнул спичкой. Пламя охватило их и через две минуты от всего нашего алмазного богатства осталась одна лишь горстка пепла. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ Глядя на разлетающийся по сторонам пепел, Монголов саркастически усмехнулся: - Стоило ради этого копья ломать! Разве нам нельзя провести время с большей пользой? У нас больных мало? Как бы еще за такие шутки нам с тобой что-нибудь необходимое от тела не оторвали? Я согласился с ним: - Действительно, что-то мне не понравились эти бравые ребята из управления геологии. Их как будто подменили. Встретили, как друзей, проводили, как врагов. Миша задумчиво произнес: - Я у Пряхина в комитете по открытиям как-то интересовался состоянием дел по алмазам. Он сказал, что лучше бы в эти дела не лезть. Кровью попахивает. А мне вспомнилась недавняя встреча с генералом Орловыми, когда, сидя у них на кухне и попивая чаек, я как-то ненароком спросил, не знает ли он, не наладились ли отношения у Стонера с алмазным начальством в Сибири? - Тебя тоже интересует эта тема? - внимательно посмотрев на меня, задумчиво произнес Никита. - Я тебе вот что скажу: не лезь в эту область, небезопасно. Если хочешь жить, держись подальше от алмазов. - А Стонер почему же не переживает? – удивился я. - Стонер, - поднял указательный палец Никита, – рисковый во всех отношениях. Не тебе чета. Он пока что надеется, что когда-нибудь сам начнет добывать алмазы. Я не соглашался: - Если все-таки когда-нибудь разрешат в частном порядке это делать, почему же не попробовать? Никита тоже не сдавался: – Вот когда разрешат, тогда и говорить будем. А пока что прислушайся к моим словам. – Хорошо, – сказал я возмущенно. – Прислушаюсь. Но это же не по-хозяйски, не по-государственному! - Да что вы знаете об алмазной мировой политике? - спросил он как бы в пространство и сам же ответил. - Да ничего. Весь рынок в мире контролируется одной кампанией “Де Бирс”. Монополия полная. Я снова удивился: - Наша-то страна каким боком относится к этой кампании? Мы вообще за железным занавесом существуем. Никита усмехнулся и посмотрел на меня, как на несмышленыша: - Это тебе только кажется. В газетах ведь не пишут, что за несколько лет было убито у нас пять руководителей разного звена из алмазодобывающей промышленности. Почему? - Почему? – переспросил я его. - Потому что, – сказал назидательно он, – захотели играть свою игру. - Неужели щупальцы “Де Бирс” дотянулись и до нас? – был мой вопрос. Никита нехотя изрек: - Преступления не раскрыты и вряд ли будут раскрыты. Вот совсем недавно убили главного инженера объединения. А ведь мы точно знали, зачем и куда он ехал. На контакт с представителями израильской фирмы по продаже им алмазного сырья, минуя “Де Бирс”. Так что не лезь ты туда, как бы этого тебе ни хотелось. Об этом разговоре я ничего не сказал Монголову. Просто вспомнил о нем и решил, что, действительно, в наше время лучше не рисковать своей шкурой. МОНГОЛОВ Алмазные приключения были всего лишь эпизодом в нашей насыщенной событиями жизни. Монголов, как и я, очень активно занимался практикой исцеления. Точнее, мы оба видели в этом смысл своей работы и, наверное, самой жизни. Его, как и меня, интересовали, например, непонятные для науки заболевания, возникающие у женщин в послеродовом периоде. Около года он сотрудничал с Центром матери и ребенка, помог многим женщинам, но к разгадке феномена все-таки не приблизился. Монголов не страдал навязчивостью, не приставал к другим со своими методами. Он был аккуратен и вежлив, мягок и уступчив. Ничего выдающего в нем экстрасенса не наблюдалось. Веселый, лысый, в меру интеллигентный, он мог найти подход практически к любому человеку. Мне с ним было легко находить общий язык. На многие вещи в мире мы смотрели одинаково. Может быть, это в свое время и сблизило нас. ОТКРЫТИЕ Перед сном его потянуло на откровенность. Наверное, сказалось пережитое от нашей алмазной неудачи. Он стал рассказывать о том, как боролся в своем институте за новые методы получения лекарств, какие шишки пришлось ему набить за это. Я слушал сквозь дрему его тихий ненавязчивый голос, и он меня убаюкивал. После дневного напряжения и от горечи поражения наступившее расслабление принесло облегчение. Завтра мы отправляемся домой, а пока еще нужно было провести несколько часов в этом городе. И вдруг я услышал знакомую фамилию. Прислушался.: - Когда  Костя Чернов пришел ко мне и предложил сделку, я поначалу не согласился, - говорил Монголов. - Но он уверял меня, что, во-первых, он сам является экспертом комитета по открытиям и изобретениям, а, во-вторых, он пообещал поделиться со мною своими радиоинженерными разработками. Я остановил его: - О каком Чернове идет речь? - Я же и говорю - из Владимира, из института полимеров. Он тоже занимался мембранной технологией, как и я. Но так далеко, как удалось мне, он не пошел. Я откровенно заинтересовался: - Из Владимира?! К нам - в институт, где я работал три года назад, - заместителем директора по науке был назначен некий Чернов из Владимира. Константин Аркадьевич. Химик, специалист по мембранной технологии. Так это он? - Да, конечно, его звали Константином Аркадьевичем, – подтвердил Миша. - Кстати, - вспомнил я, - у него было запатентовано два десятка изобретений по хранению овощей и фруктов в банках под специальными пластмассовыми крышками-мембранами. Говорят, что они здорово помогали. - Те крышки, которые давали прекрасный результат, - горько сказал Монголов, – разработал я. А он обманул меня, пообещав включить меня в заявки на изобретение. Моему удивлению не было предела: - Так он украл у тебя изобретения? - Получается, что так, – промолвил Михаил. Я полностью пришел в себя и во все глаза смотрел на него. - И что же ты предпринял? - Ничего, – развел руками Миша. - Почему? – был мой вопрос. - Какой смысл? – горячо произнес он. – Материального мне ничего не надо. Зарплата есть и хорошо. А для человечества мое открытие работает. - Только под другой фамилией, - тихо сказал я. - Не убивать же его¼ ЧЕРНОВ Вот так открытие! - думал я, лежа на кровати в гостиничном номере. - Ах, Чернов, Чернов! Принесла нелегкая весточку о тебе. К чему бы это? Я вспомнил, как на меня и на Чернова три года назад была объявлена настоящая охота со стороны тех, кто тогда держал в своих руках весь институт. Да, конечно, это была настоящая мафия. Она и сейчас там же, на тех же местах. И что они тогда так прицепились ко мне? Ну я еще могу понять, что Чернов не вписался в их компанию - он был параноиком процентов на девяносто. Его мечта - разбогатеть любым способом. Я это понял поздно, когда уже все произошло и сам попал под его каток. Но я же его спасал и спас от смерти, от простой физической расправы. Правда, и себя я тоже спасал от такой же расправы. А его по пути прихватил - мол, человек уж очень хороший, а хорош он был только потому, что на него эти подонки окрысились так же, как и на меня. Вырвал обоих. Нет, неправда, - троих. Разве жену свою я уже не считаю? Ее-то в первую очередь¼ - А о том, что алмазные месторождения можно предсказывать, Чернов знает? - спросил я Михаила. - Разговаривали мы с ним и на эти темы. Он в свое время закончил рязанский радиотехнический институт, даже защитил кандидатскую диссертацию по электронике. И знаешь, какая у него была тема диссертации? “Приборное управление поведением человека”. Вот так вот. Тема секретная. Я вспомнил наш давнишний разговор с Черновым и поведал: - Он мне рассказывал, что докторскую по химии смог защитить, когда ему было тридцать лет. Это так? - Так. - А давно ты его знаешь? – спросил я. - Я его знаю еще со студенческих времен. Встретились случайно у знакомого¼ ЭКСПЕРТ Познакомился я с Монголовым при следующих обстоятельствах. Орлов как-то попросил меня: - Гриша, ты сможешь поприсутствовать в качестве эксперта на совещании в комитете по делам открытий и изобретений? - В качестве твоего эксперта? - Можешь называться независимым экспертом. - А это очень важно? - в свою очередь я задал ему вопрос. - И что это за такой несекретный вопрос, что ты не боишься подключать меня?  - Будут говорить о нозодах и о новых свойствах воды. Ты же сам хотел. Действительно, как-то у нас с ним зашел разговор о лекарствах - нозодах - о водных разбавлениях веществ в концентрациях, приближающихся к миллионным долям. Орлов дал мне координаты человека, который будет проводить совещание, и я отправился в комитет по открытиям и изобретениям СССР. Как потом оказалось, этот мой приход дал новый импульс моей жизни. Скорее всего он повернул меня лицом к проблеме, к которой я шел сам, но, наверное, путем намного более длинным. Основным докладчиком в этот день и был Михаил Монголов. Вот так мы с ним познакомились. Миша Монголов был симпатичен мне всегда, даже когда я не понимал его действий и манипуляций с больными. С ним у меня были связаны воспоминания моей силы, моей уверенности в моей компетенции. Полнота жизни и радость – это нес в себе Миша. МЯСНИК Не знаю, что повлияло на Монголова через много-много лет, но он изменился. Может быть, все-таки наше детство возвращается в старость не только отношением добра и непонимания, но и чем-то очень страшным, что мог каждый из нас пережить, будучи ребенком? И как мне было горько узнать, выйдя потом, через много лет, на свободу, что Миша стал нелюдимым и жестоким. Странно все же распорядилась фортуна – меня сохранила, хотя и загнала на самое дно, а его не пощадила, как бы догнав расплатой в конце его жизненного пути… ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ Хозяином и единственным обитателем этого кабинета был Иван Александрович Пряхин - штатный эксперт комитета по открытиям и изобретениям СССР и, одновременно, кадровый офицер КГБ в чине майора. Потом, на моей уже памяти, ему будет присвоено очередное звание, и на его мундире, который висел тут же в кабинетном шкафу, появится еще одна звезда. Контактность и веселый нрав Пряхина удерживали вокруг него людей совершенно разных по интересам, но отмеченных одной страстью - все они были исследователи, стремились внедрить свои разработки, так, чтобы испытать счастье от поиска и реализации нового. Познакомившись поближе, я стал захаживать к нему, когда приезжал в Москву, и как-то однажды, уже на третье или четвертое свое посещение, застал Пряхина в расстроенных чувствах. - Что случилось, Иван Александрович? - спросил я его. - Был вчера у врача, показывал руки, но никто ничего не может сказать. Мазал мазями, припарки делал, ничего не помогает. Что посоветуешь? Всех, кого он видел больше одного раза, Пряхин уже называл на “ты”. Кстати, никто и не возражал - ведь обстановка в его кабинете была не служебной. Она ни к чему не обязывала. - Так что случилось? Я же ничего не знаю, Иван Александрович. Две недели у вас не был. Покажите, что с руками? Он протянул мне кисти своих рук, покрутил ими перед моими глазами. - Вот видишь - красные пятна, опухоль. Похоже на ожог, но врачи сомневаются. Я же уверен, что никаких ожогов. Все эти дни не пил, трезв. Все помню, что со мною было. - А где вообще вы были последние три недели? - На работе, дома, на даче - и все. Я спросил его: - Вы мне разрешите посмотреть в ваше прошлое? - Бога ради, конечно, Гриша. Если это надо. Да и, как я понимаю, для меня же. Я сконцентрировался и взглянул внутрь его жизненного поля. Почти мгновенно увидел картинку и стал рассказывать: - Припоминайте: вы на даче, что-то делали целый день, но это неважно. К вечеру пошел сильный дождь. У вас есть сарай. На углу сарая - бочка. Вы только что покрыли крышу сарая чем-то новым. По краю крыши - желобок. Водичка по желобку льется в бочку, наполняет ее. Вы подходите и моете свои запачканные руки в бочке и под струей воды. Вот, собственно, и весь ответ: почему и отчего это произошло. Крыша у вас слишком химически активная. Это химический ожог. - Все так просто! - воскликнул Александр Иванович. - Так и было. Но напрочь забыл. Думал - зараза какая. Наверное, со страху. Все так и было, как ты рассказал. Абсолютно точно. Но что мне делать? Ответь! - Ничего, - сказал я, снова взглянув в небытие. - Ждать. Само пройдет. Можно смазать простым сливочным маслом. И все. Недели через две, когда я к нему зашел снова, он показал мне свои руки. Они были чисты, как у ребенка. После этого случая я стал в кабинете Пряхина своим человеком. СХОДКА Однажды я попал на сходку к Пряхину, когда присутствовали человек шесть мужчин и одна женщина. Некоторых из них я знал по выступлениям на симпозиумах и конференциях, но знаком не был, а других я вообще видел первый раз. Иван Александрович сразу же обратился ко мне, как только я переступил порог кабинета: - Друзья, не все вы знаете Григория Андреевича Кравцова, который сейчас находится перед вами. Прошу любить и жаловать. Он занимается тем же, чем и вы, но только некоторые из вас могут похвастаться и теоретическими, и практическими успехами, а он все может. Знакомьтесь, друзья! Когда женщина назвалась Ингой Панченко, я понял, что встреча может быть очень интересной. Это была известная целительница и ясновидящая, о которой в то время часто писали газеты. У всех на устах как раз была сенсационная статья из “Труда”: “Экстрасенсы ищут убийц”, в которой было написано о работе Инги вместе с Виктором Ивановичем Балашовым и Светланой Чернецкой. Фамилии, правда, там не назывались, но человек, сколько-нибудь знакомый с этим миром, мог безошибочно угадать в персонажах именно этих людей. Сначала Инга продемонстрировала свои способности определять характер человека и его заболевания с указанием причин по фотографии. Потом все пили чай и обсуждали возможность управления поведением человека и, в частности, воздействием на него с разной психической силой. Это называлось произвести псиэффект. Тогда еще у народа не было такого понятия, как киллер, то есть убийца, а парапсихологи, тем более, не пользовались терминами из арсенала уголовного мира. И конечно, термин псикиллер тогда еще никто не употреблял. ЛЕШИЙ Поскольку я был новым человеком, то вполне естественно, что, в основном, мне приходилось молчать. Но среди незнакомых мне гостей Ивана Александровича выделялся еще один молчаливый - человек богатырского телосложения. От него веяло первозданной, природной мощью, которую он усиливал дополнительно какой-то осторожностью в манерах: движения его были мягкими, экономными, но, в то же самое время, грубыми. И все бы ничего, но несло от него холодком потусторонности. Это чувство трудно передать словами, его надо испытать, чтобы понять, о чем идет речь. Мне сразу представилось, что этот человек является руководителем, связанным по службе с такими жизненными ситуациями, в которых время от времени появляются трупы. Я редко включаю свое внутривидение, делаю это обычно по своему хорошо осознаваемому желанию и, как правило, для диагностики заболеваний, но тут как бы поддался некоторому голосу изнутри - будто кто-то подсказал: “Опасайся этого человека!” И пока желающие высказаться и поспорить тешили свое самолюбие, этот большой человек, в основном, молчал и едва заметно усмехался. Когда все разошлись и мы с Пряхиным остались одни, я спросил его: - А кто этот громадный и ухмыляющийся? На что тот поднял указательный палец к небу и произнес: - О! Этот большой человек - начальник особого отряда с двойным подчинением Генштабу и Комитету. Фамилия его тебе ни о чем не скажет, она у него, что кличка, - Леший. А зовут Петр Николаевич. - Со званием не ниже полковника? – поинтересовался я. - Бери выше, - с нотками уважения в голосе сказал Пряхин, – генерал-лейтенант. Полковники у него в подчинении. - И что же особого в их деятельности? – спросил я непонимающе. – Диверсии, что ли? Пряхин включил магнитофон, подождал, пока музыка разойдется во всю и, наклонившись ко мне тихо произнес: - Тебе могу рассказать. Идет отработка психологического оружия. Проверка действия, определение побочных эффектов. Проводится все это в реальных условиях. - На людях? – удивился я. Пряхин посмотрел на меня с жалостью. - Естественно, не на свиньях же. - И  у  него  образование  соответствующее?  –  поинтересовался я. Иван Александрович усмехнулся: - Он вообще-то доктор медицинских наук. Психотерапевт, психиатр, психолог. - Что-то мало верится во все это, - сказал я. - И потом, ни один из военных чиновников ни разу не обмолвился о подобном. Пряхин засмеялся: - Зачем? Чтобы привлечь внимание? Чтобы объявлять предварительно: вот этого человека мы будем уничтожать в течение трех месяцев? Моему недоумению не было предела: - Они - экстрасенсы? - На одной экстрасенсорике далеко не уедешь, - он усмехнулся. - У них приборы, которые проходят вот на этом столе предварительную экспертизу. Он ткнул в свой стол пальцем. Спросил: - Ну как история, экстрасенс? - Да, интересно, - только и промолвил я. - Вам, видно, и не снилось подобное¼ Он был прав: нормальному человеку такое могло присниться лишь в дурном сне. МИР НЕ ПЕРЕВЕРНУЛСЯ И тут я вспомнил. Перед моим взором встало выступление по телевизору полковника, покаявшегося в том, что это, оказывается, он руководил группой психологического убийства Солженицына и его помощников, когда тот первый раз после длительного расставания прибыл в Россию. Как говорил потом в своих выступлениях Солженицын, несколько человек из окружения писателя действительно вскоре умерли, сам же он около полугода проболел, но выкарабкался. Этот полковник подробно рассказывал, как и что делал каждый человек из его группы. Но разговор шел только о воздействии на сердце через прибор, подносимый к человеку со стороны его спины. Я видел такие приборы. Они теперь имеются во многих медицинских кабинетах. Это - лечебные приборы для проведения КВЧ-терапии. Если мощность их мала, то они лечат, если - велика, то - убивают. Этот человек, сидя перед телекамерой, пускал слезу и каялся во всеуслышание. А мне хотелось его спросить: – А где ты был тогда, когда проводил эту самую акцию? У тебя, что ли, не все дома находились? А теперь ты прозрел или просто хочешь жить, а по ночам не спится? Как когда-то сошел с ума летчик, впервые бросивший атомную бомбу на Хиросиму, так и этот полковник не смог жить спокойно. Однако, он ничего не сказал о тех, кто его послал на эту акцию. Все-таки решил попридержать информацию, мало что случится… ВХОД Вот так я вошел в логово тех, кто готовил заговор против человечества. Мог ли я предполагать, чем все это может грозить мне и моей семье в будущем? Я даже не думал об этом. Было интересно жить – и все. “А просмотр вперед во времени? – спросит любой, вспомнив о моих способностях. – Разве ты не пользовался ими?” Если бы все в мире было так просто! Если бы можно было с точностью до третьего знака после запятой определить величину каждого шага в жизни и ее продолжительность! На самом деле все обстоит не так примитивно. Человек, конечно, способен многое предугадать, но только в вероятностном виде: например, двадцать шансов за то, что событие произойдет, пятьдесят шансов против и тридцать равнозначно – то ли будет, то ли нет. Но это ни в коем случае не говорит о том, что двадцать шансов за событие не есть его реализация. Ни в коем случае! Если кто-то так думает, то он бесконечно ошибается. На самом деле эти цифры говорят лишь о том, что в первом случае, чтобы событие произошло, человеку необходимо приложить значительно больше усилий, чем в случае, когда событие не происходит. Но даже чтобы оно не произошло, человеку все равно необходимо что-то предпринять. В этом состоит парадокс предсказаний. Человек волен изменить даже, кажется, предначертанное ему пророком. Любое предсказание можно поправить, если приложить для этого соответствующую и большую силу, чем та, которую имел пророк в момент предсказания.     Глава 6 ТАНЯ Мы с Монголовым вернулись в Москву ни с чем. Каждого из нас ждали наши больные. Меня же ожидали еще и мои ученики. И вот тут на мое занятие с учениками явилась женщина, которая назвалась Татьяной Емельяновой. Конечно, существует жизненная предопределенность, но такое проникновение в чужую жизнь, как получилось у меня в случае с Татьяной, бывает, когда над людьми действительно сгущаются тучи. Заболевания человека и болезни семьи как-то не принято связывать между собой. На самом деле связь одного с другим настолько сильна, что иногда просто диву даешься, почему люди сами не обращают на нее внимания. Она пришла не сама, ее привела одна из моих подопечных - Светлана Леонидовна, которая искренне хотела помочь этой семье. Я спросил Татьяну: - Вас не будет особенно беспокоить то обстоятельство, что мои ученики будут присутствовать при нашем с вами разговоре? Она ответила, не задумываясь: - Нисколько. Я попросил ее присесть на стул и спросил: - Так что же привело вас ко мне? С готовностью она ответила: - Моя головная боль. Такая сильная, что я иногда от боли теряю сознание. Утром ее нет, а с часу дня начинается. - Каждый день? – уточнил я. - Да, каждый день, – ответила она. - Работаете? – поинтересовался я. - Да, – сказала она с готовностью, – преподаю музыку в музыкальном училище. ТРАНС Многие думают, что транс – это полное отключение, такое, какое бывает в случае глубокого гипноза. Совсем нет. Я, например, практикую совсем неглубокий транс, который наступает у человека, если он всего лишь начал отвечать на вопросы. Готовность, с которой это стала делать Татьяна, человеку наблюдательному подскажет, что она сама вошла в так называемый аутотранс, причем, в полностью контролируемый ею самой. При желании она всегда может из него вывалиться, проявив несогласие с моими словами. В таких случаях, как с нею, дело значительно облегчается, потому что она с самого начала была уже готова на откровенность. Степень откровенности человека – это показатель его способности к аутотрансу. Но удивительным свойством подобного транса является то, что человек, понимающий и контролирующий то, что с ним происходит, может сам тоже вести активный диалог с партнером, поддерживая и себя и своего собеседника в одинаковом состоянии трансовости. Именно этим и объясняется феномен исцеления или даже хирургических операций человеком, который в нормальной жизни не является хирургом, а в перевоплощенном состоянии способен им быть. Таких случае известно много и они воспринимаются людьми, как чудо, хотя наука уже в состоянии не только объяснит подобное, но и научить человека, причем, практически любого, проделывать то же самое самостоятельно. МОГИЛА У меня мелькнула картинка и я спросил Татьяну: - Что там у вас с подвалом? Она, нисколько не удивившись, быстро переключилась: - С подвалом беда! Мужа принести картошку не допросишься. Как спустится вниз - так хлоп в обморок! - Страх? - спросил я. - Похоже, - ответила она. - А чем он занимается? – поинтересовался я. - Муж - подполковник милиции, – ответила она. – Может быть, с этим связано? По ее словам у него - внешне крепыша - были психические отклонения. Еще с молодости тревожили странные голоса, звавшие в загробный мир, мерещилась всякая чертовщина, могилы и кресты. Попытка спуститься в любые подземные сооружения, в том числе и метро, заканчивалась обмороками. Не может ездить в электричке, единственным видом транспорта является автомобиль. Принимал таблетки, лечился гипнозом, пытался спасаться водкой - безрезультатно. А голоса все настойчивее звали, обещая покой. И он решился на самоубийство¼ ПРОКЛЯТЬЕ Я понял, что Татьяна пришла ко мне не со своей проблемой, ей было страшно за мужа. Свое - это лишь повод. Свое, хоть и сильно болело, можно было выдержать, потому что оно было не смертельно, – так считала она в душе. Она спросила меня с надеждой: - Можете хоть как-нибудь помочь? Я уточнил: - В чем вы видите эту помощь? Она заволновалась: - Он решился на самоубийство. У него и пистолет, и карабин. Лежит дома, пьет бутылку за бутылкой водку и разговаривает с загробными существами. - С Нерлью у вас что связано? - спросил я ее. Она быстро ответила: - Дача. У нас дача на реке Нерль. – И какие трудности возникают, когда вы едете на дачу? – снова спросил я. – Да вечно буксуем. Когда машину ведет сын, все нормально. А если за рулем Антон – муж, – то обязательно въедем в какое-нибудь болото. - А что произошло с большим золотым крестом? - задал вопрос я. Татьяна оживилась: - Это целая история. Прадед мой был епископом в Саратове. Его старший сын, то есть мой дед, когда ему было двадцать лет, выкрал у отца большой золотой крест и пропал. Через три года объявился и повинился. Отец простил. Я поинтересовался: - Где же он был все три года? - В Америке, – ответила она. – За три года прокутил деньги, которые выручил от продажи креста, и вернулся. - А что с ним стало? – спросил я. Татьяна огорченно ответила: - Лет через десять пропал все-таки. Навсегда. Так вот почему такое напряжение поля вокруг этой семьи! Ощущение проклятья, висевшее над всей семьей, было очень сильным. ВОСПИТАНИЕ Я почувствовал в муже Татьяны ослабление мужского начала и спросил: - А муж как воспитывался? - С тремя женщинами, – быстро ответила она. – Там тоже история не простая. Он один и три женщины: мать, бабушка и тетка. Я предположил: – Наверное, сильно баловали его? Татьяна подтвердила: – Конечно. Он же был один у них. Но особенно отличалась в этом его тетка. Бог не дал ей своих детей. И потому она души не чаяла в Антоне. Меня занимал один вопрос, очень важный в понимании того, что происходило. И я спросил: - А почему же он в таком случае пошел работать в милицию? Татьяна с готовностью ответила: - Он говорит, что хотел преодолеть в себе комплекс неполноценности. Не чувствовал себя полностью мужчиной. - Ну и преодолел? – полюбопытствовал я. - Сами видите, – огорченно ответила она. Я предположил: – Наверное в таком случае он отдавал какое-то предпочтение особым мужским занятиям? Так ли? Она подтвердила: – Этого хоть отбавляй. И футбол, и хоккей, и охота, и мужские компании. Пить начал за компанию. Даже кодировался от алкоголизма. не помогло. – На сколько хватило его? Она огорченно махнула рукой: – На немного. На две недели всего. Потом опять покойники прилетели и началось… СПАСЕНИЕ Я решил узнать, что предпринималось ими до меня: - Другими способами, кроме традиционных, муж не пытался спасаться? - Были у бабок и экстрасенсов, – ответила она. – Тоже не помогло. Мне показалось, что ее Антон занимается чем-то странным и необычным для милиционера и я спросил ее об этом. Она поведала: – Он ко всему еще и писатель. Несколько книг выпустил. Как он говорит, старался осмыслить свое состояние и выговориться. Но чем дальше, тем хуже. Я поинтересовался: - О чем пишет? - В основном, детективы, – поведала она. – Главными героями его книг являются преступники и милиционеры. Я задал еще один важный для меня вопрос: - Кровь человеческая влияет на него? Татьяна даже вздрогнула, вспомнив: - Страшно. Часто ночью заснуть не может, когда приедет с происшествия. - А друзья у него есть? - Друзей полно, – огорчилась Татьяна. – И видимо, от этого стал алкоголиком. По выходным пьет, когда ходит играть в футбол. И на работе каждый вечер¼ Традиция у них в милиции такая. Спиваются все. - Сколько ему лет?  спросил я. - Тридцать восемь. НАСТОЯЩЕЕ Я ощутил, как напряглась Татьяна, когда я задал очередной вопрос: - А что изменилось в последнее время? Она с излишним спокойствием сказала: - Да все изменилось. Он стал, как чужой. Смотрит на меня, а не видит. Когда приходит в себя, говорит, что картинки могильные стали донимать постоянно. - А как же на работе, – спросил я. - Так же и на работе. Совещание проводит, а у него перед глазами - могилы и кресты. Я представить себе не могу такое, но как только его состояние ухудшается, так и у меня голова сильнее болит. - А ваша голова, – спросил я, – как болит? - От боли сознание теряю. Вы себе представить не можете, что происходит со мною. После обеденного перерыва перестаю быть человеком. СЕНЬКА Чувствовалось, что Татьяна не все говорит мне. Я спросил ее прямо: - Какое происшествие в доме сейчас, кроме того, что происходит с мужем? Немного помявшись, она решилась: - Вы знаете, у нас собака пропала. Зовут Сеньор или просто Сенька. - Какая порода? - Колли, ярко-рыжая и крупная. - И часто убегала до этого? – уточнил я. - Первый раз. - Когда это произошло? – спросил я. - Три дня назад, – поведала мне Татьяна. – До этого два дня Сенька места себе не находил, практически не спал. Приляжет, но тут же вскочит. Я спросил: – И вы связываете это с состоянием своего мужа? – Наверное, – был ее ответ. – Другое что вряд ли повлияло. Думаю, что связано. - А  муж  в  эти  последние дни как себя чувствовал? - спросил я. - А он в это время уже совсем лег и практически полностью отключился. Ничего не ест, требует водки и все. Почти невменяем стал. Я смотрел на нее, раздумывая, что говорить ей дальше, чем успокоить? Но она, помолчав немного, продолжала: - Думаю, что Сенька просто почувствовал резкое обострение в состоянии мужа и потому ушел из дому. Покойником запахло. Пока я раздумывал, как можно было бы помочь этой семье, она ждала. Мои ученики сидели тихо и тоже ждали моего решения. ПОСВЯЩЕНИЕ От моего решения зависела жизнь человека. Точнее, я мог попытаться его спасти. Имел я право или нет? - этот вопрос передо мной не стоял. Такое право мне было предоставлено от Бога. Над чем я думал, так это над тем, хочу я этого или не хочу. То, что проклятие над этой семьей имелось, сомневаться не приходилось. Мне часто встречались случаи семейных проклятий по линии священников, нарушивших законы служения Богу. Можно, конечно, сомневаться в том, что кто-то из смертных имеет такую возможность от Бога, чтобы помогать даже в таких крайних случаях. Но практика показывает, что это возможно. Правда, иногда за такого рода дела берутся люди, непонимающие ситуации и ненаделенные полномочиями свыше. Мне жаль таких. На моих глазах несколько человек умерли, преувеличив свои силы только потому, что они увлеклись массовыми сеансами. Но я мог взяться за это дело. Однажды в глубоком погружении, когда я пролетал трубу, связывающую два мира, и стремился к свету, я ощутил, что происходит нечто необыкновенное. И действительно, когда я оказался уже с той стороны и увидел могучее море людских, точнее, ангельских голов внизу, с Небес раздался громовой Голос: - Имеешь право и можешь! Ощущение от того, что контакт шел и на уровне телепатии, был абсолютным. Это была передача мне власти, которую я не просил и не хотел. Власти, о которой мечтали многие и многие, с кем мне приходилось встречаться. Я же был всегда сторонником работы человека над собой, сторонником преодоления, того, что Христос называл собственным усилием. Я видел умоляющие глаза Татьяны, чувствовал крайнюю натянутость ее нервов, душу, оголенную до пепла, до головешки. За годы терпения у нее, конечно, выработался некий иммунитет к сильным страданиям. Но тут уже были не страдания, а сверхстрадания, терпеть которые было невозможно. А рядом, как говорила она, находились еще две души - сына и дочери, с которыми стало происходить тоже что-то непонятное. И я принял решение. СТРАТЕГИЯ Я спросил Татьяну: - Муж входит в контакт с вами или с кем-нибудь другим? - Нет, – ответила она. – Только в одном случае – когда водка у него кончается. Вот тогда он по своей инициативе требует принести еще. Я же просто так не могу достучаться до его сознания, что бы ни говорила. - Тогда мы сделаем так, - подумав немного, сказал я. - Приду вдвоем. Причина прихода на тот случай, если вдруг возникнет необходимость ее узнать, - это собака. Хотя, конечно же, собака тоже нуждается в помощи. И вообще с нее начнем. Татьяна обрадовалась: - А это возможно? Сеньор может вернуться? Я успокоил ее: - Думаю, что если ситуация изменится хотя бы немного, то он отыщется. ЧЕРНАЯ ДЫРА И вот я с одной из своих учениц - Натальей - иду в гости к милиционеру. Я мог взять с собой кого-нибудь и помягче из своих учеников, и даже мужчину, но Наталья, как мне кажется, больше всех соответствует ситуации - она парадоксальна, за словом в карман не лезет, голос у нее - резкий и низкий, она яркая, высокая и худая. Я поставил рядом милиционера и фантом Натальи и получил идеальное совпадение характеристик. Я решил, что чувствительный к слову писатель может заинтересоваться необычными высказываниями Натальи, которые она постоянно допускала. Главное, что надо было делать, - это вывести его из черной дыры, в которой он пребывал. И мы поехали в Подмосковье, туда, где жили Емельяновы. АНТОН Дом, где мы оказались, был, действительно черной дырой – таким покойницким духом понесло на нас, как только мы переступили его порог. Но мы знали, на что шли. Прежде всего я и Наталья попытались выйти на контакт с Антоном - мужем Татьяны. Втроем мы вошли в комнату, где он неподвижно лежал на диване, уставившись немигающими глазами в потолок. Слегка шевелились губы. Татьяна, став рядом, произнесла: - Антошенька, гости пришли. Может быть, присоединишься к нам? В кухне посидим, чайку попьем. Ты слышишь меня? Ничто не дрогнуло в лице Антона. Все так же его глаза были нацелены на одну точку, а губы слегка и почти беззвучно вели с кем-то свою беседу. Постояв немного и не дождавшись от него реакции, мы вышли, прикрыв дверь, и сели пить чай в кухне. Чтобы не терять времени зря, занялись пропажей собаки. СОБАКА Было бы неправильно сказать, что найти что-либо потерявшееся, или определить местонахождение кого-то просто. Так же, как и указать месторождение полезных ископаемых. Главным в этом деле является доверие к себе, точнее, к той смысловой информации, которая поступает в сознание. Откуда она берется, где хранится - это все пока еще есть загадка природы. Уверен, что такого рода информация появляется в мозге каждого человека. Только большинство людей относятся к ней, как к помехе. И лишь малая часть из нас пользуется ею для достижения каких-то необычных, неординарных целей. В данном случае нам было необходимо понять хотя бы, где может находиться Сенька. Мне было показано направление и дальность удаления собаки от нас. Я передал эти сведения Тане, и она сказала, что, скорее всего, собака находится в Павлино. Через день, вечером Татьяна с подругой поехала на автобусе в то место, которое я указал, где они благополучно и обнаружили своего Сеньора на одной из описанных мною улиц. И хотя собака и встретила их настороженно, но пошла за ними, а прибыв домой, вела себя намного спокойнее. ПОДПОЛКОВНИК Мы сидели на кухне и пили чай, когда вдруг на пороге возникла фигура грузного человека с широко открытыми и какими-то светящимися красным светом глазами. Небритый несколько дней, всклокоченный, помятый - если бы он встретился на улице, то иначе, кроме как безумным бомжом, назвать его было бы нельзя. - Водки! - хриплым полупридушенным голосом зло крикнул он. Татьяна метнулась к шкафчику, быстро вытащила открытую уже бутылку и так же быстро протянула мужу. Тот жадно выхватил ее и приложил к губам. Выпив несколько глотков, оторвался от нее и еще раз посмотрел сквозь нас в пространство. Наталья полупрезрительно произнесла своим низким голосом: - Явление в человеческом обличии существа из преисподней. Медленно глаза Антона повернулись в ее сторону, но не стали более осмысленными. Несколько мгновений он постоял, как бы прислушиваясь к тому, что, действительно, доносилось до него из преисподней, потом тяжело повернулся вокруг своей оси и, как горилла, сгорбившись, ушел, унося с собой бутылку с водкой. Татьяна ожила: - Может что изменится? Он не выходил никогда. Кричал из комнаты. Посидев еще минут пять, я встал: - Пора. Пойду¼ Я направился к комнате, где находился Антон и, открыв дверь, шагнул в нее. Позади  меня в проеме двери остались стоять Татьяна и Наталья. СТРАХ Я перешагнул порог и повел глазами немного влево, туда, где стоял диван, на котором должен был лежать Антон. Но на диване его не было. Он стоял у стены с карабином в руках, ствол которого медленно поднимался, чтобы упереться мне в грудь¼ Обезумевший человек передернул затвор: - Вначале я убью тебя, потом - себя. Понимал ли я, что в любую секунду этот человек может нажать на курок? Анализируя потом свое состояние, я не мог вспомнить вообще, возникло ли у меня чувство страха. Я как некая ощущающая или чувствующая какое-то широкое поле субстанция как будто исчез. Я смотрел прямо в глаза совершенно невменяемому существу, а в это время мои щупальцы были раскинуты на весь мир и несли мне именно ту информацию, которая так была необходима и мне, и ему. И я понял, что надо делать¼ Хотя, конечно, говорить о том, что в таких случаях я сам принимаю какое-то решение, было бы неправильно, неточно. Потому что я как бы переставал в это время существовать, а вместо меня начинало жить в моем теле что-то большое, просто огромное, мощное и необычное, что потом вспоминалось всего лишь трепетом моих чувств. ОЗАРЕНИЕ Внезапно я увидел картинку: по заснеженной опушке леса к двухэтажному дому ползут люди, а с крыши их обстреливают из автомата. Тут же я начал, как будто издалека, говорить: - Недавно вы участвовали в задержании опасного преступника. Вы со всеми вместе ползли по опушке леса в снегу. С крыши двухэтажного дома вас обстреливали из автомата трассирующими пулями. И по мере того, как я пересказывал увиденное дальше, подполковник все ниже и ниже опускал ствол своего карабина¼ Потом, через месяц, он будет рассказывать: - О том, что я был причастен к той операции, знали единицы. Но “добил” ты меня трассирующими пулями, я вновь увидел их и пришел в себя. Придумать такое невозможно, если не знаешь. Да и детали¼ В течение последующих нескольких минут происходило чудо - менялась мимика лица, в глазах появился маленький огонек интереса. Он обвел взглядом нас, обстановку в комнате, еще раз внимательно посмотрел на меня и отошел к окну. Он долго стоял у окна, опершись о стену, и глядел на улицу. Так прошло минут пять. Он не шевелился. Я сделал знак рукой и мы вышли. ОБЛЕГЧЕНИЕ Опять сели за стол в кухне и продолжили свое чаепитие. В течение получаса я полностью пришел в себя. Женщины негромко разговаривали. Я опять ощутил время, его тягучую, упругую стену. Еще через полчаса в кухне появился и Антон. Он оглядел нас осмысленным взором, сделал шаг к столу и спросил: - У нас гости? Что же ты, Татьяна, мне ничего не говоришь? Он внимательно посмотрел на Таню: - Мне можно присоединиться к вам? Татьяна встрепенулась, как ото сна: - Мы тебя ждем. Но ты можешь сначала умыться. Может быть, побреешься? Последний вопрос вызвал у Антона удивление. Он потрогал рукой свою щетину на лице, что-то промычал и, повернувшись, вышел. Таня метнулась за ним. Какое-то время до нас доносились их голоса, потом она опять появилась в кухне. Я спросил: - Как там? Она брызнула на меня ярким светом благодарных глаз и прошептала: - Бреется¼ Господи, неужели?¼ Век буду молиться за вас, Григорий Андреевич! Сердцем чую - все! Закончилась наша страсть! НАЧАЛО ПУТИ Но это было только началом нового пути для Антона и его домашних. Мне еще немало пришлось повозиться, чтобы этот человек перестал бояться метро и замкнутого пространства. Но, главное, научился при малейших приступах справляться с ними. Во время наших с ним занятий, а за это время прошло месяцев шесть, он приобрел способность видеть прошлое и будущее людей, с которыми встречался. Страшно удивлял других этим, сначала хулиганил, но потом, постепенно, этот его дар пропал и он опять вернулся к сущности обычного человека. Я иногда заезжаю к ним, мне интересно следить за их жизнью. Бывает всякое, конечно, но чтобы та пропасть, в которой они все когда-то оказались, опять напомнила о себе, - этого не было. Мне показалось как-то  любопытным узнать, не использовались ли милиционерами когда-нибудь методы психического воздействия на своих подопечных – на задержанных? Мне казалось, что состояние Антона ухудшилось еще и от небезобидной игры в милиционеров-экстрасенсов. Когда я первый раз спросил Антона об этом, он очень странно прореагировал - я почувствовал резкое отчуждение, хотя к этому времени мы с ним уже давно стали друзьями. И все же однажды он проговорился. Как я и предполагал, в их практике пытались внедрить бригадный метод психологического давления при дознаниях, а в СИЗО – и на подследственных, даже обучали приемам, но, как показал опыт, после подобных экспериментов некоторые из милиционеров срывались в такой глубокий штопор - в запой, - что постепенно  большинство из них перестало применять эту психотехнологию целиком, хотя отдельные приемы им понравились, и по-прежнему с их помощью они потрошили подозреваемых. В заключении этой истории могу поведать, что теперь бывший подполковник со смехом вспоминает о своих страстях-мордастях, у жены головная боль лишь изредка напоминает о том далеком времени, дети повеселели, собака же никогда больше не исчезала из дома¼ Надолго ли? ПСИКИЛЛЕРСТВО Мое исследование псикиллерства на страницах этой книги приобретает уже более четкие очертания. Если в начале мне не всегда казалось серьезной эта тема, то теперь я начинаю понимать, что часто мы не отдаем себе отчета в том, насколько кровавые и непредсказуемые сражения разыгрываются вокруг, невидимые нами…     Глава 7 КАЗНЬ Часто мы осуждаем друг друга за прошлые наши ошибки. И это считается в порядке вещей. Реже – себя. Человек может казнить самого себя, потому что носит в себе вину за свою собственную ошибку. Другой казнит того, кто был свидетелем его ошибки. Безобидно ли это? Не несет ли это разрушающего начала? Когда-то экстрасенсы говорили нам, что мысли материальны, и наше воздействие на других с помощью мыслей имеет такие же последствия, как и кирпич, упавший на голову. Мы до сих пор не поняли этого, хотя то же самое кричат уже ученые. А если ошибки не совершались? Если больное общество и больные люди придумали эти ошибки, придумали, потому что мораль или закон отстали от жизни, а что-то в ней ушло вперед? Мы находимся в тисках принятых обществом представлений. Разжать эти тиски многим и многим людям не представляется возможным. Но одиночкам удается… И тогда становится видно, как плохо устроена наша жизнь. В ней находит свое, далеко не последнее, место тупоумие и примитив, и ничего, кажется, нельзя поделать, чтобы изменить ее к лучшему. СПРАВЕДЛИВОСТЬ Но всегда находятся люди, которые почему-то, рискуя своим благополучием, стремятся исправить ситуацию, чтобы в нашей жизни осталось еще место справедливости. Приходит новое и ставит себя вне закона, принятого людьми. За это казнили, казнят и, конечно, будут казнить носителей нового. Во все времена с ними старались расправиться те, кто терял власть или был завистлив или человеконенавистен. Носители нового – пассионарии, сверхстрастные. Они не обращают или почти не обращают внимания на мнение других людей, потому что ими движет справедливость. Но не та справедливость, которая делит всем поровну, а другая – Божественная. Это – справедливость будущего, возвещающая его неминуемый приход. ОРЛОВ Как я и обещал, я приехал к Никите вскоре после своего возвращения из Свердловска. Ожидал разговора о псикиллере, но¼ Он не состоялся. Причина мне осталась неясной. Он попросил меня заглянуть вечером в какую-то квартиру у метро Кропоткинская, сказав, что она служебная и что там сегодня соберется некое общество почти что ради меня одного. Я не понял: – Почему мне такая честь? За какие такие заслуги? Он пояснил: – Я рекомендовал тебя ребятам из Генштаба. Думаю, что и тебе будет полезно с ними познакомиться. Ты ведь жаловался как-то, что на ваши уникальные терапевтические приборы не можешь найти деньги. Вот тебе и подарок. Если понравитесь друг другу, то, сам понимаешь, – все останетесь довольны. Заключишь договор с ними на разработку уникальной аппаратуры. Я насторожился: – А как ты меня представил им? Он нехотя спросил: – Тебе не все равно? Я не согласился: – Естественно, нет. Я ведь не служу в вашем ведомстве. О чем говорить с ними? – Ты не волнуйся… – сказал Никита. – Им известно, что я знаю тебя давно и только с хорошей стороны. И что ты для меня – самый непререкаемый авторитет в области парапсихологии. Я усмехнулся: – И ты думаешь, что я тебе поверю? Теперь съехидничал Никита: – Куда ты денешься? Тебе деньги для разработки прибора нужны? – Нужны, – обреченно ответил я. – Так что поезжай и постарайся им понравиться. Я спросил: – К кому мне обратиться? – Спросишь Иванова Юрия Алексеевича, – ответил мне Никита. МАТЕРИАЛЬНОЕ Я понимал, что Генштабу наши приборы очень бы пригодились. Ведь некоторые варианты аппаратуры размещались в коробочке, размером не больше мыльницы. Возможности же прибора были огромны. Например, существовала методика, по которой можно было увеличить устойчивость к радиационному поражению в два и более раза. Применять наши приборы можно было в любых условиях, в том числе и в полевых. Я поехал на встречу с руководителями секретного медицинского направления, понимая, что одним прибором разговор наш не ограничится и что меня ждет на этой встрече сюрприз, через который я попаду в историю. Но в какую? Я не мог тогда и предположить, что моя лечебная и целительская практика на долгое время отойдут на второй план, а я стану не просто наблюдателем, но и непосредственным участником смертельного спектакля, о котором даже сегодня, спустя многие годы, практически ничего не известно. И одним из главных действующих лиц в нем снова будет Иванов… ИВАНОВЫ Меня всегда занимал вопрос: если в России так много Ивановых, в Швеции Иохансонов, в Англии Смитов, то как обстоят дела с этой стороны в других странах, например, в США или в Канаде? Жизнь меня научила, что повторение уже пройденного нами дается нам неспроста, надо быть внимательным и не поддаваться на соблазн поступить уже известным способом. Потому что повторение ситуации является своеобразным знаком для того, кто владеет искусством знакового распознавания – ситуативной диагностикой. Мне везло на Ивановых всегда. Время от времени в сфере моей деятельности кто-нибудь из них возникал как-то сам собой, и жизнь с этого момента приобретала странный, нереальный оттенок. Я не понимал, почему именно Ивановы всегда составляли наиболее мистически настроенную часть нашего общества, почему именно им выпала такая доля – через свою простую фамилию нести людям весть о тайнах вселенной. Иногда я даже жалел, что я не Иванов, и завидовал Виктору Федоровичу Иванову, который, прежде чем добрался до этой своей фамилии, сменил на своем нелегком пути их несколько. ИВАНОВ Этот Иванов живет в Питере. Раньше он работал в институте точной механики и оптики, занимал профессорскую должность. Он и есть профессор, доктор наук. Знаменит он тем, что изобрел томограф. Да, да, тот самый томограф, о котором теперь знает каждый школьник, - аппарат для внутривидения в живом организме. Вячеслав Иванов с детства имел способность видеть, что происходит в человеческом организме. По мне, так именно в этом и состоит самая большая ценность парапсихологии. Когда какой-нибудь дилетант задает ехидный вопрос: “В чем на практике используются выводы вашей науки?”, то я часто отвечаю просто: “Видеть насквозь дураков!” Славик Иванов имел уникальную способность видеть внутренности человека. И он поставил себе целью создать такой прибор, который бы мог делать то же самое, чтобы любой врач получил возможность к внутривиденью. И он изобрел этот прибор. В конце пятидесятых годов он подал заявку на изобретение, а в восемьдесят четвертом получил авторское свидетельство. Временное пространство между этими двумя датами заняли такие события, как отказ в регистрации по причине “такого быть не может, потому что не может быть никогда”, появление существа заявки на столе у американских физиков и получение двумя из них в семьдесят втором году Нобелевской премии за разработку томографа, который ныне стоит в любой уважающей себя больнице в том виде, в каком он и был предложен Ивановым, но только с компьютером. ЧЕЛОВЕЧЕСТВО Что же досталось Вячеславу Иванову в жизни? Удовлетворение от мысли, что все-таки человечество получило то, что он хотел? Конечно, это немало, но… На своей кафедре с группой единомышленников он до сих пор создает маленькие или даже миниатюрные образцы томографа на той элементной базе, которую можно себе представить в нашем вузе на кафедре. Живет Иванов один в однокомнатной квартире. За свою долгую жизнь он не заработал ни наград, ни премий. Двадцать пять лет потратил на доказательство своей правоты. По этому поводу шутит: “История все равно всех расставит на свои места. Меня – на главное.” В одиночестве потихоньку пьет уже много лет, но спиться не может. Смотрит видик, слушает музыку, отовсюду к нему приезжают друзья, но подругой жизни не обзавелся. Не очень-то видно, чтобы он как-то страдал от свершившегося разбоя… ИОХАНСОН Есть еще один профессор, проживающий в Туле и имеющий необычную для россиянина фамилию Иохансон. Он физик и занимается проблемами холодного термояда. Он, как и Иванов, сделал открытие в своей области и прочитал по нему доклад на международной конференции в Европе. Через несколько лет опять же два других американских физика получили Нобелевскую премию за это открытие. Но они оказались более благородны, чем в случае с томографом. Эти каждый Новый Год шлют привет и поздравления Иохансону и благодарность Богу за то, что их любимый профессор существует. Человечество, тем не менее, пользуется плодами труда и профессора Иохансона. Так осуществляется справедливость идеи. ИВАНОВ Потрясающе, сколько в нашей стране Ивановых! И меньше их не становится. Теперь же речь пойдет о другом Иванове, о том, которого зовут Виктор Федорович и о котором я уже упоминал. Этот Иванов совершенно не знаменит, мало кто о нем знает, но он тоже сделал свое открытие. – Я – человек совершенно уникальный, – говорит он сам о себе. И он приводит доказательства своей уникальности. Фамилия Иванов у него не первая, а третья. Изменил он ее, чтобы скрыть свои наркомовские корни. Фамилия его папы была настолько на слуху каждого, что для сына это оборачивалось ненужными трудностями. Дабы не усложнять себе в дальнейшем жизнь, он и поменял ее. Учеба в школе КГБ не принесла ему ничего хорошего - на полигоне зимой двадцатилетнего Виктора прошил автоматной очередью свой же товарищ. Конечно, случайно. Несколько лет после этого от был инвалидом первой группы, но постепенно болезнь отошла и он начал работать. Его увлекла математика, да так, что он мог до изнеможения заниматься ею по несколько суток подряд. И ничто не могло, казалось бы, оторвать его от листов бумаги и вычислительной машины. Жизнь нормального человека привела его к семье, потом к детям, дети росли, но вместе с этим стали расти и проблемы в собственном здоровье. Дошло до того, что он стал терять сознание в самых неподходящих местах, а из простреленных когда-то легких шла горлом кровь. – И тут-то, – говорит Виктор Федорович, – я изобрел свою собственную систему психотерапии. ПЕРЕРОЖДЕНИЕ Всю жизнь Виктор Федорович явственно ощущал нереализованность своих недюжинных способностей. Выходя как-то из обморока, он вдруг услышал голос, который сообщил ему: – Если ты не пересмотришь свои основные принципы, то больше ничего не сможешь сделать в этой жизни. От твоего выбора зависит, будешь ты жить дальше или умрешь в мучениях. Тебе отпущено всего лишь несколько месяцев. Виктору Федоровичу хотелось жить, и потому он решил подраться за себя… ЕККЛЕЗИАСТ Виктор Федорович Иванов изобрел свою систему, в чем-то, может быть, даже опередившую мировую психологическую мысль на несколько лет. Он принял на вооружение основной лозунг Еклезиаста: все есть суета сует и затеи ветряные. А посему он перестал волновать себя по пустякам. Но это было только начало. Он стал приучать себя относиться ко всему снисходительно, с позиции мудреца, благо от природы он был шутником, если не юмористом. И он стал таковым во всем, чему через некоторое время несказанно удивился и удивил других. СЕМЬ “Я” Каждое слово внутри человека, каждая его мысль или желание человека внутри его сознания – это свое “Я”, это своя личность, строптивая или покладистая, упрямая или соглашательская. Каждая из этих личностей борется в сознании и в подсознании человека за место под солнцем, за то, чтобы завладеть его телом, разумом, волей. И если учесть, что таких “Я” в каждом из нас миллионы, то как же трудно нам живется! Виктор Федорович выделил несколько основных суперличностей в себе самом и каждую из них наделил самостоятельным статусом, чтобы они в его сознании существовали сами по себе, не мешая друг другу, не ссорясь. Он для себя принял новый жизненный принцип: будет значительно лучше для него самого, если он станет предоставлять каждый день каждой своей внутренней суперличности для ее нужд хотя бы несколько минут. Единственное, кем он остался сам для себя – это как бы сторонним наблюдателем и диспетчером. Вот он – музыкант, который гармонизирует жизнь. А вот – солдат, который беспрекословно выполняет приказы, как бы ненавистны они не были. Математик давал ему возможность насладиться красотой логики на работе, а хозяин – чистотой и порядком дома. Физкультурник заставлял его ежедневно вышагивать в любую погоду и в при любых условиях по пятнадцать-двадцать километров. А дед – увлеченно играть с внучкой. ЦЕННОСТЬ ЖИЗНИ Но наверное, самым странным правилом, заведенным Виктором Федоровичем, было еженедельное посещение им тихого кладбища, проходя через которое, он мысленно обращался к тем, кто находился в земле: “Вы уже там, а я еще здесь!” И сколько гордыни ощущал он при этом за свою самостоятельность и проявленную силу! Да, Виктор Федорович тешил себя мыслью, что человек все может изменить. Или, по крайней мере, переделать свое тело. И он переделал. К нему пришло то, о чем он и мечтать не мог, – самочувствие здорового человека. Он забыл о своих хворях, потому что открыл тайник, из которого черпал то, что смогло, в конце концов, переродить его. ЭКСПЕРИМЕНТ Когда я первый раз увидел питерского Иванова, я был потрясен тем, какой небывалой внутренней силой он обладал. За свою жизнь я встречал всего лишь трех подобных, но двое из них были женщины, сила влияния их на другого человека была колоссальной, но они погрязли в быту, в мелочах жизни и ничего, по сути своей, в ней не добились. Например, одна моя знакомая из числа этих двоих могла вполне сознательно нанести мысленно обжигающий удар человеку, если считала, что ничем иным она от него не могла отделаться. Слава Богу, что мы, простые смертные, не обладаем подобной возможностью. Иначе, боюсь, вокруг нас вообще все было бы в огне и в дыму. Мои встречи и наблюдения над Вячеславом Ивановым и другими обладателями уникальной внутренней силы дали первотолчок моему анализу состоянний подобной силы. Помог случай. Чтобы получить результат, не обязательно планировать эксперимент заранее. В нашей жизни опыты над нами проводятся постоянно. Нужно только быть внимательным, чтобы вовремя увидеть и понять. ИНЬ И ЯН Так, мне всегда хотелось прочувствовать, насколько может быть сильной гармония Инь и Ян. Почему? Когда-то мне открылась истина, что только взаимное слияние этих двух первоэнергий дает человеку и физическую силу, и силу энергетики, и силу духа. Но, сливаясь, эти энергии не смешиваются, они лишь сцепляются, притягиваясь друг к другу, создавая основной каркас жизни, на который уже крепится все остальное. Я стал анализировать взаимодействие Инь и Ян и обнаружил, что оценку человеческой силы влияния и степени внутривидения можно было провести по степени контрастности этих энергий по линии их раздела, которая проходит вдоль позвоночника. Контрастность по линии позвоночника у Вячеслава Иванова была такой, что, когда я включался на внутривидение, то меня буквально слепило зарево его Ян и потрясала бархатная чернота Инь. Но он никогда не использовал силу своего воздействия на человека в целях, далеких от общечеловеческих. Корысть была чужда ему в любом виде. Потом я буду постоянно анализировать других этим способом. И даже расширю применение его при распознавании тяжелых недиагностируемых заболеваний. Но об этом я расскажу в другой раз. Сейчас же хочу подчеркнуть лишь возможность существования некоторого достаточно объективного параметра оценки внутренней человеческой силы. СМЕРТЬ Всего лишь несколько раз в своей сознательной жизни я видел подобие электросварки в позвоночнике человека. Но тогда это были случаи  крайние или смертные. Однажды я был вызван в Питер на один день посмотреть мальчика Сережу, пятнадцати лет, больного лейкемией. Прямо с утреннего поезда меня на автомобиле примчали в небольшой город в восьмидесяти километрах от Питера. После знакомства с его матерью и бабушкой, я вошел к нему в комнату, где увидел его лежащим в постели. Практически весь его позвоночник был превращен в зарево электросварки и сделать что-то было уже невозможно. Я сказал ему: – Сережа, я приехал издалека специально, чтобы помочь тебе встать и преодолеть твою болезнь. На что он мне ответил: – Тут я жить не хочу. Этот мир не для меня. – Почему? – спросил я его. – Ведь здесь твои друзья и родные – мать, бабушка. Он ответил так: – Самый близкий для меня человек – это мой отец. И он уже там. И он постоянно зовет меня к себе. С ним было мне и раньше хорошо. – Но ведь здесь жизнь, Сережа! – воскликнул я. – Этот мир – основной для человека. А туда успеем еще. – Здесь меня ожидают дикие пытки химиотерапии, уколов, анализов, – был его слабый ответ. – Я не хочу жить! Поймите, я хочу к своему отцу. Передо мною лежал мертвец, пока еще разговаривающий. Причина заболевания может показаться  до дикости простой: когда ему было шесть лет, у него умер – повесился – отец, работающий врачом. Мать же, тоже врач по профессии, каждый день после похорон мужа стала ходить на кладбище вместе с сыном и плакать у могилы на протяжении всех этих девяти лет. Кладбище у них располагалось буквально за углом дома. Я спросил у матери Сережи: – Неужели же вы не поняли, что не просто нанесли ему психологическую травму, вы продемонстрировали всей своей жизнью, что в этом мире ничего, кроме страданий, для него и для вас существовать не может? Не вижу смысла особенно комментировать этот случай. Я провел у постели Сережи почти весь день, хоть как-то пытался расшевелить его, а вечером опять на автомобиле меня привезли на вокзал в Питере, где я сел в обратный поезд. В середине следующего дня мне позвонили из Питера и сказали, что Сережа умер… Иногда мне кажется, что сказки про псикиллеров придумали очень нехорошие люди, а на самом деле  в сознании людей есть какой-то жуткий барьер, и вот он-то и не позволяет нам понять нечто такое простое, что, будучи понятым,  могло бы превратить нашу жизнь в любимое занятие. ИВАНОВЫ Боже мой! В моей жизни, оказывается были еще Ивановы. Вот лишь некоторые из них. Один - астролог, которому я помог чисто материально стать профессионалом своего дела. Правда, он, кажется, забыл об этом, и когда мне и моей семье было совсем плохо, постарался не вспоминать обо мне. Другой постоянно изобретал летающую тарелку из алюминия, но зарабатывал на жизнь тем, что был сантехником и целителем одновременно. И все равно я благодарен им, Ивановым, которые встретились мне на моем пути, за то, что они не проявляли ни ко мне, ни к моему делу никакой агрессии. Низкий им за это поклон. ПСИКИЛЛЕРСТВО Наверное, я слишком много уделяю внимания некоторым случаям из жизни и встретившимся мне людям в ущерб техническим подробностям, с помощью которых человеческая способность к внутривиденью дает возможность свободно манипулировать энергией не только в своем организме, но и в организме больного человека. Может быть. Я могу это объяснить всего лишь опасениями, что кто-то начнет применять эти приемы не для того, чтобы сделать здоровее себя и ближнего, а для получения власти. Вот тогда возникают проблемы, к которым я и перехожу на следующих страницах книги. Любая техника требует для себя безопасности. Когда же кто-то вдруг изъявляет маниакальное желание  направить свои усилия на достижения призрачных вершин власти, то, как правило, его путь становится усеянным трупами.     Глава 8 ЛОГОВО И вот я вхожу в квартиру, которая превращена в лабораторию специальной воинской части Генерального Штаба. Охрана пропустила меня, как только я назвал свою фамилию и Иванова. Вхожу и здороваюсь, снова называю себя. Вдоль стен – стенды и рабочие столы. В одной из комнат через приоткрытую дверь вижу полный комплекс оборудования для диагностики и лечения по системе Фолля. В самой большой комнате,  посередине, – столы буквой Т. Вокруг них – несколько человек. Еще из разговора с генералом Орловым я понял, что встречать меня будут экстрасенсы, и приготовился к экзамену. От моего визита зависит, как мне кажется, достаточно много – смогу ли я, в конце концов, получить заказ на партию приборов с уникальными характеристиками, а значит, и поправить финансовое положение моего предприятия. Конечно, я могу, как и прежде, перебиваться монтажом и наладкой аппаратуры на птицефабриках, но ведь я располагаю возможностями, реализация которых может быть интересной обеим сторонам. КОМАНДИР Навстречу мне со своего стула поднимается человек лет сорока пяти, среднего роста, седоватый, ничем не примечательный, одетый в гражданский костюм. Он приветливо протягивает руку, здоровается. – Присаживайтесь! – он указывает мне на стул недалеко от себя. – Я – генерал Иванов Юрий Алексеевич, командир спецВЧ, а это – мои подчиненные. По очереди каждый здоровается со мной за руку и называет себя. Тут присутствуют три полковника и трое не назвавшие воинские звания, из чего я определяю, учитывая строгость воинской субординации, что они гражданские лица. Мужская компания – это серьезно. Иванов начинает разговор: – Никита Степанович характеризовал вас как человека весьма неординарного в своих способностях. Скажу прямо, перед нами, сидящими тут, стоит не совсем обычная задача. Она имеет гриф “Совершенно секретно”. Вам, конечно, мы полностью доверяем и хотели бы, чтобы вы подключились к нам для ее решения. Я полушутливым тоном вступаю в разговор: – Не совсем понимаю – задача поставлена перед вами, а решать ее вы предлагаете мне? Это так? – Простите, – несколько конфузится генерал, не приняв тона, – наверное, я не совсем точно выразился. Конечно, свои задачи мы будем решать сами. А на вас надеемся, как бы поточнее сказать, в том, что вы проведете небольшую экспертизу. Конечно, мы тоже, в свою очередь, постараемся разрешить и вашу проблему с финансированием. Это для нас реально. – В чем заключается экспертиза? – полюбопытствовал я. ЭКСПЕРТ “Орлов поделился мной с приятелями”, – мелькнула мысль и благополучно ушла. – Видите ли, – продолжал генерал Иванов, – мы, все сидящие здесь, занимаемся парапсихологическими проблемами медицины. У каждого свой участок. Но сейчас создалась крайне интересная ситуация: в одном из южных городов России находится весьма сильный в целительском отношении центр, в котором используются необычные методы работы. Нам бы хотелось, чтобы вы поехали туда, познакомились с людьми, которые там работают, составили бы свое мнение о них и потом, по приезде в Москву, рассказали бы нам, что у них заслуживает внимания. Я возразил: – Но ведь я не знаю ваших требований! – Наши требования просты, – вдруг обрадовался Иванов. – Сейчас нам крайне важно привлечь к своей работе человека, который бы имел сильное влияние на других. Я уточнил: – Гипнотическое? – Нет. Не гипнотическое, – оживился генерал. – В этом и состоит отличие нашей методики от уже известных. Это должно быть внушение невербальное, то есть без слов. Одним простым внутренним усилием заставить человека делать то, что нужно суггестологу, то есть тому, кто внушает. – Значит, – уточнил я, – требуется работа на одной внутренней компоненте суггестии? Генерал кивнул: – Вы правильно уловили главное. НЕГАТИВ В этот момент я понял, что эти люди не говорят мне самого основного. И я захотел проверить свои подозрения. Я сказал: – Мне бы хотелось хоть немного познакомиться с характером задач, которые вы поставите потом перед суггестологом. Это, мне кажется, необходимо, чтобы правильно представлять требования, которые вы предъявляете к нему. Вы согласны, что я должен знать эти требования? Реакцию этих людей на мои слова нельзя описать однозначно, потому что внешне она совсем ничем не проявилась: ни согласия, ни недовольства. А вот внутреннее их отношение на сказанное мною превзошло все мои ожидания. Они закрылись. Я знаю этот фокус, который и сам провожу, когда не хочу, чтобы какой-нибудь человек, мой собеседник, снял с меня информацию, которую ему знать, по моему разумению, нежелательно. Генерал Иванов раздумывал какое-то время, как будто прислушивался к чему-то, потом качнул головой и решился: – Мы все здесь присутствующие прекрасно улавливаем настроение каждого другого. Тайна, которая окружает нашу проблему, все равно станет явной. Рано или поздно. Я перебил его: – Но давайте внесем ясность в вопрос о  моей командировке. Чтобы я привез вам именно то, что вы ждете. Я прав? Иванов вынужден был согласиться со мной: – Бесспорно, вы правы. Я постараюсь объяснить покороче. – Ну зачем же короче? – удивился я. – Предлагаю делать сразу хорошо, плохо – оно ведь само получится. – Никаких плохо! – замахал на меня руками Иванов. – В этом случае нам нельзя ошибиться. Потому что сроки ввода в действие суггестолога поджимают. У нас совсем мало времени. – Хорошо, – сказал я, – тем более. Значит, я должен знать как можно полнее. – Такой суггестолог, – начал свои пояснения генерал, – нам нужен для особых заданий, в которых, возможно, ему придется и убивать людей с помощью своего дара. Точнее, не совсем нам. Он необходим разведке и контрразведке. Наступила тишина. Молчал генерал, молчал и я, молчали остальные. Наконец, я заговорил: – Понимаю. Психологический убийца. Человек, несущий возмездие. Да, это что-то новое. – Не совсем, – сказал вдруг один из полковников, Каменский Петр Леонидович, – не совсем, – повторил он. – В принципе, подобный способ убийства был известен и на Востоке, и в Средней Азии, и в Африке уже несколько тысячелетий. – Однако, – возразил я на это, – известные способы психологических убийств скорее опирались на магию. А как я понял, в данном случае вам нужен человек, который бы в совершенстве владел методом прямого непосредственного воздействия на органы или на жизненно опасные участки тела.  В это время зазвонил один из телефонов, стоящих на столе у Иванова. Он поднял трубку, отозвался и стал слушать. Мы все ждали окончания телефонного разговора, чтобы продолжить свою беседу. РОЖА Минуты через две после начала вынужденного перерыва в нашем общем разговоре я стал прислушиваться к тому, что говорил по телефону Иванов. Речь шла о заболевании с неясным диагнозом. Генерал нервничал, это было заметно, отбивался словами, как мог, но все более и более сникал. Озадаченный его взгляд бегал по сторонам и, наконец, остановился на мне. Взор его прояснился, и он, сказав в трубку “Погоди минуточку”, резким движением руки отставил ее далеко в сторону и неожиданно для всех обратился ко мне на ты: – Григорий Андреевич, дорогой, выручай. Мы все наслышаны о том, что ты исцеляешь всякую экзотику. У моей жены как раз этот самый экзотический случай. Попробуй, пожалуйста! – перешел он на просительный тон. – Мы тут уже все перепробовали, ничего не помогает. Уже все было – и врачи, и экстрасенсы, и колдуны. Ничего не понимаем. Вот такие мы целители, хоть и доктора медицинских наук. Его огорчению не было предела. Вначале я подумал, что он просто разыгрывает спектакль, чтобы проэкзаменовать меня. Но слишком естественным было его огорчение. Я согласился. Он включил громкоговорящую связь в телефонном аппарате и передал мне телефонную трубку, предварительно предупредив об этом свою жену. Я взял трубку, поздоровался: – Здравствуйте. Меня зовут Григорий Андреевич. Можно просто Гриша. – Здравствуйте, – услышал я в ответ приятный женский голос. – А меня зовут Александра Ивановна. Можно тоже просто Саша. – Что у вас случилось, Саша? – спросил я ее.  Она пожаловалась на сильнейшую аллергию на лице. Лицо не только опухло, но и покрылось сплошной коркой, а глаза сначала превратились в щелочки, а потом и совсем закрылись. Я спросил: – И вы сейчас ничего не видите? – Абсолютно ничего, – был ее ответ. – Если только руками себе помогу и раздвину веки. Вообще-то я красивая особа. А тут за несколько дней превратилась в уродину. – Ваше самочувствие сейчас? – спросил я. – Тяжесть в местах припухлости. – Какие участки тела у вас опухли? Она перечислила: – Лицо, кожа на голове, шея и ниже. Я уточнил: – Все одновременно опухало? – Нет. Сначала около носа, где укусил комнатный комар. Потом уже лицо и вся голова. А затем уже опухоль стала опускаться вниз на плечи и грудь. Я спросил: – А вы представляете, что с вами? – Врачи не могут определить. Говорят, что аллергическая реакция. Я предположил: – По-моему, это рожистое воспаление. Одна из разновидностей. Она забеспокоилась: – И что же мне делать? Я ответил: – Если можете, то отвечайте на мои вопросы. Она поспешила заверить меня: – Я готова. ПРОЦЕСС Я приступил к процедуре психологической настройки Саши. В легкий аутотранс она уже вошла во время моего предварительного расспроса. Теперь же требовалась иная работа организма. Я начал расспрашивать женщину: не болит ли сердце, как дела с бронхами и так далее. Она отвечала. Я просил делать это в подробностях. Присутствующие внимательно слушали наш диалог, стараясь не пропустить ничего. Они время от времени отвлекали меня своей внутренней напряженностью, которую я достаточно хорошо ощущал. Я приступал к основной части беседы.  Расспросил, следуя только мне одному понятным путем, об органах и перешел к позвоночнику. – У вас была травма копчика? Она тут же ответила: – Да, я падала несколько раз не очень удачно и ушибала копчик. Я уточнил: – Степень ушиба? – Вы знаете, даже дышать целую минуту не могла. Я продолжил: – А поясничный отдел позвоночника часто беспокоит? Она подтвердила: – Часто. Каждый день. Затем были заданы вопросы о состоянии ее ног. Когда же очередь дошла до рук, она вдруг закричала: – Ой, у меня один глаз открылся! Он уже самостоятельно смотрит! Я почувствовал, как спало напряжение вокруг меня. Люди задвигались и зашептали. Еще через пять минут Саша опять воскликнула: – Оба глаза уже смотрят. Уже не вижу своих щек. Ура! Я продолжал расспрашивать Сашу в том же ключе. Через полчаса после начала нашего разговора она торжественно сообщила: – Все! Опухоли как не бывало. Мы распрощались с ней и я положил трубку. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ И тут начался форменный допрос с пристрастием, о котором я мог только подозревать. Важность государственных лиц, напыщенность военных улетучилась, и передо мной вдруг оказались люди, любопытству которых не было границ. Со стороны они, наверное, стали походить на детей. Именно этим настоящие ученые отличаются от тех, кто наукой не занимается. Первым в полном соответствии со служебным положением начал генерал: – Волшебник! Нет слов для выражения восхищения. Дорогой Григорий Андреевич, объясни, что ты только что проделал? Раздались голоса, поддерживающие генерала. – Никакого волшебства здесь нет, – сказал я. – Просто я настраиваю человека на определенное внутреннее сопротивление заболеванию или сопротивление отклонению от нормы. Но чтобы сопротивляться, сознанию самого человека надо знать, что делается внутри. Вот для этого, чтобы показать человеку основные зоны, я и прошелся по всему организму. Мне стали задавать вопросы, перебивая друг друга: – Что за зоны вы выделили в организме? – В чем заключается настройка? – Какая идея лежит в основе всего увиденного и услышанного. – Как вы концентрируетесь и на каких зонах? Иванов поднял руку, останавливая своих подчиненных, как не в меру расшалившихся детей: – Погодите, погодите! Григорий Андреевич, расскажи нам по порядку, что такое ты только что проделал над моей женой? Насколько я понял, никакого гипноза ты не применял. Так ведь? – Да, конечно, – подтвердил я, – но неглубокий аутотранс был. Она сама вошла в него. Что же касается идеи, лежащей в основе моего подхода, то она заключается в следующем. ДВОЙНИК БОЛЕЗНИ Я продолжил: – Иногда я задаю себе или другим вопрос: как обмануть самого себя? И получаю ответы в зависимости от степени серьезности отвечающего настолько в широком диапазоне, что можно только на этом писать книгу. Но вопрос этот стоит достаточно серьезно для людей больных и кризисных, у которых уже погас огонек надежды. Довольно часто бывает так, что тяжелая болезнь или сильная боль еще не успела захватить значительное пространство в организме, либо очаг возбуждения-торможения, ей соответствующий, пока еще не приобрел высокую устойчивость. При этом двойник болезни, имеющийся в сознании больного, хорошо ощущаем или виден. В таких случаях несложно поправить дело. – Почему вы называете болезнь двойником болезни? – прозвучал вопрос. – Потому что она мне представляется живой сущностью, у которой своя жизнь, свои принципы и свои законы. Обычно я начинаю переговоры с таким двойником с того, что просто прошу его отступить, самоуничтожиться. При этом обязательным условием является мое образное представление Великой Иерархии Божественного и мое обращение к ней с просьбой помочь этому человеку напрямую. И нередко двойник болезни отступает. – А если не удается договориться? – Действительно, не всегда можно договориться с двойником подопечного, как и с собственным тоже, если возникли собственные проблемы боли или болезни. Тогда его можно попытаться просто обмануть. КАК ОБМАНУТЬ ОРГАНИЗМ – Обмануть можно другую личность, – сказал один из сидящих за столом. – Но чтобы болезнь… Сомневаюсь. – Не нужно думать, что это на самом деле обман, – ответил я. – Условно я называю обманом двойника особый прием по уничтожению в организме устойчивого болезненного мысле-вихря, соответствующего тяжелому заболеванию или сильной боли. Прием достаточно прост в исполнении, если человек владеет хотя бы основами внутривиденья. Думаю, что даже и без этого можно не без успеха его применять как простой отвлекающий маневр. Так делается во многих психотехниках, причем, психотерапевты, за редким исключением, к сожалению, не владеют методом внутривиденья. – И в чем же заключается эта техника в вашем исполнении? – опять прозвучал вопрос. – Прежде всего, – пояснил я, – необходимо прогуляться по организму, и чем полнее будет такая прогулка, тем лучше. При этом нужно вслух вести беседу с подопечным о каждой его проблеме, попадающей в поле вашего внимания. Надо просить его вспомнить, при каких обстоятельствах им получена та или иная травма или болезнь. – Обязательно ли подключать к этому процессу сознание самого больного? – перебили меня. – Это существенный вопрос, – сказал я. – Больной обязательно должен включиться в процесс вашего обследования его организма. Основной задачей этой работы является снижение уровня боли или органического отклонения в локальных областях, которые вы зафиксировали. – И каким же образом эта задача решается? – снова спросили меня. – Особенностью подхода является то, что нужно задерживать внимание больного и на местах концентрации энергии, обратной той, которая характерна для зон отклонения от нормы. – К чему это приводит? – Это приведет к автоматическому перераспределению разнополюсных видов энергий Ян и Инь, в результате чего может нормализоваться состояние не только в локальной области боли, но и в противоположной, которая может нести потенциальную угрозу болезни в будущем. ОБЪЯСНЕНИЕ – За счет чего вы добиваетесь нормализации состояния? – В процессе нашей беседы в организме больного происходит связывание разнополюсных энергий и, следовательно, повышение уровня жизнедеятельности органов. Слышу вопрос: – Если болит голова, то что необходимо делать? – Так, если болит голова, – отвечаю я, – то перевод внимания на боль, на удовольствие или на напряжение в другой части тела снижает или совсем прекращает головную боль. – Возникает ли при этом страх у пациента? – спросил меня генерал. – Если быть точным, то в такого рода работе не существует пациента как такового, – ответил я, – потому что фактически наблюдается диалог равных сторон – партнеров. Происходит активизация сознания обоих. Не страх является камнем преткновения в подобном подходе, а удовольствие. – Удовольствие!?. – воскликнули несколько человек. – Да, удовольствие, – еще раз подтвердил я. – При необходимой тренировке этот процесс следует свести к получению удовольствия, то есть находить такое место в организме, которое бы сигналило напряжением и которое легче всего превращалось бы в чувство удовольствия. – И как быстро происходят изменения в организме больного? – Как вы уже видели, этот прием часто позволяет буквально за считанные минуты изменить в организме состояние болезни на противоположное. РЕЗУЛЬТАТЫ – Какие еще конкретные случаи в вашей практике вы могли бы назвать, когда вам существенно удавалось помочь людям этим способом? – У меня было достаточно много случаев, когда подобный подход позволял очень быстро помочь людям, которых буквально охватывала вспышка рожистого воспаления, обострялись язвенные болезни или непроходимости, сердечные заболевания. Функциональные боли снимаются этим способом очень хорошо. Однако и при органических изменениях, например, в случае непроходимости кишечника, предракового состояния или язвенной болезни желудка, по крайней мере, боль уходит практически сразу. Сам же больной при этом может ощутить перемещение чего-то в тех местах его тела, которые являются самыми для него проблемными. – Можно ли объяснить происходящее только лишь мысленным перекачиванием энергии Ян и Инь и их нормализацией в организме? – спросил кто-то. – Убежден, что это не совсем так. Понятие концентрации сознания не только не до конца нами очерчено, но и сама концентрация не является понятой нами в той мере, в какой это происходит на самом деле. ВЫСШЕЕ – Чем вы объясните, что в результате такой вашей работы происходят существенные изменения в органах тела? – был задан вопрос. – Концентрация нашего внимания на определенном участке тела, – сказал я в ответ, – вызывает движение во всей природной иерархии человека, заставляя включаться в действие такие мощные механизмы подсознания и сознания, о которых мы пока можем лишь догадываться. – Когда вы говорите об иерархии организма, что вы имеете в виду? – В иерархию организма, думаю, необходимо включить все уровни, известные человеку. И обойтись при этом без той части нашего устройства, которую я отношу к духовной, никак не удается, потому что в конечном итоге все в человеке, и его поведение тоже, определяется теми критериальными основами, которые составляют духовное и которые заложены в нем или им самим или его воспитателями. ПСИХИРУРГИЯ Генерал Иванов снова решил взять бразды правления в свои руки: – Не напоминает ли вам, уважаемые, вся эта техника известную нам психирургию? Окружающие одобрительно зашумели и попросили меня пояснить, какое отношение имеет сказанное мною и проделанное на их глазах к такой экзотике, как хирургия без ножа. – При достаточном усилии эти, показанные мною приемы, – сказал я в ответ, – могут дать очень сильный положительный эффект и без того, чтобы вести диалог с подопечным. Тогда их, действительно, можно отнести к так называемым приемам астральной или психологической хирургии. Тем более, что в случаях, когда болезнь пустила глубокие корни или когда возникают другие препятствующие причины, рассмотренный диалоговый процесс дает временное или слабое облегчение. И тогда могут потребоваться более мощные способы из того арсенала приемов, которые имеются в нашем распоряжении. ДОВЕРИЕ То, что произошло на глазах ученых, вызвало у них ко мне полное доверие. Я прекрасно чувствовал это и решил воспользоваться представившейся мне возможностью. Прошел еще час, прежде чем была достигнута полная договоренность между нами и в отношении моей поездки для проведения экспертизы или инспекции, и в отношении финансирования нескольких вариантов приборов в полевом исполнении. И все равно во всем этом ощущалось мною что-то неестественное, что напоминало мне спектакль, игру актеров, иногда даже не очень хорошую. Мне до конца не верилось, что наш альянс способен дать хоть какие-то плоды. Так потом и оказалось: обоснование финансирования разработок приборов затянулось на долгие месяцы, а наступивший август 1991 года все вновь расставил по исходным местам: ни о каких новых разработках для Генштаба уже больше не могла идти речь. Что же касается остального…     Глава 9 ЖИЗНЬ ДВОЙНИКОВ Моя первая жена обладала в молодости незаурядной внутренней силой. Я тогда еще мало что смыслил в том, как развиваются отношения людей, живущих бок о бок. Особенно супругов. Это теперь я достаточно просто вижу эти отношения, не глазами, конечно. А в те молодые годы глаза могли наговорить много такого, что сейчас я удивляюсь – как я мог не видеть или не чувствовать истинных отношений людей, которые не так уж и хорошо маскируются за внешним?! Опыт, который пришел с годами, позволил мне выделить в особую группу особый язык наших двойников, которые ведут между собой разговор, решают точно так же, как и мы друг с другом, свои особые дела, касающиеся того, чтобы просить или не просить кого-то, принимать или нет помощь от другого, помогать или нет ему, любить его или не любить. Там, в пространстве существования наших двойников, идет такая же материальная жизнь, в которой есть место всему тому же, что мы наблюдаем и среди наших материальных тел. Но там есть самое главное – любовь и ненависть. Но и любовь, и ненависть, в отличие от нашего материального мира, где они лишь кажутся нам, в мире наших двойников абсолютно материальны тоже. Там ненависть и нелюбовь приобретают поэтому силу, способную почти мгновенно умертвить другого человека или, по крайней мере, вывести из строя какой-нибудь орган его тела. Но и любовь там существует, как спасательное средство, как способ и сила спасения из любых ситуаций, какими бы они тяжелыми или катастрофическими ни были. Там другие законы, хотя, конечно, мы, живя в грубо материальном, иногда догадываемся о них. ТЕПЛО И ХОЛОД Самой могучей психзащите в мире меня обучала моя первая жена тем, что, подолгу не говоря мне практически ни слова, давала понять своим психическим двойником, как ненавидят меня и он, и она. Иногда же я, глядя вверх, вопрошал: – Господи, бывает ли причина для ненависти? И получал ответ: – А как же! Существует первотолчок и среда, в которой он распространяется и которая уже способна этот первотолчок превратить сначала в небольшой комочек, а потом – в громадный снежный ком, непрерывно увеличивающийся с течением времени. – А может ли этот ком растаять? – спрашивал я. И получал в ответ: – Конечно, может. Только для этого нужно много тепла. Когда внутри каждого и между ними много холода, то ни о каком таянии ненависти не может быть и речи. И даже если один холоден, то сколько же надо тепла второму, чтобы в нем растопить душевный хлад первого?!. РЕБЕНОК Как мы недооцениваем то, что закладывает в нас наше детство! А ведь главные мифы жизни – это мифы детства, наши сказки и любовь наша к нам. Все критерии жизни, основа духовности – это отношения детства. Человек более ребенок в любом возрасте, чем принято считать. Потому что он всегда делает выбор так, как научило его детство. Какого же обиженного на весь белый свет ребенка всю жизнь носила в своей душе моя жена! Таким он вырос в атмосфере безотцовщины, атмосфере увлечения мужчинами всех окружающих ее женщин. О, это женское воспитание! Сколько семян любви и сколько семян ненависти сеет оно, если однобоко отражает отношение к мужчине! Как мужчина переизбытком своих телесных чувств к даме способен воспитать ненависть в ней ко всему мужскому роду в его животном выражении, точно так же и сама женщина своим неумеренным телесным аппетитом к мужчине несет разрушительный заряд страшной силы для девочки, на глазах которой все и происходит. Потом эта девочка вырастает, а семена и поле живут в ней своей жизнью, и вместе со смертельным зарядом ждут сигнала, чтобы заряд взорвался и разметал на куски живое, а семя ненависти выросло и заполнило семенами, подобными себе, все поле жизни. И тогда уже не спастись никому. НАТАША – Ну что ты пялишься на эту надутую баронессу!?. – в сердцах крикнула мне моя жена, когда увидела, что я так же, как и все остальные мужики нашего отряда, глазел  на красавицу Наташу. Может быть, она и не была такой уж красивой, но ее притяжение мужского к себе было трудно преодолимо. Я слышал такие истории от своих друзей, когда совершенно неожиданно кто-нибудь из них вдруг встречал на улице или в электричке женщину, за которой мог пойти, забыв все на свете. И еще более удивительным было то, что эта женщина испытывала то же самое и тоже забывала все. Мой хороший товарищ пережил однажды подобное и теперь, как правило, выпив, начинает сокрушаться о том, что оказался недостаточно расторопным, недотепой, чтобы совсем иначе сложить свою жизнь. Притяжение Наташи выражалось, в основном, в том, что ею любовались. Я не скажу, что не было попыток у наших мужиков сблизиться с нею. Они были, конечно, но от нее веяло какой-то внутренней красотой отношений и потому каждый, находясь в ее обществе, испытывал, прежде всего, непонятную ему  робость. РАЗДВОЕННОСТЬ Мы с женой оказались зимой в горах в избушке с двумя десятками таких же увлеченных горными лыжами людей. К этому моменту после нашей женитьбы прошло всего четыре месяца, и ни одной сколько-нибудь серьезной размолвки за это время не наблюдалось. Мы начинали жить душа в душу. Наверно, существовал и у меня определенный выбор в принятии решения: жениться или нет. Тем более, что моя будущая жена раздумывала целый год: давать ли согласие на брак? Она была честна перед собой в том, что не чувствовала ко мне любви, а ей было уже к этому времени почти тридцать лет. Я же ее полюбил сразу и навсегда, как только увидел первый раз. Любовь с первого взгляда – и более года потом протянутся ухаживания. Через семнадцать с половиной лет мы разошлись, и она, понимая, что второй раз вряд ли когда выйдет замуж, теперь уже в материальной нашей жизни боролась за меня так, как до того боролся против меня ее психический двойник в жизни, невидимой никому. Я, конечно, понимаю, что каждый из нас принимает решение сам и думает, что принадлежит себе и управляет собой. Но так ли это на самом деле? Жизнь учит, что он не является хозяином в своем теле, хозяин скрывается за маской бунтарства или благочестия, неясного беспокойства или глупости, любви или ярости, маниакальности или страха. Эти качества и еще многие другие, продолжавшие их, мало зависят от нашего желания. И то, что стоит за ними, может в один момент стать Богом или же дьяволом. Овладеет ли человек когда-нибудь хоть десятой долей этой скрытой от него силы? Неизвестно… Как я рассуждал, когда строил свое семейное счастье? Да так же, как миллионы других людей: стерпится – слюбится. Но, оказалось, что терпение – это лишь внешняя сторона совместной жизни, которая является такой мизерной частью нашего сознательного и скрытого от сознания бытия, что незнание сего факта при начале жизни превращает потом в странное раздвоенное существо практически всех, кто начинает задумываться над своей неудавшейся жизнью. ПРОЗРЕНИЕ Однажды вдруг мне в голову пришла такая странная мысль, что я ее тут же отогнал. Внутри меня мой сознательный двойник сначала от нее шарахнулся, но она обладала, как и многие другие мысли, странной прилипчивостью и поневоле заставляла время от времени возвращаться к смыслу, открывшемуся в ней. Мой же другой двойник – в душе – смеялся внутри меня: – Ты же хотел иметь решение проблемы, касающейся охраны человека от внезапных жизненных неприятностей. Так вот же получи! Мне открылась истина. Ведь мы же часто задаем себе вопрос: что помогло мне избежать неприятностей в такой ситуации, из которой, казалось бы, невозможно было выпутаться без потерь. Иногда жизнь висит, как мы говорим, на волоске, а на самом деле она должна была по всем канонам уже давно оборваться. Человек же, глядишь, повисев таким образом, поднимается. Я прошел свой путь и приобрел такой опыт. В другое время каждый из нас, попадая в безвыходные или чреватые смертью ситуации, молит Бога или еще кого-то, спасти его. И о, чудо! Минует чаша сия. Не у всех, не всегда, но есть же люди, у которых это случается часто. – Что это? Кто охраняет нас? Кто может ответить на эти вопросы? – так я кричал в пространство до тех пор, пока смог понять, что давно, с самого детства знал, что мне дано познать механизм этой защиты. И я всю свою сознательную жизнь шел к его открытию. И пришел. Ответ оказался прост, о нем давно кричат Духовные Учения – Любовь есть Бог!… ЗНАКИ Ответ пришел неожиданно, так, как это всегда бывает, если устаешь за долгие годы или дни поиска. Сначала прозвучал внутренний вопрос: - Почему женщины, к которым у тебя было чувство симпатии и любви, в конце концов так бесславно, так безрассудно начинали жить непосредственно перед расставанием с тобой и после него? Почему вдруг они как бы внезапно отчуждались, а потом и заболевали или же с ними начинали случаться всякие неприятности? Не настолько я мистик, чтобы объяснять происходящее в мире только скрытыми причинами бытия. Но… Я вспомнил нескольких из них и был удивлен. В некоторых случаях при встрече с ними мне давались предварительные предупреждающие меня совершенно отчетливые знаки о непонятной, какой-то, казалось бы, уже исчерпанной нашей общей, энергии. Но я, не обращая на них никакого внимания, все равно продолжал приближать своих дам. Когда-то раньше, кропотливо анализируя знаки, ушедшие в прошлое, я делал вывод о предопределенности случившейся потом, после появления знака негативной ситуации и делал вывод о явной невозможности ее изменить. И вдруг все переменилось. Оказалось, что я неправильно трактовал происходящее. На самом деле не было такой фатальности. Я мог изменить ситуацию. Главное же заключалось в том, что я мог заранее вместе с будущим изменением ситуации предотвратить и будущие несчастья, которые иначе они несли. ОТВЕТ Ответ, который я получил на этот удививший меня вопрос, возник так же внутри меня: - Не приближай женщину к себе! - Почему не приближать? - закричал я неслышно. - Потому что она неискренна с тобой. Она только маскируется своей нежностью, она фальшива, и она готова отдать тебе то, что далеко не компенсирует твою любовь и желание подарить ей часть твоей души. Ей нужно от тебя в основном материальное, или же ею руководит корыстное желание перенять у тебя методы, чтобы потом использовать их совсем не на благие цели. – Неужели же так безнадежна жизнь? – опять закричал я в пространство и оно ответило мне воспоминаниями. Я вспомнил так много подтверждающего этот ответ, что ужаснулся: передо мной прошли все близкие мне женщины, и из тех, кого я приближал, лишь одна могла быть моей подругой жизни. Из тех, кого я оттолкнул. Но этот эпизод прошел тогда незамеченным мною, с нею я обменялся когда-то всего лишь десятком слов. КОСМИЧЕСКИЙ КАНАЛ Конечно, на моем месте более слабый человек мог и запаниковать. Все перевернулось с ног на голову: человек, которого я приближал, с моего согласия как бы становился ответственным за мою безопасность. Или же, может быть, я сам отдавал ему ответственность за себя. Нет, я навязывал ее. Но ведь я это делал с его внутреннего согласия. Он сам сознательно шел на контакт и все выполнял, что требовали обстоятельства, которые следовали из нашего единения. И эта обуза становилась опасной для него или для меня, если по какой-нибудь причине в наши с ним отношения вклинивался обман, который оказывался тем самым третьим лишним, разрушающим взаимопомощь и гармонию. Моя доверчивость произрастала из моего детства, когда я, открывшись навстречу Потоку Жизни, хлынувшему в меня, сохранил это доверие и открытость навсегда и во всем, несмотря на то, кто был передо мной. Любовь открывает космический канал, связывающий человека со всеми высшими уровнями жизни. И только они несут любому из нас самую сильную охрану и защиту. И чем выше человек в понимании этого, тем более он открыт Потоку Любви, тем более он силен перед любыми неудачами и несчастьями. Да, конечно, можно жить, совершенно не подозревая о существовании этого Божественного канала жизни. Можно не испытывать себя и своего любимого, не прочувствовать обмана, не унижаться. Но тогда и канал этот, скорее всего, будет закрыт, и человек, даже узнав о его существовании, вряд ли когда-нибудь сможет пользоваться им.   Не приближайте женщину к себе, Чтобы потом не плакала, не билась, Чтобы душою в вас не растворилась! Не приближайте женщину к себе!…   Не делайте единственной в судьбе! В ней столько мук! – В душе – сугробы снега. Чужая боль струится в гроздьях смеха Той женщины, дарованной тебе.   Не приближайте женщину к себе! Не приближайте, не пытайте счастья! Опаснее на свете нет причастья! Не приближайте женщину к себе!   Напрасны унижения в мольбе – Ее законы мир не установит, Любое в вас движенье остановит. Не приближайте женщину к себе!   Глаза ее принадлежат рабе, Но пламя вас невидимое лижет На вертела себя и вас нанижет, Когда ее приблизите к себе.   Не отдавайте руку и мечту – Жизнь презирает наши обещанья, Оставит лишь слезу воспоминанья, Ничтожность встречи канет в темноту.   Ее же, и приблизив, и любя, Вы будете во сне своем страшиться. С находкой вашей вам не примириться. Не отдавайте женщине себя!   Без женщин вы – и трезвы, и чисты, И в помыслах – любвеобильно глухи. Очнитесь! Вас уже объяли духи, И мир парит вдали от суеты.   Без женщины – не плакать и не петь. Зачем рождаетесь и важно воду льете? Чтобы узнать о сладостном полете И сделать все, чтоб в небыль не взлететь?…   Притягивайте женщину к себе И растворяйтесь душами друг в друге, И, замирая в сказочном испуге, Страшитесь одиночества в судьбе!   Берите у нее – она отдаст И кровь, и сердце, чтобы ваше билось И чтобы вечно напряженно длилось Прекрасное мгновенье без прикрас.   Так приближайте! Не чурайтесь бед! Нет высшего, чем у нее, волненья – До гения святого дополненья Всех ваших дел, мечтаний и побед!… ПОЛЕ ЛЮБВИ С каналом мы рождаемся и с каналом умираем. Но он может закрыться или же, наоборот, отрыться еще больше. Через этот канал в нас вливается Любовь. Любовь – это среда, в которой мы живем. Человек может вместить очень много любви, и тогда вокруг него создается неприступное для человеконенавистника поле. В мире сражаются полями наши двойники души – полями любви и полями ненависти. Кто победит… Если поле любви вокруг одного человека более могучее, чем поле ненависти вокруг другого, то второй бессилен что-либо сделать с человеком путем психического воздействия. Он может первого только убить физически. Уничтожают физически поэтому любые школы, центры, организации, где учат рабству. Существуют люди, вокруг которых поле ненависти существует с рождения. У большинства же оно воспитано, как воспитаны мы держать ложку и чистить по утрам зубы. Наши болезни, особенно сердечные, – к сожалению, это следствие слабости нашего поля любви, которое отступает еще больше под натиском поля ненависти. Сердечник, присмотрись к своей жизни! А любишь ли ты?… Ведь любовь вливается в нас через наше сердце… РЫТЬ СЕБЕ ЯМУ Рыть себе яму, как оказалось, можно элементарно - предавая в душе любящего тебя и уверенного, что ты тоже его любишь. Никакие внешние ухищрения и ласки не спасут положение. Спасет лишь смысл, переданный другому о действительном положении дел. Тогда приходит надежда, что сознание другого изменит тебе меру пресечения за предательство или отступничество. Любовь тем и отличается от всех состояний человека, что она далеко выходит за пределы его тела. Она организует пространство жизни, она и есть та самая энергия жизни, в поисках которой так много потеряли времени ученые. Споры тут неуместны. Любовь - странное поле. Оно поляризовано, оно, как живое существо, реагирует на душевные муки. Эгрегор, нас охраняющий, Ангел, и Любовь - это одно и то же. ПРОЯВЛЕНИЕ МАСКИ Женщина – моя первая жена – отступила от меня, отказываясь понять природу человека, инстинктивно по этой причине тянущегося к красоте. Она придумала и внушила мне неблагодарность к ней вместо того, чтобы самой подарить мне красоту. В представлении ее двойника благодарность с моей стороны должна была ба выражаться лишь за то, что она находится со мной. И все!… И все? В ней проснулись частнособственнические желания и стремления, которые до этого как-то спали. В силу своего воспитания ее психологический двойник не мог понять и не хотел, что ее сознание было сужено. А его расширение не очень зависело от меня, хотя я мог долго и много объяснять ей нюансы в переплетении жизненных коллизий. Я задавал себе вопрос: неужели же человек - женщина - настолько живет своей маской, что глубинное, Божественное, в отношениях со мною ее совершенно не трогает? Почему она полностью ушла в агрессию, как в защиту? Сознанием ли вообще живет человек? Почему она полностью не принимает мой труд, как часть меня, что ли? Меня удивила и поразила глубокая степень безумства вполне разумного человека. И я ужаснулся. Я прозрел: вокруг меня не оказалось ни одного человека, кто хоть немного мог бы посочувствовать мне в моем основном труде. Но ведь труд – это и есть человек! Вспомните Христа: по плодам узнаете их… Семнадцать лет такой жизни в полевой битве двойников сделали свое дело. ЗНАКОВЫЙ ТЕСТ Когда пишешь о своем пути, анализируешь пройденное, когда под ошибками начинаешь понимать пошаговость поискового процесса, то невольно обнаруживаешь закономерность в повторении предупреждающих знаков. Мой путь – это все же путь воина, владеющего знанием, хоть я и не признаюсь ни перед кем в этом. А таким когда-то в древности было заказано связывать себя тесными узами с другими, приближать их. Но что делать, если я понял это слишком поздно, когда любимые мною приручены и жаждут со мною общения, когда по свету бродят мои дети? Страдать самому и обрекать их на страдания? Я вдруг обнаружил некую лакмусовую бумажку, которая стала помогать мне определять отношение человека ко мне и к моему делу. Результат этой проверки не зависел ни от чего и ни от кого. Стоило мне проявить хотя бы небольшую симпатию к кому-то и попытаться озадачить его нашим сближением, как совсем скоро становилось ясным, предназначен ли этот человек мне в попутчики или нет. Очень часто его организм начинал болеть или его близкий человек вдруг ставил его в такое дикое положение, из которого ему было сложно выбраться. И наше сближение не происходило. Наоборот, мы отдалялись друг о друга еще больше, потому что пропадала симпатия или даже нежность. Бывали случаи, как кто-нибудь, в восторге от нашего знакомства возжелавший произвести анализ своей жизни, бросался ко мне в надежде на мое руководство в этом процессе. И после этого жизнь так запутывала его, словно проверяя на сообразительность, что вопрос об анализе его жизни у него отпадал сам собой. Это касалось и мужчин, и женщин. То у них “срывало крышу” и они вообще оказывались на грани сумасшествия, то начинались тяжелые дни с родными, а то просто кто-то из их близкой родни умирал. СМОТРЮ ГЛАЗАМИ ЭГРЕГОРА Постепенно я стал видеть, как меняется у человека его кармический путь, как трансформируется у него тело целостности. Я понял, что не всегда был искренен сам с собой, тоже надеясь на то, что когда-нибудь с неба достанется и мне золотой кирпич. Оставалось лишь надеяться, что падать он будет не на голову… Искренность любого человека имеет границы, до которых он может дотянуться рукой, особенно после его искренних обещаний в своей верности. Выйти же за границы искренности и честно принять себя – это уже полдела на пути восхождения по смыслам жизни. Но только такой путь духовен, другого природа пока не придумала для человека. И я вскоре понял, что я стал смотреть на жизнь глазами своего эгрегора, той Божественной структуры, которая ведет нас по жизни от имени Бога. Точнее, я осознал и прозрел, освободился, наконец, от внутренней слепоты. У меня было ощущение, что все это я и раньше чувствовал, но не мог объяснить, где-то не доверяя своим ощущениям, пренебрегая ими. И от того попадал в истории, окончание которых вызывало такое громадное недоумение, что впору было признавать, что я был просто загипнотизирован встретившимся мне человеком. Но ведь и тот человек вел себя со мной по-другому, нежели с кем-то еще. Хотя и я с ним, и он со мною – мы оба друг перед другом были совершенно искренни. Это уже потом куда-то исчезала его или моя искренность, и помощь мне или ему в познании нового заменялась на какие-то мелочные страсти иметь такое и грубое материальное, необходимость которого прямо не вытекала из необходимости жизни. МОЕ ОРУЖИЕ Я понял, в чем я отличался от многих людей, в чем состоит моя мощь, - в любви, точнее, в том потоке Любви Небесной, в который я имел способность проникать благодаря помощи мне со стороны моего эгрегора. ОГОНЬ ЖИЗНИ Открыв истину, я стал уже вполне сознательно вспоминать, как я сам обманывал других, тех, кто верил мне безоговорочно, и страданья мои были безмерны. Я ничем не отличался от других и так же предавал, и так же отворачивался, и точно так же получал по заслугам. Я познал Закон Любви: в Океане Любви предательство наказуемо тем, что любящий концентрирует вокруг себя такую по мощности энергию, которая во много раз превышает ту, что находится в свободном жизненном пространстве. Эта энергия и становится опасной для предателя или для нападающего – она будет его жечь. И кто знает, от чего умирают люди, - может быть, как раз от предательства, совершенного неоднократно, от злобы, закипающей от зависти, или от ревности, считающей своей собственностью чужую душу.     Глава 10 ВЫЛЕТ ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ Я летел на Юг вместе с Мишей Монголовым. Вовремя прибыв в аэропорт, мы узнали, что вылет нескольких рейсов, в том числе и нашего, по метеоусловиям и техническим причинам задерживается на несколько часов. Чтобы не давила атмосфера переполненного людьми здания, мы вышли из аэропорта и устроились под деревьями на траве, выбрав место под деревьями подальше от сутолоки. Благо стояло лето и погода позволяла это сделать. Делать нам было, естественно, нечего, и, полистав книгу и посмотрев газеты, я ударился в воспоминания. Я спросил Мишу: – Помнишь, как мы чуть не погубили зимой больного президента ассоциации “Космонавтика – миру”? Хочешь, я тебе расскажу, что было на самом деле? Монголов, не обращая никакого внимания на мой последний вопрос, категорически не согласился с такой формулировкой: – Почему “погубили”? Мы его, наоборот спасли. Точнее, ты спас. Мы делали все возможное, чтобы он выздоровел, и не наша в том вина, что он чуть было не сыграл в ящик. – Ты чем недоволен, Миша? – засмеялся я. – Неужели ты думаешь, что я оговорился? Считаю, что именно чуть было не погубили, потому что не все понимали, что происходит. – Однако, – не унимался Михаил, – ты все же объясни, в чем конкретно состояла наша вина? При чем здесь мы? В том, что он, в конце концов, оказался на операционном столе, а не в могиле, твоя заслуга. Он должен быть благодарен тебе за спасение. Кто из нас хотел его погубить, как говоришь ты? Уж не моя ли в том вина? Я попытался его остановить: – Остынь, пожалуйста! Что ты распыхтелся, как кипящий самовар? “Вина, не вина”. Вины, может, и не было, а ситуация была. В этом наша беда, а не вина. И я тоже хорош – сам себе не поверил. Решил, что правы другие. Уж больно уверенными они представлялись. ПСИУБИЙСТВО Монголов не понимал, что та история, которую я затронул в разговоре, была необычной. Хотя я, надо отдать должное, в начале тоже не разобрался. Это уже потом, после того, как она закончилась благополучно, я понял, что вышел на псикиллера. Конечно же, и мы хороши – многие наши действия только облегчили ему задачу. Эта была моя первая серьезная встреча с псиубийством, которое тогда мне удалось предотвратить. Она состоялась в Москве, в квартире бывшего главного инженера Байконура Николаева Игоря Ивановича. ПОРОХОВЯКОВ А начиналось эта история так. Мне позвонил Николай Иванович Пороховяков и попросил проконсультировать главного инженера Байконура. После гриппа того прихватил радикулит, и уже третью неделю он лежал влежку. Была зима, мороз стоял под тридцать, и это было единственным, что удерживало его дома. При другой погоде он уже давно бы сбежал на работу, даже скрючившись, как делал это всю жизнь. Потому что ничем серьезным он никогда в своей жизни не болел. После своей службы на Байконуре, выйдя на военную пенсию, он возглавил в Москве ассоциацию “Космонавтика – миру”. Работы было много, он дневал и ночевал в своем офисе. Правда, дела налаживались, за будущее можно было уже не беспокоиться. Я спросил Пороховякова: – Вообще-то его лечили или не лечили от гриппа? – Врач и сейчас регулярно навещает. Температуры у него почти нет. Но не дает вставать с постели радикулит. Жена делает какие-то примочки. Ходят и навещают друзья. Один из них – кандидат наук, биолог, известный экстрасенс. Я пообещал Николаю Ивановичу, что пришлю кого-нибудь из своих целителей, записал номер телефона, и на том наш разговор прекратился. МОНГЛОВ Я подумал, что лучше Миши Монголова с заболеванием президента ассоциации никто не справится. И попросил его съездить на квартиру к Николаеву и постараться помочь ему. Тем более, Монголов жил в Москве. Миша в тот же день выполнил мою просьбу. Он приехал к Николаеву уже с пузырьком воды – с готовым препаратом, расположил его к себе и дав наставления, уехал. Он строго настрого предупредил, что для полного излечения необходимо будет не только принимать капли внутрь, но и не выходить на улицу в течение десяти дней. Больной все внимательно выслушал, согласился, но, как только через два дня ему стало значительно лучше, внезапно собрался и поехал проведать в госпитале на Пехотной своего товарища. Жена не смогла его остановить. На следующий день он уже совсем не встал с постели. Болезнь резко обострилась. Для него оказалось особенно мучительным сутками лежать без движения, пользоваться уткой, проявлять свою немощь. Он позвонил Монголову и тот приехал. Ужас Миши трудно описать, когда он увидел своего больного. Естественно, что теперь никакие его капли помочь уже не могли. Так прошло три дня. СИГНАЛ Я второй день был в Питере, когда меня стало донимать непонятное беспокойство. Встречи, которые я намечал, срывались, конференция, на которой я планировал участвовать, не состоялась, подписание важных документов откладывалось. Все стало буквально валиться из рук. Мое беспокойство выросло настолько, что я твердо решил уезжать и позвонил сначала в свою фирму, чтобы выяснить, все ли в ней нормально, а потом, после успокаивающего ответа моего секретаря, в Москву Монголову. И он мне рассказал все. Я перезвонил в свой родной город, назначил назавтра в Москве на Курском вокзале встречу со мной нашему сильнейшему экстрасенсу Жене Провоторову и нетрадиционному медику Вячеславу Никитину. Если первый питал все свои надежды только на силу своей энергетики и на свою чувствительность, то второй работал с прибором и пользовался методикой Накатани. ДИАГНОЗ На Курском вокзале нас уже ждала машина и Миша Монголов. Но прежде чем ехать на квартиру к Николаеву, мы посетили знаменитое серое здание на Лубянке. Генерал Орлов попросил побеседовать с одним из своих молодых сотрудников, у которого развивался то ли невроз, то ли психоз после того, как  он несколько раз побывал в горячих точках, в которых ему, как мы поняли в ходе беседы, самому пришлось стрелять в людей. Тогда стрельба по мирным гражданам была еще в диковинку, и нормальные люди запросто от нее сходили с ума. Дав основной рекомендацией молодому человеку совет бежать из этой страшной конторы подальше, мы, наконец-то, направились к Николаеву, ожидавшему нашего приезда после телефонного звонка ему от Монголова. Дверь нам открыла жена Николаева, которая на мой вопрос о том, давно ли были сделаны анализы, ответила, что результаты вчерашних анализов сегодня утром принес врач. – И что же они показывают, – спросил я. – Норма во всем, – был ее ответ. Я несказанно удивился этому, потому что то, как и чем на меня дохнула эта квартира, однозначно указывало – в ней находится покойник. Бывают у меня такие пророческие ощущения. Я сразу же метнулся в комнату, где лежал наш президент, и когда увидел спину пациента, даже зажмурился: от двух поясничных позвонков исходили вспышки, как от электросварки. Сильнейший абсцесс!… Это, конечно, никакой не радикулит. ОШИБКА Я могу себя укорять за ошибку или за то, что пошел на поводу у своих же подчиненных, но этот случай стал для меня таким поучительным уроком, что, начиная с него, я никогда потом уже не полагался на мнение другого в диагностике и принимал решение только на основе своего собственного понимания ситуации. Но ошибка все же была, и от того, что я по ее следам принял для себя эпохальное решение, мне не становится легче. Приехавшие со мной Жена и Слава принялись за дело. Первый провел диагностику с помощью оголенной до локтя руки, проводя ею над телом больного. Второй же аккуратно снял показания своего прибора, замеряя их в биологически активных точках организма, записал их в специальную тетрадь и произвел соответствующие вычисления. Игорь Иванович был немногословен. На вопросы отвечал вяло, твердил одно: – Вы, ребятушки, поставьте меня на ноги. Остальное я сам все пересилю. Мне бы только на ноги встать. Поражение спинного мозга было настолько явным, что я, не утерпев, прямо спросил Николаева: – В своей жизни вы чем болели, Игорь Иванович? – Да ничем я не болел никогда. Здоров был, как бык. Даже в свое время пришлось находиться в зоне прямого действия ядерного взрыва. Целых два раза. На все наши процедуры ушло примерно полчаса, после чего оба мои помощника были готовы разговаривать со мной. Мы уединились в кухне, расселись по местам и начали обсуждение. Первым высказался Женя: – Я не вижу ничего особенного. Обычные боли, обычный радикулит. Слабость, конечно, большая, но ее можно снять довольно легко, если мне подпитать его организм энергией. – А что ты скажешь о его позвоночнике? – спросил я его. – Немного воспален, – ответил он, – но в пределах небольшого заболевания. Я бы не преувеличивал значение этого факта. Я обратился к Вячеславу: – А какое, Слава, твое мнение? Вячеслав был так же лаконичен, как и его напарник: – Да, я наблюдаю ярко выраженный разбаланс общей энергетики. Вот смотрите сюда, Григорий Андреевич, – он показал мне свои вычисления. – Разница – вот… а это не так уж и много. – Твое мнение, – попросил я. – Средняя тяжесть, не более. Я немного помолчал, внутренне не соглашаясь ни с одним, ни с другим. Тогда я еще не понимал, что мои подчиненные набирали свой опыт, пользуя в основном тех, кто приходил к ним сам. Поэтому они не ощущали тяжести болезни. Правда, Женя меня значительно более сильно озадачил своим безапелляционным заявлением, чем Вячеслав, – я не очень-то доверял приборам там, где самому человеку было трудно разобраться. Как потом оказалось на практике, приборы, с помощью которых проводилась диагностика внутренней энергии человека, принципиально не могли выявить проблемы, лежащие в самом позвоночнике. Потому что они фиксировали следствие, отражающееся в состоянии энергетических каналов, показать же причину отклонений на своем уровне они были не в состоянии. Нужно было переходить на более высокий уровень организма, для чего соответствующих приборов пока еще не существовало. РИСК Я спросил своих помощников: – Вы, действительно, не видите опасности в позвоночнике? Ведь там, по моим ощущениям, настоящая катастрофа. Нет, они не могли видеть. Они даже не предполагали. Сочувствуя мне и видя мои сомнения, Женя, улыбнувшись, сказал бодро: – Григорий Андреевич, все со временем нормализуется. Зря вы так переживаете. – Ну хорошо, – сказал я. – Что предлагаете делать? – Я постараюсь снять общие нарушения энергетики, – заявил Вячеслав. – А я подпитаю, – ответил Евгений. Мы вернулись в комнату, где находился больной, и минут двадцать они работали с ним. В течение этого времени мне не удалось восстановить свое пошатнувшееся внутреннее равновесие. Поясничный отдел позвоночника у Николаева продолжал светить так ярко, как до того я не видел ни у кого. Я совершенно не верил успокаивающим меня высказываниям моих сотоварищей, но, тем не менее, принял решение попробовать с тем, чтобы назавтра поинтересоваться состоянием здоровья Николаева вновь. И все же моя ошибка состояла в том, что я позволил и тому, и другому еще более вывести организм из равновесия. Никакая подпитка не могла решить вопрос выздоровления, потому что в данном случае принципиально нельзя было нормализовать состояние уравниванием энергии по левой и по правой частям организма. А передача позвоночнику еще большей энергии, конечно же, должна была вызвать еще большее обострение болезни. Так, собственно, и произошло. КАК ИСПРАВИТЬ ОШИБКУ На следующий день к вечеру мы должны были собраться на квартире знакомой недалеко от дома, где проживал Николаев, чтобы отметить ее день рождения. По пути я решил заехать и узнать о положении дел у Игоря Ивановича. Но дальше порога квартиры нас не пустили. Жена была неприступна и немногословна. На мой вопрос, как себя чувствует муж, ответила резко: – Не знаю, что вы там делали вчера, но только вы уехали, как буквально через полчаса у него совсем отнялись ноги. Он даже сесть теперь не может. Я похолодел. Мои предчувствия полностью оправдались. Через десять минут в присутствии пятнадцати человек у праздничного стола я начал долгий телефонный разговор с двумя академиками – друзьями Николаева. Я говорил им о срочной госпитализации их друга и настаивал на немедленном консилиуме. Академики медлили: дескать, мол, потерпит до понедельника, подумаешь, радикулит. У кого его нет. Действительно, была пятница, вечер. Собрать консилиум было непросто. Я был непреклонен и взял слово с того, и с другого сделать все возможное, чтобы как можно скорее Николаев был осмотрен лучшими врачами. После этого я позвонил Пороховякову и сказал: – Вы, Николай Иванович, втянули меня в эту историю, и потому, считаю, что вы несете за жизнь своего друга такую же ответственность, какую взвалили на меня. Необходим срочный консилиум и срочная госпитализация. Двум вашим друзьям-академикам я объяснил это, но они настроены ждать до понедельника. Поймите вы меня: для меня Николаев уже сегодня покойник, если немедленно не сделать того, о чем я вас прошу. Николай Иванович не спешил с решением: – Григорий Андреевич, может быть, действительно, подождать. Грипп, радикулит – разве от этого умирают? – Умирают от всего, Николай Иванович. Тут же случай особенный. Нельзя медлить, счет идет на часы или даже минуты. – Но ведь так сложно собрать консилиум под субботу! – посетовал Николай Иванович. Тогда я сказал: – Ну хотите, я встану перед вами на колени? Вы можете после этого случая мне больше не верить никогда. Но сейчас поверьте! Единственный раз, а потом не надо. Николай Иванович клятвенно заверил меня, что берет это дело под свой контроль и прямо с сего момента начинает активную деятельность. Присутствующие в квартире за те полтора часа, пока я уговаривал своих телефонных собеседников, вели себя тихо и чинно. Они лишь прислушивались к тому, что говорил я и терпеливо ждали конца моим переговорам. ИСХОД Когда я позвонил на квартиру Николаевых в середине следующего дня, мне сообщили, что к утру больному стало совсем худо - с вечера уже не шла моча, он не спал. Вызвали “Скорую”. Она приехала, но не оказалось катетера. Как узнал я на следующий день, Николаева мучили до середины субботы. Потом все-таки отвезли в клинику первого мединститута, и к вечеру того же дня консилиум удалось собрать. Вердикт был вынесен категорический – немедленно на операционный стол. Операция шла всю ночь. Медики подтвердили то, о чем я кричал: еще час-два промедления - и он бы умер. Лишь через полгода Николаев пришел на работу, опираясь на палочку. Вспоминая об этой истории, он только крутит головой: “Довели же меня экстрасенсы проклятые!” Но мне кажется, что он не только нас имеет в виду, когда говорит это. СЛЕДЫ Следы псиубийства мне почудились еще в первое мое посещение Николаева. Но тогда мне не с кем было поделиться своими подозрениями. Сказать по правде, и теперь я предпочитаю молчать, если что-либо подобное вижу или ощущаю. Я не считаю, что вправе будоражить общественное мнение и разум отдельных людей тем, что мне всего лишь только почудится. Человеческая психика чрезвычайно изощрена в усилении, иногда в тысячекратном, страхов смерти, превращая их иногда в непрерывный ужас существования. На самом деле, как мне кажется, страшен не сам случай псиубийства, а полное отсутствие у обычных людей обычного контроля. Почему я говорю применительно к этому случаю о псиубийстве? Ведь явных следов обнаружить невозможно. Если идти с конца этой истории, то, конечно же, я не должен был допускать никакой энергетической работы над Николаевым, ибо она была проведена совершенно безграмотно с увеличением Ян-составляющей в его теле, в частности, в позвоночнике, что привело к еще большему обострению. Моя вина заключалась в том, что мне, как никому другому, необходимо было знать, как лечат мои сотрудники. Незнание этого факта и привело, я уверен, к еще большей активизации процессов в организме больного. Экстрасенс, который, якобы, приходил к Николаеву на правах хорошего знакомого и совершал свои ритуальные действия, тоже мог быть отнесен к той же невидящей ничего внутри организма категории целителей. Такие целители уже изначально являются пассивными потенциальными псиубийцами. Никогда и никто не сможет в этом изменить мое мнение. Был еще один человек, чье существование и активное участие в обсуждаемой истории не подлежит никакому сомнению. ПОДОЗРЕНИЯ У меня было несколько встреч после описанных событии с теми, кто окружал Николаева непосредственно перед его заболеванием. Конечно, грипп часто наступает внезапно, его приход, как правило, мало предсказуем, потому что нежелателен. Лишь наличие среди населения эпидемии гриппа является фактором, который существенно повышает вероятность заболевания им. После того, как удалось спасти от неминуемой смерти президента ассоциации, его сослуживцы, в отличие от него самого, по достоинству оценили этот поступок. От Пороховякова в ассоциации стало известно всем, что произошло на самом деле. Как из рога изобилия посыпались от них обращения с просьбами помочь в том или ином случае. Среди них особо выделялось несколько историй, связанных с одним человеком, работающим в самой ассоциации начальником лаборатории психологической помощи. Как-то само собой произошло, что мне без каких-либо с моей стороны расспросов сами сотрудники поведали о его непонятных опытах и манипуляциях, проводимых с ними самими, после которых у многих из них  стали наблюдаться такие явления, как  забывчивость, агрессивность и даже мании. В первые дни болезни Николаев ходил на работу и пользовался услугами этого человека. Смущало меня одно – каким же потенциалом необходимо было обладать человеку, чтобы зажечь внутри другого организма чудовищной силы огонь! Но я вспомнил слова Николаева о том, что он два раза находился в зоне прямого ядерного взрыва. Может быть, именно это давнее воздействие в свое время поразило его спинной мозг, но так, что много лет после этого организм не ощущал скрытого от него процесса разрушения, а грипп совместно с псиатакой явились именно тем самым идеальным стимулом, который и запустил весь этот ужасающий механизм. Мои же помощники лишь ускорили развязку. Может быть, я и преувеличиваю значение в этой истории штатного специалиста-психолога? Ведь он, так же, как и мои помощники, мог нажать на спусковой крючок давно заряженного болезнью организма, ничего не предполагая, не видя и не ощущая катастрофических последствий для Николаева. Может быть… МОНГОЛОВ Монголов не расспрашивал меня о причине наших поспешных сборов и мог, как мне казалось, лишь предполагать, зачем нам понадобилось срочно лететь в этот южный город. Возможно, что у него тоже состоялся разговор, подобный тому, что был у меня с деятелями Генштаба. Я знал, что он помимо меня общался со многими военными чинами еще до знакомства со мной. Потом, он раньше уже бывал в этом городе, был знаком со многими, кто работал в интересующем нас оздоровительном центре, но как-то неохотно говорил о его руководителе – Владимире Ивановиче Слипченко. Мы томились в ожидании вылета, лениво вспоминали Николаева и его обиду на нас за то, что, якобы, именно мы довели его до операционного стола, и нам было непонятно, почему люди забывают тех, кто когда-то помог им. Более того, часто они просто вычеркивают свидетелей своих ошибок из памяти и по-настоящему агрессируют, когда им напоминают о тех, кто спас их. Все-таки психика человека надолго еще останется тайной за семью печатями. Я размышлял о том, поделиться с Монголовым или же нет своими знаниями о глубине поставленной перед нами задачи, рассказать ему о псикиллере или подождать. Не ощутив внутри себя уверенности, что я сделаю правильно, если расскажу, оставил эту мысль и вернулся в реальность. Благо громкоговорители сообщили, что скоро начнется посадка на наш рейс.     Глава 11 ЛЕТИМ В самолете было прохладно и не очень шумно. Вылет задержали всего на два часа, поэтому можно было надеяться, что те, кто нас должен был встречать, дождутся нашего прибытия, не покинут место ожидания. Взлетаем. Я спрашиваю Монголова: – Так все-таки нас будут встречать в аэропорту? И получаю в ответ заверение: – Я позвонил, обещали. Думаю, что будут, не разбегутся. – Миша, – задаю я ему вопрос, – ты уже бывал в гостях у Владимира Ивановича. Чем тебе показались интересными те, кто с ним трудится? – Они часто работают бригадой, такой большой толпой. И мне кажется, прилично мешают друг другу. В этой толпе как-то теряются отдельные личности. Но, думается, среди молодых есть перспективные. – А среди пожилых нет? Тебе, я понимаю, молодые предпочтительны, потому как ты у нас известный ловелас. А вдруг тебя кто из пожилых тоже заинтересует? – смеюсь я. – Те, кто в годах, – не принимает моего вызова и не замечает насмешки Миша, – очень сильные экстрасенсы. Практически каждый. Но особенно, конечно, отличается Вера Дмитриевна Зотова. ЗОТОВА – Чем же она знаменита? – спрашиваю. – В тех краях она очень известная целительница. Ей уже семьдесят пять лет, но держится она удивительно бодро для возраста. Глядя на нее, можно дать пятьдесят, ну в крайнем случае, – пятьдесят пять. Не более. Прекрасно выглядит, энергична. В обращении с людьми мягкая  и добрая. – Интересная особа, – говорю я. – Весьма интересная! – подхватывает Михаил. – Она сама – врач-гинеколог, была известна, еще когда работала в республиканской больнице. Живет одна, но дома постоянно люди – то посетители, то свои, из центра. – Владимир Иванович ее жалует? Монголов замялся: – Не то что жалует, более того – он без нее никто. Он замолчал, не желая входить в подробности. Я удивился: – Это как? Поясни, пожалуйста! Монголов нехотя продолжил: – Вера Дмитриевна – это его глаза и уши. Особенно сейчас. Она ясновидящая высочайшего класса. – А сам Слипченко? СЛИПЧЕНКО Миша усмехнулся саркастически: – Да ладно тебе! Слипченко слеп и глух. Он ничего не видит и ничего не слышит. – Подожди, – остановил я его. – Если на самом деле так обстоит дело, то почему же он стоит во главе всего центра? Объясни! – Пожалуйста, объясню, – снизошел до меня Михаил. – У него – сила. Внутренне он может задавить любого, сделать из него буквально зомби или котлету. Человек ползает перед ним на брюхе, когда он хочет его унизить. – И такое бывает? – удивился я. – Сам не видел, врать не буду, – пожал плечами Миша, – но многие говорили, что от некоторых строптивых Владимир Иванович таким образом освободился. – Значит, сам ты не видел, чтобы кто-нибудь перед ним унижался? – спросил я. – Почему же, – ответил он. – видел, и не один раз. Унижались. На брюхе разве что не ползали, а видеть, как унижаются, приходилось. У меня, знаешь, впечатление сложилось, что он вообще как бы специально отбирает таких молодых, из которых можно веревки вить. Какие-то они несамостоятельные, вялые. ПРОШЛОЕ И я вспомнил. Перед тем, как я в своей деятельности стал независимым от государственных структур, на последнем месте моей работы в госучреждении – в научно-исследовательском институте – со мной приключилась история, перевернувшая всю мою дальнейшую жизнь. Меня захотели сломать люди, которые до того ломали многих, как ломают былинку. Некоторые из выбранных ими для совершения экзекуции вовремя уходили на другие места работы или вообще уезжали из города. Этим повезло больше других, они остались, по крайней мере, живы. Кто-то, из попавших в лапы к этим бандитам, начинал пить горькую и, как правило быстро спивался, потому что ему усиленно в этом помогали. Заканчивали они неминуемо нищетой и смертью. Особенно строптивых просто травили насмерть теми веществами, которые разрабатывали в институте. А это – органические отравляющие вещества, не содержащие ни запаха, ни вкуса, активно испаряющиеся с открытой поверхности. Поэтому ничего особенного делать и не приходилось, если надо было кого-то отравить. Достаточно было незаметно оставить открытой склянку с веществом недалеко от выбранного для этого человека. РАБЫ Основная же масса людей, там работающих, была рабами. Они не сознавали, что они рабы, потому что, прежде чем дойти до такого состояния, они проходили специальную психологическую обработку и выучку. Они знали, что можно им делать, а что нельзя. Они хорошо понимали, что сначала защитит докторскую диссертацию их руководитель, и только потом будет разрешено защитить кандидатскую ему – рабу. Если, конечно, он будет вести себя хорошо. Эти люди генетически были обречены на подобное поведение, потому что, я уверен, генетический аппарат человека можно изменить с помощью сознания его самого, если только сильно захотеть и применить методику дикого унижения личности. Таких, как я, подопытных кроликов, на которых они отрабатывали свои иезуитские приемы, у них было не так уж и мало. Иногда же для своих изощренных экспериментов они выбирали кого-нибудь из своей среды и съедали его, доводя либо до полного алкоголизма, либо до петли. Мало кто ушел от их бдительного ока и длинных рук. ЛЕЙКЕМИЯ Когда мой товарищ Костя в категорическом тоне заявил своему шефу, что он будет не ему, а себе, готовить докторскую, то это вызвало сначала бешенство и дикий визг, похожий на визг резанного поросенка. Но потом как-то все затихло, и многие подумали, что на этот раз пронесло – банда решила не трогать Костю. Я хорошо знал его жену, которая сильно переживала случившееся и боялась, потому что ей снились плохие сны. Но эту семью ждала трагедия ужаса, додуматься до которой могли лишь выродки рода человеческого, – они отравили семилетнего сынишку Кости. Жена его тут же попала в психбольницу, сам Костя пережил случившееся, поседев за несколько дней набело. Ни о каком уголовном деле не могло быть и речи, никто не подавал заявления в органы прокуратуры или в милицию, потому что сын Кости умер, согласно официального заключения, от лейкемии – рака крови – в больнице в Москве. Вещества, которые разрабатывались в институте, имели две особенности – они оказывали на организм нервно-паралитическое действие и разлагали кровь. При этом последствия от их влияния ничем не отличались от действия на человека радиации в сильных дозах. Во врачебном заключении о смерти ребенка было записано: “…в результате сильного радиационного поражения”. Последнее было просто предположением врачей, хотя никаких других признаков такого поражения обнаружено не было и родители не могли припомнить ничего, что могло бы хоть отдаленно привести к сказанному. Ребенок постоянно находился с ними, не считая времени, проводимого им в детском садике. Тогда я еще не работал в этом институте и не мог даже близко догадываться о том, что же происходит за его стеклоблоками, в его лабораториях. Но он ждал меня, и я, наконец-то, появился в нем в качестве кандидата технических наук и специалиста по управлению потенциально опасными процессами. ОБЪЯСНЕНИЕ Это был в моей жизни период, когда я совершенно сознательно в первый раз применил свои знания законов Божественной Любви, чтобы отбить атаку, которая была предпринята на меня и на близкого мне человека. В результате я поплатился за свое упрямство тем, что меня, в конце концов, всего лишь выжили из стен института. Почему я остался жив? Видимо, провидению было так угодно. Думаю, что меня выбрали в качестве подопытного кролика по той причине, что я был тихим, незаметным, знающим, но, главное, была объективная причина – я надумал разводиться со своей первой женой. Последняя, когда узнала, что я ухожу не просто в ночь, ни к кому, а к молодой, красивой женщине, работающей в соседнем со мной отделе института, развила такую бурную деятельность, что ей позавидовал бы любой современный менеджер. Она дошло до руководства института и попросила надавить на меня. Конечно, страх Божий часто идет от осознания человеком неправильности своих действий, но как назвать ситуацию, если человек просто умирает от того, что несовместимость аурных полей его и жены, да еще в придачу тещи, привела к развалу всех основных органов его тела. Потом я буду много думать и искать объяснения этому замечательному факту: почему мой организм полностью сымитировал ситуацию кодированного алкоголика? И я сделаю открытие для себя и оно ляжет в числе других в основу моей теории личности: самопрограммирование человека может дойти до состояния гипноза со своей стороны – самогипноза – и разрушить организм так же, как это происходит у кодированного чужеродной программой алкоголика или наркомана, если человек принуждает себя жить в атмосфере или в общественной среде, которая направлена против него. Слава Богу, я это понял, изменил свою жизнь, но сколько миллионов простых смертных продолжают, как они считают, прозябать, а на самом деле заниматься самоубийством!… АТАКА Начальник нашего отдела института Сергей Семенович Лотман, иначе СС, в той банде имел очень высокий статус – он был центром интриг, центром змеюшника. Излишне говорить, что разобрался я в переплетении подпольной сети бандитской организации не сразу. Если бы меня не задели в свое время эти люди своею грязью, то, может быть, ничего бы и не произошло. Мои встречи и разговоры с моей будущей женой Лидой в рабочее время не могли не быть замечены. То в коридоре, то у нее на рабочем месте у вытяжного шкафа мы вели беседы, иногда затягивающиеся до неприличия долго. Атака началась с меня, потом захватила и Лиду. Мне было странно непонятно, почему вдруг я попал в поле зрения людей, ответственных совсем за другое. Сергея Семеновича будто подменили. Он смотрел на меня волком, долго не заговаривал на эту тему, но однажды все-таки подошел и сквозь зубы сказал: – Гриша, оставь Лидию в покое! Она не для тебя. То же самое сказал Лиде и ее начальник отдела. Лидия жила одна в однокомнатной квартире и к этому времени уже защитила в МГУ свою диссертацию, в институт она пришла испеченным кандидатом наук. Уже потом, через годы, Лидия будет вспоминать, что тогда она получала приглашения принять участие в какой-нибудь вечеринке с участием СС. Ей говорили, что он прекрасно поет и играет на гитаре. Я не думаю, что все обстояло так просто и что, якобы, СС питал к ней нежные чувства. РАБЫНИ Практика рабства, принятая в институте, диктовала свои правила, основным из которых было: используй женщин в качестве многоцелевых рабынь. Так, женщины не отходили от вытяжных шкафов, где безропотно и добровольно травили себя и своих возможных в будущем детей, писали отчеты, которые одновременно были и главами диссертаций их шефов, ублажали их на вечеринках, и при этом их шефы вели этих женщин по жизни так, чтобы они оставались незамужними. Такими было легче управлять. Их можно было посылать в колхоз на уборку урожая и получать за это награды по линии парткома, их можно было использовать как самых ценных свидетелей в суде, когда дело вдруг касалось доказательств авторства. И еще во многих случаях их можно было просто и легко использовать как удобный материал. Психология подчинения женщин своему шефу во всем – это было, бесспорно, самым большим достижением мужской банды руководящих работников института. Кто из них позволял себе не согласиться с этими, принятыми тут нормами, те быстро оказывались просто за воротами с волчьим билетом, в психушке или в морге. За несколько лет моей работы там меня никогда не отпускало ощущение, что я нахожусь в странном государстве, где царят странные законы и где люди не есть люди, а хорошо, надежно зазомбированные роботы выполняют хорошо и заранее запрограммированные совсем другими людьми действия. ВОПРОСЫ Лишь через год, когда мы уже поженились с Лидой и у нас появился первенец, мне рассказали, как он ярился. Казалось бы, какое отношение к моей будущей жене мог иметь он? Ведь она трудилась совсем в другом отделе, с ним напрямую не общалась. И все же? Зачем ему нужно было собирать общее собрание, чтобы заклеймить меня как бабника? Я ведь не отличался легким поведением. Единственное, что могло оправдать его действия, - это то, что я был женат и у меня было уже двое детей. Но в той семье все было кончено, мира в ней уже не могло быть. Да и зачем вот так прямо лезть в мою личную жизнь? Ответы на эти вопросы пришли чуть позже, а  тогда… СОБРАНИЕ Фарс был разыгран на общем профсоюзном собрании отдела, где был поставлен вопрос о моем моральном облике. Додуматься до такой дикости в середине восьмидесятых могли только либо большие шутники, либо дегенераты. Я был склонен думать первое, ибо понимал, что для тех, кто заказывает музыку, все, что ниже их, – это сцена, на которой они могут ставить свои юмористические спектакли. А наш СС был известный на весь институт шутник. Не стоило попадаться ему на его острый язык – небезобидные репризы так и сыпались из него. Он мог оскорбить любого, кто не входил в их руководящую банду. Для него это было развлечением. Таким развлечением и было срежисированное им собрание. Роли, естественно, были расписаны заранее, актеры вышколены, зрители приучены. Однако, сценарий оказался слабоватым, а актеры бездарными. Зрители явно скучали, потому что они все-таки понимали, что на моем месте вполне мог оказаться кто-нибудь из них. Лучше всех выступил наш замначотдела Сережа Гнедич. Худой, высокий, с остро торчащей на его удлиненном лице бородкой, он вполне серьезно говорил о том, что, мол, весь институт не работает, только и говорит о романе двух влюбленных. И что надо всем проголосовать за осуждение меня в глазах коллектива. Я открыто смеялся над выступающими, и от этого, видимо, они смущались и потели. Собрание не смогло заклеймить меня большинством, поэтому в протоколе собрания было скромно указано, что заслушали докладчика – председателя нашей профячейки – о моем недостойном поведении в семье. На том и порешили. ПАРТСЕКРЕТАРЬ Я принципиально был беспартийным. Никогда в жизни мне никто из партайгеноссе не предлагал вступить к ним в партию – настолько я всегда был хорошо просматриваемым общественным отщепенцем. Поэтому когда меня пригласили для беседы в партком, я удивился: зачем? Что мне там делать? Неужели же такой большой и такой могучей партии нечего больше делать, кроме как следить и поправлять моральный облик беспартийных? Вначале я не хотел идти на встречу с партийным боссом, но потом подумал, что меня не убудет, а знать, чем располагает противник, хоть и фиговый, надо. Партийный секретарь Пекарев был ставленником все той же банды. Но в члены ее он не входил, он был обыкновенным приближенным функционером, которого – он это хорошо понимал – при любом первом серьезном проколе погонят мешалкой. За свой сытный обед он и служил правдой-маткой, понимаемой им по-своему. Когда я зашел к нему в кабинет, там уже сидел Сергей Семенович с очень серьезным лицом. Видимо, он и тут разыграл свой, но уже другой спектакль, и ему было трудно сдерживать смех. Я поздоровался. Пекарев указал мне на стул и, когда я уселся на него, сказал торжественно: – Мы тут с Сергеем Семеновичем прикидывали, кого могли бы в ближайшее время рекомендовать для вступления в партию. Наметили и вас. Вы как к этому относитесь? Я тоже сделал торжественное лицо и в тон ему ответил: – Исключительно положительно. Однако мне бы не хотелось вас огорчать своими слишком известными взглядами на жизнь. Думаю, что именно по этой причине я вряд ли найду среди вас свое место. Сложность моего слога произвела впечатление на Пекарева. Он сделал вид, что понял все из того, что я сказал. СС просто млел от удовольствия. Спектакль был в полном разгаре. Но вы знаете, – продолжал далее Пекарев, – мы бы настаивали, чтобы вы остались в своей прежней семье. Только при таком условии можно будет говорить о вашем членстве в партии. – Не беспокойтесь! – постарался сгладить неприятное впечатление я. – Я не претендую на многое. Мне достаточно места начальника нашего отдела или хотя бы секретаря парткома. Как вы на это смотрите? Возникла немая сцена. После чего СС произнес сквозь зубы: – Ну ты и нахал! – Какой есть, дорогие товарищи, – ответил я по-прежнему вежливо. – Мне чужого не надо. Пекарев очухался от потрясения и прямо спросил: – Так вы вернетесь в свою семью? – А вам какое дело? – издевательски произнес я. – Вы руководите партией, а Сергей Семенович – отделом. Иногда веселитесь с такими, как я. Но лучше не связывайтесь. Потому что лезть в душу и в семейную жизнь – это значит рисковать чем-то. Вы хотите, чтобы и я тоже полез в грязных сапогах к вам в постель, когда вы там лежите со своей женой или с любовницей? А? Но ведь партия – это не любовница, дорогие товарищи, и даже не отдел математических исследований. Извините, мне требуется выйти. В туалет. Если можете подождать, подождите, я вернусь. И я вышел, оставив остолбеневших и рассерженных товарищей партийцев одних. ПРОСЬБА Когда друзья Сергея Семеновича обложили меня со всех сторон - через партком, профбюро и администрацию, - натравливая на меня и на Лиду людей, я тоже стал другим. В один прекрасный день я открыл дверь кабинета моего дорогого начальника и вошел в него. Секретарша Зоя, дородная женщина с властным голосом, попыталась остановить меня, ссылаясь на его важный разговор по телефону. Но даже затормозить меня было уже невозможно. - Я по делу, - отрезал я ей, резко шагнул внутрь кабинета и захлопнул  за собой дверь перед ее носом. Затем я повернулся к начальнику и внимательно на него посмотрел. Обратил внимание на то, что он при моем появлении перестал шевелиться. Застыл изваянием. Не здороваясь, я молча подошел к столу, за которым лицом к входящим сидел остолбеневший Сергей Семенович. На столе лежали книги, журналы и исписанные листы бумаги. За спиной у него имелось единственное окно, так что свет всегда падал на собеседника. Говорили, что он, как и все его друзья, очень увлекается мистическими науками и постоянно пытается применять их в своей жизни. Слева от него в углу кабинета стояла большая кадка с громадной, под самый потолок, розой. Ее ветви нависали над его головой. Выдержав паузу и не садясь, я начал: - Я пришел к Вам, Сергей Семенович, с тем, чтобы попросить вас с сегодняшнего дня больше не вмешиваться в мою личную жизнь и в личную жизнь Лиды. Если вам что-нибудь неясно из сказанного мною, я могу пояснить. Спрашивайте! Не говоря ни слова, он пошевелился, встал и застыл мраморным изваянием. Тем более, что всегда розовое, здорового оттенка, лицо его побледнело. Напряжение чувствовалось во всей его фигуре. - Вы не беспокойтесь, Сергей Семенович, я не счеты с вами пришел сводить, а всего лишь поговорить. Левая рука его пришла в движение и стала срывать с дерева листок за листком, в то время как остальное тело сохраняло все ту же напряженность и настороженность. Он рвал листики с дерева и отпускал их. Они свободно падали на пол. - Я знаю, что у вас в вашей тайной организации существует некий план, содержащий несколько пунктов и касающийся того, как помешать мне и Лидии. Кое-что из этого плана вы уже претворили в жизнь. Первое: вы натравили на меня секретаря парткома Пекарева, хотя я и не член партии, никогда им не был и никогда не буду. Он - дурак, посаженный вами и вашими друзьями на свой пост. И по-дурацки повел себя со мной. Я ему в вашем присутствии разъяснил ситуацию. Теперь ваша очередь. Если вы сочтете нужным, я могу сделать то же самое и любому вашему другу. Но я выбрал вас, потому что именно вы являетесь центром интриг в институте. И потому давайте продолжим. Постепенно бледность на лице Сергея Семеновича стала увеличиваться. Видимо, сердце не выдержало напряжения. Но листочки с розового дерева он все так же продолжал рвать. - Второе, – продолжил я. – Вы разожгли инквизиторскую страсть у заместителя директора по режиму и кадрам Горина. И он как бывший начальник концлагеря в Магадане вспомнил свою боевую молодость. Его желание меня уволить за прогул - это несерьезно. Ну да ничего, пусть потешится. Недолго это. Действительно, Горин вызывал меня и Лиду к себе в кабинет и в присутствии посторонних лиц устроил разнос. Лида плакала. На это я сказал ему, чтобы он прекратил издевательства. Я не стал слушать, что он еще придумал, взял Лиду за руку и вывел ее из кабинета. Нас провожал крик: – Я тебя уволю за прогул, если не одумаешься! Глядя на мертвенно белое лицо СС, я медленно продолжал свою речь: – Третье: вы устроили общественную проработку меня по профсоюзной линии. Зачем? Посмеяться? Ну давайте посмеемся через год, например. Остальное я не буду перечислять - это мелкие выпады зазомбированных вами людей. Ничто не изменилось в его фигуре, только дышать он стал более шумно. Грудь заходила у него ходуном. - Естественно задать вопрос, – добивал его я, – зачем вам и вашим друзьям все это нужно? Вы, как боксеры, отрабатываете свои удары на живых куклах? К чему вы готовитесь? К войне? К восстанию или к перевороту? Я опять помолчал, давая СС возможность переварить сказанное. – Но не это главное, хотя и важное - вам нужны зомби, которые бы безропотно подчинялись вашим указаниям. Зомби даже в суде дают нужные вам показания. (Действительно такие случаи в истории института не прекращались). Они пишут вам докторскую диссертацию. Ремонтируют автомобиль и многое другое. Вы хотите стать диктатором, вторым Гитлером? Не так ли? Я задал эти вопросы и не отрывал своего взгляда от его затравленных глаз. В них был глубочайший страх, скорее даже, ужас. Он по-прежнему методично рвал листики и, совершенно не отдавая себе отчета, бросал их на пол. - Ваш план в отношении меня знают еще, кроме вас, два преданных вам человека. Они не могли проговориться, тем более мне. Но я скажу сейчас, что вы наметили делать в отношении меня в ближайшее время. Вы хотите этого? Он продолжал молчать, абсолютно не реагируя на мои вопросы. Подождав несколько секунд, я закончил: - Я бы не хотел, чтобы вы восприняло мои слова как шутку. Неужели же вы и теперь думаете, что я буду сидеть сложа руки и ждать, когда вы отправите меня на тот свет, как уже делали с некоторыми своими друзьями до того? Если вы не прекратите вести против меня эту грязную кампанию, я ввожу в действие тяжелую артиллерию. Я закончил и немного подождал. Но не дождавшись ни слова, пошел к дверям. Взявшись за ручку двери, я обернулся. Совершенно неживое существо стояло столбом у окна и стеклянными глазами глядело мимо меня. АРТИЛЛЕРИЯ На следующий день ничего не изменилось. Мне с утра позвонил из парткома Пекарев и вновь пригласил для разговора. Я сказал ему, что разговаривать нам не о чем, а если что-то ему лично необходимо, то пусть он обратится к Сергею Семеновичу и тот даст все нужные ему разъяснения. Когда в тот же день Лиду вызвал к себе ее руководитель отдела, друг моего СС, и сказал, что ей в его отделе, видимо, скоро не будет места и работы, я понял, что эта публика пошла в наступление. Я был готов и к этому. Моим оппонентам хватило всего лишь одного звонка из той высокой организации, которая звалась КГБ, с просьбой забыть, что я есть на белом свете. Это было несложно сделать: те исследования человека, в которых принимал участие и я, не велись открыто и их результаты часто использовались не для личных психатак, а для анализа политической обстановки в разных странах, для поиска пропавших разведчиков, для просмотра вариантов развития. Я уж не говорю, что в то далекое время, когда само слово экстрасенс было запретным, обращаться к экстрасенсу с просьбой подлечить, могли только те, кто по праву был над законом. Иногда мне так хотелось поговорить с ними, с теми, кто разжег тогда кампанию по моему психическому удушению, но… РАСПАД Сергея Семеновича не стало - не дожив до своего пятидесятилетия, он умер от разрыва сердца прямо на ступеньках нашего института днем, когда шел от врача из поликлиники. Это случилось в одиннадцать часов на глазах многих сотрудников института. Не дожил до пятидесяти и секретарь парткома Пекарев. Он умер от внезапно проявившейся в голове опухоли мозга. Сережа Гнедич умер через несколько лет от рассеянного склероза. Когда его друзья, прослышав о моих целительских успехах, обратились ко мне с просьбой позаниматься с ним и когда я после этого пришел к нему домой, Сережа не показал вида, что испугался. Но наотрез отказался иметь дело со мной. Видимо, не давала ему покоя та непонятная история, в которой не было ни победителей, ни побежденных. Бывший начальник концлагеря Горин стал заговариваться, так что вести с ним какую-либо беседу в наше время бессмысленно - он просто ничего не помнит и не может реагировать нормальным образом. ЖАЛОСТЬ Вспоминая в самолете этот период своей жизни, я подумал, что тогда, при моем вынужденном посещении его кабинета, Сергей Семенович даже легко отделался. Видимо, защита его психики была все-таки довольно сильной. Конечно, он и предполагать не смел, что какая-то шмокодявка решится на  ответный удар. Ведь еще у всех на памяти была жуткая история с Костей. В то время Костя только-только начал оформление документов на выезд в Израиль, и никто, даже я, не мог и подумать, что когда-нибудь Костя пришлет мне весточку из США. Почему я говорю, что моя встреча с СС могла кончиться для него хуже? Потому что мне пришлось бывать участником и свидетелем событий, когда такие, как он, в подобных ситуациях падали в глубокий обморок, потом всю жизнь трясясь от одной мысли о возможности повторения подобной встречи. Можно, конечно, сказать, что я пожалел СС и не показал свои когти. Можно. Но, думаю, что это не так. Для человека, занимающегося серьезно мистикой, а именно таковым он и был, встреча с человеком, подобным мне, была если не чудом, то необычным феноменом. Его потрясение от моего предвидения было естественным.     Глава 12 ФЕНОМЕН Меня всегда занимал вопрос: как удается многим новоявленным учителям так просто готовить экстрасенсов? Вчера еще человек и не подозревал, что может с помощью рук или без них определять заболевания, чувствовать недостаток или избыток жизненной энергии в каком-нибудь органе у больного. И вдруг¼ Буквально в одночасье у него прорезается способность, талант, о котором он и не подозревал. Правда, некоторые начинают слышать голоса, которые могут им угрожать, или заставлять убить другого. Голоса приказывают, и попробуй только не выполнить их распоряжение - ты станешь больным, невменяемым, дегенератом. У некоторых новоиспеченных экстрасенсов и диагностика идет в виде подсказок незнакомого голоса. Как шла у бабы Ванги. Но таких, как она, немного. Да и сбывалось по данным болгарской академии наук всего лишь шестьдесят процентов из того, что было предсказано ею. А остальное на что списать? Все остальное я называю шутками. А тех, кто находится на связи с человеком – шутниками. Действительно, им-то ничего не угрожает, в отличие от нас. Мы с вами находимся в материальном мире, то есть в том, который всегда подвержен разрушению. Мы все состоим из процессов разложения, распада, метаболизма, переработки себя. Каждый  сам себя пускает на мясо – мы поедаем собственные отжившие клетки. Покажите мне хоть одного вегетарианца и я посмеюсь над вами! Поэтому я не перестаю кричать – осторожнее с шутками природы! Пользуйтесь подсказками, доверяйте, но проверяйте! Но, Боже мой, сколько среди нас людей страдающих, попавших в такую историю неожиданно и окунувшихся в страх, в ужас от этого дикого состояния собственного бессилия перед неведомой природной мощью! И все же я научился выводить таких людей опять в прежние состояния их психического здоровья. Тогда я очень плотно изучал этот феномен. ПРИЛЕТЕЛИ Я был доволен – в аэропорту нас ждали, несмотря на задержку рейса и позднюю посадку. Было уже около двенадцати ночи, темно. Монголов сразу же повел меня к месту встречи, оговоренному им еще в телефонном разговоре из Москвы. В углу здания аэропорта у висящих на стене телефонов-автоматов к нам кинулись худой молодой человек, который назвался Сашей, и молодая красивая женщина, представившаяся Любой. Они объяснили нам, что встречать нас должна была Елена Ивановна – прокурор, – которую хорошо знал Монголов, но, к сожалению, ей пришлось срочно выехать в командировку. Однако, волноваться не стоит, гостиница нам заказана, и минут через двадцать мы отправимся туда на машине Владимира Ивановича. ОЖИДАНИЕ Сам же Владимир Иванович, как только из сообщения по аэропорту стало известно о задержке рейса,  отъехал по делу. Монголов удивился: – И какие же дела могут быть у руководителя центра в полночь. И полушутя, спросил: – Наверное, женщина? – Ну что вы! Какая женщина! Владимир Иванович воспользовался моментом и отправился снимать порчу у одной девушки. Монголов подхватил: – Я же говорю – женщина. А что за случай? – спросил он. – Случай особый, – пояснила Люба. – Подселение сущности. А проявляется как раз в это время – в начале ночи. Владимир Иванович с Тамарой и занимаются этим. – Тамара – это ваша сотрудница? – спросил я. Монголов взял на себя смелость прояснить ситуацию: – Тамара – милая девушка. Насколько я понял, она как бы и не сотрудница центра. Во всяком случае на приеме она не сидит. Но Владимир Иванович всегда берет ее, если ему требуется по ходу дела очень тонко просмотреть ситуацию и следить за ходом исцеления. Я правильно говорю? – спросил он Любу. – Правильно, – ответила та. – С небольшой поправкой. Владимир Иванович не всегда пользуется услугами Тамары. Она все же довольно занятой человек – преподает в институте. Иногда, если надо выехать куда-нибудь, к его работе подключается Валентина Васильевна. А в центре – Вера Дмитриевна. –  А кто она – Вера Дмитриевна? – задал вопрос я, сразу вспомнив откровения Монголова. – О, это душа нашего центра, его мать-хранительница. Чудесный человек и наш Ангел. Ей семьдесят пять лет, но она моложе нас всех. Да вы, как только ее увидите, так сразу же и полюбите. Разговор продолжался до самого появления Владимира Ивановича. ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ Он быстро подошел к нам, извинился, пояснил: – Завозил домой Тамару. Мы познакомились. Простоватого вида, обычный человек, несколько несобран. Однако это могло быть и обманчивым впечатлением, учитывая позднее время и возможную усталость после проведенного им сеанса исцеления. Ничто не выдавало а нем параноика. Все, как у других. Он пригласил в машину – старенькие “жигули”. Расселись и поехали. Я сидел на переднем сидении и вел свой разговор с Владимиром Ивановичем. Монголов, устроившись с Любой позади, тихо ворковал снею о чем-то своем. АНТ Слипченко, внимательно следя за дорогой и не отрывая взгляда от нее, рассказывал: – Центр у нас молодой – всего два месяца существуем в новом качестве. До этого от самого дня организации мы назывались отделением АНТа. Слышали о таком предприятии – концерн АНТ? Я удивился: – Неужели? И тут встретил родственную душу! Я тоже выходец из АНТа. Организовал отделение в своем городе и существовал до мая сего года, а потом вышел. – Ах, вот вы кто! – воскликнул Владимир Иванович. – То-то мне показалось, что вашу фамилию я слышал. Вы были первой ласточкой, кто отделился. – Не совсем так, – уточнил я. – Первым был все же Рябов из Питера. Он вспомнил: – А за вами посыпались другие, как из рога изобилия. Чуть ли сотня отделений по всей стране. И зачем столько плодить? Как вы думаете, долго АНТ просуществует? – Это вряд ли, – засомневался я. – Структура совершенно чужеродная для нашей системы. Думаю, что съедят через годик. – При таком их могуществе – и через год? – удивился Владимир Иванович. – Не может быть! За ним стоит сам Комитет. А они уж вечны. – Посмотрим, – не стал спорить я. – Может, и года не протянет. Правым оказался я. АНТ, после нашей встречи с Владимиром Ивановичем, просуществовал всего полгода. Эта скандальная история захватила множество людей. КГБ оказался чудовищно слабым там, где кончалась слежка и начиналась большая экономика. Конечно, одну, несколько фирм организовать и внедрить в общую систему экономики было намного проще, чем в той заржавевшей структуре страны-гиганта организовать фактически другое государство – экономического мастодонта со своими законами, противоречащими государственным. Не жилец был этот мастодонт, как ящер обречен на вымирание. Это была раковая опухоль на теле социализма. И вопрос стоял однозначно: или-или. Победил организм. Нас высадили у гостиницы в центре города. Договорились встретиться завтра в десять. За нами заедет Владимир Иванович. СОМНЕНИЯ Я лежал на кровати в душном номере гостиницы и думал над тем, что собственно я тут делаю. Сна совершенно не было. За открытым окном шумели автомобили. После перелета нервы мои еще не успокоились. Духота южного города не позволяла изолироваться в комнате – сразу начинало не хватать воздуха, как только окно закрывали. Мысли мои крутились вокруг встречи с Владимиром Ивановичем. Занесла меня нелегкая в этот южный город, где идет своя жизнь, где люди заняты своими делами, где кто-то из них ищет помощь и получает ее в оздоровительном центре. Ну что из того, что под его вывеской человек хочет вести исследования и участвовать в каких-то эфемерных акциях? Начитался в детстве книжек про разбойников, про чекистов и шпионов, образовался в его психике гипертрофированный нереализованный комплекс желаний стать выше рядового разведчика. Вот и бредит участием в акциях возмездия отступникам. Втянул меня Никита в эту авантюру. Я-то что тут делаю? У них свои игрища, у меня – свои. В который раз уже уезжаю от своего дела, от своей работы, а что там у меня делается, не будет же генерал Орлов отвечать. Ему хорошо – зарплата идет, даже если он пальцем не шевелит. А мне нужно искать заказчиков, уговаривать их заключить договор именно со мной, а не с кем-то еще. И с другой стороны, все бросил и уехал. В последнее время меня стало беспокоить состояние дел в моем родном детище – в Инженерном центре, который я создал после того, как вышел из АНТа со всем своим отделением. Сколько крови было попорчено, сколько ночей не спал! И если что случится дома, а я здесь? ОРЛОВ Кто такой генерал Орлов? Что я знаю о нем? Да ничего, кроме того, что знаком был с ним еще по институту. Но с тех пор столько воды утекло, что могло измениться вообще все на свете. Уже два поколения появились после нас. Оболочка та же, а суть может быть и противоположной. Я задумался. Генерала Орлова вообще-то знала вся страна. Не один раз он выступал по телевидению, в газетах. Он сам писал статьи, давал интервью, был открыт обществу. Его детище – это знаменитый на весь мир концерн АНТ, созданный еще во времена начала великой перестройки, затеянной сгоряча в СССР. Он его собирал по крохам, думал, что под крышей КГБ можно заниматься той коммерцией, которой жил весь мир. Жизнь посмеялась над этим. И первыми стали смеяться над ним его же друзья, или те, кого он считал друзьями, – молодые ребята, которых он отобрал в учебных заведениях КГБ, чтобы они начали врастание в капитализм, как мечтал о том его шеф – Юрий Андропов. Владимир Иванович напомнил мне об АНТе, и мысли который раз опять перенесли меня в те времена, когда и я оказался среди его руководителей. АНТ На улице - конец восьмидесятых, безработных еще нет, надо где-то работать. Ведь я оказался на улице после скандала в институте. - Тут мы создаем одну структуру, - как-то однажды сказал мне Никита, когда я приехал в Москву и пришел к нему в гости, и я понял, что “мы” означает КГБ. - Ты бы не хотел поработать в ней? - Я в ваши игры не играю. - Ты меня не понял. Это экономическая структура. С одной стороны, как бы кооперативная, а с другой - государственная. Все равно ведь не работаешь. А работать надо. Откроешь отделение в своем городе, все документы для этого получишь в организации. Действительно, золотые слова – мне нужно было устраиваться зарабатывать деньги. Я по этому поводу начал уже нервничать. Но связываться с конторой, ох, как не хотелось. Поэтому я, получив у Никиты адрес, по которому находилась в Москве эта организация, вошел в нее с улицы. Рассказав там руководителям, как я собираюсь добывать деньги, я получил статус директора отделения АНТ. ПРОГНОЗ Никита время от времени интересовался у меня, как идут дела в АНТе, а я не мог рассказать ему обо всем, так как довольно быстро, буквально за считанные месяцы АНТ превратился в супергиганта: число его отделений в стране перевалило за семьдесят. Орлов спрашивал меня: - Ты как ясновидящий можешь мне сказать, насколько надежно положение АНТа? Я по обыкновению усмехался: - Надежность - понятие относительное. Думаю, что это временная структура. - Лет пять продержится? - Вряд ли, - отвечал я уклончиво. Мой генерал был из тех, кто по долгу службы должен был после создания опекать и выпестовать АНТ. СКАНДАЛ Многие еще помнят, что на заре предпринимательства прогремел продажей танков за границу созданный структурами всесильного КГБ концерн АНТ. Ко времени этого скандала я уже вышел всем своим отделением из его состава - провидение заранее подсказало мне его бесславную кончину. Что за причины толкнули меня покинуть такую могучую крышу, которая позволяла не бояться тому, кто лишь начинал понимать, где находится? Когда я объявил о своем выходе из концерна, неоднажды мне говорили его руководители: - Просто так от нас никто не уходит. И ты еще пожалеешь об этом. Для меня стало ясно многое, когда я увидел их алчность, доходящую до сумасшествия от свалившейся на них реальной возможности сказочно обогатиться. Люди превращались в безумцев. Им действительно надо было меня наказать, чтобы удовлетворить свою мстительность, которая всегда существует как продолжение жадности. Они стали мне вредить. За моей спиной они к себе приблизили моего заместителя, пообещали ему золотые горы только для того, чтобы настроить против меня коллектив. Не получилось. Тогда мой зам стал готовить документы для открытия собственного отделения. Я не возражал. Но руководитель АНТа, лейтенант КГБ, принял решение о передаче в отделение моего зама всех материальных ценностей и финансов отделения, которым пока что руководил я. Это был нонсенс, потому что при нашей организации нам не передавалось из Москвы вообще ничего, и я сам, разъезжая постоянно по стране, добыл средства на существование, и очень большие, тем, что заключал договора с предприятиями, и мои подчиненные устанавливали и пускали уникальное оборудование. И все, что мною было накоплено, я должен был отдать чужому дяде!?. УДАР Я приехал к Никите и все ему выложил. Никита сразу понял все. Внутренне он рвал и метал, но поделать ничего не мог. Он открыто обвинял меня в том, что я скрыл от него истинное положение дел. Для него – по сути отца АНТа – это был удар, сравнимый со смертью близкого и любимого человека. Я не оправдывался. Да и чего было оправдываться: меня чуть было не стерли в порошок его друзья из руководства АНТа, когда я объявил о выходе из их фирмы. Немного остыв, он сказал: – Хорошо, я помогу тебе. Но знай, что ты меня подвел. Он позвонил в несколько мест, в том числе и в ЦК КПСС, и попросил, чтобы за меня заступились. Потом он сделал звонок и генеральному директору АНТа  – лейтенанту – и тоже попросил оставить меня в покое. Лейтенант стал возражать, мотивируя свою месть радением за общее дело, но Никита был непреклонен. В конце своего телефонного разговора с лейтенантом он жестко произнес: – Хоть вы и генеральный директор, но все же не генерал, а лейтенант. И знайте свое место. Иначе будем говорить по-другому. Что там заверещал в ответ на это его собеседник, для меня осталось загадкой, потому что Никита никогда мне о том не говорил, но что потом этот лейтенант сжег свои кагебешные погоны, я знаю. Думаю, что его ненависть ко мне в свое время задела и самого генерала Орлова, когда в газетах стали появляться статьи о причастности страшной организации КГБ к созданию продажного концерна. ТЕАТР Потом начались проверки, комиссии, нервотрепка. За двести километров от Москвы, к нам, на трех автомобилях приезжала комиссия, которая занималась исследованием отчетности. Половина пассажиров представляла из себя охрану, которая открыто носила автоматы и пистолеты. Словно в стан врага отправлялись на задание эти люди. Целую неделю провели они за перелистыванием бумаг, сводили баланс. Перед тем, как уехать, председатель комиссии – главный экономист – зашел ко мне в кабинет и наедине стал божиться, что ничего против меня не имеет. Видимо, отголоски звонка из КГБ достали и его. Он говорил мне: – Есть приказ: во что бы то ни стало накопать на вас уголовное дело. Но в документах нарушений нет. Поэтому остерегайтесь подлости откуда-нибудь со стороны. Я поблагодарил его. Комиссия еще два раза приезжала для уточнения каких-то мелочей, но в целом акт, составленный ею, был положительным. УВАЖЕНИЕ После всех проверок отношение ко мне в АНТе сильно изменилось. Я еще неоднократно приезжал в офис, закругляя дела, и ощущал, что подавляющее большинство сотрудников относятся ко мне до странности дружелюбно. Доходило до того, что некоторые из руководителей отделений приезжали ко мне издалека, чтобы посоветоваться по своим проблемам. ШПИОН Однажды приехал директор отделения из Истры Сережа Бунин. Он входил в совет АНТа, был не последним человеком при решении общих вопросов в его генералитете. Удивительным было то, что он попросил помочь выявить шпиона, проникшего в его отделение и засланного генеральным директором. Последний никак не мог успокоиться и сосредоточиться только на проблемах управления. Он продолжал играть в диверсантов, контрразведку и интригу. Я удивился: – У вас в АНТе несколько отделений, в которые набраны сплошь одни экстрасенсы. Чем бы они ни занимались, но обратиться к ним ты мог? Сережа замялся: – Понимаешь, эти экстрасенсы готовят какую-то большую программу для военных и КГБ. Светиться лишний раз перед ними не хочется. Да и потом, у тебя, все знают, есть люди, намного более сильные. Я согласился ему помочь при одном условии: он ни при каких обстоятельствах не поставит в известность о случившемся руководство концерна. Сережа, естественно, согласился. Я спросил его: – До какой степени раскрытия ты хочешь довести дело со своим шпионом: – Не со своим, – он недовольно поморщился. – Я бы хотел проучить его. Но так, чтобы он понял, что не стоит связываться с такими, как я. – А какой ты? – смеясь, спросил я его. – Вредный и спуску не даю. – Мстительный, что ли? – спросил я. – Нет, не мстительный. Просто мне хочется, чтобы все было по справедливости. А когда мне подсовывают шпиона, чтобы сделать то же самое, что они сделали и с тобой, мне это очень не нравится. Смеясь, я снова спросил: – Надеюсь, что ты догадался привезти своего шпиона с собой? Или сейчас поедешь за тридевять земель? – Догадался, – ответил он. – Он сидит в машине. Я выглянул в окно, из которого была видна стоящая неподалеку машина Сергея. Около нее толклись люди. – Но там их четверо, – произнес я, разглядывая людей около автомобиля. – Кто же по-твоему способен на подлость? – Я думаю на своего зама – вон в синей рубашке, и на тех двоих, что смеются. – А четвертый, значит, совсем отпадает? – спросил я. – Видимо, так. Это, понимаешь ли, очень надежный человек. Во всех делах помощник. Я просмотрел поля этих людей. – Нет, Сережа. Давай-ка мы сядем в машину именно с этим четвертым. И с тем – в синей рубашке. И что дальше? – А дальше, – сказал я, – мы поедем кататься по моему родному городу. Ведь ты ничего толком и не видел в нем. Ездишь, как ослепший. Ну что, поехали? – Поехали, раз необходимо, –  согласился он. Я усмехнулся: – Это же тебе надо. Я могу и не ехать. РАЗОБЛАЧЕНИЕ Я попросил одного из моих экстрасенсов – Виктора – прокатиться с нами. – А что надо делать, Григорий Андреевич? – спросил он. – Ничего особенно, – ответил я, – сиди спокойно и не поддавайся общей панике. Что бы ни произошло. И думай о том, что ты не поддаешься панике. – А паника будет? – Почти ручаюсь, что да. Сергей подошел к группе своих людей и попросил четвертого, как сказал ему я, сесть за руль. Рядом с ним на переднем сидении расположился мой Виктор. На заднем сидении разместились я, Сергей и тот, в синей рубашке. Когда все расселись, четвертый повернулся к Сергею: – Куда ехать прикажете? Сергей кивнул на меня: – Куда хозяин скажет. Хозяин, то есть я, сказал, что нужно быстро, но не очень, ехать на другой конец города. Машина тронулась. Все сидели молча. Люди Сергея, видя, что он не в духе, не решались его побеспокоить излишними вопросами. Лишь изредка я подсказывал, куда необходимо повернуть. Так мы проехали минут пять. Стало заметно, как начал внезапно нервничать четвертый. Сжав зубы, он с трудом вел автомобиль. Шли секунды и напряжение возрастало. Наш автомобиль стал метаться на дороге, мешая другим. То слева, то справа возникали непредвиденные и почти аварийные ситуации. Водители соседних машин начали сигналить. Наконец, наш четвертый решительно крутанул баранку вправо и резко затормозил у бордюра. – Все! – закричал он. – Больше не могу! Уберите этого от меня! И он с ненавистью уставился на сидящего рядом с ним Виктора. Лицо четвертого было пунцовым, по нему катился пот, его руки тряслись, а тело содрогалось. Он кричал: – Что вы со мной делаете? Оставьте меня! Я скомандовал Виктору и соседу в синей рубашке: – Живо из машины! Мы вышли, а Сергей пять минут объяснял своему “надежному человеку”, как нехорошо шпионить. ДЕЛО И тем не менее, когда встал вопрос о расследовании деятельности этого концерна, два года Прокуратура СССР вела уголовное дело в отношении меня как бывшего директора одного из отделений АНТа. Бригада следователей подняла все договора, которые заключались нашим отделением, прошерстили всех, кто нанимался у нас на работу штатно или же по договорам подряда, но… В результате следственных мероприятий могучей бригадой следователей не было найдено ни одного нарушения и ни одна тысяча рублей не пропала бесследно. К такому наше правосудие не было готово, потому что оно всегда было ориентировано на другое. На что? На то, что если сверху было дано задание посадить, то сажать приходилось обязательно. А тут… осечка. Кто-то затаил на меня обиду, кто-то ненависть – ведь премии лишились. Оставалось ждать лишь удобного случая…     Глава 13 НОЧЬ Гостиница, в которой нас поселили, обладала одним недостатком – она с двух сторон выходила на центральные улицы города, которые, как оказалось, никогда, даже ночью не дают отдохнуть от автомобилей. Улицы эти, несмотря на то, что несли гордое название главных – проспекта Ленина и Первомайской, – были чересчур узкие и какие-то странные, потому что они усиливали звуки. Может быть, сама ночь способствовала этому, но я никак не мог заснуть, каждая проезжающая под окнами машина заставляла сознание возвращаться в этот мир из мира промежуточного. Монголов же ровно посапывал, не обращая на меня никакого внимания. Я оделся и вышел на улицу. Город почему-то почти не спал. Люди гуляли парами, в кафе светились окна, и веселились за ними посетители, слышалась из их дверей негромкая музыка. Но улица не помогала. Впечатления прожитого дня и недовольство собой нисколько не отпускали меня, и я вдруг снова ярко представил себе недавнюю встречу, которую последнее время не забывал ни на минуту, – встречу с самым настоящим псикиллером, который до того служил в КГБ, а выйдя на пенсию, стал работать в Москве целителем. На меня была совершена прямая атака человеком, чем-то неуловимо похожим на Владимира Ивановича Слипченко. Звали его Юрием Петровичем. ПСИКИЛЛЕР Это случилось на квартире известного всему миру экстрасенса Валерия Васильевича Завдеева. Я заранее договорился с Валерием, что приеду к нему вечером после работы и останусь у него ночевать. Предполагалось, что мы займемся просмотром и обсуждением видеозаписи, которую он привез из Японии, будучи приглашенным туда для участия в шоу с известными магами мира. День у меня выдался особенно напряженным – много пришлось заниматься с больными, – и я, выпотрошенный ими до основания, мечтал только об одном: чтобы дома у Валеры нам никто не мешал. Больше полутора часов ушло у меня на дорогу от Железнодорожного до Строгино, где в последнем доме у самой кольцевой дороге живет Завдеев. Однако, у него дома были гости, но – гости чрезвычайно странные. Хотя, надо отдать должное, я за многие годы дружбы с Валерием порядком насмотрелся на разных странных и нестранных чудаков. На этот раз его квартиру буквально заполнили две явно маниакальные личности – женщина и мужчина – примерно одного возраста за пятьдесят, одного – среднего – роста и одинаковой невзрачной наружности. Встретив их на улице, можно было подумать, что перед вами находятся мелкие служащие, каких много спешит по своим хозяйственным делам на улице. Они ничем не выделялись бы из толпы. Я сразу обратил внимания на озабоченное выражение лиц у этих людей. Женщина сидела в комнате, а ее партнер стоял между кухней и прихожей, когда Валерий открыл мне дверь. Пока я входил и здоровался, мужчина властно увлек Завдеева в кухню и что-то быстро и с напором стал ему говорить. АТАКА Уже через минуту они вышли в прихожую, где еще в некоторой растерянности находился я, встреченный так холодно. Незнакомец, тыкая в меня указательным пальцем и вперясь своими пронзительными глазами в мои, стал быстро, но отчетливо произносить, как мне показалось, заученный текст: – Ты видишь, Валерий Васильевич, он весь – черный. Над головой – черный венец… Черные крылья… Черные внутренности… Он принес несчастье… Что-то еще дальше он говорил, но это уже ускользало из моего сознания. Я стал холодеть. Дошло только: – Сейчас я его сделаю светлым и тихим. Он не будет больше буйным… Прошло всего лишь каких-то двадцать секунд. Мое сердце стала стягивать упругая, холодная резиновая рубашка, толщина которой не определялась. Сердце, выпрыгнув из себя вначале, стало резко замедлять темп, останавливаться. Необычное состояние коллапса не было болезненным, за считанные секунды я потерял как будто остатки энергии. Я понял, что мне остается, может быть, секунд пять, после чего мое сердце совсем остановится. И я сделал рывок изнутри, собрав в него все, что оставалось во мне к тому времени и еще что-то, что мог привлечь в тот момент. Хорошо еще, что в легких остался воздух, который я не успел весь выдохнуть. ЗАЩИТА Странным, низким и медленным голосом, которым я никогда не говорил, я произнес единственное, что пришло на ум: – А сам-то… Убери палец!.. Вы посмотрите – у него печень развалена и в голове опухоль… Желудок – с дыркой… Это был не я. Кто-то меня как будто оседлал, но после этих слов сразу стало намного легче, вернулась часть дыхания. Я сделал еще одно усилие, и, резиновая и холодная, рубашка разжалась. Я напрягся еще и мысленно снял ее со своего сердца и набросил на его. Лишь сознание мое смогло отметить тот момент, когда стоявшая у меня за спиной женщина вдруг оказалась у входной двери, откуда пронзительным голосом закричала: – Юра!.. Быстрее!.. Уходим!.. Юра-а-а!.. Юра, стоя столбом, выпучил глаза. Она подскочила к нему, схватила за рукав и поволокла за собой. Сознание приходило ко мне. Стало легче дышать, сердце восстанавливало ритм, тело наливалось легкостью. Валерий стоял и смотрел, не в силах ничего сказать. Прошло не больше минуты от начала атаки. ОБИДА Валерий обиделся на меня за то, что я, якобы, выгнал его гостей. Я удивился: – Да они меня чуть не убили! Неужели же ты не видел? Он махнул рукой: – Да ладно… Всего-то несколько секунд. Вот со мной он эксперимент проводил полчаса, и ничего. Я заинтересовался: – Какой эксперимент? В чем он состоял? Валера задумался: – А шут его знает… Посадил меня на стул, велел закрыть глаза и что-то делал. – Как ты себя чувствовал во время эксперимента? – Сначала паршиво, потом совсем паршиво, а в конце хотел открыть глаза и не смог. Ничего не получалось. Ощутил, как наваливается что-то тяжелое и сознание стало уплывать. – А вышел как? Он отпустил? – спросил я. – Еще чего – отпустил… Он обиделся на меня за то, что я, видишь ли, помешал довести дело до конца. Но я не стал ждать, применил последнее средство – огненный крест. Только с его помощью и выскользнул. Я вскипел: – Так чего же ты на меня бочку катишь? Сам над собой позволяешь невесть что, а обижаешься!.. Но Валера расстроился не на шутку. ПОНИМАНИЕ И только утром, когда я уже встал и звонил по телефону из кухни, он вышел ко мне виноватый и сказал: – Прости, Григорий. Ты прав. Я не спал всю ночь, раскладывал и так и эдак. Ничего не получается. Не с хорошими целями явился этот Юрий Петрович. – А кто он такой вообще? – задал я ему вопрос. – Откуда он взялся? Как ты с ним познакомился? Завдеев объяснил: – Позвонил знакомый, сказал, что со мною хочет поговорить этот самый Юрий Петрович. Занимается теперь целительством, даже адрес, где тот принимает, говорил, но я забыл. – Он профессиональный врач или целитель? – Нет, он психолог. Этот мой знакомый сам из руководства КГБ и рекомендовал этого психолога как штатного сотрудника их конторы. Я удивился: – И в качестве кого этот, с позволения сказать, психолог там работает? Валерий замялся, потом все же решился: – Сказал, что генерал какого-то странного подразделения контрразведки. Я опять рассердился: – Ну ты взрослый человек. Понимаешь или нет, чем контрразведка занимается? Он смутился: – Все! Давай забудем это. Постараюсь больше подобной ошибки не совершать. – Хорошо, – сказал я. – Забыть-то мы вряд ли забудем, а вот если бы я не пришел, ты жив остался бы? Ответь, пожалуйста, откровенно! Валера поежился: – Не знаю… – И я тоже не знаю. С какой целью прибыла эта парочка к Завдееву, остается только догадываться. Однако, ясновидящие могут попытаться понять это своими способами. ГОСПИТАЛЬ Южная ночь оказалась для меня длинной и насыщенной воспоминаниями. Эта история на квартире Валерия Завдеева закончилась ничем. Но бывало и хуже. Однажды я стал свидетелем трагического финала. По просьбе моего хорошего знакомого я приехал в госпиталь Бурденко, чтобы попытаться спасти мальчика. В приемной меня встретил отставной полковник, бывший командир дивизии в Байконуре, Виктор Иванович. Он рассказал мне следующее: – Здесь в реанимации уже две недели в бессознательном состоянии лежит мой внук. Ему девять лет. Врачи ничего не могут сделать. Нам тоже ничего не говорят. Может быть, вы сможете хоть как-то помочь ему? Я осмотрел жизненное поле мальчика и сказал: – У него была очень сильная травма мозга. Первопричина в этом. Но имеется еще один момент, не очень корректный. Мне кажется, что он постоянно терпел издевательства над собой. И это та самая главная причина, которая и привела к такому тяжелому положению. Виктор Иванович горячо возразил: – Позвольте с вами категорически не согласиться! Никогда у него не было травмы головы. Я бы об этом первый узнал. Это мой единственный и любимый внук. А про издевательства вы просто чудовищное что-то говорите… Я отказываюсь вас понимать! – Как хотите, – сказал я. – Вы попросили меня приехать, вот я и прибыл. А верите или нет вы сказанному мною – это ваши проблемы. Если вы хотите подтверждения, то можете об этом спросить у своих родных. Только это будет, видимо, уже без меня. И я собрался уходить. – Нет погодите, – забеспокоился он. – Они все здесь – в отделении, беседуют с лечащим врачом. Они сейчас выйдут и мы с вами, если можете задержаться, их послушаем. Я вас очень прошу, повторите им то, что говорили мне, сами. Потому что я не смогу. – Хорошо, – был вынужден согласиться я. ТРАВМА Когда появились мать, отец и бабушка мальчика, Виктор Иванович категорическим тоном приказал им рассказать ему всю правду о травме, или же он перестанет мне верить. Бабушка забеспокоилась и переспросила: – А о какой травме идет речь? Полковник посмотрел на меня: – Пожалуйста, повторите то, что вы говорили мне одному!.. Я объяснил собравшимся, что в возрасте четырех-пяти лет мальчик упал и ушиб голову. Было сотрясение мозга, которое прошло, но в мозге возникла опухоль, которая со временем разрослась и сделала свое черное дело. Выслушав меня, полковник по очереди внимательно посмотрел в лица своих родственников и, видя, что никто не торопится с ответом, заподозрил неладное. – Ну, – с волнением в голосе, спросил он, – почему молчите? Значит все-таки было? Скрыли от меня… Бабушка мальчика достала из сумочки платок и приложила к глазам: – Прости меня, Витя. Бес попутал. Действительно упал мальчик и ударился головкой о песочницу. Ты был в лагерях и поэтому ничего не знал. Остальные не проронили ни слова, молча слушали. Было понятно, что они знали о случившемся. Как ни был сдержан этот бывший военный и закаленный человек, но при этих словах своей супруги из глаз его покатились слезы. Я отошел в сторону и сел в кресло. ЧУДОВИЩЕ Наверное не часто бывают такие случаи в жизни нормального человека, когда он постоянно сталкивается с садистом в чистом виде. Хотя, конечно, и нормальные люди тоже встречаются неизвестно как часто, ибо что является нормой человеческого отношения, никто еще не определил. Когда дед успокоился, он позвал меня и ослабленным голосом попросил повторить вторую половину моего предположения. Что я и сделал. И опять в воздухе повисло тягостное молчание. Дед еле пошевелил губами: – Ну, добивайте, что ж вы… Как оказалось, на той же лестничной клетке, где находилась квартира их дочери, жила по соседству средних лет женщина по профессии психиатр. Жила одна, занималась наукой в каком-то закрытом институте мозга, защитила кандидатскую диссертацию и готовила к защите докторскую. Вот эту соседку ребенок невзлюбил. Как ни пытались родители уговорить его относиться к ней по-доброму, он, когда был маленький, всегда говорил, что она делает ему больно. Когда же он подрос, то и взрослые отстали от него, и он сам не хотел на эту тему разговаривать. Соседка тоже с ним вела себя очень странно. Она как-то собиралась внутренне и было похоже на то, что в его присутствии она как бы переставала замечать, что делается вокруг. В это время казалось, что она в уме решает какую-то сложную задачу. В последнее время, перед тем как заболеть мальчику, соседка, встречая их, постоянно усмехалась, будто предвидя какие-то изменения в жизни, о которых они не подозревали. Рассказав все это, молодые люди спросили меня, что бы это значило? А я уже давно догадался о том, что за чудовище жило рядом с ними все эти годы. Эта особа многие годы занималась тем, что проводила свой нечеловеческий эксперимент над маленьким беспомощным человечком. Сила ее внутреннего давления была настолько велика, что она постоянно стимулировала развитие опухоли в мозге мальчика и этим причиняла ему неисчислимые страдания. В конце концов то, что произошло, было, по моему мнению, больше делом мысли человека-садиста, чем естественного хода вещей. В этом случае я ничего уже сделать не мог. СВЕРХЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ Если кто-то думает, что рассказанная история касается только таких экзотических случаев, то он глубоко заблуждается. Потому что практически у каждого из нас имеется в организме место, которое отличается крайней степени чувствительностью. И не обязательно это будет телесная часть. С таким же успехом сверхчувствительной может оказаться и душа. В природе существует загадка: почему слишком много людей несовместимы по своим внутренним параметра. И воспитание здесь совершенно ни при чем. Потому что это касается чего-то природного, глубинного. Например, ко мне приходит человек, у которого язва желудка обостряется только при общении с определенным типом людей. Хорошо, если жена его не относится к этому типу. Или аллергическая реакция. Часто она возникает всего лишь как нервная реакция на определенные параметры некоторых людей. А душевные заболевания еще более связаны с полной несовместимостью отдельных граждан, как бы они ни хотели или ни стремились к совместному проживанию. Но, что удивительно, иногда именно такая несовместимость заставляет одного из партнеров резко изменить свои взгляды на жизнь. И в таком случае появляется надежда, что изменение жизненных принципов, следовавшее за этим, поможет видоизменить те генетические коллизии, которые, видимо, и не дают пока возможности людям сблизиться. Генетика, скорее всего, отражает структуру сознания, как справедливо и обратное. Будем надеяться. ВЫСТАВКА Вспоминаю почти что анекдотический случай, когда совершенно неверящий во всякие парапсихологические трюки человек вдруг за считанные минуты поверил в чудеса магии. Это не было связано с трюкачеством или выступлением на сцене. Была заурядная бытовая ситуация, замечательная лишь тем, что происходило действие в выставочном зале в Питере. Я был старшим в группе, которая  привезла на выставку новые приборы медицинского назначения. В один из дней, утром, перед открытием так оказалось, что мои помощники задержались и мне самому пришлось, потея, таскать из подвала контейнеры с экспонатами. Естественно, что я был не в лучшем расположении духа, когда двери выставочного зала открылись и народ хлынул в зал. Я еще что-то устраивал на стендах, когда толпа интересующихся уже стояла предо мной и задавала вопросы. Появились мои подчиненные, я сказал им несколько неласковых слов, потому что  во мне еще не успокоилось беспокойство, пережитое по поводу их задержки. Прошли еще минут пятнадцать, напряжение стало спадать и я, оставив свой бокс на попечение помощников, отправился побродить по выставочному залу. Таким образом я решал вопросы восстановления внутреннего равновесия. Выставка шла уже не первый день, многие из нас успели познакомиться друг с другом, а в дополнение ко всему ко мне стали обращаться хозяева боксов и выставки по поводу проблем в своем здоровье. Это объяснялось тем, что на стене нашего бокса висело объявление: “Здесь вам поможет экстрасенс”. ДИАГНОЗ Когда, прогуливаясь по залу, я подошел к соседям – Пете и Вале, – Петр подозвал меня и сказал, что жена – Валя – приболела и не понимает, что случилось, потому что болит все, все тело ломает, хотя температуры нет. Он попросил меня: – Посмотри, пожалуйста, что с ней! Если, конечно, это удобно здесь. Я ответил, что мне все равно, где смотреть. Подошла Валя. Я сказал: – Петр, ты ведь высмеиваешь экстрасенсов, не веришь ни во что. Почему ты решил, что твое неверие простит тебе измену? Петр засмеялся и произнес: – Я же не для себя прошу, а для жены. Надеюсь, что пронесет. Я объяснил, что произошло в организме его жены, и хотел уже отойти, как вдруг Петр попросил: – Посмотри, что у меня внутри! Я засмеялся и сказал, что у него внутри находится то же, что и у других. – Есть ли у меня отклонения в органах? Не говоря лишнего, я стал рассказывать, что из нежелательного в его теле вижу. Когда я со своими объяснениями добрался до его сердца, он вдруг голосом полупьяного человека спросил: – А руки, ноги?  Я не понял: – Что руки, ноги? Он еле выговорил слова: – Они в порядке? И повалился на землю, потеряв сознание. СОСТОЯНИЯ Как бы там ни было, но состояния нашего организма чаще всего определяют все остальные его параметры. Нервотрепка, которую я испытал перед началом работы выставки, исказила вибрации моего аурного поля до такой степени, что их негативное влияние резко увеличилось. Что и отразилось на самочувствии Петра, когда я случайно направил центр внутренней концентрации внимания на сверхчувствительную точку в его сердце. Через двадцать секунд, когда Петя пришел в себя, он, встряхивая головой, с удивлением сказал: – Никогда бы не поверил, если бы сам не попал в эту ситуацию. СКЛИФ Влиянием на мозг другого можно научиться управлять не только и даже не столько с целью разрушения жизненных кондиций. Вот случай, который хорошо иллюстрирует обратное. Как-то поздно вечером я сидел на квартире в Москве один и работал. Зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал всхлипывания. Соседка сверху – Вера – сквозь слезы поведала, что ее брат Володя лежит без сознания в больнице. Что произошло, никто не знает, потому что он пришел домой утром с работы и сразу, не говоря ни слова, лег спать. Работает он вахтовым методом и неделями не бывает дома, а тут прибыл не в свое время. Несколько часов жена не трогала его, потом подошла, стала трясти за плечи и поняла, что он без сознания. Она вызвала машину “Скорой помощи”, которая увезла его в институт Склифосовского. Однако, когда жена обратилась туда через день – у нее грудной ребенок и его не с кем было оставить, – то не обнаружила его там. И лишь вмешательство их друга, работающего заведующим отделением, помогло: Володю нашли брошенным около туалета, так как он был в одет в рабочую одежду, при нем не было никаких документов, а карта, которую оформляли врачи “Скорой помощи”, потерялась. И вот он уже седьмой день находится в бессознательном состоянии с полным отсутствием каких-либо данных о заболевании. Мною тут же по телефону в течение нескольких минут было указано на следующие отклонения: сильное отравление общего характера, обширная гематома в черепной коробке слева, тромб сосуда в левом полушарии мозга, перелом шейного позвонка. Я также нарисовал картину травмирующей ситуации: ночной лес, пьянка и прием наркотика у костра, драка и удар тяжелым предметом по голове. В ходе биохимических и томографических исследований все отклонения, названные мною, были полностью подтверждены – организм был отравлен барбитуратами, в головном мозге находился тромб, гематома мозга имела размер в пятьдесят шесть квадратных сантиметров. Перелом шейных позвонков произошел на несколько лет раньше. Проведенный консилиум врачей вынес вердикт: больной жить не будет. Поэтому они фактически полностью отказались от него. Я научил сестру и жену особым приемам, которые снимали напряжение в головном мозге. Сам же я подключился к жизненному полю Володе и на расстоянии стал помогать ему преодолевать последствия травмы. В палате я не появлялся. Каково же было удивление врачей, когда больной на двадцать девятые сутки пришел в сознание и через несколько часов в разговоре нарисовал ту же картину, что увидел я. Повторные исследования на томографе показали, что гематома уменьшилась до двух квадратных сантиметров.     Глава 14 НОЧЬ Ночь приближалась к своей середине, когда я тихонько и не зажигая света, чтобы не разбудить Мишу Монголова, пробрался к своей кровати и лег. Видимо, Владимиир Иванович крепко зацепил меня воспоминаниями антовских времен. Конечно, концерну АНТ история подготовила место в переходном периоде и место далеко не последнее. Возможно, что АНТ явился той самой структурой, которая за один год смогла показать всему миру до того скрытые возможности промышленного потенциала нашей страны. И основную роль в этом сыграл Комитет Государственной Безопасности. В годы, о которых я пишу, принято было считать, что КГБ в отличие, например, от ЦРУ, официально никогда не шел на контакт с разведками других стран. Однако, это далеко не так. Чтобы немного разобраться в этом и лучше понять роль КГБ в деле АНТа, можно провести небольшой экскурс в прошлое нашей бывшей империи СССР и приоткрыть завесу кипевших вокруг страстей международного уровня. ПРОЗРЕНИЕ ЕВРОПЫ Середина восьмидесятых годов для Европейского экономического сообщества государств была отмечена большой политической паникой, явившейся следствием колоссальной научной работы по моделированию политической ситуации в мире, проведенной штаб-квартирой сообщества. Сведения эти из соображений глубокой секретности не разглашались, но разведки всех стран мира были сориентированы на их разработку. Результаты моделирования буквально ошеломили столпов европейской политики: Европа в предстоящем периоде своего развития не может выдержать натиска США и Востока, если будет продолжать оставаться в обычной своей изоляции. Моделирование подсказало и выход: лишь при наличии в союзниках Европы СССР с его ядерным зонтиком, промышленным потенциалом и безбрежным рынком можно было успешно конкурировать с другими мировыми структурами. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РАЗВЕДКА Экономические разведчики Европы бросились в СССР. Задача, которая была поставлена перед ними, не отличалась особой тонкостью: найти выходы на тех людей в руководстве страны, кто может стать союзником интересов Европы, и отыскать реальные экономические структуры Советского Союза, действуя через которые, можно было бы в три или четыре года провести в нем с европейской помощью такие изменения, которые бы позволили погасить инфляцию рубля и поставить на качественно новый уровень образование советских людей, начиная с детских садов. Никита рассказывал мне, что большая часть этой помощи планировалась безвозмездной. Однако, как оказалось, ни одно министерство в СССР в силу своей архаичности не было способно осуществить планируемые рыночные контакты. Но одному из разведчиков - Сержу П-ву - счастье улыбнулось: он вышел на КГБ и кооператив АНТ и понял, что Андропов в свое время предположил нечто подобное и заставил подготовить сотню экономических программ перехода страны к рынку не зря. Вслед за КГБ всколыхнулось все руководство страны. И вскоре решением правительства кооператив АНТ стал государственно-кооперативным концерном. В ЕВРОПУ Буквально за несколько недель на границе было подготовлено около трех десятков “окон”, через которые начался вывоз из страны в Европу того, что не могло быть востребовано промышленностью внутри страны не менее, чем через сотню лет.  В Шереметьево стали садиться самолеты, на борту которых были компьютеры для школ и институтов. Предстоял рывок в современное образование и в современный компьютерный мир. Планировалось в первый год осуществить практически безвозмездной помощи на тридцать миллиардов долларов. План стал претворяться. Серж П-в праздновал победу, проводил первые конкурсы красоты в Москве и его лоснящаяся физиономия красовалась на телеэкранах, когда он награждал призом очередную красавицу. Мои знакомые из КГБ буквально лучились первозданным светом: они реально воздействовали на процессы в стране. СКАНДАЛ Но вокруг АНТа разразился скандал с, якобы, несанкционированной продажей наших танков иностранной фирме под видом тягачей, всплыла афера со стороны оборонщиков и военных. Последние поняли, что конец изоляции страны, который начался с АНТа, вскоре заставит сократиться всю военную машину. Военная идеология терпела крах и, как раненный зверь, стала бросаться на людей. Средства массовой информации тонко раздували огонь безумной коллективной мстительности антовским выскочкам. Никто не хотел смотреть в будущее. Прошлое мертвой хваткой держало страну за горло. Мертвецы пролетарской революции топили корабль перестройки. АГОНИЯ Дело, едва начавшись, рухнуло в одночасье, когда стоящий на трибуне съезда Советов плачущий премьер отказался от своей подписи на учредительных документах концерна, испугавшись ответственности перед агонизирующей партией за продажу страны за рубеж. Старые партийцы праздновали победу и вместе с ними радовались успешно проведенной операции разведки некоторых крупных стран мира, чьи интересы были затронуты в этой игре Европы и СССР, имевшей, может быть, всего лишь один существеннейший изъян - полное отсутствие гласности того, что предлагалось нашему слепому народу. Вся пьеса была разыграна по заплесневевшим сценариям КГБ, не привыкшего делиться правдой, даже радостной, ни с кем. ПОТЕРЯ Гебисты не понимали, что страна теряла идею, а они только подталкивали ее к этому. Десятилетиями в душах и умах накапливался дебилизм. Общая дебилизация когда-то героического народа к середине восьмидесятых достигла критической массы и уже никакие попытки управленцев, каких бы то ни было - в погонах, с автоматами или за столами кабинетов, - ничего не могли изменить. КАТАСТРОФА Торгашеский дебилизм сползал в народ сверху, где устраивались те, кто ничего не умел делать. Верх администрации стал дном идейности и духовности. С этого момента и началось столь бурное падение нашей страны в пропасть катастрофы. Слова катастрофа те, кто стоит у власти или сидит во властных креслах, предпочитают не знать вообще, чтобы не пугать массу, которая во все времена продолжает свой политический сон. Этого слова нет. Но крах системы налицо и это никто ни от кого не скрывает. Значит, катастрофа старого все же существует. ВЫЗОВ ПОКОЛЕНИЯМ Новая система будет возникать два поколения, если мы будем хотеть этого. И может вообще никогда не возникнуть, если мы не перейдем барьер, отделяющий бездуховность чиновника, беззастенчиво требующего мзду, от духовности, позволяющей осознать смысл происходящего и восстановить попранную справедливость рабов. Наш корабль оказался выброшенным на рифы и разбитым, потому что интриги окружающих нас государств легли на благодатную для их реализации почву. К сожалению, мало кто посвящен в это и мало кто подозревает о роли иностранных разведок в разразившейся катастрофе. РАСКОЛ Сотни тысяч тонн вывезенного АНТом богатства за рубеж вследствие полного отказа государства оказались частной собственностью бывших организаторов АНТа, вовремя уехавших за границу. АНТ раскололся. Часть его оказалась под другими юридическими крышами в России, а часть безвозвратно ушла из нее. Бывший лейтенант КГБ, уехав в командировку за рубеж в дни, когда газеты исходили слюной по поводу проданных танков, стал мультимиллионером. КОЗЛЫ ОТПУЩЕНИЯ Генеральная прокуратура срочно возбудила уголовное дело и стала рассылать бригады следователей в разные города с тем, чтобы наказать исполнителей воли КГБ. Как всегда, нужны были козлы отпущения. И они нашлись. Несколько человек в министерствах, в отделах ЦК партии и ниже лишились партийных билетов. По горячим следам кого-то из директоров отделений бросили за решетку, но быстро отпустили. Лишь несколько человек просидели под следствием полтора года и тоже вышли на свободу. Близорукий законник из Ленинграда, заваривший кашу на съезде Советов с подачи старых партийцев и разведки США, радостно потирал руки – он сразу стал известен всем и это обещало ему лавры патриота. История посмеялась над ним, как посмеялась она над каждым предателем будущего своего народа. А плачущему когда-то на всю страну премьеру его страна забыла его “ошибку”. МЕСТЬ Но неутоленная месть съедала его. Случай позволил хоть частично отомстить военным структурам, когда они, начисто забыв о своей провокации, приведшей к гибели суперконцерна, обратились вдруг за помощью именно к нему. И он согласился стать посредником в сделке, по которой Россия продавала Израилю несколько миллионов противогазов, каждый стоимостью по несколько долларов. Лейтенант с блеском провел операцию и миллионы долларов навечно осели на счетах его родных, потому что вскоре после этого он скоропостижно скончался молодым. Не помогли ему ни экстрасенсы, которых он увез с собой, ни хваленные лекарства, ни надежды на лучшее завтра. Этого завтра у него не оказалось так же, как его нет и не будет ни у кого, кто пока что живет на нашей грешной матушке земле. МАРАЗМ Страна искала своих тиранов, своих убийц и своих могильщиков. Менялись времена, менялись действующие лица и декорации. Но неизбежной оставалась страсть к власти, перераставшая в безумие жадности. А где власть, там и убийства, а где убийства, там все новые и новые методы и способы лишения людей жизни. Когда говорят, что раскрытие секретов наносит урон государству, я это еще могу понять, потому что государство обязано блюсти защиту себя, ибо оно тоже организм. Я это понимаю, хотя по мне, так лучше бы ни одного государства на земле не существовало. Но я не могу понять, почему эти, бывшие секретными сведения, могут навредить народу, людям, отдельному человеку? Мы уже проходили с АНТом нечто подобное, когда борьба за монополию на информацию между КГБ и средствами массовой информации привела к маразматическому финалу, ибо воспользовались нашей информационной темнотой те, для кого интересы страны были лишь прикрытием их алчности. И мы с вами сейчас пожинаем плоды этого маразма. Маразм входит в нас с молоком матери. ИНАКОМЫСЛИЕ Что бы ни говорили обо мне другие, но я всегда был, есть и остаюсь инакомыслящим. Конечно, любой вправе спросить меня: если ты инакомыслящий, то какого рожна тебе нужно было в этом самом КГБ, в Генштабе и прочих антинародных структурах? Самое интересное, что раньше я и сам хотел это знать. Теперь же, по истечении многих лет после тех событий, передо мной такой вопрос не стоит. Потому что я раз и навсегда разобрался в своем отношении к любым структурам власти. По-моему, власть – это суррогат духовности. Когда духовность отсутствует, то чем прикажете сдерживать животные порывы человека, который скорее и не человек вовсе, а скорее недочеловек? Мне же все это было в свое время дано для того, чтобы я открыл кому-то глаза на сокрытие истин теми, кому это сокрытие приносит выгоду. Другого я не вижу. Вот в этих условиях и с этими установками я и вышел на след псикиллера¼ РЕШЕНИЕ Такие мысли проносились у меня в голове той ночью, когда я лежал на кровати в гостинице и не мог заснуть, а за открытым окном с грохотом неслись автомобили как символ предстоящего обвала страны. Я понимал, что как бы ни сложилась эта моя поездка в качестве то ли какого-то странного эксперта, то ли инспектора, в будущем события этих дней еще неоднократно заставят меня вспомнить о решении, которое я принял именно этой ночью и на этой кровати. УТРО Решение было принято и я успокоился. Под утро удалось заснуть спокойным сном, который все же принес облегчение моей душе. Я проснулся, когда услышал голос Михаила, будившего меня: – Григорий, вставай! Все проспишь. Уже десять. Сейчас появится босс. Я открываю глаза и медленно осматриваюсь. Ночью все было каким-то чужим, сейчас при дневном свете все стало даже роднее. Наверное, я хорошо выспался. Соня! Привык рано вставать и рано ложиться. Поделом тебе! Мысли вернулись к предстоящим дневным делам. Как все же тесно мы живем на земле! Разве мог я когда-нибудь предположить, что, отправляясь однажды в далекий город в гости к человеку, которого не буду знать, я стану настраиваться на то, чтобы сделать ему больно? Все течет, все меняется. Несмотря на бездарно проведенную ночь, моя голова не болела. ЦЕНТР Владимир Иванович заехал чуть позже десяти, и я пожаловался на нечеловеческие условия проживания в гостинице. Он пообещал сегодня же решить вопрос о ведомственной гостинице от завода, который шефствовал над его центром. Центр – это несколько комнат, расположенных в торце заводоуправления секретного завода, слабо оборудованных под прием больных. Видимо, тут надеялись больше на свою внутреннюю силу, чем на медицинские приборы, лекарственные средства и кушетки. ПОДТВЕРЖДЕНИЕ Я и Владимир Иванович уединились в одной из комнат и между нами состоялся разговор, в котором Монголов не участвовал. Мне хотелось выяснить, знает ли он об истинной цели нашего приезда. Прежде всего я спросил его, получил ли он подтверждение о моих полномочиях. Владимир Иванович успокоил меня: – Все нормально. Был телефонный звонок от генерала Иванова, он предупредил о вашем приезде. – Значит, вы знаете, чьим представителем я являюсь? – мне хотелось знать наверняка, что известно ему. – Конечно, – ответил он. – Вы являетесь представителем Генштаба. Все, что вам будет интересно, я представлю. Спрашивайте! – Прекрасно! – воскликнул я. – Тогда я хотел бы познакомиться с некоторыми методами работы центра и с людьми, если не будет с вашей стороны возражений. – Нет возражений! – радостно заявил Владимир Иванович. МЕДИТАЦИЯ – Владимир Иванович, – обратился я к нему, – вы сами вышли в компетентные органы с предложением использовать вас и ваших людей в таких видах деятельности, которые до того считались прерогативой разведки и контрразведки. Я правильно понимаю? – Да, Григорий Андреевич, вы правильно поняли мое предложение, – ответил он. – Что же вы хотели бы продемонстрировать мне и Монголову? – Монголов уже кое-что видел, но не все. Он знает, в основном, деятельность со стороны исцеления больных. Мы же вам хотели показать работу в группе, когда медитация группы позволяет снижать, например, степень агрессии. РЕЗУЛЬТАТЫ – И вы уже имеете результаты? – спросил я. – Еще какие! – гордо заявил он. –Когда были волнения в Польше, мы медитировали каждый день утром и вечером на их угасание. Я заинтересовался: – Общая продолжительность медитации какова? – Семь дней. Каждый день по одному часу – полчаса утром и полчаса вечером. – И волнения в Польше прекратились? Он безапелляционно ответил: – Не стоит сомневаться! Только благодаря нашей медитации. – И вы считаете однозначно, – спросил я, – что волнения прекратились исключительно благодаря вам? И тут не вмешались никакие другие силы? – Без сомнения. Потому что это произошло именно после нашего самого большого сеанса, который продолжался три часа. – Почему же этот сеанс длился три часа? – захотел узнать я. – Потому что так мне было показано утром того дня в процессе просыпания. Голос очень отчетливо сказал: “Три часа. Запомни – три часа”. – А пробовали повлиять  на другие регионы? – спросил я. – Мы занимались и Горным Карабахом, и Турцией. – И везде спокойствие наступало после вашей медитации? – Везде. – А еще что-нибудь делали? – Научились управлять погодой. Да вы посмотрите сами. Продемонстрируем. – И что именно вы делали с погодой? – Вызываем проливной дождь или зной. Это несложно. Если хотите, мы вам покажем даже графики агрессии по разным странам. И вы увидите, что во время наших медитаций агрессия резко уменьшается. Мне показалось это очень интересным: – Покажите! Я с удовольствием посмотрю. Если там, действительно, есть разумное зерно, то я об этом тоже доложу в Москве. ГРАФИКИ Владимир Иванович достал из стола папку, на которой было написано: “Медитация”, развязал на ней тесемки и открыл. Он выложил передо мной несколько листов бумаги, на которых были построены разноцветные графики. Я стал их рассматривать. Я заметил, что, действительно, непосредственно после медитации индекс агрессии по всем регионам снижался. Иногда это происходило даже в два раза. Однако, через неделю или две вслед за периодом пониженной агрессии она снова возрастала, да так, что везде превышала ту, которая наблюдалась до медитации. У меняв в руках были явные доказательства того, что агрессия в результате медитации не снижалась. Она лишь на время задавливалась, но потом опять росла, да еще и компенсировала это снижение значительно большей величиной. Общество на принудительную медитацию со стороны реагировало точно так же, как любая большая система, – она не терпела вмешательства в свои внутренние дела. В противном случае начинала безумствовать еще больше. Это означало лишь, что медитации, направленные исключительно на конкретный район, были не только неэффективными, но и вредными. Почему Владимир Иванович этого не видел, я не понимал. Кто-то строил графики, специально не обрезая их на послемедитационном периоде снижения агрессии. Обман был налицо. ЗАКОН ЛОМОНОСОВА – И вы хотели бы, чтобы  это заинтересовало Генштаб? – выслушав его, задал я, наконец, вопрос, который давно вертелся у меня на языке. – Вы думаете, – я указал на разложенные по столу графики, – что там не знают об этом? Владимир Иванович скромно потупился: – Не только. Мною проведена конкретная работа по возможности ликвидации людей очень простым способом. Но всех подробностей я даже вам не могу рассказать. Извините. – Как хотите, – пожал я плечами. – Но что я буду представлять в вашу пользу, кроме этих графиков? Кстати, я могу их взять с собой? – Да, конечно, берите, – он обрадованно полез в папку и вытащил оттуда еще несколько листов бумаги. – Вот еще. Возьмите. Тут собраны материалы по управлению погодой. Уникальные. – Насколько я знаю, – не выдержал я, – управление погодой полностью подчиняется закону Ломоносова: если в Краснодаре вы делаете хорошую погоду, то в Москве нас заливает дождем как из ведра. И наоборот. Американцы устанавливали ясную погоду в Калифорнии, а во Флориде бушевали ураганы. ОСЕЧКА Заканчивая свой разговор с Владимиром Ивановичем, я, поднимаясь из кресла, спросил: – Значит, приоткрыть завесу вашей секретной работы вы не хотите? Он стал извиняться: – Поймите меня правильно, Григорий Андреевич! Не могу! – Зачем же вы тогда, – укорил я его, – сказали, что готовы показать все, что я пожелаю? – По неосторожности, – нашел что сказать Владимир Иванович. – Исключительно по неосторожности. Не подумал, что вы захотите увидеть мое самое мощное оружие в действии. – Ну почему же. Было бы интересно. Не насторожил ли я его излишне? Не вызвал ли подозрений в своей настойчивости? Вряд ли. Все объяснимо моей миссией.     Глава 15 ЦЕНТР Мы с Владимиром Ивановичем перешли в самую большую комнату центра. К этому времени там уже должны были собраться сотрудники. Как мне объяснил сам Владимир Иванович, он ввел для тех, кто изъявлял желание работать в центре, некий кандидатский стаж, поэтому со стажерами тут, как мне показалось, носились, их лелеяли, обогревали, учили. Мне это понравилось. Поразила дисциплина – не было суеты, лихорадки, непонимания. Какая-то вышколенность в отношении друг с другом и посетителями сразу бросались в глаза. Вокруг сидящей Зотовой стояли и сидели молодые. Она что-то им рассказывала, когда мы вошли, все внимательно слушали. Увидев нас, она замолчала. Монголов в уголке беседовал с Любой. Нам представили всех. Получалось, что на встрече присутствовало около тридцати человек вместе со стажерами. После торжественной речи Владимира Ивановича, произнесенной им по случаю нашего приезда, мне задали вопросы о том, сколько дней мы пробудем у них и удастся ли со мной поговорить в другой, более домашней обстановке? Я заверил, что времени будет вполне достаточно, чтобы пообщаться даже на берегу Кубани. Если, конечно, кто-то хочет. ПЛАН Мы договорились с Владимиром Ивановичем, что в ближайшее время я приму участие в общем погружении, далее, по своему желанию, посмотрю работу сотрудников центра. А вечером, кто захочет, соберется в просторном доме Веры Дмитриевны на ужин, где и поговорим на отвлеченные темы. Это, скорее всего, означало, что я должен буду показать и свое искусство. Мишу здесь многие уже знали, относились к нему как к своему и от него, как я понял, не требовалось никакой демонстрации. Из разговоров я понял, что Миша в каждый свой приезд сюда принимает активное участие в исцеление больных. Ко мне же отношение было особое – каждый из присутствующих видел, как передо мной расстилался Владимир Иванович, и потому ждал от меня тоже показа того, на что я способен. ТЕХНИКА Когда закончилась торжественная часть, Вера Дмитриевна сказала: – А сейчас мы, Григорий Андреевич, продемонстрируем вам возможность создания целительного поля. Я спросил: – А технику выполнения расскажете или это большой секрет? – Ну почему? – удивилась Вера Дмитриевна. – Ничего тут секретного нет. Для этого человек десять садятся полукругом недалеко от меня, сосредотачиваются, настраиваются на специально введенный мною знак – символ поля – и замирают. Я же известным мне способом открываю канал общения с Духовным миром природы – с Богом. Остальные, сидя, закрывают глаза и расслабляются. Вот и вся техника. – Применяете ли при этом музыку? – спросил я. – Это совсем необязательно. Можно ее использовать, а можно обойтись и без нее, – ответила Вера Дмитриевна. ПОГРУЖЕНИЕ Я закрыл глаза и, насколько мог, расслабился. Мыслей в моей голове не было, усталость после бессонной ночи раздумий уже начала просыпаться во мне. Поэтому расслабление мне удалось сразу. Вначале я ощущал как бы некий теплый луч, идущий ко мне от Веры Дмитриевны. Потом постепенно, по мере того, как окружающий меня мир отступал и становился едва слышимым, он превратился в поток, медленно обтекающий меня. Затем вокруг меня заплескалось переливами лазурного, голубого и розового цвета безбрежное море, несущее свои спокойные лазоревые волны. Я увидел поражающее своей величиной громадное Солнце, постепенно восходившее из-за горизонта. Его край все более расширялся вверх, и вот уже половина этого огромного шара засветила настолько нежным и прекрасным оранжевым светом, что передать это человеческими словами было бы совершенно невозможно. От Солнца ко мне были протянуты не лучи, а эманация, волны, вибрации, которые я настолько явственно ощутил сердцем и душой, что понял, – передо мной находился сам Бог. Потом, читая десятки воспоминаний тех, кто по какой-либо причине находился за гранью жизни – в реанимации, в состоянии клинической смерти, – я очень часто встречал описание подобного солнечного шара. И всегда люди говорили, что перед ними был сам Бог. Он разговаривал со мной без слов. Нашу беседу я понимал прекрасно, все нюансы и оттенки. Самое удивительное для меня было то, что весь разговор проходил в шутливом тоне. Это был поистине Божественный юмор. После такого общения и на фоне его продолжения вдруг слева в отдалении возникла фигура прекрасной женщины в белом наряде, края которого спускались до уровня ступней. Она улыбалась мне и только мне, потому что никого вокруг не было, кроме меня. На ладони левой руки на уровне своего сердца она держала камень, напоминающий мне алмаз, сверкающий лучами так, что невозможно было смотреть на него. Вторая ее ладонь была направлена на меня, как бы посылая мне Небесную Благодать и душевное тепло. Я сердцем понял, что она мне говорила. Это была Богородица, и она благословляла меня. Еще какое-то время я купался в искренней нежности обративших ко мне свою Любовь Божеств, и когда Вера Дмитриевна стала тихо что-то говорить, я был так далек от всего земного, что оно с трудом пробилось к моему сознанию сквозь пелену Высшей Благодати. ПОСВЯЩЕНИЕ Мне открывалось то, к чему стремятся все адепты – ученики школ эзотерических знаний. Безо всякого сомнения это было настоящее Высшее Посвящение. Посвящения земные, которые проводятся Учителями, всего лишь подготавливают психику ученика к подобному и внушают ему определенную дисциплину жизни, без которой невозможно достичь сколько-нибудь значительных успехов в своем деле. Истинное посвящение – это Посвящение свыше. Его узнать просто. Попросить его прийти невозможно. Оно спустится тогда, когда ученик готов его принять и оценить, тогда, когда он знает, что необходимо делать ему в жизни. Узнать свою высшую жизненную задачу – не такое простое занятие, как может показаться вначале. Сколько людей стремились к этому и лишь единицы сами добирались до ее познания. МОНГОЛОВ Во второй половине дня мы перебрались в гостиницу – переоборудованную под нее квартиру, – которую специально держали для приезжих. Жара стояла за тридцать градусов и, предварительно выяснив в каком направлении находится Кубань, я, разложив свои вещи, решил сбегать и искупаться в знаменитой реке. Монголов же, сославшись на жару, категорически отказался идти, сказав, что лучше он посмотрит местное телевидение. Он включил телевизор, уменьшил звук до такой степени, что его едва было слышно, улегся на кровать и вперил глаза в экран. ЗАДАЧА Не такая, как хотелось бы, прохладная вода все равно принесла мне значительное облегчение. Спать не хотелось. На обратном пути я постарался привести в порядок свои мысли. Итак, что мы выяснили? Владимир Иванович без всякого сомнения проводит эксперименты над своими пациентами и сотрудниками. Скорее всего это гипноз. Цель – заставить их подчиняться ему во всем. Ну, положим, это я еще в Москве предполагал. Что нового? Медитации групповые. Их разрушительное действие никем не доказано, и будет ли когда-нибудь доказано, не известно. Но если они проводятся под принуждением, возникает агрессия, она-то и разрушает. Об этом тот, кто составлял графики, догадывается. Наверное догадываются еще несколько человек. Но искать этого составителя-художника не стоит. Незачем. Что с ним делать? Он не помощник. И все? Мало. Надо выяснить, нет ли еще чего интересного? Надо попытаться узнать, что делал Владимир Иванович в те дни, когда были убиты Костя и Лида  в далеком сибирском городе. И еще – то, что произошло сегодня в погружении было настолько потрясающим, что, конечно же, мне нужно поговорить более откровенно с Верой Дмитриевной. Пожалуй, никто, кроме нее, мне не нужен. СПИД Когда я пришел в гостиницу, Миша сладко посапывал в своей постели. На экране телевизора возникли люди в белых халатах и диктор пояснил, что через минуту будут показаны больные СПИДом. И  вдруг до меня дошло, что сейчас появился замечательный момент, когда я могу запросить знак по СПИДу. Глядя на спидовского больного, я сделал запрос на диагностику СПИДа и мне был показан знак, постепенно возникающий перед моим взором из одной точки в виде большого выпуклого шара, состоящего из переплетения ажурных нитей и маленьких упругих шариков на поверхности. Причем, его поверхность как бы бурлила, кипела: внутренние слои выходили на поверхность, а с поверхности уходили вовнутрь. Через несколько лет я увижу видеозапись живой молекулы СПИДа и буду поражен сходством строения и жизни ее с тем знаком, который явился мне тогда в гостинице перед телевизором. РАБОТА Перед посещением дома Веры Дмитриевны я попросил заехавшего за нами водителя завернуть на полчаса в оздоровительный центр. Мне не терпелось хотя бы чуть-чуть продвинуться в задуманном мною, а для этого нужно было немного поработать. Я решил посмотреть некоторые документы, якобы, для того, чтобы проконтролировать правильно ли ведется документация. Конечно, довод был шатким, но другого повода заглянуть в бумаги центра у меня сегодня в мыслях не возникало. А заглянуть, ох как, хотелось! Факт присутствия или отсутствия в центре фиксировался достаточно просто – в рабочем журнале, который там вели. При просмотре журнала оказалось, что, Владимир Иванович действительно отсутствовал в городе в интересующие меня числа. Теперь нужно было узнать, где он был в то время и, если только тогда в том городе находился он, то с кем. По журналу выходило, что тогда же отсутствовали и Валентина Васильевна, и Тамара. ВЕЧЕР Вечер в доме Веры Дмитриевны, представляющем собой скорее усадьбу, утопающую в зелени, удался на славу. Как я понял, публика присутствовала только своя, чужих никого не было. У всех было торжественное настроение. Монголов постоянно интеллигентно шутил, чем вызывал дополнительное уважение к себе. На его фоне и ко мне относились более мягко, по-иному, чем могли, если бы я был один. Когда закончились разговоры вокруг еды на столе и остатки блюд были унесены на кухню, молодые попросили меня что-нибудь рассказать или показать, как я работаю с подопечными. Недолго думая, я сказал: – Я решил удивить вас тем, как я использую руны в своей практике. Я обратился к сидящим: – А руны в этом доме есть вообще? Руны нашлись почти сразу и мое представление началось РУНЫ Руны – это такие глиняные таблички, на которых выдавлены или выложены особые знаки, каждый из которых расшифровывается своим способом. Имеется описание этих рун, по которому, собственно, и проводится гадание. На самом деле, и мало кто об этом знает, то действо, которое происходит при гадании на рунах, совсем не является гаданием в известном всем понимании, то есть вытаскиванием наугад из мешочка по одной трех глиняных табличек и определением того, что было, есть и будет в жизни этого человека. Я работаю на рунах так, как это предписывалось в древних скандинавских манускриптах: я смотрю на человека и мне в моем воображении показываются символы его рун. И только после этого я указываю, какие руны принадлежат этому человеку. УЖАС При демонстрации работы на рунах произошло непредвиденное. Сначала все было хорошо. Двое, совсем еще молодые люди, пожелавшие узнать о себе таким образом, с уважением и с некоторым смешком встретили информацию, которую несли для них руны. – Похоже как! – удивились все. Третьей же была Валентина Васильевна, до этого скромно и тихо сидевшая недалеко от меня. Она, понаблюдав за происходящим, несмело попросила: – Григорий Андреевич, а что вы скажете про меня? – Давайте про вас, – улыбнулся я, совсем не ожидая той реакции, которая приключилась чуть позже. При чтении вслух описания ожидаемого ею в ближайшем будущем по выпавшей ей третьей руне, вдруг стало тихо. Все замерли, потому что ей предсказывалась смерть близкого человека после больших страданий. Валентина Васильевна, не дослушав до конца описание, внезапно закрыла лицо руками и кинулась к двери. За ней устремились сразу несколько человек. Они выскочили в сад и оттуда послышались ее рыдания. Я ощутил громадную неловкость от случившегося, будто каким-то краем вина в той трагедии, которая разыгралась в ее жизни, легла и на мои плечи. Сидевшая рядом со мной Тамара приблизилась к моему уху и произнесла: – У нее болен муж. Рак четвертой степени. Что только мы ни делали! Ничего не помогает. Врачи сказали, что остались считанные дни. Через десять минут Валентина Васильевна вернулась в комнату, подошла ко мне и сказала: – Простите меня, Григорий Андреевич! Испортила вам вечер. Я молча сжал ее руку. Она поняла, что я сказал ей, не открывая рта. ЗОТОВА Наше новое пристанище – гостиница – оказалось совсем рядом с домом Веры Дмитриевны. Я решил воспользоваться этим и поговорить с Зотовой наедине. Монголов вызвался проводить молоденьких барышень, и я сказал ему, что доберусь до гостиницы самостоятельно. Он ушел со всеми. Когда мы остались одни, я спросил Веру Дмитриевну: – Можно вам задать вопрос на засыпку? – Что это за интересное обращение, Гриша? – удивилась она. Я уточнил: – Я так говорю, когда хочу узнать что-нибудь за пределами корректности. – Некорректный вопрос? Пожалуйста! Я немного подумал и спросил: – Вера Дмитриевна, а как вы относитесь к Владимиру Ивановичу? – Да, действительно, – сказала она, –странный вопрос. А почему вы спросили об этом? Я пошел ва-банк: – Потому что кое-что заставляет меня думать, что вас несколько тяготит та деятельность, к которой стремится он. Так или не так? Может быть, я ошибаюсь? Я внимательно смотрел на нее. Она недолго думала и решилась: – Ну что ж, отвечу. Вам, Гриша, я доверяю, как никому на свете. Поэтому скажу только вам. – Может быть, доверять так, – я засмеялся, – не надо, Вера Дмитриевна? Она тоже усмехнулась: – Вы заставляете думать о себе, что боитесь чего-то. Зачем же в таком случае задавать подобные вопросы? – Я не боюсь, – уточнил я, – но ведь я – совершенно чужой вам человек или, в лучшем случае, малознакомый, если не сказать незнакомый совсем. ОБЪЯСНЕНИЕ – Гриша, – ласково улыбнулась она, – людей часто можно разглядеть значительно лучше, чем они это представляют себе. – Я согласен с вами, – вынужден был согласиться с нею я. – Конечно, вы человек довольно скрытный. И я не знаю, с какой миссией вы сюда, к нам, приехали, могу лишь догадываться о ней, но я знаю, что ваша миссия очень важная и что вы ничего плохого мне не сделаете, – она улыбнулась своею ослепительной улыбкой. – И вы представляете одну из самых могущественных организаций в стране. Я поинтересовался: – Об этом вам Владимир Иванович сказал? – Нет, – отвергла она и усмехнулась, –он всего лишь намекнул. А обо всем остальном я догадалась сама. Или, лучше сказать, мне открылось. ВА-БАНК Мое решение пойти на последнее в своей откровенности укрепилось еще больше, и я заявил: – Я представитель Генштаба, Вера Дмитриевна. Вас не отпугивает это название? – Да что вы, Гриша! – сочувственно улыбнулась она. – Меня уже ничего не пугает. – И все-таки, Вера Дмитриевна, – повторил я.– Какое у вас отношение к Владимиру Ивановичу? Вера Дмитриевна стала серьезной: – Разное, Гриша. Когда он открыл центр, куда мог прийти любой человек и получить помощь, это мне очень нравилось. А когда он занялся групповыми методами, меня это оттолкнуло. – Очень или слегка? – уточнил я. – Очень! – категорически произнесла она.– Это не по мне. Это все-таки насилие над личностью. Я решил выяснить, насколько она информирована: – А вы знаете, что он обратился в Генштаб с просьбой использовать его методику для убийства людей? Реакция ее на сказанное была резко негативной: – Зачем вы мне об этом говорите, Гриша. Ведь это, видимо, секретные сведения. Я этого не знала, но могла и додуматься до такого ужаса! ОТКРОВЕННОСТЬ Полностью раскрывая себя перед Зотовой, чтобы иметь ее союзницей, говорю ей: – Я не знаю, насколько то, чем сейчас мы занимаемся, секретно. Потому что я всего лишь гражданский эксперт. И я не понимаю, почему выбрали меня для этого дела. Идет какая-то игра, в которой нам уготована роль пешек. По крайней мере, я так ощущаю. Она немного помедлила, потом сказала: – Что же делать? Не отвечая на это, я спросил ее с упреком в голосе: – Неужели же вы со своим ясновидением не могли раньше об этом догадаться? – Я, кажется, догадывалась, – задумчиво произнесла она. – Я догадывалась, что он сумасшедший. Но молчала. – И продолжали работать на него? – Продолжала, – она посмотрела на меня жалостливо. – Простите меня, Гриша! Я посмотрел на нее внимательно, приглашая к самому главному в разговоре: – Я считаю, что мы с вами должны предпринять все возможное, чтобы не допустить этой дикости, к которой мы все катимся. Она спросила: – Что необходимо мне сделать? – Думаю, что сначала нужно хорошенько подумать, прежде чем что-то делать, – произнес я. – У нас с вами получается какой-то заговор, – забеспокоилась Вера Дмитриевна. – А хорошо ли это, Гриша?     Глава 16 МОНГОЛОВ Пошел третий день нашего пребывания в этом городе. Мы с Монголовым принимали участие во многих делах центра, даже сидели на приеме больных. После работы нас пригласила к себе домой Валентина Васильевна. Я подумал, что она зовет нас, чтобы мы поработали с ее мужем, но Миша объяснил мне, что ее муж находится в больнице. Монголов раньше уже бывал у нее, поэтому мы, не спеша, вдвоем прогулялись по улицам города, на которых к вечеру стало чуть прохладнее. Я спросил его: – Что мы тут ищем, дорогой мой Миша? Или я ничего не понимаю, или нам дурят голову. Монголов философски изрек: – Григорий, не переживай, пожалуйста. От того, что мы будем много знать, ничего не изменится, кроме разве что наша с тобой жизнь станет короче. – Да мне не ясна цель нашего приезда сюда! – горячо возразил я. – Ну и что? Что изменит знание цели? Ты приехал в южный город, где на каждом шагу встречаются красивые люди. Посмотри, какие женщины кругом! Отдохни! Давай завтра с утра завалимся на реку! И возьмем с собой кого-нибудь из центра для компании. – Кого? – спросил я – Веру Дмитриевну? – Дружок, – поучительно заговорил Монголов, – ну неужели же ты не можешь пригласить какую-нибудь даму, на полвека эдак помоложе? Что с тобой? – Мне с ними неинтересно, – ответил я. – А с Верой Дмитриевной интересно! – с сарказмом заявил он. – Да, с ней интересно. ЛОВУШКА Когда мы пришли к Валентине Васильевне, там уже, кроме нее и известной нам Тамары, находились еще две женщины возрастом под пятьдесят, как оказалось, родственницы самой Валентины Васильевны. Они держались скромно и с какой-то затаенной надеждой время от времени поглядывали на нас с Мишей. Я понял, что сегодня придется работать и здесь. Валентина Васильевна включила магнитофон, полилась тихая приятная музыка. Нас пригласили к столу. Я стал усаживаться так, чтобы оказаться рядом с Тамарой. Когда общие разговоры улеглись, а желудки потяжелели, я подумал, что пришла пора действовать и решил задать Тамаре вопрос, который мучил меня: – Тут я однажды, – я назвал числа, – был по своим делам в одном сибирском городе, – я назвал город, в котором произошло убийство Лиды. – Не мог ли я вас там видеть? Очень уж мне кажется ваше лицо знакомым. Она заметно смутилась и отвела глаза в сторону. Неуверенно сказала: – Я могла быть в этом городе в то время, о котором вы говорите. Сердце мое запрыгало и дало сбой: – Неужели! А я смотрю на вас и уже третий день думаю: вы или не вы. Бывают двойники – ну не отличишь. Я плохо запоминаю лица, а ваше мне в память врезалось. Кажется, в какой-то очереди я за вами стоял. А вы меня не помните? Она внимательно посмотрела на меня, и что-то дрогнуло в ее лице: – Мне тоже, когда я вас увидела, вы показались немного знакомым. Я сделал вид, что вспомнил еще одну подробность: – И вы были не одна. Признайтесь! С вами был мужчина. А вот какой он, не могу себе представить. Может быть, даже похож на Владимира Ивановича. И тут она сделала то, чего я ну никак не ожидал. Она сказала: – Да, вы угадали. В этом городе тогда мы были с ним вместе. Большего ничего мне и не нужно было. Мы продолжали с ней болтать на отвлеченные темы, пока Валентина Васильевна не попросила меня помочь, если только это возможно, одной из женщин. С другой уединился на кухне Монголов. Мы перешли во вторую комнату и начали свой разговор. ЧИСТОТА Эта женщина – Надя – поведала историю, которая сначала показалась мне дикой и неправдоподобной. Потом, по мере нашей беседы, история постепенно превращалась в быль ощущением, от которого много лет после этой встречи я не могу отделаться. Она рассказала: - Я была окружена в детстве чистой любовью отца и какой-то колдовской привязанностью к матери. Я жила во всеобщей любви, как рыба в океане. Счастливая любовь и замужество только продолжили ощущение счастья. Любовь ко всему так и искрилась из меня. Но счастье мне, видимо, было противопоказано. Я не угодила своим спокойным нравом свекрови. Она стала ненавидеть даже своего сына за то, что он женился на мне. ГИБЕЛЬ И вот однажды муж Нади погибает у нее на глазах случайно и страшно: вдруг покачнулся на краю платформы и упал под проходящий поезд. Выясняю – никакими головокружениями он никогда не отличался, вообще ничем не болел. Я запрашиваю причину и получаю ответ. Спрашиваю Надю: – Что непосредственно предшествовало его гибели? Она отвечает: – В последнее время он стал сам не свой, только и думал о своей матери. Мать-псикиллер – это встречается нечасто. ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛЯ Страдание и боль Надежды заполнили все. Они перемешались с любовью к умершему мужу, они стали самым дорогим в ее жизни. Я сказал ей, что она излучала страдание и лелеяла боль души и сердца. Это состояние стало для нее наркотиком. Дочке в то время было шесть лет, и она купалась в этом пространстве любви и страданий. И это поле стало псикиллером ее и дочки. Оно и притягивало к себе, и убивало. Люди тянулись к ней, потому что они получали от нее любовь, а оставляли свое страдание. Ей пришлось работать с больными людьми, убогими, инвалидами. В ней поселилась святость деяния. Она разделила с ними их боль и их страдание. Убирая за ними нечистоты, она не чувствовала брезгливости, но брезгливость доставала ее в нормальной жизни, за забором больницы. ПСИУБИЙЦА Ее заставляли страдать те, кто шел к ней со своим горем и со своей болью. А таких было и есть много. И она впитывала в себя их боль. Даже те, кто не болел и не страдал, выдумывали страдание, чтобы побыть около нее, и этим они стали помогать ее внутреннему Убийце. Она стала питаться страданиями. Тело просило своей, телесной, любви, но она сознательно заглушала этот голос. И когда она долго не получала страданий, ее Убийца доставлял ей наслаждение болью, переводя страстные желания тела в головную боль, разрывающую ее на части, особенно в ночное время. Ее воля оказалась бессильной сопротивляться. Спасала непосредственность и раскованность, потому что со всеми она вела себя, как с больными. Она сама придумывала им их страдания, а Убийца дополнял их преступными мыслями, которые, якобы, заполнили головы ее знакомых. Ее сознание отмечало эти негативные мысли и постепенно она стала считать себя плохой, очень плохой, испорченной. Убийца издевался над ее совестью. Он заставлял ее внутреннего Святого отступать под натиском страшных обвинений.  Святой уходил в отшельничество, Бог молчал, но все-таки охранял ее. ДОЧЬ Ее Убийца взял власть над нею и захотел властвовать и над ее дочерью. Однако дочь не подчинилась ему, она противопоставила страданиям любовь к человеку, к мужчине, в котором она искала своего отца и любовь к отцу. Но она тоже обманулась. От одного мужчины она пошла к другому, потом - к третьему. Этим она сохранила себя, передавая таким образом любовь живого к живому. ДИАЛОГ – Ты хотела, чтобы дочь стала самостоятельной? – Я не думала об этом. – Значит, ты не захотела понять, что дочь - это другой человек, не ты. Ты ощущала ее плодом в себе всю жизнь и сохранила пуповину до сих пор, потому что она – это часть мужа. – Я не знала. И потом, она стала проклинать меня! – Потому что ты позволяла своему псикиллеру делать все с дочкой - его желания в этом были твоими желаниями. Но дочь восставала против него и против тебя. То же самое ты несла и всем мужчинам. – Во мне возникла брезгливость к ним. – Поэтому дочь не принимает твоего отношения. – Но люди слабы! – кричит она. На это я заявляю:  – Это говорит в тебе твой Убийца, а не ты. Он выискивает слабости человека, которого ты встречаешь, низводит их до подлостей, умело атакует тебя, внушая это. И уже твоя агрессия делает встреченного тобою человека беспомощным перед тобой или тоже агрессивным. Тебе становится жалко его, отчего твое страдание и твоя боль усиливаются - так Убийца бросает тебе кость наслаждения. Ты же бросаешься к человеку, как к больному, и пытаешься ему внушить мнимую болезнь. СИЛЫ Она выслушала меня и не смутилась. Она знала о том, что я ей говорю. Лишь спросила: – Найду ли я в себе силы, чтобы сразиться со своим Убийцей? Что я мог ей ответить? Что силы – это наша вера, отыскать которую чаще всего невозможно, если не веришь в Бога? Что проблема, как лишить жала Убийцу, не у нее одной? Но она не стала ждать моего ответа. Она опередила меня: – Теперь моя дочь вышла замуж. И они вместе с мужем выгоняют меня из дому. БЕССОНИЦА Опять настала ночь, и на этот раз она, несмотря на идеальные гостиничные условия, началась с моей бессонницы. Но может быть, это и не была настоящая бессонница, скорее на меня нашло сумеречное состояние, полубодрствование, когда в сознании смешиваются сразу три потока информации – подсознательный, характерный для самого сна, поток о прошлых коллизиях жизни и поток о будущем. И пока решение не принято или пока не блеснет луч надежды, человек повисает в таком состоянии полубреда на столько ночей, сколько необходимо ему, чтобы сказать себе: “Вот теперь я знаю точно, что буду делать!” и включает в себе своего царя – волю. Выбор сделан, и он спокойно засыпает сном праведника. Душа больше не болит за возможную ошибку. Все ошибки – в прошлом. Так и я. Понимая, что со мною происходит, я лежал спокойно, отдавшись на волю своим потокам сознания. ПЛАН Прежде всего мне необходимо было сделать так, чтобы Владимир Иванович перестал оказывать свое силовое, гипнотическое воздействие на людей. Далее, нужно будет по возможности озадачить его проблемами личного свойства, чтобы попытаться вообще отвлечь от идиотской затеи. Хотя, – признался я себе, – в это слабо верится. Маньяки и параноики не останавливаются ни перед чем. Даже перед своей смертью. Но главное, мне необходимо дискредитировать его в глазах других, тех, кто возлагает на него особые надежды. Как это сделать? Эти три задачи были для нормального человека совершенно невыполнимы. Особенно первая. И все же…  Для выполнения задуманного я должен был нащупать два центра в его организме: область мозга, которая, собственно, и являлась причиной его безудержного гипнотического дара, и самое чувствительное место в организме. О дискредитации требовалось подумать отдельно. ИНАКОМЫСЛЯЩИЙ Сколько помню, всегда отличался от других нормальных и ненормальных. Страдал излишним романтизмом и оптимизмом, хотелось хоть что-нибудь сделать для человечества. Мне иногда кажется, что это происходило от того, что я мог в школе любую задачу решить в уме и притом очень быстро, и потому впоследствии переоценил свои силы и возможности. Я стал ученым, открыл в себе необычные силы, но рамки официальных структур замораживали. ЭКСТРАСЕНСЫ Когда же вдруг появились кооперативы, и можно было зарабатывать много, я решил, что настала пора подвести научную базу под парапсихологию. А для этого организовал отделение АНТа в своем родном городе, нанял человек сорок докторов, академиков и экстрасенсов у себя под боком, а также в Питере и Москве, платил им регулярно двойную и тройную зарплату и ждал, что они вот-вот разродятся выдающимися решениями и идеями, которые, конечно же, перевернут весь мир. Зачем они мне были нужны? Трудно сказать. Правда, я возомнил из себя чуть ли не их спасителя и учил тех же экстрасенсов не бояться. Да, да, не бояться. Потому что в то время это был, может быть, самый запуганный народ. А тут, пожалуйста, официальная структура, которая и берет на себя ответственность за происходящее и запретное. Конечно, если говорить откровенно, то эту ответственность брала не организация, а я сам на себя. Это я сейчас могу издеваться над собой, а тогда я еще слабо представлял, что для человека мир может быть перевернут простым беспределом, смертью или же тем самым Духом, о котором в последнее время стыдливо предпочитаем помалкивать. В результате я, конечно же, убухал в ученых и экстрасенсов уйму денег, которые, правда, по большей части сам же и зарабатывал, разъезжая по птицефабрикам и заключая с ними договора на поставку и монтаж уникальной электроники, позволяющей повысить и яйценоскость кур, и рост бройлеров. Слава Богу, я все-таки понял, что традиционная экстрасенсорика есть тупиковый путь развития науки, если только она не одумается и не начнет рассматривать явления в их целостности, отдавая пальму первенства в процессах жизни той самой Духовности. Однако, прежде чем я порвал с этой армией дармоедов, на меня уже были настрочены доносы. И кем вы думаете! - врачами. ПРАВО ЛОМАТЬ Нашего чиновника - от медицины или от другой деятельности - хлебом не корми, но дай только приобщиться к столпам, ответственным за наведение порядка. Закон природы гласит: расширяй свое влияние, иначе будешь бит. И бывший советский человек просто не может жить без того, чтобы не присвоить себе не только то, что плохо ли, хорошо ли лежит, но и право владеть личностью другого человека, право ломать ее силой, не испрашивая на это ничьего разрешения, не принимая во внимание запреты на это любого Духовного Учения. Так мы были в течение семидесяти лет воспитаны. А это, – сосчитайте! – более трех поколений! О каком Духовном Учении можно говорить, если само слово духовность исказили до неузнаваемости в его понимании! И даже вымарали из словарей! ЗАПРЕТНАЯ ОБЛАСТЬ Сейчас даже смешно говорить, что нам запрещалось! Молодежь уже никогда не поймет нас, нашей ограниченности и нашего страха перед КГБ и прочими дикими порождениями человечества. Я организовал знаменитый когда-то клуб любителей бега “Марафон”, куда принимались все, здоровые и инвалиды, любители и марафонцы. И вот этот-то клуб и стал костью в горле у тех, кому мы составили конкуренцию. Советский человек, и бывший им тоже, под словом конкуренция всегда подразумевает самую черную зависть с проклятьями в адрес конкурента - такой истине меня обучили потом, а тогда-то я был невообразимым оптимистом, желал людям исключительно добра и не подозревал, что, оказывается, и дело помощи другому, даже тяжелобольному, может оказаться предметом торга или дикой конкуренции. Я вторгся в запретную область. А значит, должен был получить по рогам, если исходить из советских неписаных законов. Тогда еще у меня не было медицинского образования и о получении его я не помышлял. Следовательно, я был чужаком, замахнувшимся на святое святых. Правда, я много лет изучал человеческий организм по-своему, как ученый-кибернетик. Человек, по мысли врача, не принадлежит себе. Управляют им начальники, лечат его врачи, читает он то, что дают, слушает то, что говорят из ящика. А если он сам начнет лечиться, управляться, изобретать, действовать, то что будет? Для стоящего у власти даже подумать страшно. ДОНОСЫ Первые доносы на меня были пущены моими “сторонниками” - врачами областного врачебно-физкультурного диспансера - в ответ на интервью, данное мною корреспонденту областной газеты Магаеву В. еще в 1984 году. В нем я развивал точку зрения на альтернативный подход в излечении заболеваний с помощью физических тренировок низкой интенсивности, но большого объема. В доносах обосновывалась другая - “медицински научная”- точка зрения, согласно которой я призывал и заставлял тех, кто приходил ко мне в клуб, много заниматься, что само по себе якобы и вело к быстрой смерти. То есть я занимался опасными для благополучия общества делами и было бы лучше, если бы меня уже тогда изолировали от него. АБСУРД Поражала смелость абсурда уважаемых докторов: жрать водку и умирать от нее можно, а бегать два часа подряд нельзя - это опасно для жизни. Однако я не внял рассудку этих людей и продолжал давать интервью, организовывать марафонские клубы и пробеги. Одним словом, я мыслил инако. А что делали с такими в то прекрасное время? Доносительский зуд врачей-физкультурников заставлял их сеять плоды их же дикого воображения эпохи тридцать седьмого года во все областные газеты, в горздрав и облздравотдел, в спорткомитет, в обком КПСС. Они утихомирились лишь тогда, когда в ответ на мою критическую статью в газете “Советский спорт” приехала комиссия министерства здравоохранения. Это я так думал – утихомирились. Оказалось, что они лишь на время затаились. КОМИССИЯ Комиссия объяснила зарвавшимся нашим областным лекарям-блюстителям с воображаемыми погонами под белыми халатами, что в моих действиях нет состава преступления. Хотя, конечно, наши врачи и покричали, кидая в меня камни, и попытались перетянуть на свою сторону комиссию, но, в конце концов, и в их стане нашлись предатели общего дела. Та самая врач, которая больше всех доказывала, что мои принципы являются для советского человека смертельно неприемлемыми, вдруг в процессе обсуждения изменила свою точку зрения на противоположную и присоединилась ко мне. Она каялась передо мною и просила прощения. Я простил ее. ПЛОДЫ ИДИОТИЗМА И все же первые доносы имели исключительно положительный для доносчиков результат. Они добились своего и сохранили монополию на право решать: кому, как и сколько тренироваться. Сколько жить на этом свете тем, кто к ним обращается или нет – безразлично. Корреспондент областной газеты Магаев В. решением обкома КПСС был уволен, клуб “Марафон” решением городского спорткомитета закрыт, энтузиазм немногих погашен, к бывшим больным вернулись их болезни, а ко мне было привлечено пристальное внимание некоторых местных компетентных органов, которые понятия не имели, что органы повыше - в столице - иногда прислушивались к моему мнению. ОШИБКИ Этой ночью опять мое прошлое проходило передо мной, заставляя еще раз переживать многое из того, что другие считали моими ошибками. Я же относился к сделанному как к необходимым шагам поиска смысла, без которых он бы и не дался мне никогда, несмотря на все мои мечты и способности. ДИАГНОЗ Той же ночью я поставил окончательный диагноз Владимиру Ивановичу. Когда я закончил свои невидимые исследования его организма, то был удивлен тем, что его головной мозг содержал не одну опухоль, как я ожидал, а две. Обе они находились в возбужденном состоянии функциональной деятельности. Одна из них была расположена над теменной частью, другая – в левой лобной. ОПУХОЛЬ Опухоли в нашем организме, особенно опухоли мозга, играют иногда совершенно различные до полной противоположности роли. Одни из них вызывают боль, и если на них чем-нибудь подействовать, хотя бы психологическим давлением, то они растут, делая организм бессильным. Другие же, наоборот, придают человеку необычную силу, так, как это наблюдалось у многих выдающихся экстрасенсов – у Кулагиной, у бабы Ванги, у Розы Кулешовой и у других. Они являются причиной того, что некоторые люди могут передвигать, изгибать и плавить даже металлические предметы, подвешивать их в воздухе, как это делают Ермолаев и Шевчик. По большому счету я считаю, что одной из основных функций опухолей является то, что они есть промежуточное средство природы, предназначенное для эволюции человека. Неважно, где опухоль расположена – в мозге или в другой части тела. Опухоль – это голос новой структуры, пока еще не оформившейся и не застабилизирующейся. И потому чаще встречается случай, когда она убивает. Устойчивость энергетической матрицы, регулирующей сознание, в организме Владимира Ивановича, как и ожидалось, периодически нарушалась из-за активизации лобной опухоли. Его паранойя была вызвана именно этим обстоятельством. ЛИДЕР Самая чувствительная точка в теле Владимира Ивановича находилась, как и у большинства людей, в районе нижней трети сердца. Там же, в непосредственной близости от нее, почти посередине сердечной мышцы, у людей расположена и так называемая клетка-лидер всего организма. Именно она определяет потом способность любить людей. И именно через нее задается из космоса генетическая программа нашему организму во время роста плода. Сначала формируется сердце, потом оно дает росток, на конце которого начинает расти мозг. А затем уже – все остальные органы. Функция клетки-лидера была у Владимира Ивановича почти не видна – лобная опухоль взяла на себя роль задающего биологического генератора, подавив своими сигналами сигналы клетки-лидера. АНГЕЛ Мне было ясно, что предстояло делать, над чем и как трудиться. Вопрос мог мучить только один: хватит ли у меня сил? Уже засыпая, я был спрошен Ангелом-Хранителем: – Ты подумал о последствиях для себя? – Что ты имеешь в виду? – уточнил я. – Ты можешь совсем лишиться своей силы и своего дара. – Ну и пусть! Я же не собираюсь его убивать. Я проведу лишь корректировку, чтобы восстановить лидерство сердца и помочь организму справиться с опухолями. В ответ было только молчание. А молчание, как известно, знак согласия.     Глава 17 КУБАНЬ Следующий день выдался опять жарким. Решение Монголова провести его на реке мне понравилось. Близился момент нашего отъезда, точнее отлета, но не побывать на пляже было бы сверхнахальством. Работа она тем и отличается от всех видов деятельности, как сказал Паркинсон, что она забирает все время, которое ей предназначено и все остальное тоже. Монголов позвонил по телефону и пригласил с нами тех самых приятных и молодых девушек, которых он вызвался проводить в первый    вечер, когда мы собирались в доме Веры Дмитриевны. Я же, как и обещал ему, зашел к ней домой и попросил составить компанию, а заодно и попросить, чтобы она помогла мне разобраться в одном нашем общем и деликатном вопросе. Она согласилась. Мы спустились тропинкой по откосу, идущей через сад Веры Дмитриевны, прошли калитку и оказались у воды. Здесь нас ждали девушки и Монголов, который держал в руке довольно вместительную корзину с едой. ПЕРЕНАПРЯЖЕНИЕ Лесопарковая зона на берегу Кубани встретила нас еще не зноем, но и не прохладой. Люди, которые попадались нам навстречу, вот уже который день вызывали у меня одни и те же эмоции. По этому поводу я заметил: – Друзья, посмотрите на людей! Видите, как у них напряжена сердечная мышца? Это от температуры. Почти постоянно жара за тридцать. Организм перегревается, а сердце перенапрягается. Все согласились со мной, а Вера Дмитриевна добавила: – Поэтому в наших широтах долгожителем становится только тот, кто живет или в горах, или кто хорошо переносит жару. А это, конечно, прежде всего люди не тучные. – Монголов сделал испуганное лицо: – А мы к ним не относимся? Все засмеялись. УЧЕНИЦА Пока мы шли до места, которое выбирали наши спутницы, одна из них, Катя, самая молодая, спросила меня: – Григорий Андреевич, а вы берете учеников? – Нет, Катюша, не беру, – ответил я. – А почему? – заинтересовались и остальные. – Потому что в наше время это невозможно – быть учеником. Первое, что обязан делать ученик, – это доверять Учителю. – А вы считаете, – удивилась Катя, – что современный ученик не доверяет Учителю? – Сейчас слишком много соблазнов для изменения веры. Наука может так увлечь, что человек начнет верить только ей. Одна экстрасенсорика скольких простаков довела до сумасшедшего дома. Или возьмите магию. Сейчас перемешалось все: и черная, и белая, и серая. Однако всюду осталось главное – глубина проникновения в учение. УЧЕНИЕ – А какое учение вы проповедуете? – задала вопрос Вера Дмитриевна. – Мое учение начинается с определения границ личности. Если человек не понимает, где он должен остановиться, то он автоматически захватывает своей личностью и другие. А это ведет к нарушению Духовной Этики – человек считает вправе лезть туда, куда ему путь заказан. – Куда? – в один голос спросили девушки. – В душу другого, в его жизнь. Он сознательно позволяет себе дикие с точки зрения Высшей Этики вещи. Я уж и не говорю о физическом убийстве. Гипноз, внушение, управление или модификация личности, организация привязок и якорей. Это опасно для общества. – И что же тут опасного для общества? – спросила Катя. – Опасно тем, что это все повышает степень агрессии каждого в ответ на такое внедрение в его личность и душу. Агрессия общества увеличивается. Вера Дмитриевна улыбнулась: – А мне кажется все очень просто. Раньше этого не наблюдалось, а сейчас – на каждом шагу: ученик предает Учителя. Думаю, что в этом и состоит основная причина, почему наш уважаемый Григорий Андреевич не берет учеников, – она повернулась ко мне. – Так или не так, Григорий Андреевич? Я развел руками: – Своим ясновидением вы сразили меня, Вера Дмитриевна. ГЛУПОСТЬ Я нисколько не преувеличил, когда сказал, что Вера Дмитриевна сразила меня своей фразой об учениках. Действительно, был у меня в жизни случай, после которого я зарекся работать с учениками и брать за них на себя ответственность перед Богом. Ни одни человек не может до конца такую ответственность сохранить, потому что он не властен ни над кем. Он не Бог, он может только совершенствоваться и не более. Богом он не станет никогда. Глупо брать на себя за ученика груз ответственности, как бы дорог он тебе ни был. ДО ПОТЕРИ ПУЛЬСА Как только мы выбрали место и разделись, я полез в воду. Решил плавать до тех пор, пока устану так, что все мои сомнения лягут на дно. С психизмом я давно уже сражался просто – физическими упражнениями до состояния, которое называлось у меня потерей пульса. Час, который я провел в воде в одиночестве, отплыв от всех остальных, заставил меня потом ускорить основные события, ради которых я и приехал сюда, в этот далекий от Москвы южный город. Но пока я плавал еще неуставший, я не мог отключиться от воспоминаний прошлого и от подступающей к сердцу тревоги, идущей из моего родного города, в котором в это время развивались, по всей видимости, события для меня совсем нежелательные. ПЕТЛЯ Лет за шесть до описываемых мною событий пришел ко мне в клуб, где я и моя жена вели занятия с больными, просто энтузиастами, даже с грудными детьми и их мамами, молодой человек по фамилии Яковлев. Звали его Володя. Слух о том, что мы помогаем при разного рода проблемах в здоровье, шел-шел по нашему городу и дошел до него. Он отловил меня и, прижав в углу, стал жаловаться на жизнь. По его словам все его отовсюду выгнали, а если кто и не успел, то наверняка готовится выгнать. Так, он был секретарем комсомольской организации всего завода, очень крупного и засекреченного. За какую-то провинность, я не понял за какую, его погнали и из секретарей, и из бюро, и даже чуть было не из комсомола вообще. Мне такие подробности запоминать не хочется и я не обращаю, как правило, на них внимания. Но тут… После этого его погнали и из программистов. А далее стоял уже вопрос о том, чтобы выгнать его и с завода. Как нужно было проштрафиться, чтобы впасть в такую немилость?!. И вдруг у него непонятно от чего умирает двадцатипятилетняя жена, оставляя ему на руках маленького сына. Это, видимо, и затормозило на какое-то время процесс крушения его карьеры. Похоронив жену, он впал в полную депрессию, перемежающуюся с не менее полной истерией. На этой почве у него совершенно разладились отношения с его родителями, и он решил вешаться. СПАСЕНИЕ Передо мною стояло подобие человека: высохший, дрожащий, мятущийся, с бегающими и провалившимися глазами, светившимися лихорадочным блеском. И я почувствовал, что если даже что-то из его рассказа не соответствует действительности, то все равно его внутреннее состояние таково, что угрозу свою он может осуществить в любую минуту, не задумываясь. Алгоритм процесса повешения, как сказал он, у него уже был разработан. Оставалось только запустить механизм. Что и как я делал с ним, и что говорил при этом, пусть останется покрытым мраком до подходящего случая. Но уже через месяц он стал просто смеяться, а через полгода и поправляться в теле. Потом, через два года я возьму его к себе в отделение АНТа на должность программиста, изобретенную лично для него, чтобы еще через два года он превратился в сытого и довольного всем и, кстати, очень похожего на настоящего откормленного комсомольского работника. При этом он гордо называл себя моим учеником. Со временем это стало звучать для меня издевательством. БОГАДЕЛЬНЯ Результатом своего труда чисто внешне я был доволен. Однако духовный момент жизни как-то ускользнул от него, и получилось из всего этого такое, отчего я потом, сидя в тюрьме, не один раз предавался долгим и издевательским раздумьям уже в отношении себя. Я хорошо понимал, что я, создавая свои организации - отделение АНТа, Инженерный Центр, потом Институт альтернативной медицины - по существу создавал богадельню для убогоньких. И они, как только меня, моих денег в качестве костыля для них  не стало, были готовы на все, чтобы вновь обрести подобную богадельню. Готовы были даже на предательство, если только в отношении их можно вообще говорить о какой-то преданности. Если моя блоха перескочила с меня на тебя - выходит, что она предала меня?… ОТКРЫТИЕ Самым противным в моем состоянии было то, что я никак не мог сейчас существенно повлиять на процессы, идущие в моей родной организации, что, как еще казалось мне тогда, ждала моего приезда в моем родном городе. Уезжая последний раз, я сделал открытие, повергшее меня в шок. И произошло это вечером, когда мы праздновали день рождения Володи Яковлева. Когда он и мой заместитель по Инженерному Центру Боря Петров выпили и захмелели (я в отличие от них не пил и не пью), Володя с далеко идущими намерениями или же по простоте душевной ляпнул мне: - Григорий Андреевич, а мы решили круто изменить курс нашего родного Центра. - Кто “мы”? - спросил я его. - Мы - это те, кто перед вами, – он по-актерски взмахнул руками. - Ну предположим, – сказал я отчужденно, – ты в Центре числишься всего лишь внештатным сотрудником. ШАХМАТИСТ С некоторых пор Яковлев создал для себя кооператив и штатно существовал в нем. - Ну и что? - удивился Виктор. - Я шахматист. Кандидат в мастера. Меня сам Котов поблагодарил в своей книге за анализ его партий. Я такие интриги плету, вам и не снилось. - Я интриги не плету, будет тебе известно, - сказал я еще более сухо. - Что же за интригу ты будешь разыгрывать? - Вы, уважаемый Григорий Андреевич, – наклонился ко мне Володя, – об этом узнаете в свое время. Мимо вас она не пройдет. Могу лишь приоткрыть щелочку. Хотите? - Почему же и нет? – ответил я. – С удовольствием послушаю. - Вот вы, - заплетающимся языком и тыча в меня пальцем, проговорил Яковлев, - зачем вы нужны нашему Центру? - То есть… - удивился я новизне постановки вопроса. - А вот так - зачем? - он уставился на меня своими выпуклыми пьяными глазами. - Мы хотим свободы от вас. А остальное приложится. - Кто “мы”? - спросил я его. - Ты, что ли, да Борис? - А если и мы, то что? – вызывающе выпятил грудь Володя. - Да в общем-то ничего, – сказал я теряя всякий интерес. Моя наивность и тут дала о себе знать. Лишь потом, когда развернулись основные события в Инженерном Центре, я вспоминая этот разговор, по достоинству оценил партию, разыгранную таким известным шахматистом. ЗОТОВА – Я могу быть с вами откровенен, Вера Дмитриевна? – спросил я Зотову после того, как отдышался, а потом и перекусил. Молодежь веселилась в воде, стараясь догнать Монголова.  Мы с Верой Дмитриевной остались одни. – Было бы удивительно, Гриша, – она усмехнулась, – если бы мы с вами, находясь в одной команде, стали бы играть плохую игру, в которой каждый наперед не знает, что собирается делать другой. О чем вы спрашиваете? Конечно, только откровенно! – Мне кажется, Вера Дмитриевна, что ваш центр может в ближайшее время принести людям больше страданий, чем помощи. И мне всю жизнь будет плохо, когда я буду вспоминать о том, что я ничего не смог сделать, чтобы улучшить положение. В недоумении она пожала плечами: – А что можно сделать, Гриша? Ведь всем управляет Владимир Иванович. Я, пристально глядя ей в глаза, спросил: – А если бы кто-то другой стал руководить центром? Вот вы взялись бы? Она замахала на меня руками: – Да полноте, вам. Старухе в семьдесят пять руководить! Это несерьезно. Надо подобрать кого-нибудь помоложе. Но из своих я не вижу никого. Или Владимир Иванович подчинил, или вообще несамостоятельные. А нужен, конечно, человек самостоятельный. ПРЕДЛОЖЕНИЕ В следующий раз я решил сменить направление разговора: – Оставим пока смену руководства. До этого может и не дойти. – Ну как, Вера Дмитриевна, надумали что-либо за это время, пока мы с вами не виделись? – Я готова помочь вам, Гриша. Говорите, что делать? Я спросил у нее: – Вы ведь помогаете Владимиру Ивановичу обрести уверенность и силу, когда он просит вас? Она с готовностью ответила: – Мне приходится иногда часа по три с ним заниматься, чтобы ввести его в ту форму, какую он хочет. – Не могли бы вы, Вера Дмитриевна, – предложил я, – на время, хотя бы на несколько недель выйти из игры, которая ведется с вашей помощью Владимиром Ивановичем? – Могу, конечно. Например, скажусь больной. Я ведь старуха уже. Но для чего? – весело спросила она. Я же серьезно ответил: – Вам скажу. Чтобы ослабить его. Она засмеялась: – Я уже несколько дней жду от вас этого предложения. И готова его принять. Я не утерпел: – Вы как будто замуж выходите. Ждете от меня предложение. – А то! – молодо встряхнула она головой, разметав волосы. И тут же стала серьезной. – Честно говоря, я уже и отчаялась, когда поняла, что делает Владимир Иванович. Думала, что ничего нельзя сделать. Даже разогнать этот центр. Так Владимир Иванович цепко держит всех. Он, конечно, талантливый организатор. Я решил расставить все по свои местам: – Но есть один момент. Это участие в поездках Валентины Васильевны и Тамары. – Вы об этом знаете? – удивилась она. – Они тоже помогают. И не только в поездках. Иногда меня заменяют. – Что вы можете посоветовать, чтобы ни они, ни кто другой не мог бы быть подключен для такого рода работы? – Я подумаю, Гриша, – сказала она, но тут же решилась. – Я возьму это на себя. Участие Валентины Васильевны и Тамары в совместной работе с Владимиром Ивановичем, мне кажется, прекратить несложно. А вот что касается остальных, то тут, я думаю, мы подключим прессу. Я удивился: – Как? – Очень просто, – успокоила меня она. – Мой племянник является главным редактором краевой газеты. Он уже мне говорил, что на Владимира Ивановича у него лежит убойный материал. И то, что он лично вне центра берет очень большие деньги за лечение, и то, что он провернул аферу с дачей, которая была государственной, а теперь стала его частной. И еще что-то, не помню, но тоже связанно с деньгами. Это годится? Я понял, что мой план удастся: – Годится, дорогая вы моя Вера Дмитриевна! БОЛЕЗНЬ После этого Вера Дмитриевна сказалась больной и на работу ходить перестала. Центр сразу залихорадило. Ценность Веры Дмитриевны для молодежи была огромной. Сам Владимир Иванович перестал бывать на приеме больных и в спешном порядке стал искать замену Вере Дмитриевне. Однако вдруг категорически отказались работать с ним и Валентина Васильевна, и Тамара. В последний день нашего пребывания в городе вышла газета со статьей о Владимире Ивановиче. Кругом разговоров было только о нем. Монголов хитро на меня поглядывал и, в конце концов, не утерпел: – Что-то я не понимаю, Григорий, стоило ли нам приезжать сюда? Какой-то прямо обвал. Не колдовал ли ты тут случайно? Тебе не понравилось – и, пожалуйста, полный крах. НОЧИ То, что я не мог сделать днем, я делал ночами. Имея опыт целительской работы в области психирургии, я, насколько мог, приводил в порядок организм Владимира Ивановича. Я заручился молчанием своего Ангела, Высших. По утрам я долго валялся в постели, и даже Монголов мне сделал замечание: – Ты испортился тут, Гриша. Всегда рано вставал, бегал, обливался холодной водой или купался. А теперь я тебя не узнаю. После моих ночных сеансов у меня не оставалось сил, но я, делая беззаботный вид, отвечал: – Положим, холодной водой я обливаюсь. Бегать жарко, сердце поберегу. А рано вставать мне скоро опять придется. Так что ты не прав. ПРОЩАНИЕ Владимир Иванович не приехал нас провожать ни в гостиницу, где хозяева устроили праздничный обед, ни на аэродром. Правда, наконец-то появилась обещанная при нашем приезде прокурорша, которая, наслушавшись сказок своих подруг о нас, разомлела в нашем присутствии и готова была просто съесть с потрохами. Бедная Любочка не отходила от Миши Монголова. Я же держался солидно и лишь в щечку поцеловал при прощании одну Веру Дмитриевну, которая тоже изъявила желание принять участие в наших проводах. Мы все понимали, что прощались мы, скорее всего, навсегда…     Глава 18 ВОЗВРАЩЕНИЕ С тяжелым сердцем возвращался я домой. Что ждало меня в Москве? Что ждет меня дома, где ситуация в моем предприятии грозила выйти из-под контроля из-за моего столь длительного отсутствия. Что ожидало меня в семье? Как там мои маленькие сыновья, жена? Весь полет меня не покидало ощущение неотвратимой беды, которая надвинулась на меня, и от которой, как я понимал, на сегодня не было у меня избавления. ИВАНОВ С этими чувствами после приземления прямо из аэропорта я позвонил генералу Иванову, поздоровался с ним и спросил: – Юрий Алексеевич, когда вам доложить о результатах поездки? – Если что-нибудь из ряда вон выходящее, – ответил он, – то прошу ко мне. А если в пределах нормы, то можно и сейчас по телефону. Ну как? – По телефону, – сказал я. – Значит ничего неожиданного? – поинтересовался он. – Все уложилось в рамки ожидаемого, – был мой ответ. – Он объяснился с вами? – поинтересовался Иванов. – Был разговор, – ответил я, – но я ничего не понял. У него какие-то полушизоидные наклонности. Наверное вам такие, как бальзам на душу? Правда, мне показалось, что он был несколько нездоров. Где-то простудился перед нашим приездом. Да и местная печать его зацепила. Иванов забеспокоился: – Это как понимать? Я с максимальным безразличием в голосе ответил: – Что-то он то ли украл, то ли присвоил. Я не читал сам. Другие говорили. Наверное, завистники постарались. Иванов озадаченно поблагодарил меня: – Ну что ж, спасибо! Можете быть свободны. Если понадобитесь, где мне вас искать? – По домашнему телефону или через Орлова. До свидания. Он не спросил ничего о Монголове. Значит, с ним у него будет особый разговор. НАЧАЛО Как я понял, дебют Яковлева против экстрасенса начал действовать сразу же после его дня рождения. По приезде, как только я появился на пороге своего кабинета, я начал тотальную, как мне казалось, проверку. Подошел к бухгалтеру Булавиной и попросил: - Татьяна Викторовна, будьте добры, доставьте мне в кабинет финансовые документы вот по этим нескольким темам, - и дал ей лист бумаги, на котором я написал названия тем. - А особенно не забудьте документы по договору на запорную арматуру. Она пообещала: - Мне нужно принести их из дома. Я их дома храню: по-моему, там надежнее, чем на работе. Тут у нас и приличной охраны нет. Действительно, охраны у нас особой и не было. Правда, тогда и время было другое, и аппетиты, и страхи. САБОТАЖ Но шли дни, а документов у меня на столе не оказывалось. Я уезжал, приезжал, и в этих моих поездках, видимо, она надеялась, что просьба моя забудется. Но однажды я опять попросил ее принести бумаги из дома, и срочно. Она засуетилась, а на следующий день на работу не вышла. Она позвонила моему секретарю Свете Яковлевой, в ту пору жене Володи Яковлева, и сказала: - У меня заболел ребенок. Но к этому дню уже был решен вопрос о смещении ее с поста главного бухгалтера и о назначении на эту должность Лебедевой Людмилы Александровны. Мое терпение кончилось. Рекомендовал Лебедеву Петров, которому она нравилась и он даже приударял за нею. Сам я ее знал, но не настолько, чтобы оценивать с профессиональной стороны. Я понимал симпатию Петрова к ней, да и он понимал мое недовольство Булавиной. Поэтому я не очень раздумывал над заменой главного бухгалтера. ПАРТИЯ Яковлев разыграл партию по своим законам – по законам шахмат. А в этой игре, как известно, нет ни низости, ни подлости. Таковы правила. Других он просто не знал. Раньше, когда я тащил его из могилы, я не задумывался над этими правилами. Теперь же… Все, что попадается ему в жизни – люди, животные, деньги, события и все остальное – он переводит на язык шахмат и разыгрывает партии, в результате которых ситуации переходят в интриги, деньги – в преимущество, а люди и животные – в материал. Он постоянно считает свое преимущество перед другим, не понимая, что это его обожаемое преимущество всего лишь фикция, потому что он видит в жизни игру на доске, где нет ничего кроме трех десятков деревянных фигур, управляет которыми скрытый над доской разум и дух. Он играл в жизни то, чему был научен в детстве в шахматной школе, не признавая за партнером существа, к которому, по законам человеколюбия, должен был проявить благодарность. ОБВИНЕНИЕ Но, глядя на многих из тех, кто получил в свое время бескорыстную и бесплатную помощь, мне иногда приходят в голову мысли, что эти люди и не хотели, и не хотят жить на этом свете. Особенно те, кто оказался либо на краю гибели, либо вообще за чертой – в могиле. Более того, многие из них потом, через какое-то время, начинают обвинять своего спасителя. Вот только в чем? Если в грехах, то мы все грешны. Если в своем спасении, то… Может быть, они и правы – не стоило их спасать? ФИЗИК Человек, которого я не спасал – это один мой знакомый физик. Он, близкий к кругам первых коммерсантов и первых диссидентов, работал когда-то рядом с Андреем Дмитриевичем Сахаровым и непосредственно перед описываемыми мною событиями принял эпохальное решение – организовать свое коммерческое предприятия для превращения идей в деньги. Но так же, как и Яковлев-шахматист отличался разыгрыванием в жизни партий по правилам шахмат, а не людей, так и этот уважаемый физик стал применять к жизни законы физического мира, то есть мира разрушений и обмана. Ибо физики всего земного шара в один голос дурят нам головы, уверяя нас, что ничего, кроме их мира и нет на белом свете. Начал он с явления простого физического переноса, а поскольку он был еще и членом какого-то проблемного совета в Академии Наук СССР, то и на печати его организации после названия Всесоюзный центр научно-технических проблем еще значилось: АН СССР. Тогда еще СССР существовал. Сокращенно это называлось: ВЦНТП АН СССР. МОШЕННИЧЕСТВО На самом деле Академия Наук не имела к нему никакого отношения, а учредителем выступил какой-то фиктивный футбольный клуб. Упоминание же Академии Наук давало очень многое, потому что на печати стоял государственный герб. А время тогда было еще детское в частной коммерции, и государственным структурам доверяли, естественно, значительно больше, чем частным. Просто не было никакого сравнения. Физика звали Ефрем Юрьевич Воловик, его жену - Таисия Павловна. Она работала вместе с ним в исследовательском физическом институте, страшно была недовольна его отношением к ней как к служанке быта, но податься было некуда и не к кому. Сначала терпела, а потом, когда пошли крупные деньги от коммерции, смирилась и полюбила и физика, и деньги. Совершенно естественно, что сие мошенничество до ума таких, как я, доведено не было – так спокойнее и тем, и другим. ИНЖЕНЕРНЫЙ ЦЕНТР Вот от этой фиктивной организации в нашем городе после выхода из АНТа я и создал филиал под названием Инженерный Центр АН СССР. На печати, естественно, тоже красовался герб Советского Союза. Часть своей прибыли мы перечисляли в пользу центра Воловика за услуги в учредительстве. Все подробности о ВЦНТП я узнал уже после того, как наш Центр развернулся сам, то есть через несколько месяцев, и тут же начал кампанию по отделению нашего Центра от московского и изменению его названия. ОБЪЯСНЕНИЕ Конечно, можно задать вопрос: почему так произошло, что я влез в непонятно какое болото? Объясняется довольно просто. Ефрем Юрьевич и Таисия Павловна целый год до этого интересовались функционированием той организации, которая была мною организована раньше, а именно, моим отделением АНТа. Они приезжали в наш город, беседовали, вникали в тонкости и вошли постепенно в доверие. Так что при организации мною филиала они соизволили не обо всем сказать мне, нарушив этим некий негласный принцип посвящения в свои. Видимо, отношение ко мне у них ушло как раз в те три процента щепок, которые получаются после физических опытов и коими физики всего мира просто пренебрегают за малостью. Когда я понял, что они обманули меня, во мне самым естественным образом выросло в сильнейшей степени недоверие ко всей их деятельности. Что мне оставалось делать, кроме как добиваться полного отделения от московской организации? Ведь в Инженерном Центре к этому времени работало уже несколько десятков человек. КАТАСТРОФА Но сделать этого я не успел, хотя и заручился поддержкой и обещанием того же Воловика. Я был уволен им же из Инженерного Центра. Когда обострилась ситуация в Инженерном Центре, я просил Воловика закрыть Центр. Но что-то его останавливало. И вот почти через три года на мои руки надевают наручники, и та история, которую я похоронил, вдруг воскресает в образе следователя Крысина, а я сам становлюсь подопытным кроликом. Но это уже другая история и я приступаю к ее рассказу в следующей части.     К части 1 Сейчас же недовольному читателю самое время задать мне страшный своей убойной силой вопрос: ну если ты такой могучий экстрасенс или ясновидящий, не знаю, кто еще, то какого же рожна ты не мог хотя бы десятую долю того, что происходило с тобой в своей родной организации, предусмотреть и, соответственно, славировать нужным образом? Что мне ответить? Что время было такое, напрочь криминальное? Что я вообще несерьезный человек? Как-то это все мелко. Лучше выберу я такой ответ: мое отношение к миру и жизни сильно отличалось от того отношения, которое было у моих попутчиков. Мы с ними разошлись не только во взглядах, но и в методах. Я ушел от них, оставив им все, что принес за время существования в Инженерный Центр – единство, деньги, оборудование. Но, видимо, чего-то я все же им не додал. Я ушел без всего, без своей доли в накопленном. Они посчитали, что это так и должно быть. Более того, потом окажется, что они заранее подставили именно меня, совершив по меркам прокуратуры преступление. Что касается остального, то как мне донесла моя разведка, Владимира Ивановича Слипченко, когда затих скандал с его аферами, все-таки вызывали в Москву, проверяли его способности в секретной лаборатории Генштаба или КГБ, но ничего, что бы говорило о том, что он является сверхсильным во влиянии на живое, обнаружено не было. Военные удивись его нормальным реакциям и действиям. А учитывая, что он уже засветился в обмане, заподозрили его в чистом мошенничестве, чтобы прославиться хотя бы так – знакомством с ними. Чтобы, приехав домой и делая вид, что исцеляет больных, эксплуатировать это знакомство. Мол, коммерция… Но с другой стороны, военные тоже знают множество случаев, когда способности, и экстрасенсорные тоже, пропадали у человека в одночасье. Вот так, чего не бывает на белом свете… Никогда я больше не встречался с теми, с кем свела меня судьба в далеком южном городе. Жалко, мало мы с ними общались. Но особенно жалко мне Мишу Монголова, жалко, что он переродился. Неужели же и он чем-то интересовал тех, кто его выпотрошил и выбросил за ненадобностью?                                               Часть 2. КРЕСТ КОНТАКТЕРА     От автора   …Наша жизнь - это срок заключения, Что дала нам судьба-прокурор. От болезни той нету лечения - Это смертный тебе приговор… АБСУРД Через десять месяцев моей изоляции областная прокуратура, которая вела мое дело, признала в обвинительном заключении мое алиби, а суд, лишив меня этого алиби, нарушил закон и вышел за рамки обвинительного заключения, чего делать в нормальной стране не имеет права. Прокурор, присутствующий на судебном процессе как обвинитель, вынес по этому поводу протест, который был отклонен прокурором области. Что же помогло мне выжить? Наверно, то, что обычно зовут ясновидением и контактом с высшими силами. Мы привыкли жить абсурдом, обманом, не умом, а тупостью чиновника, неважно, кто он - таможенник или прокурор, начальник ЖЭКа или судья. Потому что ему так удобно и выгодно. И еще мы - живем надеждой, а значит, и самообманом. Живем, как заговоренные. Пробудь я еще год в зоне и, наверное, от меня остался бы один скелет. Знали благодетели, кого брали, - не жилец я был на этом свете. С самого рождения какие-то приключения - то болел, то умирал, то не ходил¼ А списав на меня преступление, были уверены, что живым я оттуда не выйду. Написать эту книгу потребовало от меня провидение. Правда, сначала я понял томление моего духа как желание разобраться в том, почему же все-таки я был осужден по одной из самых диких статей нашего бывшего Уголовного Кодекса, расстрел по которой был вскоре отменен. Но и срок от восьми до пятнадцати оставался и не сулил ничего хорошего. Знаменитая статья 93 прим: хищение государственного имущества в особо крупных размерах. Статья, по которой судили и расстреливали так называемых хозяйственников, директоров предприятий, на костях которых выживали паразиты в органах, в прокуратуре и судах. Печально известная статья для неугодных, под которую можно было подвести любого. Но со мной дела обстояли по-другому. Тут шла игра в поддавки – любой ценой заставить меня работать на силовые структуры. В качестве кого? Ясновидящего? Псикиллера? С тех пор время круто переложило свой руль на противоположное направление. Абсурд, которым мы продолжаем жить, теперь возвел открытое воровство стоящих у власти в закон. Но сохранился сценарий… МОЯ БЕДА Моя беда состояла в том, что я был хорошо знаком с некоторыми чинами Генерального штаба, разведки и всесильного КГБ в тот период качания государственной власти, когда злоба некоторых рождающихся “новых” ослепляла их в дикой ненависти ко всем, кто мешал им стать над другими. Я - ученый и целитель. У меня была известность благодаря моим способностям к исцелению. Моя вина могла состоять в том, что некоторые военные, гебистские и космические чины прошли через мои руки и поправили свое здоровье. Врач не имеет право отказывать в помощи. И вместо того, чтобы въехать в квартиру в Москве и включить в свой маленький частный Институт альтернативной медицины передаваемую мне клинику, от которой подразделение внешней разведки освобождалось за ненадобностью, за неделю до этого я оказался на нарах. СПАСЕНИЕ Мне открыли Высшие Силы, что моя задача - описать художественно и популярно то, к чему я шел всю свою жизнь в науке - к исцелению человеческих немощей Духом. А поняв, я начал действовать. Не скажу, что в заточении я стал абсолютно спокойным, открыв эту истину, но что во мне и спокойствия, и терпения существенно прибавилось, это так. Я не говорю, что в тюрьмах и колониях находятся только невиновные люди, но я видел и тех, кто или вообще никаким боком не был причастен к преступлению или же был спровоцирован жертвой. Они тоже отбывали свой срок, иногда немалый. И не все из пережитого в заключении вспоминается негативно. Я постарался понять многое, многих людей. Там я получил то, что я не получил бы на свободе: страшная моя история послужила мне как целителю последним кирпичиком в моем подходе к исцелению самых тяжелых и неизлечимых заболеваний, к помощи при кризисах жизни. ВЕРА Меня предали друзья, которых я любил, а система, до которой мне, как и большинству из нас, раньше не было никакого дела, закрутила в своих жерновах. Она пыталась даже в тюрьме использовать меня для своих диких целей. На моей шкуре доказано мне, что выше Бога нет никого, что я есть пылинка или песчинка, которую могут в один миг перемолоть те, что олицетворяют нашу систему. А это - безличное, многорукое, подлое и кровожадное существо, ненавидящее инакомыслие и борющееся с ним. Я стал реалистом даже больше, чем был до этого. Теперь я реалист, укрепленный верой. Доверять порывам и эмоциям перестал, это точно. Я прошу прощения у тех, кто не приемлет стихов, вплетаемых в прозаический текст. Для меня же стихи - это способ передачи того настроения и состояния души, в которых временами жила моя вера там. Понимать это часто является главным в нашей жизни. Я не знаю, как бы я выжил в неволе, если бы не писал стихов.   Приснилось мне: на самолет беру билет. А лагерь где? Его во сне как будто нет. Нет грязи, вшей, нет мата и печальных лиц. Перелистал как будто несколько страниц… А где же ночь? Где ненормальный храп ночной?… Приснилось мне: опять танцуем мы с тобой. Где черный цвет одежд печальных и разлук? Аэропорт… И нет давно душевных мук… Приснилось мне: бегут навстречу фонари И самолет над полосой уже парит. И я - с тобой… И та мелодия-магнит… И крыша дома - там внизу  - меня манит…   МЕЧТА Эта схватка произошла в той части моей жизни, которая заняла несколько лет, разорвавших мою жизнь на множество кровоточащих кусков. Я долго сопротивлялся идущему из глубин сознания голосу, требующему переложить это на бумагу, но однажды понял, что писать об этом все равно придется, и сдался под напором внутреннего потока. Я теперь живу совсем другою жизнью. Тело осталось прежним или, может, немного лишь изменилось. А со дня моего ареста начался другой отсчет, другая жизнь... Сейчас, когда я пишу эти строчки, я один, никого не опекаю, кроме детей и жен, и мне так хорошо… Голова моя болит всего лишь о них, а не о каких-то там Яковлевых, Петровых, Сидоровых… А кто хочет от меня помощи, то он ее получит, и на самом высшем уровне. Но не под молчаливое обещание помочь когда-нибудь в будущем, когда и мне будет плохо (Знаем мы вас! - уже было, ну и что?), а просто за плату, обычную, как у других. Бесплатно я занимаюсь только с детьми и тяжелобольными. Воспитывать паразитов, инфантильных пенсионеров и тайных хищников я зарекся. Себе дороже… По крохам я собираю эти деньги, чтобы издавать свои книги, чтобы не зависеть от прихоти издателя, от стереотипов как цепей, от штампов и шаблонов. Как говорится в восточной притче, кто хочет получить бесплатный плов, пусть выставит хозяина на посмешище. Неблагодарный – это безбожник, – говорят нам Духовные Учения. Как я хотел бы, чтобы забыли ко мне дорогу все те, кто стремился и стремится достичь материального или иного господства. А это – дельцы или бизнесмены, властолюбцы или просто жадные, параноики или маньяки, скрытые убийцы или садисты, которые пытаются меня соблазнить златом, запугать жестокостью или обмануть хитростью. Они не хотят быть людьми, им проще домогаться знания, к которому подключено мое сознание. Пока на этой земле жив будет хотя бы один ясновидец, ему придется нести свой крест. Так же, как и нести свой, предстоит и любому другому человеку… Вот почему я назвал эту часть своего романа “Крест контактера”.     Глава 1   Чтоб довела сума, Я стал глухим. Чтоб не сойти с ума, Пишу стихи¼ ЗАДЕРЖАНИЕ Арест мой произошел не совсем так, как это описывается многими авторами в романах. Группа задержания была на редкость дружелюбно настроена по отношению ко мне. Думаю, они никак не предполагали, что в этом, с их точки зрения, легком деле могут возникнуть какие-то неясности, с которыми я буду несогласен. Это потом для меня все обернется кошмаром, а в тот день с утра... ЗАДЕРЖАНИЕ В тот день я приехал к себе в офис в девять часов утра и как директор Института альтернативной медицины стал выслушивать доклады. И вот он - звонок телефона и вопрос: смогу ли я с ними поговорить? Почему бы нет? – Опять по делу АНТа, что ли? - спрашиваю. –Узнаете, - отвечают весело. – Мне подъехать к вам? – Нет, не надо подъезжать, мы сами сейчас подъедем за вами. Через несколько минут вошли двое, убедились, что я не сбежал и вышли, как они сказали, ждать меня у машины. На улице стоял, конечно, не черный воронок, а обычный “жигуленок”. Вот на нем-то я и въехал в свою новую жизнь… ГОЛОС Мой знакомый разведчик, Олег Иванович, работавший до того в семи странах и знающий семь языков, будучи уже на пенсии, рассказал, как в родной стране он стал инвалидом. Собственно поэтому мы с ним и встретились - он хотел, чтобы я помог ему вернуть память и здоровье. Физически он был очень здоров от природы. Но однажды, когда, уже окончив службу в разведке, работал в охранной фирме ее руководителем, с ним произошло следующее. Он услышал Голос, который предупреждал его о неприятности. Я-то знаю, что если человек нормален и слышит Голос, то неприятность, которая его ожидает, может быть и, как правило, оказывается, не просто неприятностью, а катастрофой. Так вот, Олег Иванович услышал Голос, когда утром пришел на работу и сел за свой рабочий стол. Голос ему сказал, что его подстерегает большая опасность. Как настоящий разведчик Олег Иванович верил в предчувствия и Голоса. Он быстро навел порядок среди документов, отдал мелкие долги, проверил свой пистолет и стал ждать. Так он ждал до конца рабочего дня. Ничего не случилось. Домой он пошел пешком. Только он стал подходить к мосту, который у Белорусского вокзала, как тот же Голос произнес: “Оглянись и достань пистолет!” Олег Иванович почему-то вдруг замешкался, чего раньше с ним никогда не бывало. То ли он решил дождаться повторного сигнала, то ли воспринял это за шутку, но секунд через пять-десять он уже падал без сознания от сильнейшего удара по голове. Пришел в себя через несколько дней. Конечно, он лишился всего, что находилось при нем. Но значительно хуже было то, что с головой его стало твориться что-то невообразимо гнусное: то она отключалась совсем, то наливалась таким свинцом, что он не мог произнести ни слова, и тогда он становился не человеком, а зверем. И это последнее для него было самым страшным. ТАЙНЫ Обратившись ко мне за помощью, тем не менее, он от нее отказался, когда я сказал, что необходимо будет работать с его подсознанием. Видимо что-то из старых разведданных еще осталось в его памяти и он боялся, что начав заниматься со мною, вдруг выдаст какую-нибудь перезревшую государственную тайну. Он, кажется, совсем забыл, что того государства, которому он служил, уже не существовало, а тайны его меня не интересовали по причине моего большого неверия в тайны человека. В моей жизни неоднократно бывало так, что от некоторых тайн некоторых людей ничего не оставалось, потому что кое-что всегда можно считать с человека при большом желании или при большом его психическом напряжении. РАЗВЕДЧИКИ В своей жизни я встречал нескольких бывших мужественных разведчиков, которые, выпив стакан водки, начинали лить слезы и утирать сопли всего лишь потому, что они не понимали, зачем вернулись в нашу страну. Там они были миллионерами, а значит, обладали значительной степенью свободы. У них были дворцы и виллы на берегах знаменитых морей. А здесь они становились владельцами двухкомнатной квартиры, видеомагнитофона и хорошо, если автомобиля. И все они утверждали, что перед принятием этого идиотского решения о возвращении Голос предупреждал их, а они его не послушались. У меня тоже перед арестом случился Голос, который и дал мне понять, что дело обстоит совсем плохо. И дано мне было это знать сразу после телефонного звонка веселого члена группы задержания. СУЕТА Как только я понял, что мне грозит, я выгреб из своих карманов все, оставив лишь паспорт, тем самым решив, что им как раз жертвовать можно, портмоне, где было немного денег и иконку, с которой никогда не расставался. Быстро пересмотрел бумаги. Особо ценные из них и пачку денег из кармана положил в сумку, с которой пришел. Позвонил дочке, чтобы она, как можно быстрее, пришла и взяла сумку. Мысли скакали, как необъезженные лошади. И все-таки, почему я вдруг отчетливо осознал, что ухожу надолго, навсегда, от этого образа жизни? Ведь ничего, по существу, не угрожало мне. Я не нарушал законов, платил налоги, не ввязывался ни в какие темные делишки. Совсем недавно в фирме была проверка налоговыми органами. Никаких нарушений обнаружено не было. Да и фирма солидная: как никак, а Институт альтернативной медицины. Мой собственный, частный, исследовательский. Угроза шла от людей, от тех, что прибыли за мною, и от тех, с кем работал в тот момент или раньше. Вот это я очень хорошо ощутил. БЕСЕДА Мы устроились в одном из кабинетов областного управления внутренних дел, куда меня привезли. Мы - это я и несколько человек в штатском. Тот, которого все называли Юрием Ивановичем Окуневым, представился сам и представил мне других. Он бросил мне через стол пачку документов и спросил: - Что вы можете сказать по поводу возникновения этих бумажек? Так началась наша беседа. Протокола не было. Был дикий напор. Я внимательно осмотрел документы и сказал: - Они мне знакомы. Присутствующие ухмыльнулись: еще бы! Это были документы на сделку, точнее на две сделки: на покупку и перепродажу запорной арматуры. Сделка проводилась в той организации, где я когда-то, три года назад работал директором, - в Инженерном Центре Академии Наук СССР. Собственно я сам и создавал этот Центр на пустом месте, когда вышел из АНТа, и подавляющее большинство договоров по финансированию находил и заключал тоже я, передавая их на исполнение своим подчиненным. Эти договора с организациями, которые были передо мной, тоже подписал я, а вел мой заместитель Борис Сидорович Петров. Сидорыч-кассир: он имел право подписи на всех банковских документах и, значит, пользовался моим полным доверием. - Прошло три года. Я не все помню, - промямлил я. - Мы поможем вспомнить, - сказал по-отечески Юрий Иванович и выхватил из пачки один лист. - Это вот что? Я осмотрел лист. - Ведомость бригады, которая вела работы по сборке арматуры. Суммы, которые получили члены бригады, и их подписи, - сумел через некоторое время расшифровать я. - Правильно, - удовлетворенно сказал Юрий Иванович, - но все дело в том, что никакой работы над арматурой не велось. Что купили, то и продали. Бригада липовая. Я снова взял в руки первоначальные договора. Они черным по белому говорили о том, что мой Центр проводит сборку арматуры. Да, моя подпись на договорах. На ведомости же подписей вообще не было - ни моей, ни Сидорыча, ни бухгалтера. Еще раз: вот договор с поставщиком на поставку Инженерному Центру комплектующих на арматуру. Ага, значит, ее сборка все же велась! - Ну вот, - сказал я, - смотрите: мы получали комплектующие. А ведомость фальшивая, потому что на ней нет ни одной подписи. Юрий Иванович с жалостью посмотрел на меня: - Перед вами документы, из которых прекрасно видно, что никакие комплектующие к вам не шли, а привозились готовые образцы. А ведомость бригады мы изъяли из вашей бухгалтерии. - Простите, - возразил я, - моя бухгалтерия вообще тут ни при чем. В том Инженерном Центре я уже почти два года не работаю. Меня начинало лихорадить. - Так вы не хотите признать факт хищения и подделки документов? - вдруг взъярился ни с того, ни с сего до этого вежливый Юрий Иванович. Вот тут-то я и похолодел. Спасибо невыдержанному Юрию Ивановичу за то, что он таким образом дал мне понять, что каждое мое слово будет на вес золота и свободы. Вот здесь из меня и выскочил мой Двойник и, расположившись чуть в отстранении и выше меня, стал руководить всеми моими действиями. ДВОЙНИК “Опасность слишком велика. Не верь никому и ничему. Подумай, прежде чем что-либо отвечать. Они хотят заманить в ловушку, из которой будет трудно выбраться. Необходимо вспомнить как можно больше. Иначе не выпутаться. Ловушка состоит в том, что на тебя как на директора можно повесить все и они постараются это сделать. Будь начеку”. Я явственно ощутил, как произошло мое раздвоение. Мне говорилось, что эти люди ради карьеры передернут факты так, что я стану виновен. И в то же самое время я ощущал великую помощь, идущую от осознания моей правоты. Это последнее было способно изменить очень много, но не все. Главное, я чувствовал, что смогу доказать свою невиновнось. Вопрос: когда? БЕСЕДА На какое-то время я просто вырубился из нашей своеобразной беседы. - Подожди, пожалуйста, Юрий Иванович! - остановил не в меру разволновавшегося коллегу другой, более спокойный милиционер, Олег Николаевич. - В самом деле, прошло более двух лет. Не так-то просто вспомнить подробности. Пусть человек подумает, соберется с мыслями. - Хорошо, пусть подумает, - согласился Юрий Иванович. Я посидел минут пять, перебирая документы, но ничего не мог вспомнить такого, что пролило бы дополнительный свет на ситуацию. Юрий Иванович положил передо мною чистый лист: - Пишите! - Что писать? - Что вы лично отдавали приказ составить фиктивную бригаду. И что вы лично присвоили деньги за сделку. Я возмутился: - Не было этого! При чем здесь я? - Здесь вопросы задают другие, а вы будете на них отвечать! - отрезал Юрий Иванович. - Я не понимаю: я арестован или нет? Юрий Иванович усмехнулся: - За этим дело не станет. Пока что мы беседуем без протокола. Когда же он появится, будет поздно. Я уже не ощущал под собою земли. Мое сознание было включено только на Двойника. Я сказал: - Странная беседа у нас получается. Экзекуция, а не беседа. Опять усмехнулся старший: - Ты еще не знаешь, что такое настоящая экзекуция. И скомандовал: - Поехали в прокуратуру! Опять меня посадили на заднее сидение “жигуленка”, но теперь уже между двух амбалов, и повезли. ПАМЯТЬ Более двух лет прошло с тех пор, как я ушел из Инженерного Центра, кое-что помню, мелочи какие-то, а в основном совершенно выпало. И этот натиск не дает возможности сосредоточиться, чтобы хотя за что-нибудь зацепиться. Душа сжалась так, что от нее осталась лишь точка. Надо что-то предпринять, но что? Двойник шепчет, что невозможно выкрутиться. Так что же - помирать или признаваться в том, чего не было? А не рано ли? Ну угрожают, ну и что? Я-то при чем? Если напортачила бухгалтер Булавина, то и спрашивать надо с нее, и претензии - к ней, вплоть до ареста. ДВОЙНИК Я спрашиваю его, все еще надеясь на лучшее, и получаю отрицательный ответ. Я спрашиваю опять и опять то же самое. Так давно не приходилось мне бывать в подобной ситуации, что я не знаю, что предпринять. Постепенно начинаю звереть: эта сволочь рядом со мной уже все решила. По какому праву? Только потому, что у него есть милицейский мундир? Тут же включается Двойник и предупреждает держать ухо востро. Он говорит, что возможны провокации и ловушки, что эти люди - охотники и что я для них - дичь. Не хочется верить в подобное, но приходится это иметь в виду. СЛЕДОВАТЕЛЬ В прокуратуре, пока ждали следователя, пригляделся к своим сопровождающим. Юрий Иванович Окунев коренаст, напружинен, лицо его кирпичного цвета, глаза неприятные, расширенные, явно выдающие нездоровую психику. Да откуда ей быть здоровой, если он крови жаждет. Олег Николаевич намного моложе, спокойнее и добрее. Иногда он поглядывает на меня, как будто хочет ободрить. Появляется молодой человек, резкий, спешащий, со взглядом исподлобья. Это и есть следователь, как он представился, по особо важным делам областной прокуратуры Вячеслав Андреевич Крысин. Про себя он еще сказал, что ему двадцать семь лет и что он советник юстиции второго класса. Когда все расселись в небольшой комнатушке, он спросил: - Не удивляет такое внимание к вашей персоне? - Почему же к моей? - вопросом на вопрос ответил я. Он улыбнулся: - Потом поймете. А для начала давайте побеседуем. - Так мы уже беседовали с вашими товарищами, - я киваю на приехавших со мною. - И какой же результат? - обращается Крысин к Окуневу. Тот разводит руками: - Никакого. Все отрицает. - Жаль, - сожалеет Крысин, - а мы-то думали, что вы будете более благоразумны и поможете нам. - Не понимаю, в чем? – удивляюсь я. - Изобличить преступников, добродушно говорит Крысин. - Разве есть преступление? - спрашиваю нарочито непонимающе. - Есть. И не простое. Особо тяжелое. Вот потому-то и ведет это дело областная прокуратура. - И в чем же оно состоит? - Ну что ж, начнем, пожалуй! - сказал Крысин и этими словами началась для меня эпопея допросов, очных ставок, ожидания и судебных заседаний. ДВОЙНИК Потом я много раз обращался к своему Двойнику с вопросом: почему он не предупредил меня заранее и почему он не дал мне возможности так представить дело, чтобы моя невиновнось была доказана в самом начале. Долгое время он отмалчивался, а потом признался, что даже он был бессилен повлиять на события, потому что их исход и их развитие решались не на его уровне. Это признание удивило меня. “И потом, - продолжал Двойник, - что могло дать знание исхода? Только дополнительный стресс. А так ты постепенно готовился, зрел и избежал поэтому катастрофического удара по психике”. Может быть он и прав, но я был готов к крайним изменениям в своей судьбе давно, уже восемь лет. ПРЕДЧУВСТВИЕ Восемь лет тому назад моя жизнь внезапно круто изменилась. Из благополучной и размеренной она превратилась в пытку. Мне было открыто, что если я ее не изменю, то по всем меркам у меня в запасе остается восемь лет. Существует ощущение предопределенности в жизни некоторых моментов, исполнения которых избежать не удастся, как бы человек ни выкручивался. Мое ощущение, идущее из глубины моей души, подсказало мне еще за восемь лет до описываемых событий мою явную или неявную смерть, или же настоящее мое перерождение, несущее такую необыкновенную новизну, что противиться этому грядущему было нельзя. Я даже описал в одном из стихотворений, которое так и называлось “Восемь зим”, за восемь лет до моего ареста эту свою настоящую или ненастоящую смерть. Вот оно, это стихотворение:   У поэтов есть один зарок, Нарушать который бы не сметь: Ты – поэт и, значит, ты – пророк! – Не играй же в собственную смерть!   Замели дороги восемь зим, И вестей о лете что-то нет. Я уже давно сообразил: Мучиться осталось восемь лет.   Сколько пролилось ненужных слез – Равнодушно выносил красу! Сколько я несчастия принес И еще немало принесу!   С чьей-то шеи я сниму хомут, Разожму кулак свой небольшой, Предоставлю волю кой-кому – Что хотите, делайте с душой!   Мягкость девичью почувствуют уста. Незадача – время только не вернуть. И за то, что жизнь разбита и пуста, Проклянете наш совместный путь.   Не хотели, ну а делали – во зло. И, боюсь, друг другу не простим. Нам не просто с вами не везло – С жизнью наш союз несовместим.   Восемь весен раны будут петь, – Раненный смертельно, дикий зверь. Мне бы восемь зим перетерпеть, А потом закрыть легонько дверь.   Начинал я жизнь свою в грязи, Поклонялся призрачным концам. Мучиться осталось восемь зим, А потом уйду я к праотцам.   Я приду к ним, выгнанный за блажь, Голову под ливнем остужу, На весы – греховный свой багаж, На распятье – душу положу.   Мне пред ними лучше промолчать – Мне ведь с ними вечно жить и жить. Было просто мою жизнь зачать, Так же просто будет завершить.   На восьмой зиме прерву полет, На мольбы пожить не отзовусь. Птицу бьют не как-нибудь, а в лет, – На восьмой  –  в полете разорвусь.   Я нарушу связь пустых времен, Будущее с прошлым – разрублю, Симбиоз повенчанных имен, Даже – что без памяти люблю.   У таланта есть один зарок, Нарушать который бы не сметь: Ты – поэт и, значит, ты – пророк! – Не играй же в собственную смерть!   Написано это стихотворение 7 декабря, арестовали меня 24 ноября, почти ровно через восемь лет. И началась моя новая жизнь. ЗАДАЧА Надо ли говорить о том, что домоклов меч грядущего, предсказанного самому себе, висел все эти годы над моей головой, и когда оно случилось, то я даже испытал какое-то, может быть, и ложное, облегчение потому, что пока это была не сама физическая смерть, а скорее всего - внутреннее перерождение. Правда, как оказалось потом, настоящая физическая смерть еще не раз подстерегала меня в тюрьме и в колонии, когда вдруг обвалом стала развиваться моя старая болезнь, от которой даже в условиях свободы умерли все, с кем мне приходилось лежать в больницах раньше. Там же, в условиях несвободы, больных с подобной болезнью просто не бывает. С дистрофией миокарда самое большее там можно прожить месяца три. И к тому времени я уже был уверен, что все случившееся со мною есть не просто очередное негативное событие, - нет, это закономерность, с помощью которой мне подсказано и с помощью которой я буду изменен, чтобы выполнить свою настоящую задачу в этой своей жизни. Иначе просто не умереть… А иногда умереть - ой как хотелось! Вот это наверное и было самое важное.   …Не привыкну к одиночеству. Одиночество - что смерть. Равнодушно как-то хочется Побыстрее умереть.   И держусь не долгом праведным; Не любовь, не дети - щит: Жизнь моя не мной украдена И не мне принадлежит.   Я - без роду и без племени, От огня прошел к огню. Упаду ли на колени я, Низко голову склоню?   Не спасли мне жизнь ни Вы, ни суд В половину иль на треть - Я предательства не вынесу В очи светлые смотреть.   Я уеду в одиночество, Чтобы многое стереть. И исполнится пророчество Тихо-тихо умереть…     Глава 2   От КПЗ до камеры, а далее - колония, от жизни в белокаменной - в тюремное зловоние… ПРИЧИНА Человек так создан, что совершенно не может жить без построения причинно-следственных цепей, которые частенько заковывают его почище наручников и кандалов, - заковывают сознание. Я тоже хотел найти причину приключившегося со мной. Но разве не абсурд, скажите, - видеть причины происходящего в настоящий момент исключительно только в прошлом, если уже давно человечество знает, что из каждого человека наши высшие благодетели готовят нечто для будущего, подгоняют под кому-то нужный стандарт? Причины многих наших болезней лежат не в том, что мы сделали что-то нехорошее в прошлом, а в том, что мы поступаем и поступим не так, как требуется для этого будущего образа. “Зачем я здесь?” - вот вопрос, значительно более важный, чем вопрос: почему я тут? Нас наказывают не за то, что мы поступаем неправильно в отношении прошлого, которое уже не изменишь, а затем, чтобы мы были бдительными в будущем. ГОЛОС Пока я беседовал со своим следователем, неожиданно и не к месту пришло вдруг на ум, что меня могут арестовать всего лишь затем, чтобы я, спокойно сидя в тюрьме, описал нечто такое, что пока не дано никому другому, кроме меня, что успел познать именно я и чему именно я научился. Наверное я знаю что-то такое ценное или сверхценное, и его есть смысл оставить даже после моей смерти. Интересно, это глупость или бред? Кажется, меня уже понесло в отключку. Или все-таки я услышал чей-то голос, который не был похож на голос моего Двойника? Он был дальше, глуше и могущественнее. Уже к этому моменту жизни своим тугодумием я дошел до истины, что написанное, действительно, не вырубишь ни топором, ни секирой, оно останется на века, навсегда, а слово сказанное с помощью звука - воробей, которого не поймаешь. Слово, звук, в отличие от воробья не окольцуешь и через несколько лет не исследуешь. ПРИЧИНА Если поразмыслить, то причин для моего ареста было много. Это и доносы на меня в разные компетентные органы, и АНТ, и мое целительство, и мое инакомыслие, и мое несогласие работать на силовые структуры. Пришел на ум Володя Яковлев с его шахматным талантом, и сердце пронзила стрела тоски. И в то же время какая-то сплошная мистика не отпускала меня. Мешанина в голове путала реальное с нереальным. Я не мог представить себя виновным, а тем более в тюрьме. Это было абсолютно непредставимо, хотя… Отсутствие четкой мысли только подчеркивало мое тупое состояние сознания, когда, как во сне, видишь себя в сходящемся вдали тупике и понимаешь, что из него ни при каких условиях не выбраться. Ах, как я был бы счастлив, если бы наша реальность действительно оказалась одним из снов! Так, как убеждают нас древние восточные философы. ДЕЛО О БРИЛЛИАНТАХ - Давайте побеседуем теперь со мной, - решительно заявил мой следователь. - Скажите, вам знаком некий Иван Владимирович Крикунов? Я знал Крикунова. Многие его знали. - Да, но я не посвящен в подробности его жизни. - Отлично. Как видите, - обратился следователь к своим коллегам, - он все-таки отвечает. И ко мне: -  А чем он занимался, вам известно? - Нет. Я помог ему создать фирму и сразу же отошел от него, – я прикинул в уме промежуток времени. – Это было более трех лет назад. Чем он живет сейчас, не знаю. - Открою секрет, - засмеялся следователь, – он живет бриллиантами. И у нас есть сведения, что вы, именно вы, помогали ему сбывать их. Что вы на это скажете? Я был ошарашен: - Бред сивой кобылы. Крысин продолжал, несколько  изменив тон: - И он с вами никогда не делился своими планами о бриллиантах? Я настаивал на своем: - Я уже сказал - это бред. ТОФИК - Но вы три с половиной года назад держали в руках чужой камешек. И не только держали, но и приобрели его за деньги. Назвать, за какую сумму и у кого? - Ах, вы вот о чем! - вспомнил я. - Три с половиной года назад у меня попросил денег на ремонт своей разбитой машины Тофик Мартиросян. И я ему дал, но под залог бриллианта. - Сколько вы ему дали денег? – вперился глазами в меня Крысин. Я пожал плечами, припоминая: - Уже не помню, три года все же прошло… Я действительно не помнил, сколько взял тогда у меня Тофик. - Назвать цифру? - ухмыльнулся следователь. - Зачем? – Удивился я. – Она что-нибудь меняет? - Как хотите, - согласился со мной следователь. - Мартиросян вернул Вам деньги? Это я помнил точно. - Да, вернул. – И камень вы ему отдали? – Отдал. В БЕГАХ Пока шла эта беседа, Крысин ничего не записывал, остальные же напряженно вслушивались в каждое мое слово. - Да вы спросите лучше у Крикунова, - предложил я. - Спросим, – пообещал мне Крысин. – Вот найдем и спросим. Пока найти его не можем. Сбежал. Скрылся. Испарился. И кто-то очень помог ему. - Поэтому решили помучить меня? - спрашиваю с подтекстом. Следователь ушел от прямого ответа: - Ну зачем так переворачивать? Вы же, в конце концов, не имеете к бриллиантам никакого отношения. Или я все-таки ошибаюсь? - Нет, не ошибаетесь, – ответил я отчужденно. – Не имею я к бриллиантам никакого отношения. И пока не понимаю, зачем вы меня вызвали? АЛМАЗЫ – Отношение вы все-таки имеете, – издевательски откровенно сказал он. – К алмазам. Точнее, к поиску алмазов. Или запамятовали? А вы напрягите свою память! Она у вас и не такая уж дырявая. Целый поток мыслей ударил в голову. То, над чем тайно трудились мы с Монголовым и с Пороховяковыми, ему было известно. – Ну как, вспомнили? – пристально глядя мне в лицо, жестко сказал следователь. – Куда вы ездили три с половиной года назад. И кто был ваш попутчик. Монголов? Ну так что? Будем говорить или продолжим игру в прятки? Я не знал, что говорить. Мне всегда представлялось, что наше с Монголовым исследование по месторождениям алмазов вряд ли кому известно. Теперь же выходило, что каким-то образом следствие располагает этой информацией. Крысин словно прочитал мои мысли: – Да не напрягайтесь вы так! Все значительно проще, чем вам кажется. Мы о вас знаем чуть ли не все. Я не выдержал: – И чем же привлечено ваше такое пристальное внимание к моей скромной персоне? Он ухмыльнулся: – Придет время – все узнаете, – он стал жестким. – Преступная деятельность должна быть пресечена! И тут мой следователь разразился философской тирадой. ФИЛОСОФИЯ - Вы зря упорствуете. От того, будете вы говорить или нет, зависит лишь только ваша жизнь. У нас ничего не изменится. Материал на вас имеется и неплохой. Мы пойдем дальше. А вы сгниете в тюрьме. Для вас время остановится. Вы этого хотите? Мы будем ловить таких, как вы, как Крикунов, чтобы таким, как мы, дышалось свободней. Закону должны подчиняться все! Мы - чистильщики общества. И поэтому обязаны найти и обезвредить каждого, кто посягнет нарушить закон. Я не согласился с ним: - Каждого невозможно. Он чуть сбавил обороты: - По крайней мере, мы должны стремиться к этому. - Стремитесь, - сказал я. - Перерыв! - объявил следователь и вся эта милицейская братия дружно задымила. Было открыто окно и холодный ноябрьский воздух наполнил тесную комнату. Я поежился. Холодный воздух не помогал. Все тело горело огнем от напряжения, вызванного допросом. Ах, нет, это не допрос, это пока беседа, – вспомнил я слова Крысина. ДВОЙНИК “Тофик Мартиросян связан с Крикуновым в торговле бриллиантами и дал уже показания. Он указал на тебя, как на предполагаемого соучастника. Но указал не сам, а по просьбе того же следователя. Тофику необходимо отвести подозрение от себя. Будь осторожен и пойми, что отсутствие Крикунова Охотники могут использовать против тебя. Они могут изобрести любые фантазии, которые никто не опровергнет. И ты тоже. Но ты не замешан в бриллиантовом деле. Это всего лишь прелюдия.” ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ Под утро следующего дня, когда я находился между сном и жизнью, вдруг увиделось мне целое кино. Я как будто перевоплотился в своего следователя, стал им и начал ощущать то, что ощущал он. Вот эта картинка. Двадцатисемилетний, но уже следователь по особо важным делам, Крысин ехал на работу. Он мысленно по привычке растасовывал ожидающие его дела в абстрактные кармашки дневного и вечернего времени. Он прикинул, что из дел может не уместиться в отведенные им рамки и автоматически перейдет на ночь. Получалось терпимо. Он был уже советником юстиции второго класса, занимался уголовными делами в областной прокуратуре, восходил быстро и эффектно. Благо папина фигура незримо всегда присутствовала рядом, а папа у него был не последней величиной в областном управлении внутренних дел. Жизнь его баловала. Правда, приходилось очень много работать, но и многое давалось в руки. У него была жена, маленький сын, автомобиль, очень хорошая дача, прекрасная квартира и перспектива. Он не ночевал сегодня дома, выполняя спецзадание, а сейчас в машине обдумывал сценарий, по которому он перед тем, как лечь спать, должен будет рассказать жене, с каким риском для жизни брали особо опасного преступника, валютчика и перекупщика бриллиантов, мошенника и жулика Григория Кравцова. Его еще мучила мысль, что не все в деле Кравцова ясно, но он знал, что мучиться ему этой мыслью недолго, ровно столько, сколько понадобится времени до встречи с самим Кравцовым. Конечно, Кравцов будет сопротивляться, но от сопротивления ему же будет хуже - Крысин таких любил и давил сладострастно. Несколько дней назад у него был большой разговор о Кравцове с заместителем прокурора области Павленко. СВИДЕТЕЛЬ Крысин разложил на столе бланки для снятия допроса, заполнил их с моих слов, объяснил, что я свидетель и начал допрос. Я не буду приводить полностью иногда просто ублюдочные страницы протокола, это неинтересно и грустно. Остановлюсь лишь на отдельных, самых характерных моментах. Он снова, как и его коллеги несколько часов тому назад, обратил мое внимание на пачку документов, касающихся сделок по запорной арматуре. Только вопросы на этот раз были конкретными, а мои ответы фиксировались под роспись. Допрос в общей сложности длился восемь часов без перерыва, без чая, еды и воды. Утром я не поел, поэтому у меня получился полностью голодный день. Я чувствовал себя пронизанным тем внутренним напряжением, от которого весь организм гудел, как телеграфный столб. Голова готова была разорваться. Но ведь именно на потерю бдительности, как понимал я, и рассчитаны были подобные психические атаки. ПСИХДАВЛЕНИЕ Давление, которое шло от присутствующих на мой мозг, было настолько сильным, что я как профессионал этот факт отметил автоматически. Потом я раздумывал над этим и пришел к мысли, что либо эти люди специально развивают в себе такую способность давления путем концентрации на проблеме и на человеке, либо они в моем случае применяли какой-нибудь прибор с целью моего направленного облучения. На эту мысль меня наталкивал мой опыт общения с исследователями, занимающимися в силовых структурах внедрением и разработкой приборов и методов психического давления на людей. Чужое враждебное пространство вокруг меня выдавливало изнутри волю, пыталось подавить разум, навязывало смертельную усталость. И все это делалось для того, чтобы я согласился со следователем. ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ Я понимал, что любой мой ответ может обострить ситуацию еще больше, но, анализируя задаваемые мне вопросы, очень хотел получить информацию о том, что же еще дополнительно известно моим следователям. А они были действительно очень довольны моими ответами, потому что на многие и многие вопросы я отвечал чересчур просто и односложно: “Не помню. Прошло более двух лет.” Я как свидетель не стоил и гроша. Вся комедия имела смысл тогда и только затем, чтобы возвести вокруг меня стену из моих отказов на вопросы. Спросите любого человека о подробностях его жизни два-три года назад и он вам покажется таким же подозрительным, каким должен был стать я по замыслу Охотников. Не все я понимал, но главное мне было дано моим Двойником в предчувствии беды. Игра на психике и ее законах делали меня полностью уязвимым. Протокол подтвердил это. Класс этого молодого и раннего следователя все же был высоким. ДОПРОС - Все документы, которые мы изъяли из Инженерного Центра, перед вами, - сказал Крысин. - Что вы можете сказать по этому поводу? - Не вижу повода, - был мой ответ. - Хорошо, - сказал он, - поясню. В Инженерном Центре было организовано и проведено хищение государственного имущества на сумму триста тридцать тысяч рублей в ценах на год хищения. Эта сумма тянет на статью девяносто три прим Уголовного Кодекса при сроке наказания от восьми до пятнадцати лет лишения свободы либо на расстрел. По имеющимся у нас данным деньги за фиктивно проведенные работы по сборке запорной арматуры были получены в банке двадцатого июля и двадцать девятого октября бухгалтером Центра Булавиной, отвезены на квартиру Алексея Константиновича Таргарова, где и были присвоены. Вы знали об этом? - Нет, не знал. Я, действительно, не мог подозревать об этом, потому что не вникал в подробности каждого договора, за который нес ответственность кто-нибудь из подчиненных. Крысин официальным тоном спрашивает меня: - Вы это утверждаете категорически? Я отвечаю кратко: - Да. Он показывает мне строку в протоколе: - Распишитесь тут, напротив вашего ответа. Расписываюсь. И думаю: Боже мой! Ведь фактически по каждому договору, а их в Центре проходило одновременно по два десятка, можно было бы проделать тоже самое. А может быть, так и было? Может, я просто не знаю об этом? Может быть, там, в папке следователя, лежат материалы еще на нечто подобное? ТАРГАРОВ Мгновенно, как бы в отдалении от меня, вспомнилась картинка моего ощущения от Таргарова при нашем знакомстве. Помню, что при моей первой встрече с Алексеем я отчетливо почувствовал, как мой Двойник подвергся ощупыванию. Алексей делал это почти профессионально, как это делают разведчики. Двойник подсказал: возможность обмана велика. В любом другом случае, получив от своего Двойника подобную негативную информацию, я бы не стал иметь с ним никакого дела, но тут, когда моя фирма остро нуждалась в средствах, выбирать не приходилось. И я нарушил закон внутреннего контроля: уже зная о возможности обмана с его стороны, пошел не только на контакт, но и на то, чтобы довериться ему с договором. ДОПРОС Допрос тем временем продолжался. - Вы заключали договора на покупку и продажу арматуры? Я попросил уточнить: - Прошу конкретнее. Крысин упорствовал: - Я могу только повторить свой вопрос. Тогда я стал отвечать подробнее: - Были заключены два договора: один на закупку комплектующих, а другой на продажу арматуры. Вот эти договора подписал я. Следователь требовал дальше: - Подписывали ли вы счета, доверенности, договора подряда или какие-нибудь другие документы? Мой ответ на это был вполне уместен: - Не помню. Но судя по тем документам, которые передо мной, – я показал на лежащие между нами на столе бумаги, – не подписывал. Крысин задал чисто формальный вопрос, на который он, конечно же, уже давно знал ответ: - Чья же в таком случае подпись на этих документах? Так же, выполняя свой формальный долг, я ответил: - Моего первого заместителя Бориса Сидоровича Петрова. Он задал, насколько я понял, уже более интересный для следствия вопрос: - Петров имел право подписывать финансовые документы? Я твердо ответил: - Петров имел право подписывать не просто финансовые документы, но и банковские тоже. Любопытство его было безграничным: - Почему вы так сделали? Почему вы передали ему право подписи? Я ответил так, как было на самом деле: - Я ему полностью доверял. Крысин внимательно посмотрел на меня, будто прикидывал в уме, говорить ли о следующем важном моменте или подождать. Наконец, решился: - Мы обратили внимание на то, что Петров подписывал банковские документы даже тогда, когда вы были на месте, а не в командировке. Почему? И на этот вопрос мне было легко ответить: - Своим приказом я поручил ему отвечать за всю банковскую деятельность. - Что это означает? – уточнил он. Я пояснил: - Он открывал счет в банке, вел расчеты с ним и с организациями, контролировал работу бухгалтерии. ПЕТРОВ Ах, Боря, Боря! Неужели же ты меня подставил? Так замечательно начинали. Советовались по малейшему поводу друг с другом, все действия согласовывали. Но это все в начале. А потом… Потом родилось какое-то недоверие, но я вовремя не осознал, что оно чревато опасностью. Все испортили мои вечные командировки: то добыть денег, то поработать с экстрасенсами, то позаниматься с больными… Яковлев! – мелькнула мысль. Он. Этот пьяный разговор, когда Володя стал говорить что-то нечленораздельное о том, что меня хотели бы заменить. Нет, освободиться от меня. И вот… ДОПРОС Крысин задал вопрос не для протокола: - А чем в таком случае занимались вы? Я ответил: - Я обеспечивал финансирование, то есть искал заказчиков, заключал с ними договора. И еще я вел научную работу. Он снова уточнил: - То есть финансирование полностью лежало на вас? Я согласился: - Получается, что так. - Вы были кормильцем сорока человек? – усмехнулся он. - И поильцем тоже, – в тон ему добавил я. Он опять наклонился над протоколом: - А кто выполнял работы по договорам? Я пояснил: - Мы нанимали бригады со стороны, которым платили за работу. - Кто контролировал работу этих бригад? – спросил он и внимательно посмотрел на меня. Я объяснил: - Своими приказами я назначал руководителей работ из числа высококвалифицированных специалистов Центра. Они отвечали за сроки исполнения, за своевременное перечисление денег и за остальное. Он снова вернулся к болевой точке: - Кто конкретно вел работу по запорной арматуре? Я не стал отвечать категорически, хотя помнил, что их вел Петров: - Вам проще посмотреть мои приказы. Они должны сохраниться. Мне кажется, Петров. - Вы уверены? – сказал он и я понял, что он-то как раз и не уверен в этом. Тогда и я подыграл ему: - Точно не помню. Он записал вопрос и ответ, протянул мне ручку и повернул на столе в мою сторону бланк допроса, который он заполнял: - Распишитесь. Расписываюсь. Он снова готовится записывать: - Вы присутствовали на квартире Таргарова, когда туда были привезены деньги из банка двадцатого июля и двадцать девятого октября? МЫШЕЛОВКА Я понимаю, что для него это, может быть, самый главный вопрос всего следствия и внутренне холодею. Интересно, если бы сейчас меня подключили бы к детектору лжи, что бы он показывал? Но отвечаю, насколько могу твердо: - Нет, не присутствовал. У следователей свой язык: - Вы это утверждаете категорически или не помните? А может быть, плохо помните? Я без колебаний жестко говорю: - Я утверждаю категорически, что я там не присутствовал. Но он дает мне еще один шанс самому залезть в мышеловку: - Я прошу Вас хорошенько подумать еще раз над ответом на этот вопрос! Подумали? Что Вы теперь скажете? Я непреклонен: - Не присутствовал. Он равнодушно поворачивает протокол в мою сторону: - Распишитесь. Расписываюсь.     Глава 3   Рецидивисту мерено за то, что - зэк, уродина. Свобода - это временно. Колония - что родина… ТАРГАРОВ Алексей жил уже около пятнадцати лет в Москве, тут же окончил институт, работал в ЖЭУ. Квартира у него была небольшая, ведомственная - от управления. Но цели жизни восходили на небеса. Ему хотелось успеха, богатства и внимания других. Однако он, получив возможность заработать свои комиссионные, почему-то не обратился в самой Москве в фирмы, аналогичные моей, а связался с периферией. Знать, понимал, что делал не совсем законное дело. ДОПРОС Крысин начал ставить мне капкан: - Вы давали указание на получение этих денег из банка? Я пожал плечами, недоумевая: - Зачем? Такие вопросы всегда решались моим заместителем без меня. Следователь желал тонкостей: - То есть вы хотите сказать, что Петров сам принял решение получить эти деньги в банке и присвоить их? Как бы он ловко препарировал трупы! – подумал я. А вслух произнес: - Вопрос непонятен. Видимо он адаптировался к моему интеллекту, чтобы потом можно было бы проще оперировать полученной информацией. Интересно, а как он разговаривает с теми свидетелями или подозреваемыми, кто не улавливает разницы между тем, что сделал, и тем, что хотел сделать или мог? Он отступил, почувствовав, что зарвался: - Другими словами, вы не знали о том, что эти деньги будут получены в банке именно в эти, названные мною, дни? Теперь уже я смотрел на него снисходительно, если только можно быть снисходительным в моем варианте, когда кошка, промахнувшись, готовится к следующему прыжку на мышку, забившуюся в угол, из которого ей никуда не деться: - Нет, не знал. Снова: - Распишитесь. Расписываюсь опять. ДВОЙНИК “Будь осторожен. Ты выводишь себя за пределы всей этой ситуации. Так много отказов настораживает. Лучше промолчи.” Легко сказать – промолчи! ПАУТИНА Крысин в своем репертуаре. Он продолжает строить мне ловушку, надеясь на то, что я потеряю бдительность и залезу в нее: - Может быть, вы все-таки вспомните, что интересовались ходом выполнения этого договора? Я понимаю его намерения, но вдруг вместо того, чтобы ответить отрицательно, говорю неясно: - Не помню, – но тут же уточняю. – Это рядовой для меня договор. Ничего особенного он не содержал, чтобы привлечь мое внимание. И снова он: - Распишитесь. Снова я: - Пожалуйста. Расписываюсь. И снова впрямую вопрос, который для меня звучит, как сигнал к бедствию: - И никаких денег вы не брали? Мне становится тоскливо и бесконечно одиноко, потому что я понимаю, что вытащить из этого засасывающего болота меня никто не сможет. А что оно засасывает меня, я уже не сомневался: - Не понял вопроса. Крысин уточняет детали вопроса, наращивая тем самым давление: - Брали ли вы когда-нибудь на квартире Таргарова какие-нибудь деньги из его рук или из рук любого другого человека? Как ловко все-таки он плетет паутину! Ведь, может быть, я брал у Таргарова один рубль – не хватало мелочи на метро. И он совершенно оправданно рассчитывает на мою совестливость – вдруг я вспомню этот злосчастный рубль и честно скажу об этом. Он, конечно, обрадуется и сразу же запишет с моих слов, что брал деньги из рук Таргарова. А что это всего лишь один рубль, записывать, естественно не станет, чтобы создать иллюзию, что это вовсе не один рубль, а десятки или даже сотни тысяч рублей. Ах, какой не простой следователь! Двадцать семь  лет, а так уметь! Попробуй, отвертись потом! – сам сказал, что брал. - Не помню. По-моему, не брал никогда. ОТКРЫТИЕ Чем лучше этот ответ для меня? “Не помню…” Для него он, все равно, что мое чистосердечное признание в моем участии в дележе денег. Неужели же я не понимаю этого? Понимаю, но совестливость рода человеческого… Как просто можно завести вопросами и ответами человека в лабиринт, выбраться ему из которого поможет умный и наглый следователь. Но выбраться куда? В тюрьму? Этот человек специально задает такие вопросы, ответ нормального человека на которые совершенно нормально будет содержать слова: “не помню”. А если он не помнит, значит, могло быть. А раз могло, и деньги пропали, то, значит, – было. Логика пионера, который отгадывает шараду из журнала. Просто и эффективно. Тут любой запоет признание. Невиновных не будет! Все изначально грешны и, значит, все виноваты! Я никогда не понимал смысла этого первородного греха. И вот теперь мне открылась великая истина: чтобы обвинить, надо иметь основания. Но, чтобы иметь основания, надо долго искать и найти. Но для всех найти грех невозможно. Значит, необходимо создать такую ситуацию, чтобы от рождения человек уже чувствовал свою вину. Это для меня было открытием. ДИКОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА И я задался вопросом: законы существуют для кого: для нормальных или для ненормальных? Ведь человек – не юрист и не хитрец – привык жить в условиях размытого смысла. Ему трудно нести ответственность за то, чего может не быть – за какую-то дурацкую математическую вероятность возможного. И тем не менее он оказывается в ситуации, в которой он это обязан делать – отвечать по закону за то, чего не было, но могло быть. По закону, который на этот счет хитровато помалкивает – мол, вам только разреши уточнить детали, и тогда вообще все обвинение рассыпется. Значит, нужен ли будет кому такой закон? Появятся лишние люди, которым будет уже труднее делать вид, что они являются самыми необходимыми для общества личностями. А вот, предположим, если бы все стали такими хитрецами? Тогда мы бы непременно вымерли в течение одного поколения, пересажав друг друга в тюрьмы. И основным нашим занятием тогда было бы строительство только одних тюрем. ПАУТИНА - Распишитесь. Я начинаю привыкать к этому ритуалу и ловлю себя на этой мысли. Привыкать не надо, а то попадешься на удочку и не заметишь как. Крысин продолжает наращивать свое преимущество: – А сколько раз вы были на квартире Таргарова? Сколько же у него таких вопросов? Какая-то дурная бесконечность, не иначе. Напрягаю память, вспоминаю: - Один раз совершенно точно. Но это был, по-моему, май месяц. Он внимательно смотрит на меня: - Почему вы думаете, что это был май? Он опускает голову и быстро записывает свой вопрос. Я облегченно вздыхаю: - Потому что в руках у кого-то была цветущая черемуха. Черемуха тогда была как раз у Булавиной. Для него это почему-то оказывается важным: - Распишитесь. Расписываюсь. Он вдруг что-то вспоминает и, подмигивая мне, как бы между прочим, спрашивает: – А сколько вы присвоили денег из той суммы, полученной Булавиной в банке? Прямой вопрос и мой прямой и холодный ответ: - Нисколько. С плохо скрываемым превосходством: - Распишитесь. БУЛАВИНА Кто привел ко мне эту тучную женщину, еще молодую, но обрюзгшую, вечно жалующуюся на недостатки в жизни? Кругом для нее существовали одни трудности, которые она героически преодолевала. Вспомнил. Я уважал этого человека и знал его давно. Потом окажется, что это была ее игра, в которой она, обманывая таким образом других, богатела. Я излишне доверился поручителю и принял ее на работу, тоже заглушив подсказку внутри себя о том, что она нечистоплотна. Не слишком ли много случаев, когда я оставался глухим к голосу моего надежного помощника – моего Двойника, моего Ангела-Хранителя? ДОПРОС - Я свидетель или обвиняемый? - спрашиваю я, в очередной раз расписываясь в протоколе. - Пока свидетель, - отвечает следователь. Ну что ж, ответ говорит сам за себя. Он колеблется. Или играет, чтобы запугать меня? - Тогда разрешите задать вопрос! – я по-школьному поднимаю руку. Он, важничая, снисходительно разрешает: - Задавайте. Мне кажется, что сейчас произойдет чудо, все перевернется, словно по мановению волшебной палочки, и мой следователь бросится ко мне с извинениями. Я, плохо скрывая торжество в голосе, спрашиваю: - Как могло получиться, что Булавина сняла со счета в банке деньги, не оформив по закону документы? Но ничего не происходит. Все остается по-прежнему тоскливым и серым. - Этот вопрос я переадресую Вам, - откровенно смеется надо мною Крысин. - Но все-таки, - не успокаиваюсь я, - она может понести какое-нибудь наказание за это? Он как бывалый человек снисходительно соглашается: - Возможно, если суд решит. Халатное отношение к своим обязанностям. В крайнем случае условное наказание. Меня это совершенно не устраивает и я продолжаю: - А если в ходе расследования в отношении Булавиной приоткроется что-либо еще более существенное, что тогда? Он смотрит на меня с жалостью, будто я и в самом деле школьник: - Это вряд ли. Он отвлекается, потому что место в бланке протокола, непосредственно предназначенное для  записи вопросов и ответов, кончилось, а допрос, по всей видимости, еще неизвестно когда подойдет к концу. Я, воспользовавшись вынужденной паузой, усиленно пытаюсь нащупать еще какую-нибудь спасительную для себя ниточку и не нахожу. Пока Крысин искал в своем портфеле чистые листы бумаги, чтобы продолжить протокол, он спросил Окунева, до того сидевшего молча: - Как она себя чувствует? - Нервишки шалят. Костя беспокоится. ДВОЙНИК С каждым разом по мере моего обращения к Двойнику он рос во мне, а я рос вслед за ним. На эти последние фразы, по халатности брошенные вскользь моими “крестниками” во мне возник голос моего Двойника: “Обрати внимание и запомни: Окунев является другом мужа Булавиной - Кости. Постарайся припомнить все, что касается ее работы. Потому что она сделала многое и самое главное в этом деле.” Я тут же переключился на Татьяну Викторовну Булавину. СВИДЕТЕЛЬ Наконец Крысин отыскивает несколько листов бумаги и кладет их перед собой на стол, изготовившись к продолжению допроса. Он поднимает на меня голову, но я опережаю его: – Вячеслав Андреевич, разрешите мне посмотреть документы по моему Центру! Я вижу, что ваш портфель забит ими. Прошло несколько лет, и я многое забыл из того, что тогда было. Он смотрит на меня как на столб, стоящий у него на дороге и изрекает наконец: – У вас еще будет время для этого. Не сейчас. Я напрягаюсь: – Лучший метод прояснения ситуации – это погасить свет. Не так ли?  Он пропускает сказанное мною мимо ушей и спрашивает: - А теперь припомните, пожалуйста, как вы познакомились с Таргаровым? Я хорошо помню, как это произошло, кто нас познакомил и что мы обсуждали после нашего знакомства. Но, давая волю раздражению, говорю другое: - Не помню. В какой-то компании. Крысину не терпится узнать продолжение: - А что было дальше? Я говорю правду: - Насколько припоминаю, он, собственно, и предложил эту сделку с запорной арматурой. Следователю не терпится продолжить эту тему: - Хорошо. Кто ездил на завод-поставщик и кто договаривался с заказчиком? Это я знаю точно: - И то, и другое выполнял Таргаров сам. Крысин задает, по его мнению, вопрос, который повергнет меня в прострацию: - А что же вам оставалось делать? Я отвечаю так, как обстояло бы дело по любому другому договору, если бы он только выполнялся нами: - Нам необходимо было нанять бригаду, которая соберет из комплектующих саму арматуру. Он опять готовил мне ловушку – это я чувствовал: - Где находилась эта бригада? Я опять говорю правду: - Эту бригаду набирал и возглавлял сам Таргаров. - Вы уверены в этом? – он поднимает от протокола на меня глаза и долго смотрит. Я тоже думаю о том, что бы это все значило. Я уже устал и опустошен. - Уверен. - Распишитесь… ТАРГАРОВ Он познакомил меня с каким-то человеком и тот заявил, что готов собирать арматуру, знает, как это делать. По его словам выходило, что есть завод, в котором он арендует площадь и станки и никаких трудностей в выполнении заказа не видит. Ничего необычного в этом не было. Мы иногда пользовались услугами людей, совершенно нам незнакомых, потому что деньги за работу выплачивались после ее окончания и приемки. Риск с нашей стороны, конечно, был – мы доверяли материалы чужому человеку. Но я-то помнил, кто и как меня познакомил с Таргаровым. ЛОВУШКА Крысин порылся в своем портфеле и достал то, что его интересовало – несколько листов бумаги, которые он и протянул мне: - А теперь взгляните на ведомость для выплаты заработной платы этой бригаде. Я еще раз, но более внимательно, просмотрел ведомость, которую уже видел в ходе первой беседы с Окуневым. – Посмотрели? – спросил Крысин. – Что скажете? Удивление мое было натуральным: - Да, для меня открытие - фамилии Таргарова вообще тут нет. Мой следователь по особо важным делам сиял. Его распирало от гордости: - Вы по-прежнему будете настаивать на том, что Таргаров собирался сам возглавить бригаду рабочих по сборке рукавов? Что мне оставалось делать? И я ответил: - Да, настаиваю. - Распишитесь… Я поставил свою подпись на строчке, где красовался мой ответ. Крысин торжествовал и не скрывал этого: – Теперь признаетесь в том, что вы с Таргаровым обо всем заранее договорились? - Не в чем мне признаваться, – не совсем уверенным тоном заявил я, понимая, что преимущество в нашей схватке временно перешло на его сторону. Он смотрел на меня некоторое время, как смотрит, раздумывая, что ей делать, кошка на совершенно изнемогшую от борьбы мышку: - А Булавина показывает, что вы присутствовали на квартире Таргарова и деньги брали. СОН Мне захотелось проснуться, стряхнуть с себя эту чертовщину, увидеть солнышко в окошке и порадоваться жизни. А сон, этот дикий опыт моего погружения в подсознание, как можно скорее забыть. Но я не просыпался, и сон не заканчивался. Он продолжался все в том же виде. Ну вот и попались, Григорий Андреевич! – сказал я себе. – Приплыли. Затащили тебя туда, откуда выход есть только в одну сторону. И это направление тебе указано. Но я сказал зло: - Осталось найти еще одного свидетеля. И вы победили. Он смотрел на меня сочувственно: - У вас есть алиби? Это был новый поворот дела. Конечно, за давностью времени вспомнить что-либо, происходящее именно в эти дни, было почти невозможно. Но все же… - Надо подумать. - Придется подумать, - усмехнулся Крысин, и его внутренняя наглость отразилась на его лице, во все его фигуре и в голосе, - иначе быть вам паровозом. Знаете, что такое паровоз? – спросил он и сам себе ответил. – Нет, пока не знаете. Паровоз на блатном языке означает организатор преступной группы. Он немного помолчал, давая мне возможность получше переварить сказанное им, потом продолжил: – А вы и Таргаров - уже группа. А чтобы вам никто не мешал думать, мы вас изолируем в целях ведения следствия. Я не ослышался. Мой страшный сон принимал черты материального насилия над моим телом, которое теперь хотели отправить в то место, которое, как мне тогда казалось, так страшит каждого. - Почему? - обреченно спросил я. Довольный Крысин наслаждался эффектом, который был произведен им, и сладострастно тянул время: - Чтобы вы не мешали ходу следствия. Чтобы вы не могли повлиять на показания других людей. Какую чушь он несет! – думал я. Как будто вообще не про меня! Будто я не могу повлиять на какие-то там показания! - Плохо вы меня знаете, - начал злиться я. - Повлиять на человека я могу хоть с луны. Меня изолировать бесполезно. САДИСТ Мне вдруг остро захотелось рассказать этому слащавому и невоспитанному ублюдку, какими делами я занимался в своей жизни, и я представил себе, как он будет это слушать. Но в мои глаза бросилась деталь, которая выдавала в нем садиста. Другой на моем месте и не заметил бы ничего, но я понял, что паранойя этого человека делает его невменяемым к доводам, которые приводят другие люди. Ему важно, чтобы этот другой был унижен, раздавлен, избит. ПРОРОЧЕСТВО Но по инерции ощущая внутренний напор, я еще произнес: – Хотите, я вам расскажу, как дальше будут развиваться события? Не таясь от испытываемого им самого низменного плотского наслаждения от унижения другого человека, он презрительно процедил сквозь зубы: - Вы преувеличиваете… Но и меня остановить было не так-то просто: - Хотите, я вам прямо сейчас скажу, что конкретно будет говорить Петров на ближайшем допросе? - не унимался я. Под влиянием моих не совсем обычных слов он постепенно стал приходить в себя. “Глубокое измененное состояние сознания, – констатировал я. – Как же он может работать следователем при такой больной психике? Ведь ему всего-то двадцать семь лет!” Однако, жизнь постоянно подбрасывает нам сюрпризы. - Это невозможно угадать, – проясняясь во взоре, категорически изрек он. Я же заявил безапелляционно: - То, что вы думаете, он не скажет. Можете заказывать ему наручники. - Почему вы так решили? - еще больше приходя в себя, задал он вопрос. - Потому что он боится меня. - А вы что - пахан?– издевательски спросил он. - Нет, – ответил я. – И не буду им, – и добавил. – Лучше спросите у самого Петрова. БУДУЩЕЕ Потом, через несколько месяцев нашего общения, следователь Крысин признается мне, что стал побаиваться моих пророчеств. Я тогда рассмеялся, еще процентов на пять надеясь на освобождение, на то, что он одумается. Надежда умирает первой. Нас обманывают, когда говорят, что она умирает последней. Она не может умереть после тела. А тех, у кого ее совсем нет, я встречал не так уж и редко. Это пустые и безвольные оболочки.     Глава 4   Мой сон уступит первенство веселью, И я вернусь к тому, чем в детстве жил. Понять бы лишь – зачем зловещей тенью Палач, как призрак, надо мной кружил… ФИЛОСОФИЯ ЗЛА Однажды Крысин в следственной комнате СИЗО начнет разговор о добре, которое имеет разные степени. Он скажет: - Можно безумно любить мужа и закормить его деликатесами. И в результате отправить на тот свет от ожирения и болезни сердца, что само по себе встречается не так уж и редко. Поэтому, видимо, и говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Добро убивает, если его слишком много. Оно смертельно, когда его с избытком, - истина, до которой не всякий доходит. Так добро рождает зло. - Уж не поэтому ли вы лично так стараетесь это самое добро преуменьшить на нашей грешной земле? - спрошу его я. - Когда добра мало, - скажет Крысин, - оно стимулирует воскрешение из мертвых. - Уж не хотите ли Вы заняться таким благородным делом - начать оживлять покойников? - съехидничаю я. - Зря смеетесь. Мы говорим не о покойниках, а о живых, - совершенно серьезно ответит он. - О тех, кто преступил черту закона, например. - Малыми дозами добра воспитывали многих из нас, чтобы мы росли закаленными. Это называлось суровыми условиями жизни, - в тон ему скажу я. - От этого прибавилось только дикости. ЗАЩИТА Продолжая так рассуждать, мы дойдем и до зла, которое есть ни что иное как отрицательное добро. Мы докажем друг другу, что зло в большом количестве способно, оказывается, рождать свою противоположность, святость, просто из ничего, если вовремя внушить человеку, что отвечать злом на зло нехорошо. - Мы и не отвечаем, - скажу я. - Вот, например, я и пальцем никого не тронул. Даже вас, хотя имею способность от природы производить опыты над людьми. Однако Крысин не согласится со мной: - Вы постоянно угрожаете своей мистикой. Размахиваете ею, как дубиной. На что я отвечу: - Должны же вы чего-нибудь бояться. В Бога не верите, законы сами устанавливаете, хамите и гноите людей в тюрьмах ради звезд на погонах и приличной жрачки. Мистика для меня - форма защиты. А вы - против? Вы бы хотели, чтобы я был перед вами совсем голеньким, беззащитным? Он скажет: - У вас имеется адвокат. На что я ему произнесу: - У нас вообще многое имеется, да оно не про нас. А мистика хороша тем, что она все перемешивает: не поймешь, где разложенное вами по полочкам зло, которое вы вполне законно проповедуете и делаете, а где - мое беззаконное добро. АРЕСТ - Ну что ж, - произнес наконец следователь, - будем оформлять. Вы арестованы. - А санкция? - тупо спросил я. - Будет и санкция, будет и КПЗ, - по-своему скаламбурил Крысин. - Поедем, а по дороге что-нибудь и придумаем. Пока мы вас задержим на трое суток, потом - на десять, а далее - навсегда. Он захохотал. Но мы были не одни. Весь допрос внимательно слушали и находившиеся в комнате те двое, которые приехали за мной. - Вячеслав Андреевич, - произнес до того молчавший самый молодой милиционер, - может, не надо все же задерживать? Крысин резко повернулся к нему и ласково спросил: - Почему же не надо? А если он, как Крикунов, в бега бросится? Нас за это по головке погладят? Молодой сыщик все же разволновался, попытался спорить, что-то доказывать. Я перестал слушать их разговор, молча и тупо смотрел перед собой. Собрал последние силы, чтобы не заорать благим или настоящим матом и не оскорбить этого Охотника за душами, поборника справедливости. Я попросил позвонить по телефону. Мне разрешили. Я набрал номер и передал дочке, что арестован. Молча сел со своими сопровождающими в машину, молчали и они, видимо, устав от меня и от моего упорства. Ехали темными улицами, и я обратил внимание, что, оказывается, в природе уже началась ночь. Так поздно мы засиделись. Зачем-то заехали в районное отделение милиции. Все мои сопровождающие куда-то исчезли, поручив меня дежурному. БОЖЕНЬКА Через полчаса опять мчались в темноте, выехали за город, долго петляли узкими улочками и наконец остановились перед металлическими воротами. Мотор сразу заглох. Крысин приказал: - Юрий Иванович, сбегай, объясни. Окунев рванулся из машины, исчез, потом появился раздраженный: - Мать твою, ничего не хочет знать! Требует, чтобы все по форме было. Надо постановление оформлять, Вячеслав Андреевич. - Значит, поднимать с постели прокурора, - огорченно сказал Крысин. - Ну что ж, разворачивай. Поехали назад. Опять гонка по пустому и темному городу. Опять все молчали. Я съязвил, не утерпев: - Боженька все видит. Не заладилось ваше дело, мужики. Отпускайте по-хорошему. - А то что? - вскинулся Крысин. - Угрожаете? Я сказал тихо, ни к кому не обращаясь: - Вам угрожать бесполезно. Пьяному море по колено. - Это вы о чем? - более миролюбиво спросил Крысин. Остальные молча слушали наш разговор. - Это я о заболевании таком, – схамил я. – Вседозволенность называется. Царское заболевание. Сродни бешенству. СОМНЕНИЯ - Может, действительно отпустим? - опять завел свою песню самый молодой. - Устал, что ли? - резко повернулся к нему Крысин. - Да не при чем он тут! - горячился молодой сыщик. - Ну, дорогой, куда тебя занесло! - удивился Окунев. - Во-первых, не лезь поперед батьки в пекло. Во-вторых, это твой харч. В-третьих, он уже слишком много знает. Молодой обиделся: - Зачем так, Юрий Иванович? - А затем, - зло ответил тот, - чтобы каждый сверчок знал свой шесток. И не портил общую картину. Крысин разбудил прокурора и все оформил. Они были привычны к подобному. И мы помчались в обратный путь… КПЗ Сокращенно это сооружение называется ИВС – изолятор временного содержания, если говорить ментовским языком. А в простонародье - КПЗ, камеры предварительного заключения. Оба названия не отражают содержания. Чтобы проникнуться духом его обитателей, нужно там побывать не на экскурсии, а на правах законного посетителя. Как в тумане, плохо соображая, я шел за своими “крестниками”, что-то подписывал, что мне подсовывали, выкладывал из карманов мелочи, которые могли мне помешать сидеть, снимал крестик с шеи, чтобы, не дай Бог, Боженька мне ненароком не помог, вытаскивал шнурки из ботинок, на которых, сидя, мог повеситься, и уж, конечно, снимал ремень, которым, думаю, вполне мог бы передушить весь персонал, выпустить всех арестованных и повеситься сам, чтобы не достался ворогам-следокам. У меня отобрали иконку, чтобы не на что было молиться. Но Бог внутри нас – это знают все, кроме уродов. Я поймал себя на мысли, что даже такой мирный человек, как я, готов был разорвать своего Охотника на куски, резать его, давить. Я ужаснулся и внутренне закричал: “Господи, да что же это делается! Что ли, я становлюсь зверем, как и они? Надо успокоиться, насколько только возможно.” КАМЕРА Меня провели по коридором через решетчатые двери, и я вошел в камеру. Лязгнул замок. Два ряда железных коек слева и справа. Никого. Я один. На столе лежал сухарь, как будто специально оставленный для меня. Я попробовал его на зуб. Он мне не понравился. Не потому, что он был плох, нет, просто я не мог ничего сейчас есть. Внутри все дрожало мелкой дрожью. Где-то раздавались крики: “Эй, дай закурить!” И грубый негромкий ответ. Лязг замка, звонка и двери, их металлический голос, который потом будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Об этом ощущении уже в зоне я напишу стихотворение в память Осипа Мандельштама “Воспоминание о будущем дожде”. Но это будет потом. А пока мне нужно было собраться с мыслями, и я, как был в одежде, так и завалился на отвратительно грязную койку, нисколько не содрогнувшись от ее несвежести. Я уже стал привыкать к условиям, которые, как я понял, во многом поддерживались специально на таком мерзком уровне, чтобы человек смог сразу, оказавшись тут, почувствовать себя подонком и начать вести себя соответствующим образом. Здесь каждый должен знать, что жизнь - это подарок, который в любой момент может быть отобран чужим дядей милиционером. ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ ДОЖДЕ Не могу не вплести в канву своих прозаических воспоминаний это уже опубликованное стихотворение, потому что уверен в том, что без него и без некоторых других стихов нельзя до конца ощутить состояние моего ума и моей души, которое было у меня в продолжении нескольких лет. Многие, кто оказываются там, в изоляции, переживают подобное. И потому заранее прошу читателя извинить меня за отступление от жанра. Мне понятно чье-то возможное нежелание переключаться на стихи, но это отступление к ним приближает меня к жизни, как приближало все время моего заточения в неволе точно так же, как приближает к жизни рассвет, восход солнца, пение птиц и ожидание праздника. Этим ожиданием жил я там несколько лет. И праздник наступил. Он пришел, как приходит рассвет… Вот одна из моих любимых песен: “Воспоминание о будущем дожде”:     Памяти О. Мандельштама И опять, и опять мне под трели звонка Снова чудится серая роба зэка. Что оставил я там? Что унес на себе? Что аукнется мне в непокорной судьбе? Что я выплесну в вашу привычную жизнь? Я кричал по ночам: “Продержись! Продержись!” И опять наплывают, цепями гремя, Те тюремные двери, что ждали меня… Я в дожди окунусь - я в них не был сто лет! На вопросы мои мир хохочет в ответ. Ухожу от себя, ухожу, ухожу… Воспаленный мой мозг я в дождях остужу… Мои вещи давно уже служат другим. В прах рассыпалось то, что считал  дорогим… Я в пустующем мире ответы ловил, Отмахнуться от снов уже не было сил. Те знакомые лица, что жались ко мне, По ночам прилетали в немой тишине. Я пытался прогнать их под шорох дождя, Но они, лишь смеясь, донимали меня… В день дождливый мелькнувший вдали силуэт - Для тебя в этом мире меня уже нет. Всё туман и туман… Затянуло дождем, Что лелеял в ночи, что теперь мы не ждем… … Тишина, тишина и опять тишина Разрывала мне грудь и сводила с ума. Этот спекшийся кровью комочек тоски Все стучался, и плакал, и бился в виски - Без причины в груди начинало ломить, Тень желаний еще не успела остыть. … Я по лужам бежал, я искал их везде - Заблудилось как будто бы счастье в дожде. Вместе с ним заблудиться не смог, не успел, Оказался среди зарешеченных тел… … И опять тишина, тишина, тишина… Снова старую песню заводит она… И опять и опять мне под трели звонка Снова чудится серая роба зэка…   ПРЕДАТЕЛЬСТВО Только оказавшись в КПЗ, я дал волю тому потоку мыслей, который из последних сил сдерживал при допросе. Слишком много знает следователь, чтобы думать, что твои друзья ничего о тебе не сказали. Хотя, конечно же, что они могут наговорить такого? Документация должна быть в порядке. Не может быть, чтобы ведомость не была никем подписана. Такого не бывает, потому что это… Я не нашел слов, с чем можно было сравнить ситуацию, когда вместо нормально оформленной ведомости вдруг подсовывают черновик. Но там же подписи членов бригады! Стоп! Подписи поддельны?… Значит, это не ведомость, а то, что за нее выдают. Почерк похож на почерк Булавиной. А Таргаров говорил другое… ДВОЙНИК “Ты не угадал - это настоящая ведомость, это не дубликат, - сказал мне мой двойник, - но это – ловушка для тебя.” “Но для чего?” “Ты им удобен со всех сторон.” “Что ты имеешь в виду?” “Ты не состоишь ни в одной силовой структуре. За тебя никто не вступится. У тебя нет денег откупиться.” “Неужели же мои друзья ничего не смогут сделать?” “С сегодняшнего дня у тебя нет друзей.” “Этого не может быть!” - закричал я молча. “Может. Приготовься к худшему.” “Что же мне делать?” – вопрошал я. “Из тебя делают зверя. И ты готов на крайнюю выходку. Этого ждут, зная твои бунтарские слабости и твое больное сердце. Но ты перехитришь их.” “Как? - закричал я. - Как я их перехитрю, если мне не дают даже посмотреть подробнее документы?” “Ты сможешь это сделать.” В этот раз я понял, что взошел на какую-то другую ступень, оценить которую был пока что еще не в силах, и стал ждать прихода следователя. ОБЕЗЬЯНЫ Мне кажется, что есть лишь одна тяжесть - тяжесть от Бога, ни с чем несравнимая, - это бремя ответственности. Наш долг - это наш жизненный экзамен, который мы выдерживаем или не выдерживаем. Долг перед своими близкими иногда так видоизменяет человека, что тот становится либо сталью, либо зверем, либо дегенератом, пораженным прострацией и фрустрацией, а проще - животным, лишенным воли и человеческого облика. Подобное часто происходит и в условиях нечеловеческого содержания. Конечно, КПЗ – это еще не тюрьма, но уже и не свобода. Потому что тут пахнет насилием, убогостью и миром зла. Те, кто попадает в КПЗ, делятся на несколько категорий: уверенные, надеющиеся на силу тела или денег, реже – на справедливость; равнодушные или, по-другому, бомжующие, которым в тюрьме даже лучше, чем на воле; потерянные, давшие на воле кучу обещаний и повязанные ими, – люди, от которых зависели жизни жены, детей и движение каких-то дел, которые и кормили их семьи. Вот эти последние живут вообще везде, обвешанные, как говорят американцы, обезьянами, - обещаниями, долгом и долгами, совестью и честностью, обязательствами и клятвами, страхами и печалями. Я, наверное, был один из таких. На мне было так много обезьян, что себя под их толстым слоем я практически не ощущал. Я был многим нужен, потому что без меня у них не было денег – зарплаты, нужен был экстрасенсам, потому что без меня у них не было больных, больным – потому что без них моя жизнь приобретала цвет серый и унылый, а у них без меня – пропадала надежда. В начале своего вынужденного заточения я ужаснулся – как там без меня выживут мои больные? А среди них было несколько человек, больных раком, которых я упорно тащил на себе в этот мир из того, куда они перешли уже одной ногой. Были сердечники и астматики, алкоголики и наркоманы, шизофреники и маньяки. Да разве упомнишь всех через столько лет! Как только я первый раз лег на шконку, осознав, что теперь мне до них, как до границы нашей вселенной, так почувствовал ни с чем не сравнимое чувство полета: все мои обезьяны покинули меня. Основное ощущение - это невыразимая тяжесть от этой самой легкости. Не стало ничего. У психологов есть такое понятие - сенсорная депривация - изолированность чувств, разрушение чувствительности с внешним миром. Я знал это ощущение, когда-то неоднократно побывал в нем. И знал одну особенность за собой: я не испытывал, как многие другие, попадающие в подобные ситуации, страха от этой изолированности. Не было парализации мысли. Наоборот, концентрация временами была поразительная. Вспомнив это, начал свой эксперимент, который потом продлился на всю мою жизнь, потому что я нашел прием для максимальной концентрации сознания, не подключая для этого своего Двойника. Я вдруг ощутил себя в ясный зимний день, на много километров вокруг увидел заснеженные и сверкающие под солнцем дали. Ощутил мороз и ветер. Зимний воздух вошел в мои легкие. И в этот момент совершенно неожиданно в памяти всплыли сразу несколько очень важных документов, необходимых для моего оправдания, начисто, казалось бы, исчезнувших из нее за два или три года. Это сильно приободрило меня и я потом стал постоянно концентрировать и расслаблять свою память, то уходя в ясные дали зимы, то погружаясь во мрак и глухоту ночной темноты КПЗ. ПОСЛАННИК На следующий день я ждал прихода следователя и дождался его. Он пришел, как я понял, не для того, чтобы вести допрос. В руках его ничего не было. Но с ним находился еще один молодой человек среднего роста, внимательный и вежливый. Когда охранник привел меня к ним в комнату и оставил нас наедине, Крысин, стоя ко мне лицом, не раздеваясь и не приглашая меня садиться, холодно сказал: – Хочу кое-что посоветовать вам, Григорий Андреевич. Он впервые за все время нашего вынужденного знакомства назвал меня по имени и отчеству. Значит, – решил я, – состоится неофициальный разговор. И не ошибся. Он сказал: – Прежде чем ответить на некоторые вопросы, которые вам сейчас тут зададут, прошу вас быть благоразумным. Я вас оставляю. После этих слов он вышел и я остался один на один с незнакомцем. – Меня просили вам передать, – начал он, не называя, однако, себя, – что ваше пребывание здесь может закончиться в любой удобный для вас момент времени. – Это как понимать? – не понял я. – Если вы дадите согласие на сотрудничество, – продолжал он, – и начнете работать на тех, кто в силах изменить вашу судьбу. Я молчал, не в силах сразу переваривать сказанное. Он, глядя на меня и понимая, что для принятия мною решения этого мало, добавил: – Скажу больше. Вы станете уважаемым человеком и очень богатым, если примете наше предложение. – И что же мне предстоит делать? – наконец очнулся я. – Выбирайте по своему вкусу: искать алмазы, что вы уже умеете, обучать других тому, чему вас научила жизнь, то есть внушать другим требуемое, или же – самому делать то, что вы когда-то так талантливо пресекли в одном южном городе. И он назвал этот город, где когда-то мы с Монголовым встретили людей, полностью подчинившихся параноику Владимиру Ивановичу Слипченко, изъявившего желание стать псикиллером. – А лучше, – продолжил незнакомец, – если вы согласитесь делать все перечисленное вместе взятое. ТОРГ Я вышел из прострации окончательно. – И что же я получу взамен такого рабства? – поинтересовался я у него. – Свободу, прежде всего, – он улыбнулся и уже более открыто сказал. – Свободу передвижения. И жизнь, конечно. А то ведь известно, какие условия в тюрьмах и в колониях. А здоровье у вас не ахти какое. Я кивнул головой. – Я понял вас. Угрожаете. Если не приму ваши условия, то – тюрьма? – спросил я. – Ну зачем так! – замахал на меня руками незнакомец. – Это совсем необязательно. Мало ли что бывает. Вдруг вы отыскиваете алиби, и тогда, пожалуйста, – вас встречают друзья на воле. Я спросил: – Могу ли я подумать какое-то время? Он удивился: – Зачем? Неужели же существование здесь вам может быть дороже свободы и денег? – Для меня это слишком неожиданно, – оправдался я. – Можно подумать, что об этом обо всем, – он саркастически ухмыльнулся и обвел вокруг рукой,  – вы только и мечтали с раннего детства. Я стоял на своем: – И все же? Он жестко ответил: – Думайте ровно минуту. У нас нет времени. Или сейчас, или никогда. – Вы мне на даете ни одного шанса? – удивился я. Он снова спросил: – Зачем? Для чего вам этот шанс? Вам не надоело здесь? Может быть вы мечтаете о соседе – садисте и педерасте? Это нетрудно устроить. Нет, я не мечтал о таком соседе. Просто я услышал, как мне на ухо подсказал мой Двойник: “Не обращай внимания. Подождут.” Незнакомец посмотрел на меня зло и сказал сквозь зубы: – Хотите гнить в тюрьме? Это ваше право. Но запомните: как бы поздно потом не оказалось. На этом наш разговор и закончился. Не прощаясь, он повернулся и вышел. А я вернулся в свою камеру, которая с некоторых пор стала для меня моим домом.     Глава 5   На “запретке” вновь собаки лают. Что ли, ты - в “колючке”, моя Русь? Я зверею, если убивают, - Лучше я кровищей захлебнусь… СВОБОДА Я не смог и не захотел понять ограничений советского времени, налагаемых на простых смертных, и потому нарушил один из самых почитаемых законов коммунизма, глубокомысленно изреченный основоположником нашего родного марксизма: “Свобода есть осознанная необходимость”. Честно говоря, я просто не думал над ним и над последствиями откровенного моего хамства в отношении господствующей идеологии, соответствующей этому закону. Боже мой, каким умным человеком был Карл Маркс! Он так глубокомысленно поставил точку в этом афоризме именно там, откуда было необходимо разъяснить детали! Многие поколения места себе не находят, до сих пор расшифровывая гениально сформулированное им ощущение препятствия и его преодоления. Конечно же, ощущение свободы осознается. Конечно же, оно осознается как некая необходимость, неотвратимость. Но - необходимость чего? Вот этого гений не договорил. ЗАКОН ГЕНИЯ Лишение меня свободы за инакомыслие открыло мне глаза на гениальность гениев. Я вывел закон, согласно которому гений никогда не станет пачкаться прописыванием деталей, разъяснением их, он укажет основное направление, откроет горизонт, выскажет идею, ломая мозги над которой, люди побегут в разные стороны и все они будут правы. Но в своем рвении они передавят друг друга. Потому что каждый из них будет понимать эту идею по-своему. И никто не сможет доказать другому, что его понимание является самым правильным. Для себя я использую марксистское понятие свободы с собственными уточнениями, чтобы не путаться в трех соснах. Вот оно: “Свобода - это осознанная необходимость в нарушении законов, норм, правил, отношений, инструкций, предписаний”. Как видите, не намного мое определение отличается от определения Маркса. Просто я, не имея возможности быть гением, добавил в него небольшую долю откровенности, чего Маркс постеснялся сделать в силу его высокой чувствительности, интеллигентности и гениальности. Ему этого делать было нельзя ни в коем случае. ОБМАН Как же получить наибольшую свободу? - вот вопрос, который мучает все человечество до сих пор и будет мучить еще не одну сотню лет. Оказывается просто: необходимо, во-первых, понять, что свобода - это всего лишь действительно ощущение, то есть осознание, и поэтому больше не пытаться ее измерять. А во-вторых, истинное чувство свободы появляется тогда, когда мы преодолеваем наибольшее сопротивление в отношении нас, или нарушаем самый важный закон, самую важную в этот момент норму поведения, или воруем так много, что… Именно в снятии с себя наручников, оков ограничения, в нарушении, и проявляется свобода. Иначе бы никто никогда ничего не смог изобрести. Ученые обманывают нас всех тем, что постоянно твердят об открытии ими, якобы, новых законов и что именно в этом состоит роль науки. На самом деле они втихомолку ищут любую возможность нарушить старые законы и это-то нарушение возвести в ранг нового закона. Для тупых и непонимающих все сойдет, любое объяснение будет правильным. ТВОРЧЕСТВО По образу и подобию Божьему мы - творцы. А творить в соответствии с известными законами невозможно. Можно лепить только в пределах заданного. Значит, чтобы творить, необходимо выйти за эти пределы. Значит, ученые, преступники и руководители молчаливо присвоили себе право на монополию свободы. Делиться своим с кем-то чужим они не желают. Всех остальных, кто нарушает эти пределы, они в любой момент вполне могут записать в инакомыслящие, лишить привилегий рядового раба закона или вообще удалить туда, где жизнь насквозь пронизана законами и правилами, где и шагу без регламентации ступить невозможно, где само слово привилегия заключено в рамку и на него молятся. ПРИВИЛЕГИЯ Привилегия для каждого нормального человека проявляется в той или иной степени нарушения им законов и норм, принятых к обязательному исполнению всеми, кроме привилегированных. Вот в этом и ощущается свобода каждого. Следовательно, каждый из нас свободен ровно настолько, насколько захочет или сможет преступить черту. Или насколько ему это разрешено. СВОБОДА – ЭТО БЕСПРЕДЕЛ Но настолько же человек может оказаться и несвободен, если его обвинят в нарушении. Обвинят те, кому дано право нарушать само понятие обвинения и сами правила, законы, нормы, по которым они строятся. Это очень важный факт – общество, государство, каждый из нас полностью отдал себя в собственность именно тех, кто в качестве обвинения каждого из нас может понимать как нарушение даже наше геройство, патриотизм, нашу честность служению народу, государству, даже им. Обвинение же влечет разную степень осуждения. Было нарушение на самом деле или нет, мало волнует тех людей и те органы, которые занимаются обвинением и осуждением. Так как, чем больше обвинений и осуждений, то есть официально признанных преступников, тем большую официальную свободу присваивают обвиняющие и осуждающие, тем более они являются творцами новых законов, которые мы, непонимающие, обзываем одним неприличным словом - беспредел. Хотя оно, если вдуматься, просто идеально отражает истинное понятие свободы. СВОБОДА ПО-МАРКСИСТСКИ Настоящий марксист всегда публично делал упор на том, что осознанная необходимость есть построение большего числа концлагерей, для себя втихомолку творя другие законы. Он, не зная полного определения понятия свободы, чисто интуитивно эту осознанную необходимость отождествлял с бунтом, а не с подчинением, в отношении своего руководителя или того, кто ему просто мешал. А бунтарей, известное дело, всегда сажали или вешали. Поэтому он всегда писал на руководителя или соседа доносы, убивал праведность и устраивал кровавые расправы. И все это с одной, глубоко запрятанной мыслью о личной его сопливой свободе, которая требовала от него концлагерей для других. Пусть простит меня придирчивый читатель за некоторый отход от художественности в этом отрывке! Обещаю, что делать это буду нечасто. Но без этого мне практически невозможно писать дальше о лишении свободы, не понимая и не объясняя при этом, а чем же на самом деле она является. Некоторые пытаются обмануть себя и других, всем своим видом показывая свое, якобы, святое смирение перед необходимостью подчиняться внешним обстоятельствам, в то время как внутри у них все бунтует и жаждет свободы. Свобода и бунт - синонимы. Как можно быть свободным там, где все есть, когда внутри возникает ощущение дикой подавленности именно от того, что ничего предпринимать не нужно? От этого сходят с ума, от этого вешаются. ВОСТОК Восточное - “Смирись и станешь свободным!” - справедливо разве что для избранных, кто понимает, что внешней свободы все равно никогда не достичь и потому нужно снять все ограничения внутри. Но сделать это можно только упорной и постоянной борьбой внутри себя с искусами и безволием. Кто способен на такое? Мы все знаем: грехи могут быть прощены, если покаяться. АДВОКАТ Пришел Крысин. Но не один, а с адвокатом. Представил мне его: - Адвокат Кончевский Игорь Борисович. Прошу любить и жаловать. Это дежурный адвокат. Чтобы вам время не терять в поисках. И мне не ждать, когда вы найдете другого. Вы ведь имеете право давать показания только в присутствии адвоката. Не возражаете? Все они тут психологи, - подумал я. - Сил нет - так с волей надо связаться. Чтобы сделали хотя бы что-нибудь. Адвокат, такой же молодой, как и Крысин, был выше его ростом и более вальяжным. От него шел какой-то слабо уловимый запах игры. Потом, анализируя в одиночестве это ощущение, я решу, что это дает о себе знать их профессия: каким бы человеком ни был их подзащитный, его все равно необходимо выставлять в положительном свете. Лицемерие чистой воды. Но ведь кто-то же и на той стороне должен поддерживать иллюзию чистоты личности! - Сколько будут стоить ваши услуги? - спросил я Кончевского. Он назвал цифру. - Это только сейчас, для начала, чтобы вам убедиться в моей квалификации. На три месяца. Я прикинул, что это немного и согласился. Адвокат попросил: - Вы напишите записку жене, что согласны на заключение договора со мной. Вот вам бумага и ручка. Я сел за стол. - А смогу я кое-что из того, что у меня отобрали, с вами отправить жене? - Если разрешит Вячеслав Андреевич. - ответил адвокат. - Как, Вячеслав Андреевич? Крысин спросил: - Что конкретно вы хотели бы передать? Я попросил: - Хотя бы ключи. Крысин соблаговолил: - Хорошо, я разрешу. Он позвал дежурного, отдал распоряжение, мне принесли все мое имущество, из которого ключи передали Кончевскому. После того, как эта часть нашей встречи была закончена, я спросил: - Могу ли я внести в дело дополнительный материал? - Без всякого сомнения, - был ответ следователя. - В таком случае мне необходимы чистые листы бумаги и ручка. - Вы много собираетесь писать? - спросил Крысин. Я успокоил его: - Думаю, что не очень. Он дал мне несколько листов чистой бумаги, я опять устроился за столом и начал писать о том, что пришло мне в голову до этого в камере. Писал я минут двадцать. Уложился на трех листах. Адвокат и следователь вели между собой негромкую беседу. Они вспоминали годы совместной учебы и своих сокурсников, кто где устроился на работу, кто где живет в настоящий момент. Называли они друг друга на “ты”. ДЕЛО КРИКУНОВА - Приступим к допросу вас как обвиняемого, - сказал Крысин, доставая из портфеля и передавая мне несколько листов с напечатанным текстом. - Вот прочтите. И чтобы у вас не сложилось превратного отношения к нам, ко мне, - уточнил он, - обдумайте все на досуге. - Если досуг будет, - сказал я. Он сразу насторожился: - Вам что-нибудь мешает здесь? Или, может быть, кто-нибудь мешает? Есть какие-нибудь жалобы? - Все изумительно, - заверил его я. - Можно продолжать в том же духе. Я начал читать. Это был документ, касающийся дела Крикунова. Насколько он был опасным преступником, было видно только из прочтения одного лишь списка следственной бригады, в которую вошли со всеми дополнениями шестнадцать человек. Это были полковники, подполковники, майор и лейтенант. Возглавлял бригаду Крысин. Но что самое интересное, дело касалось не бриллиантов, а запорной арматуры. Речь шла о двух десятках сделок, совершенных предприятием Крикунова, в которых сценарий был тот же, что и со мной, только арматура с самого начала покупалась готовой. Отличие состояло и в том, что сделка через мой Центр была первой. Так сказать, отрабатывали вариант. Сумма ущерба, если можно было говорить об ущербе, была просто астрономической по тем временам. Я спросил следователя: - Почему все-таки вы упустили Крикунова? - Кто-то предупредил, - был ответ. Тогда я еще не догадался, что дело намного проще. ОБВИНЕНИЕ - А вот постановление о выделении вашего дела. С этими словами Крысин протянул мне еще один листок. Постановление о выделении моего дела в отдельное производство подписал заместитель прокурора области В. Павленко. Дата на нем была совсем свежая. Я не утерпел: - Сдали меня вместо Крикунова, что ли? - Сдали вас ваши друзья, - был ответ почему-то раздраженного Крысина. - А мы не сдаем. Мы задерживаем. И посему задержали вас. Я повертел в руках оба документа: - Что-то я не совсем понимаю. Как можно выделить дополнительное дело из того, в котором даже не упоминается ни один эпизод, вошедший в новое дело? Вам не кажется странным это как адвокату? - обратился я к Кончевскому. Он тут же встрепенулся: - Да, я постараюсь разобраться с этим. И если это действительно так, то мы с вами напишем протест на имя прокурора области. - Я не вижу материалов, на основании которых может быть произведен мой арест, - не унимался я. - Во-первых, не арест, а задержание, - не соглашаясь со мной, ответил мне следователь. - А во-вторых, для задержания на три дня достаточно тех материалов, которые вы видели. НАСТУПЛЕНИЕ - Но позвольте, - вскинулся я, - из этих ваших материалов совсем не вытекает, что я виновен! Крысин начал отбиваться: - Это предстоит доказать. А сейчас вы задержаны по подозрению. Я наступал на него: - Игра слов. Вы просто хотите подставить меня в отчетах вместо Крикунова. Вы его упустили из-за нерасторопности, безалаберности или по другой причине, а теперь хотите проехаться за мой счет. Так? - спросил я в лоб Крысина. - Ну а если и так, то что это меняет? - был его быстрый ответ. - Вы все равно совершили хищение. Я категорически не согласился с ним: - Это надо еще доказать. В тон мне следователь быстро ответил: - Докажем. С вашей помощью. Или вы не хотите нам помочь? - съязвил он. - Мне интересно знать, - спросил я адвоката, указывая на следователя, - где этот гражданин видит хищение? - Я постараюсь разобраться во всех тонкостях дела, - горячо заверил меня адвокат. Я повернулся к следователю: - Где хищение, если все получили прибыль? Поставщик - в прибыли, заказчик - в прибыли, Инженерный Центр - в прибыли. Ни у кого нет убытков. Сделка законна. Крысин по-прежнему горячо возразил: - О какой законности вы говорите, если присвоены деньги за работу, которая не выполнялась? Это доказано. Сборки арматуры не было. - Нет, была! - твердо сказал я. - Другое дело, где - на заводе или у нас, в Центре. А продали с завода все-таки комплектующие изделия. По повышенной цене, но комплектующие. Копайте на заводе. Крысин заверил меня: - Копаем. Но он теперь в другом государстве - на Украине. - А вас туда, что же, - не пускают? - ехидно подколол я. Тут уже не на шутку начал закипать следователь – это было видно, хотя он и попытался скрыть шаткость своей позиции под усмешкой: - А фиктивная ведомость? Это ваша работа? АРГУМЕНТЫ Я разошелся и в порыве гнева стал выкладывать, может быть, и то, что нужно было бы скрыть до лучших времен: - А что ведомость липовая или еще какая, то это надо доказать. Я же могу утверждать, что никогда ни один бухгалтер на свете не выдаст деньги, если он не имеет на то подписанных начальством документов или если только он не хочет их украсть. Если же он возьмет грех на душу, то это будет вашими же компетентными органами рассматриваться как должностное преступление. Где я не прав? - обратился я к адвокату. Но он почему-то промолчал. И это мне очень уж не понравилось. - Мне дальше продолжать или не надо? - спросил я следователя. ГНЕВ - Продолжайте, - попросил он. - Да куда уж дальше! – разошелся я. –Хотелось бы, да некуда. Хищение-то произвела бухгалтер. Но почему-то ее нет в этом самом заведении, где мы с вами сейчас находимся. Как это понимать, дорогие господа? Крысин недовольно поморщился: - У нее маленький ребенок. Я возмутился: - Что вы мне тут лапшу на уши вешаете! У меня небось двое маленьких детей и жена не работает, а вы не постеснялись меня закрыть. Моему возмущению не было предела. Я разошелся не на шутку и закричал: – Все на сегодня! Не хочу больше с вами разговаривать. Уведите меня отсюда. Вошел конвоир и, получив согласие Крысина, повел меня в камеру. ИЗДЕВКА Забегая вперед, расскажу об эпизоде, который ожидал меня в будущем. Однажды следователь, как-то придя уже в СИЗО, то есть в тюрьму, лениво сказал мне: - Зря упираетесь. Все уже ясно.  - Кому? - спросил я. - Всем, – последовал быстрый ответ. - И вам? – спросил я его, настораживаясь. - И мне, - чересчур твердо ответил он. - Так что же вы ходите сюда? Чего вынюхиваете? - вдруг даже для себя неожиданно грубо спросил я его. Он как-то сразу потускнел: - Ничего не вынюхиваю. Хочу, чтобы вы поняли и признались. Намного все окажется тогда проще для вас. Из-за вас и хожу. - Из-за меня ходите? - не поверил я. - Расскажите это кому-нибудь другому. Вам звезды нужны. Что толку, что вы на меня нагребли какого-то материала? Доказать-то нечем. - А нам доказательства и не нужны, - вдруг издевательски произнес он. С чем я был совершенно не согласен: - Суду нужны! – и сразу, без паузы, спросил его. – Вдруг ошибаетесь, а я невиновен? - Так не бывает, - сказал он и поправился. - У меня пока не было такого случая. - Бульдожья хватка? – спросил я презрительно. - Вот именно. Всех, кого я вел, сажали. И надолго.  Вы уже сидите. А вы говорите - суд! - он засмеялся каким-то булькающим смехом. - Зачем он вообще нужен? В тюрьме можно сидеть бесконечно долго, если не назначать суд. А сейчас все можно. Я прищурился, предполагая: - Ну а вдруг все-таки как раз тот самый случай? ОХОТНИК Он презрительно рассмеялся: - И что из этого? Я обложу любого зверя. Я всесилен. На моей стороне не только закон. Я могу задать такие вопросы, на которые получу запрограммированные мною же ответы. Я веду зверя в западню. Я поразился его откровенности: - Как же вам удалось стать таким охотником? Он выпрямился и потянул ноздрями воздух: - А я необычный охотник. Я - Охотник с большой буквы. Я талантлив. Я опять презрительно на него посмотрел: - Против неискушенного и испуганного? Да еще если припугнете или ударите. Не так ли? - Не без этого, - сказал он самодовольно. - А как же иначе дело делать? ЗАПАХ КРОВИ Я тихо спросил: - Значит, не отпустите? Глаза его по-звериному блеснули: - Когда я выхожу на тропу, я иду только на запах крови. Если крови нет, то я ее пускаю. Это меня возбуждает, я ничего не хочу замечать. И пока не докажу, я не остановлюсь. Дико сверкнул взгляд зверя, и потом глаза его подернулись туманом. “Да, - подумал я, - и живут же такие. И движет ими какой-то звериный азарт. Ах, какая сволочь!” СИЛА ИЛЛЮЗИЙ О силе иллюзий в жизни человека можно спорить или не спорить. Но он меня здорово убедил в том, что следственная работа в условиях нашей страны имеет иллюзии своим основным топливом. Я намеренно обобщаю рисуемое здесь на всю страну, потому что я встречал потом столько народу, попавшего под шестерни карающего механизма за провинности, которые в школе рассматривались как шалости и прощались! Мне становится не по себе всегда, когда волна воспоминаний об этом не дает спать по ночам. И чем меньше виновен или совсем невиновен человек, тем больше и роль механизма иллюзий в голове следователя. Он называет это вариантами и версиями. На своем языке. Причем, версия должна быть обязательно логически обоснована и фактически подтверждена. А где вы в жизни видели логику? – А как же иначе? - говорит мой знакомый следователь по особо важным делам, Охотник.     Глава 6   Давно уже - ни шмона и ни нар, Я сплю в двуспальной, чистенькой постели. Но, чудится, то - холод, а то - жар, То ночью - крик ментов, то - вой метели… БРЕД СПРАВЕДЛИВОСТИ Есть такое понятие в психиатрии, которое обобщено в целое научное направление – бред ревности. Под таким названием выходят толстые многотомники. Ревнители – те же борцы за справедливость. Иначе же их и не назовешь. Борцов за справедливость настоящая крепкая власть всегда сажала за решетку и вешала на фонарях. Поэтому власть всегда считала и считает, что настоящая справедливость – это уравниловка. Мы еще помним лозунг: “Всем – по справедливости!” Читая его, так и хотелось спросить: “ Что это за орган такой на человеческом теле – справедливость, – по которому собираются нас бить?” Если разобраться, то самое справедливое на белом свете - это смерть. Она, как говорят, всех уравнивает. За свою жизнь я видел нескольких нахрапистых с придушенными голосами борцов за справедливость, у которых их борьба не шла дальше получения их собственной жвачки. Они так картинно уверяли других в несправедливости жизни, что приходило сравнение их с неважными артистами, но, по-моему, это обижало артистов. Чем ниже человек на лестнице как собственник, чем меньшим богатством он обладает, тем он более желает, чтобы восторжествовала справедливость. Чем выше он заберется и чем большим он обладает, тем быстрее он хочет забыть это понятие. Кто прав? СПРАВЕДЛИВОСТЬ БОГА Многие по разным причинам страдают и просят Бога о справедливости, молят о помощи и удовлетворяются своими страданиями до конца жизни. Не идет им помощь. Бог находится высоко. А смерть избавляет их от любых, даже самых страшных страданий. Их просьбу о справедливости можно рассматривать ведь как пожелание страданий и другим, тем, кто пока их не знает, чтобы уравнять всех. Бог не помогает, а смерть, выходит, помогает. Справедлив ли в таком случае Бог? Этот вопрос не такой уж праздный, как может показаться с первого взгляда. Для нас любая власть - от Бога, как сказал апостол Павел. Каждый, покушающийся на власть, есть безбожник. Точно так же и любой, несогласный с нею - тоже безбожник. Ах, как не хочется быть безбожником! Неужели и власть банды тоже от Бога? В одну из бессонных ночей вдруг открылось мне, что перевод слов апостола Павла неверен. Нужно читать: “Любая власть вместо Бога.” Тогда все оказывается на своем месте. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОХОТНИКА Он однажды мне скажет: - Вы хотите справедливости в своем деле? Она вам очень нужна? Вы знаете, что это такое? Я задумаюсь: к чему он это говорит? Но не найду ответа и стану слушать дальше: - Нас кормит не она и не истина, за которую мы все, якобы, боремся или которую ищем. Борьба за истину и справедливость есть обман и страдание тех, кто не борется, и блаженство тех, кто борется. Все революции доказали это. Все в мире примитивней, чем думают многие: захват власти требует сориентировать недовольных в ложном направлении и пускай они сражаются с пустяками. Жестоко и кровопролитно. И между собой тоже. За место под солнцем. Наша же задача - лишь создать условия для борьбы, условия конкуренции между людьми. Меня тогда осенит: - Вы рветесь к власти? - Не я один, – скажет он гордо. – А вы считаете, что стоит жить ради чего-то другого? Но я не смогу успокоиться: - Я считаю, что преумножать зло на земле, как делаете это вы и вам подобные, тем более ради власти, - преступление. Он снисходительно посмотрит на меня: - Вы преувеличиваете. Как раз мы-то и будем решать, что является преступлением, а что – нет. - Оказывается, у вас есть даже теория стравливания людей между собой, - поражаясь своему открытию, скажу я, - чтобы на фоне этой грязной и гнусной грызни достичь над ними власти! Все-таки вы - безумец. У вас явные отклонения в психике. Он будет лениво отбиваться: - Вас послушать, так всех, кто хочет руководить, нужно записать в параноики. А вы сами? Я снова не смогу согласиться: - Мы с вами - по разные стороны баррикад. Он переведет разговор на меня: - Вы видите зло в том, что вас посадили? Я уточню: - Почему “посадили” - во множественном числе? Во-первых, посадили вы один, то есть все же - “посадил”. Во-вторых, я вижу в этом действительно зло, потому что я невиновен. В-третьих… ПРИНЦИП ЖЕСТОКОСТИ Он не даст мне договорить и перебьет: - Закон силы и власти гласит: ешь слабого раньше, чем он станет более сильным, чем ты, и съест тебя. Я не утерплю: - Ваша слабость в том, что вы все сводите только к жестокости. И стараетесь ее насадить в большем количестве. Он удивится моему высказыванию: - А чего можно добиться без жестокости? Мне захочется его поучить мудрости: - Думаете, что с помощью жестокости легче управлять? Ошибаетесь. Она только разрушает. Он выдвинет аргумент, против которого трудно возражать: - Сталин, однако, только жестокостью создал самую сильную империю в мире. Я же предпочту более грубое и зримое: - Сталин прохвост, как и вы. Сейчас вы чувствуете свою безнаказанность, находясь в своей банде. Вы приводите человека к позиции хищника. В этом - нарушение законов природы. Он только засмеется в ответ на мой выпад: - Не докажете. А если и сможете, то вас никто не захочет понять. И никто за вами не пойдет! Ясно? Вы - один. Что можно сделать одному? Настоящая жестокость – в объединении. Сила и жестокость - это и есть то, чего есть смысл добиваться. И я, когда говорю это, найду себе, сколько угодно, сторонников. - Палачей, а не сторонников, - пожелаю я закончить разговор. - Вы пьяны или на самом деле так думаете? И получу ответ: - Ничего нет серьезнее для меня, чем моя идеология. В тот раз я не стал спорить с ним. У меня еще не было достаточно аргументов для того, чтобы убедить маньяка в его маниакальности. АДВОКАТ На следующий день после нашего с ним знакомства ко мне пришел мой адвокат. - Ваша жена, - сказал он, - заключила со мной договор. Поэтому мы с вами вполне можем теперь предпринять кое-какие шаги. - Какие же конкретно? – спросил я. Он объяснил мне: - Например, подать жалобу в суд на незаконное задержание и арест. Суд обязан будет рассмотреть вашу жалобу и принять решение. Вы согласны на это? Я готов был делать это немедленно: - Давайте писать. Я сел и под диктовку адвоката написал жалобу. Правда, она, как ни странно, потом куда-то безвозвратно канула. - Есть ли еще какие-нибудь другие пути к освобождению? - спросил его я, когда жалоба была написана. - Можно направить жалобу прокурору области, – ответил он. – Если вы дадите согласие, это я сделаю сам. Я, естественно, одобрил и этот шаг. После этого мне захотелось узнать кое-какие подробности по делу. - Скажите, Игорь Борисович, – спросил я его,  – а вы знакомились с материалами дела? Он сказался занятым человеком: - Пока только с теми, что и вы сами держали в руках. - И все-таки, - не унимался я, - ваше впечатление о деле? Он с сожалением покачал головой: - Дело скверное. Не думаю, что можно легко уйти от ответственности. Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы: - Я вас что-то не пойму. От какой ответственности? Я не вижу ни одного доказательства своей вины. Он постарался несколько охладить мой пыл: - Это достаточно относительно. - Но так можно любого подвести к уголовному делу! - разгорячился я. - К сожалению, - констатировал он. ОХОТА НА КРИКУНОВА На третий день следователь пришел один. Я ему прямо с порога заявил: - Сегодня истекают трое суток моего задержания. - Не волнуйтесь, - ответил он мне, - на этот раз сбоев не будет. Вот, пожалуйста, вам постановление на продления вашего задержания до десяти суток. Я прочитал постановление. Ничего нового в нем не было. Та же подпись, что и на прошлом документе: зампрокурора области В. Павленко. Следователь сидел, ожидая, пока я успокоюсь. Вытаскивая из портфеля заготовку для ведения протокола допроса, он сразу сказал: - Нам нужен Крикунов. - Ищите, - вяло ответил я, угнетенный постановлением, - а когда найдете, скажите мне. Посмеемся вместе. Он не обратил на мои слова никакого внимания. Только после этого я заметил, что он напряжен сверх меры. - Вы можете нам помочь? – был его вопрос. Я не хотел понимать: - В чем? Он уточнил: - Найти Крикунова. Я нехотя ответил: - Нет ничего проще. Он оживился: - Подскажите, где его можно найти. Я охладил его: - Вы всех так соблазняете или только меня? Он повторил: - Помогите найти Крикунова. Мне стало противно с ним разговаривать: - И что я за это получу? Еще больший срок? Он быстро произнес: - Все зачтется на суде. Я захотел знать, до какой степени он уверен в своей правоте: - А вы считаете, что суд надо мною все-таки состоится? Он ответил уверенно: - Естественно. Так вы поможете найти Крикунова? “Вот сволочь, - подумалось мне, - Подонка из меня готовит.” О визите незнакомца Крысин молчит, как будто его и не было. Я тоже предпочитаю помалкивать – кто его знает, в каких отношениях между собой находятся силовые службы? Раньше они друг друга ненавидели. ТОРГ НА КРИКУНОВЕ - А что известно на сегодня о его местоприбывании? – наконец, снизошел я до разговора. Он задумался на секунду, размышляя, говорить мне или нет, но решился: - Вначале мы думали, что его сожгли вместе с машиной. Обнаружили похожий автомобиль и обгорелого человека. Но потом оказалось, что ошиблись. Проследили кое-какие его связи и вышли на лежбище в Ставрополе. Пришли на квартиру, где постель была еще теплой. Мне захотелось узнать большего: - И какими способами вы получали информацию о нем? Он недоуменно пожал плечами: - Обычными, оперативным путем. - Не умеете вы искать, - не утерпел я, чтобы не упрекнуть его, - или не хотите. Как думаете, чего больше? Крысин не стал обращать внимания на мое едкое замечание: - Вы что предлагаете? Я уже открыто издевался над ним: - Я могу предложить старый проверенный метод. Называется он: на живца. Выпускаете меня, платите командировочные, за риск, берете меня себе в штат и я начинаю работать. Как? - это дело мое. Идет? - Нельзя ли попроще? - с недоверием глядя на меня и начиная понимать, что я его разыгрываю, произнес Крысин. - Можно, - согласился я. - Прямо не сходя с этого привинченного к полу стула. Но вопрос: что я за это буду иметь? - Сначала вы нам Крикунова выдайте! - с плохо скрытой злобой произнес Крысин. - Так, - опечалился я, - значит, торговля не получится? Не получится? - переспросил я. Он вынужден был согласиться: - Нет, не выйдет. Я развел руками и огорченно констатировал: - Значит, до другого раза. Еще, кроме этих, вопросы ко мне есть? ДУША Моя душа болела, как болит нога или рука. Но ее боль была где-то глубоко и далеко, там, куда сознанию человека обычно не добраться. Душа человека, – говорили в древности, – состоит из женской и мужской части, которые назывались анима и анимус. Но под душой тогда понимали психику, то есть то, что мало зависит  от сознания самого человека. Сейчас же с помощью сознания можно уже управлять довольно значительной частью психики. А душой стали называть то, что раньше называлось как сердце. Душа современного человека беспола. Она не имеет ни женской, ни мужской части ни в каком виде. Моя наука относит ее к тем структурам человеческого организма, которые находятся над разумом и уже получили в процессе эволюции человека значительное развитие. Пока что душа очень мало познаваема для разума, потому что она надсознательна. Через нее передаются нам из Духовного мира критерии нашей жизни и поведения для того же разума. Раньше говорили: “Сердце – вещун.” Душа безошибочно определяет, кто перед ней – свой или чужой, совпадают ли у человека критерии с нашими или нет. Моя душа болела, потому что то, на что она была настроена, вошло в антагонистический диссонанс с тем, на что была настроена душа Крысина и таких, как он, стоящих на вершине власти. Душа – это ребенок, который рождается вместе с нами, вместе растет, но даже когда мы вырастаем и стареем, она все равно остается тем же самым ребенком. И только благодаря ей каждый из нас чувствует себя до самой смерти маленьким, таким, которому нужна ласка и внимание. В душе мы всегда – дети, в душе – наши критерии и оценки, и потому иногда судим слишком строго, не делая никаких скидок на эту самую детскость. Потом ведь в нашей душе значительно меньше опасности для нас, чем в мире материи, который нас и давит, и калечит, и убивает. А мы-то частенько думаем, что душа болит от проблем душевных. На самом деле причина лежит в мире материи. Изоляция тела, арест и неволя – это все относится к материальному. К изменению души оно может не иметь никакого дела. Душа растет в любых условиях, даже в неволе. Все зависит от того, осознает это человек или нет. Душа – это тот мир, который не виден, и так иногда хочется спрятаться туда и никого не видеть и не слышать, и чтобы тебя тоже никто не видел и не слышал. Остается лишь надеяться, что с ростом компьютеризации и тотальной слежки за всеми членами общества, переложить жизнь нашей души в виде компьютерной таблицы еще долго не удастся. ЛИЧНОСТЬ А женская и мужская части нашей прошлой души перешли теперь в стороны личности человека, которая является маской всего организма, представляющей его в мире жизни. Нет человека без маски и нет маски без человека. Поэтому жизнь, действительно, театр, в котором каждый может взять себе ту роль, какая ему нравится, но с условием, что он не будет фальшивить. Иначе зрители не поверят в его искусство. Поэтому каждый может изображать из себя женщину или мужчину, независимо от истинного пола, ребенка или старца, независимо от возраста, царя и злодея, черта или Бога, независимо от его веры и совести, которые располагаются значительно выше, чем игра масок личности. ПАРАНОЙЯ ОГРАНИЧЕННОСТИ Я это понимал. Крысин этого не понимал. И мне было странно от этой несуразицы, когда он хотел купить мою душу, всего лишь предлагая свободу моему телу. Объяснять ему иерархическое несоответствие его представления бытию жизни было пока преждевременно. Это походило на то, чтобы попросить намазать кусок хлеба красотой. ТЕЩА Через двое суток дежурный пропихнул мне через окошко в двери сверток: “Переоденься! Теща пришла. И поешь.” В свертке оказалась моя старая одежда и еда: хлеб, сало, лук. Переоделся быстро в старое, отдал свою, приличную одежонку дежурному, чтобы он передал теще, поблагодарил, и сразу стал похож на человека, а не на совслужащего, как до того. Значит, приехала теща. Быстро однако. Почти тысяча километров нас разделяла, да и отношение ко мне у нее разве что не откровенно холодное. Конечно, из-за дочки, Лиды, моей жены. И то правда: младшему сыну скоро четыре года, старшему – семь. Как она не хотела видеть меня зятем! Когда первый раз приехал к ней с Лидой, она неделю, пока жили у нее, все обрабатывала дочь. И правильно делала: я и старше, и женат был, и две дочери есть, и квартиры своей нет, и еще что-то, но основное все же - не по душе пришелся. А я ее сразу зауважал, потому что она работящая, любое дело в ее руках горит. Она самостоятельная, может, даже слишком. САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ Я тоже не привык, чтобы за мной ухаживали. Очень странная жизнь: обхожусь совсем немногим и часто думаю, что остальным этого тоже будет достаточно. И ошибаюсь. Во мне как-то уживаются два человека: я-пророк и я-наивный. Как пророк я почти никогда не ошибаюсь. Написал “почти” на всякий случай, так как не помню, чтобы когда-нибудь ошибался в предсказании. Многие это могут подтвердить. Наивность же моя проистекает от самостоятельности, как это ни парадоксально, тоже. Люблю другому помочь. Стольких паразитов расплодил! Сорок человек было в Инженерном Центре, а зарабатывал в основном я один. Что они там делали? Прав Сидорыч: гнать надо было многих, зарплату оставшимся можно поднять. АДВОКАТ Опять пришел адвокат и с ходу объявил, что все жалобы, о которых мы говорили прошлый раз, он отправил адресатам. - Как там дома? - спросил я. Он сразу затараторил: - Не волнуйтесь, я разговаривал с вашей женой. Все в порядке. Все здоровы, живы. Теща ваша приехала и помогает. Я поинтересовался: - Что-нибудь там предпринимается, не знаете? Адвокат сразу ушел в сторону: - Я думаю, нам с вами как-нибудь об этом надо поговорить отдельно. Однако я наседал на него: - Зачем же откладывать на потом. Давайте прямо сейчас. Он замялся немного, но решился: - Мне кажется, что все же лучше попозже. Если же вам удастся договориться со следователем о помощи ему, то ваше пребывание тут может быстро закончиться. Я насторожился: - О какой помощи следователю вы говорите? Он сказал, глядя мне в лицо, но ощущение у меня было, словно он глядит в сторону: - Если вы подскажете, где можно найти Крикунова. Я объяснил: - Я ему предлагал вариант, но он не захотел. Теперь подошла его очередь объясняться: - Он считает, что вы вели себя оскорбительно по отношению к нему. Я поразился наглости следователя: - Чем? Молодой адвокат приступил к моему воспитанию: - Вам необходимо сдерживать эмоции. Я же был удивлен: - Но я не позволил себе никаких выпадов в его адрес. Он отстранился: - Не знаю, не знаю. Но о Крикунове подумайте. Зря вы упираетесь. - Почему? - искренне удивился я. - Я действительно не знаю, где он находится, но я мог бы предсказать, где он может быть в настоящий момент и где он будет в ближайшее время. С определенной вероятностью, конечно. МИСТИКА Кончевский серьезно уточнил: - Вы предлагаете это сделать с помощью мистики? Я поразился его неосведомленности: - А чем вам всем не угодила мистика? КГБ использовал экстрасенсов на полную катушку, а вы удивляетесь и строите из себя оскорбленных. Это, наоборот, я могу оскорбиться, потому что к моим прогнозам прислушивались. И не советники второго класса, а генералы КГБ. - Наслышаны, наслышаны, как же, - без должного почтения, однако, произнес адвокат. Я поймал себя на мысли, что он совсем не слушает меня: - Вы это говорите, как будто думаете в это же время совсем о другом. Я не угадал? Кончевский быстро взглянул на меня и отвел глаза в сторону, будто решаясь на важный шаг. Немного подумав, он сказал: - Знаете, есть, конечно, вариант, но он зависит от вашей платежеспособности. Думаю, что можно было бы договориться со следователем. Я бы посодействовал. Подумайте, когда останетесь один. “Вот это другой разговор. Как откровенно!” - удивился я. ДВОЙНИК Я прислушался к голосу своего Двойника. А он говорил любопытные вещи. “Ну вот ты и дождался предложения о взятке. Только знай, что это - блеф. Что бы тебе ни предлагали, твоя участь решена. Ты посажен надолго, на несколько лет. Никакой взяткой или помощью ты не купишь себе свободу. Успокойся, соберись, приготовься к худшему!” “Куда уж хуже, - отвечал я ему, - если я сам становлюсь ненормальным. Психика садится.” -“Ничего пока не поделаешь. Крепись!”     Глава 7   И жутким сном останется Игра, где “кошка с мышкою”. Родился - счастья станция. Закончить можешь вышкою… НАИВНОСТЬ Ах, наивность, наивность! Ты наша спасительница, потому что наивный человек не теряет надежду и тем спасает себя. Но ты же одновременно и обманщица, можешь поманить за кем-то и бросить на произвол судьбы. Ты – смех и слезы. Моя наивность фантастична. Давно мне нужно было понять, что человеку разрешается быть наивным только в собственных мыслях, и не более. Конечно, вполне можно было допустить, что меня выпустят ровно через три дня и извинятся, но с таким же успехом вполне допустимо, что я появлюсь и через пять лет и никто мысли не допустит, что я сидел неправильно. Можно, конечно, строить планы преобразования мира, сидя в тюрьме. Но это - всего лишь манипуляции иллюзиями. Ими можно наслаждаться, и не более того. Как наркотиком. Кстати, почти безобидно, не считая, конечно же, шизофрении, которая на этой почве обычно развивается. Все же остальное, что связано с другими людьми, чревато колоссальной опасностью, если вдруг наивно предположить, что те, кому я когда-то помогал, вытаскивал из грязи, отмывал, кого научил не бояться властей, чтобы лечить людей, что они вот так сразу побегут в прокуратуру меня спасать. Видимо, я слишком многого хотел от людей, полагая, что благодарность – это автоматически получаемая производная. Смешное состояло в том, что моя наивность оказала на мое положение буквально взрывное влияние с отрицательным знаком. Как оказалось, некоторые мои друзья просто мечтали наговорить обо мне столько гадостей, сколько наверное хватило бы на десятерых в их нормальной жизни. Я же считал их друзьями, да и они сами себя считали таковыми. ПОЧТИ ЛЮБОВЬ Вот один из показательных примеров: дама, которая разве что души не чаяла во мне и подбивала клинья на предмет более близких отношений. Что меня всегда останавливало говорить ей правду, как хотела она? Тогда не знал, теперь знаю. Хоть наивность и переполняла меня, все же вовремя останавливался. Что я ей говорил, то контролировал и запоминал накрепко. Она фискалила не ментам, а чекистам. Но так много подробностей из наших совместных с нею бесед вдруг открылось потом в вопросах следователя! Другое дело, что оказалось нужного и полезного следователям из этой информации всего-то с гулькин нос, но … тем не менее. Как жалко, что развеялись мои наивные представления, наивная надежда! Что же возникло на их месте? Оказывается, наивность в отношении других или другого всегда оборачивается потерями, величина которых пропорциональна степени наивности, если отношения происходят в ситуациях напряженных, когда многие теряются и ломаются. ТОРГ Пришел возбужденный Охотник и прямо с порога заявил: - Что за фокусы вы там проводили в КГБ? Я спокойно ему ответил: - Я не работал в КГБ. Он усмехнулся устало: – После того, как его не стало, многие забыли, что они там служили. Я недоуменно посмотрел на него: – Вы можете удостовериться в этом очень просто. Запросите областное управление. Он опять усмехнулся: - Так они и скажут, как же. Ну что вы нам предлагаете? Я сделал непонимающее лицо: - Я вам ничего не предлагаю. Если вы имеете в виду наш разговор с Кончевским, то я могу вам еще раз объяснить, как использовались экстрасенсы в КГБ для обнаружения шпионов, например. Он отмахнулся от этого: - Ну шпионы меня совершенно не волнуют, а вот каким образом можно выйти на лежбище Крикунова – это да, нужно. Я его остудил: - Выходить на лежбище - это ваши проблемы. Я же со своей стороны могу сказать, что девяносто процентов даю за то, что ни вы лично, ни ваши люди в ближайшее время не найдете Крикунова. Он иронически засмеялся: – Вы что – и впрямь пророк? И какой же срок поиска вы нам даете? Я сделал серьезное лицо, насколько мог и произнес: – Либо никогда, либо лет эдак пять. За это время законы изменятся. Поэтому можете смело закрывать свое дело о нем. ШАРЛАТАНСТВО Крысин с большим сомнением покачал головой: - А вам не кажется, что может произойти ошибка? Я знал, что разговор сведется к этому. - Я же даю на нее десять процентов. На самом деле, мне кажется, ошибка составляет даже не более трех процентов. В пределах пренебрежения. Следователь недоверчиво смотрел на меня. - Вы меня разыгрываете. Я был абсолютно уверен в успехе, поэтому сказал: - Нисколько. Миллионы людей во всем мире пользуются услугами такого рода. Наконец-то его прорвало: - Шарлатаны. И вы тоже шарлатан. Я засмеялся и спокойно произнес целую речь: - А вот это неверно. Чтобы в этом убедиться, я вам прямо сейчас подскажу самый важный результат ваших допросов: против меня у вас не будет доказательств. Он нехорошо ухмыльнулся и процедил сквозь зубы: – Нашему теляти да волка сожрати. Но я продолжал: – И когда-нибудь, через много-много лет, вы ужасно пожалеете обо всем об этом. Крысин покатился со смеху: – Много-много лет – это сколько? Тысяча или две? Сохраняя олимпийское спокойствие, я сказал: – Вряд ли. Ну если вы так уж очень хотите, то, пожалуйста, – вы начнете удивляться уже через месяц. А плохо вам станет через четыре года. Он насупился и отчеканил: - Я могу это расценивать как угрозу. - Это ваше дело, как расценивать, – сказал я безразлично. – Хоть как похвалу. Потому что вам даже фальшивки, даже лжесвидетельства не помогут. У вас бывали такие случаи? Я смотрел на него, но он молчал. – Вряд ли, – продолжил я. – Так что лучше помолчите. - А я постараюсь сделать так, - в свою очередь пообещал он, - чтобы вам было уже сейчас как можно более спокойно жить. Для этого я в ближайшее время предоставлю вам доказательства вашей вины. Этой фразой он сразу напомнил тех, кто желал мне уже и плохого, и смерти, и убийства. Но все это прошло мимо. - Вот тут вы ошибаетесь. Я и не живу вовсе. Я только рождаюсь. Но вам, думаю, этого не понять. - Спасибо за консультацию, - поблагодарил он меня, вставая с места, - я этого никогда не забуду и приложу все усилия, чтобы вам тут жилось еще лучше. Я тоже с ним картинно раскланялся и отразил, как в зеркале, его тон: - Я тоже приложу не все, но тоже усилия, чтобы вам как-нибудь испытать подобное, если, конечно, я успею. РЕЗУЛЬТАТЫ Действительно, ровно через пять лет Крикунова выследили и арестовали. Продержали его тридцать суток – таков стал срок предварительного задержания в соответствии с новыми законами. Потом отпустили, ничего не предъявив ему в качестве обвинения. Крысин же стал еще более внимателен в разговорах со мной. ТОСКА Я нисколько не преувеличивал, когда говорил Крысину о том, что я не живу. Как только я оказывался в своей камере, один, после разговора с адвокатом и следователем, накатывала такая волна тоски, что ее можно было сравнить разве что с девятым валом. Но я смог как бы отстраниться от нее. У меня работала только мысль, только память пыталась пробиться сквозь наслоения жизненного мусора к тем строчкам в документах и к тем событиям, которые могли бы мне помочь. Я знал, что это возможно, однако все оно требовало такой нечеловеческой концентрации, что временами я просто дрожал от напряжения. Я ничего не замечал несколько дней. Потом увидел мышей, услышал звуки. Как будто проснулся. Я ходил из угла в угол, лежал, делал какие-то гимнастические упражнения и все время был сосредоточен на одном: что еще есть из того, что говорит в мою пользу. Раньше всю жизнь меня преследовала тоска. Она бывала разной по происхождению и силе, но всегда сходилась к одному: к безысходности. Сейчас, находясь в изоляторе, я понял, что основной причиной тоски бывает пустота жизни, когда нечего преодолевать на грани смерти. И тогда преодоление становится своей нормальной противоположностью - безысходностью. ЗМЕЯ Вот одна из тех, кого я когда-то пожалел и пригрел. Змея. Мой бывший главный, а потом просто бухгалтер - Булавина Татьяна Викторовна. Как она выскользнула из-под наказания! Не то чтобы какая-нибудь условная мера пресечения - ничего. Как говорят, отделалась легким испугом. Уж если ей не досталось на орехи, то просто невооруженным взглядом было видно, насколько дутым оказалось мое дело. Впервые мысль о фальсификации его и возникла после очной ставки с нею - с Татьяной Викторовной. И та информация, что уголовное дело было сфабриковано, потом лезла из всех щелей. Она же прикрылась мужем, офицером военкомата, водившим дружбу с теми, кто оказался против меня. И как она потом его обула! - через год вернувшийся из санатория муж, спасший ее от тюрьмы, не нашел в своей квартире не только жены, но даже занавесок на окнах. Все, совершенно все, было вывезено, неторопливо, неспешно, благо он отсутствовал три недели. Ее бестолковость даже не позволила ей как следует замести следы кражи. Потом в некоторых ее допросах я читал такое, что хоть смейся. Все-таки Крысин умел расколоть дураков. Она наговорила на себя, что передавала деньги Таргарову даже не два раза, а три совершенно точно. Она сидит передо мной, усердно прячет глаза, сильно волнуется. Ее большое полное тело трясет дрожь. ОЧНАЯ СТАВКА После дежурных вопросов, знаем ли мы друг друга и нет ли у кого-либо из нас на другого обид и так далее, началось самое интересное. Вот отдельные выдержки из протокола. Следователь к Булавиной: - Вы по-прежнему утверждаете, что указание на получение наличных денег из банка оба раза вам давал Кравцов? Она, трясясь всем своим большим телом, пряча от меня глаза, отвечает: - Да, утверждаю. Как бодро она говорит! - удивляюсь я. Крысин спрашивает, чуть напрягаясь: - И оба раза Кравцов присутствовал на квартире Таргарова, когда туда привозились деньги? Она обрадованно кивает: - Да, присутствовал оба раза. Кому нужен этот спектакль? Разве она могла сказать что-нибудь другое? Все другое ставит ее если не во главу, то, по крайней мере, в число участников всей шайки. Крысин уточняет: - Кто еще присутствовал? Булавина перечисляет: - Я, сам Таргаров, Кравцов, Мартиросян. - Больше никто не присутствовал? - Нет, никого больше не было. Почему она не назвала Петрова? Ведь если его там не было, значит, она выступала от Инженерного Центра сама, - думаю я. Она вдруг по собственной инициативе продолжает: - Только несколько раз приходили какие-то люди, человек пять или шесть. УБЛЮДОЧНОСТЬ Странный какой сценарий, - проносится у меня в голове, и мысленно я ее спрашиваю. - Зачем людей-то приплетать, если ты хочешь выйти сухой из воды? Крысин сразу ухватывается за этих людей: - Они что-то делали? Она с какой-то щенячьей готовностью тут отвечает: - Нет, они ничего не делали, они получали свои деньги, расписывались в ведомости и уходили. При этих словах я просто опешил: “Как - в ведомости? Или она забыла инструкции, по которым должна топить меня, или пошла какая-то слишком хитрая игра? Не может быть! Она просто не выносит тяжести вранья.” Кравцов раскручивает ее дальше: - Вы им выдавали деньги? Она отрицательно машет головой: - Нет, деньги выдавал Таргаров, но прямо тут же на наших глазах. Вот так-то… “Кто же все-таки врет? Но ей зачем на себя наговаривать? Так все же: фальшивая ведомость или нет? Неужели я ошибся!.. Но ей какой смысл наговаривать на себя? На меня - пожалуйста. Может быть, она думает, что если я находился там, с ними, то и будет простительно для нее остальное? Вот оно что! Она просто не знает, что ведомости, которые нам показали - могли быть разными. Или…” Вдруг Крысин резко меняет направление удара: - Где находился ваш шофер, когда вы заседали в комнате? Она, чуть осмелев, строит удивленные глаза: - С нами, а где же еще! Значит, шофер тоже дал показания и, видимо, не простые, а золотые. Крысин возвращается к деньгам: - Деньги, которые остались от выдачи, вы повезли с собой или сдали в банк? Она уже почти не волнуется. Значит, все-таки разыгран спектакль. И с этими мифическими людьми, которые получали свои деньги, у нее прокол. Наивно глядя на Крысина, она отвечает по заученному: - Нет, они остались у Таргарова. - Почему? – уточняет он. Она наивно повторяет чью-то заранее заученную подсказку: - Таргаров сказал, что некоторые из членов бригады сегодня не могут прийти, поэтому он им раздаст завтра. В подтверждении своих слов он показал целую пачку паспортов. ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬНИЦА А вот и один из основных вопросов, – понимаю я, когда слышу от следователя: - Вы сами приняли решение оставить деньги у Таргарова? Она энергично трясет головой: - Нет, не сама. Мне приказал Григорий Андреевич Кравцов. Вот зачем им потребовался я. Мое присутствие автоматически все взваливает на меня. Крысин примитивно программирует вопросы, подсказывая ей в самом вопросе, что необходимо отвечать: - Вы оставили деньги с ведомостью? Она утвердительно кивает головой: - Да. Кравцов сказал, что сам привезет ее. И почему я ее раньше не погнал? – как-то тоскливо заныл во мне собственный голос. – Ведь все понимал, знал, что она - бездарь. Мог. Судьба? Безалаберность? Или что-то другое? Вопросы сыпятся, как из рога изобилия. Крысин спрашивает: - Где находится ваш банк? Она охотно отвечает: - Он находится в Москве, то есть за двести километров. Он уточняет: - И вы всегда ездите за деньгами сама? Она отвечает правду: - Нет. До этого случая мы никогда не получали наличными деньгами. Всегда выплачивали безналичными перечислениями. Я мысленно усмехаюсь: это было мое предложение, чтобы соблазнов было меньше. Да и бухгалтерии проще работать. Крысин снова бьет без промаха: - Кто дал команду получать наличными? Она бодро отвечает, совершенно не стесняясь лжи: - Насколько я помню, Кравцов. Все – на меня. Возможно ли доказать обратное? Снова вопрос о банке: - А почему был выбран банк в Москве? Она уже здорово освоилась, просто обнаглела: - Так захотелось Кравцову. Помню, Петров уговаривал меня два дня. И я дал добро. СТРАХ Вдруг я совершенно явственно ощутил, как во мне, в душе, заворочался страх. Сначала это было как бы легкое дуновение ветерка, но чем дальше, тем все явственнее я чувствовал, как он растет во мне, захватывая все большее и большее пространство. Я даже перестал концентрированно так, как раньше, прислушиваться к тому, что говорилось тут. Перестал следить за тем, как, по мере продолжения очной ставки, наглость этой женщины переходила всякие границы – я был захвачен процессом просыпания во мне страха. Я знал природу страха. Я много в свое время им занимался и пришел к выводу, что он возникает, когда общая чувствительность человека вдруг резко повышается. И та информация из будущего, которая до этого была ему недоступна, становится слышимой. Поскольку же мы прогнозируем, в основном, только негативную информацию о катастрофах, несчастьях, болезнях, изменах, то и, как правило, человек начинает слышать только это, но усиленное во много раз. Страх – это голос опасности, непонятой еще пока сознанием. Я повернулся к нему лицом, сделал навстречу шаг и… Он пропал. Осталась повышенная чувствительность. ПУТАНИЦА Я оглядываюсь вокруг, выныривая из самого себя. Никто ничего не замечает. Крысин по-прежнему нацелен на Булавину: - Еще вопрос: после того, как вы получили деньги, куда вы их положили? Интересно. Не забыть бы. Это к чему? Она, строя наивные глаза, отвечает: - В сумку. Крысин уточняет: - Подробнее, в какую сумку? Она округляет глаза: - В непрозрачную, темную. Он опять требует подробностей: - Сумка закрывалась? Или нет? Она вспоминает: - Сверху была застежка. Я ее закрыла на застежку. Крысин настаивает: - Кто-нибудь кроме вас деньги мог видеть в сумке? Ага, вот оно - кто-то уверяет, что видел эти деньги еще до того, как приехали к Таргарову. Она отрицательно качает головой: - Исключено. СЦЕНАРИЙ Следователь переходит к следующему этапу: - Что было потом? Она оживляется: - Мы все сели в машину и поехали к Таргарову на квартиру. - Кто сел? – уточняет Крысин. - Мартиросян, Таргаров, я, Кравцов и шофер, – уточняет она. Он задает очередной вопрос: - К банку Кравцов приехал с вами? Этот вопрос зачем? Кто-то очень хочет, чтобы я и в Москву ехал с ними вместе. Она отрицает этот факт: - Нет, он уже ожидал нас в Москве у банка. Нет. Это не она. Кто-то еще вмешался в ход игры. Неужели же тут плетут несколько интриг? Крысин продолжает: - Значит, вы предварительно созвонились с Кравцовым? Она обрадованно кивает в знак согласия: - Да, Кравцов все приказания давал по телефону. Следователь снова уточняет: - Приказания по телефону он отдавал вам? Она ускользает: - Нет, не мне, Петрову. Крысин непоколебим: - А вам об этом Петров говорил? Она снова кивает: - Да, Петров. Какие же еще приказы я давал по телефону Петрову? - хотел спросить я. - Когда вы сели в автомобиль, деньги вы куда дели? – спрашивает ее Крысин. Она готова разбиться в лепешку, чтобы только отвечать то, что требуется по сценарию: - Сумку с деньгами я держала на коленях. Он открыто намекает: - Никому ее не отдавали? Ну что вы! Разве можно! – кричит она всем своим видом. А вслух говорит: - Нет, не отдавала. Интересный вопрос, – снова отмечаю я. – Снова о деньгах. Может быть, она передала их сразу? Может, даже в банке? - А почему вы все поехали на квартиру к Таргарову? – спрашивает Крысин и ждет. Она заученно повторяет за кем-то: - Таргаров сказал, что люди не смогут подойти к банку. Они будут ждать около его дома и, как только мы приедем к нему на квартиру, так придут к нему домой. Крысин объявляет небольшой перерыв по техническим причинам – кончились чернила в его ручке, и он ищет другую. ЗВЕРЬ И АНГЕЛ Вспомнил свое состояние перед этой очной ставкой. Мысли одолевают меня. Стараюсь не отвлекаться от главного – что необходимо сделать самому. Охотник и зверь. Насколько они отличаются друг от друга? - сижу и думаю в ожидании следователя. Попросил бумагу и ручку. Отказ - не положено. А что положено? Сидеть, - отвечают. Сижу. Хорошо бы все же записать мысли, чтобы не забыть. Ангел говорит о том, что эти мысли не забудутся никогда. И верно - прошло уже почти шесть лет с тех пор, как все это произошло, а пишу, даже не заглядывая ни в протоколы допроса, ни в свои жалобы, ни в черновики. Все помню. Ангел был прав. Видимо Ангелы не бывают неправы. Когда-то так же в первом своем погружении я встретился с Боженькой. Он открыл мне мир, о котором я до того не знал ничего. Разговаривая с Ним, я видел, как из него лучится юмор, и понял, что юмор и абсурд - это Голос Бога. С тех пор я анализирую любое проявление абсурда, чье-то безумие или необъяснимую выходку. Охотник отличается от зверя всего лишь большей свободой - беспределом. Тот и другой - это продукты этого самого беспредела. А что такое беспредел? Это узаконенное беззаконие. В переходном периоде все цивилизованные страны проходят этот этап развития общества. Это как воровство - если пространство и имущество ничье или общее, то взять и присвоить означает пользоваться своим. Так и беспредел: если получил по рогам за превышение, останавливаешься, а если же - нет, то продолжаешь. Русским или бывшим советским сложно перестроиться. Они вечно кричали о свободе, а получив ее, растерялись от беспредела еще большего, чем он был. А надо бы радоваться: чем раньше он придет и чем глубже он будет, тем раньше наступит светлое будущее сверхнового советского строя. Другого строя подавляющее большинство все равно видеть не хочет: на то она и Россия, - должна же она опять явить всему миру, как надо и как не надо жить в будущем. А пока что, чем выше поднимается человек по лестнице своего положения, тем больше он руководствуется в жизни двумя истинами. Первая истина жизни: ты - мне, я - тебе, которая справедлива в среде таких же, как он сам. И вторая истина жизни: ты - от меня, я - от него, которая еще более справедлива в отношении тех, кто выше и ниже его. Именно из-за второй и распространился беспредел. Но он вечен, как вечно то, что существуют ранги и касты, и вечны паразиты на шкуре терпеливых животных. А у большинства терпение - это терпение спящего: делай с ними, что хочешь.     Глава 8   Все уже промерено и прожито, А вершина так же далеко. Все ли перемелено до крошева Жизненной безжалостной рекой? МЫШКИ Я смотрю на мышек, которые снуют по камере и ловлю себя на мысли, что им намного лучше, чем мне. У них свой мир, в котором они могут выбирать, как и где жить. Захотели – и живут в камере, захотели – вышли в коридор, хоть он такой же грязный и серый. Но и мышки серые. Захотели – и вообще вышли на улицу. А там – можешь в земле коротать время, а можешь залезть в какой-нибудь дом и устроить в нем между перекрытиями себе гнездо, нарожать маленьких мышек и проживать там до скончания века. Свободно. Мне хуже. Только камера и больше ничего. Что питает меня? Надежда? Бесспорно. Без нее пропадешь совсем. Даже ничего можешь не делать, если у тебя крепка надежда. Но есть и второе, что поддерживает мою жизнь. ПРЕОДОЛЕНИЕ Тут же, в КПЗ, я дошел до открытия, что стоит лишь создать человеку сопротивление и его силы возрастают неизмеримо. Он может стать гигантом. Это потом я насмотрюсь на всякую гнусность и пойму, что далеко не каждый способен вырасти над собой. Ой, далеко не каждый!… А переродиться?… Я понял, что если хочу выжить и жить человеком дальше, на свободе, так, чтобы потом мне не было стыдно ни перед другими, ни перед собой, я должен сделать одно: не брать в рассмотрение тоску совсем, навсегда. Мне требовалось стереть ее из своей души. Не скажу, что это удалось мне полностью, но - о, чудо! - тоска стала управляемой. Иногда я даже хотел побыть тем же человеком, которого знал раньше в собственной шкуре. И тогда я позволял ей чуть-чуть высунуть свою морду. И не более. Щелчок ей по носу - и ее нет. А есть мобилизация на преодоление одного - беспамятства. Этот тренинг дал мне многое. Он дал, если не все, то спасение. Это была, скажу я вам, тяжелая и сладостная работа. Только потом я понял, чем она опасна. Это - наркотик. Но я преодолел и его. Чем? Стихами. Прочтите эпиграф к первой главе: “Чтоб не сойти с ума, пишу стихи.”…   …Я выйду из тюрьмы под сень зеленую, И встретит ветер нежным вздохом нас. Ты, не таясь, смахнешь слезу соленую, Катившуюся из твоих любимых глаз. Эх, желтые дома все перекрасили И их число утроилось уже. И мы пока свободу в тюрьмах квасили, Тут люди нормой ходят в неглиже. Не желтые дома теперь, а Белые, Белее белого булгарского камья. Не храмы для души леченья делают – Для тронутых парламентом скамья. Для нас – народа – что тюрьма, что желтый дом. Мы попадем в какие-то из них. Ты по привычке мне расскажешь шепотом О том, что никогда не взять из книг. По тюрьмам не видать ни дум, ни фракции – Здесь иерархия веками утряслась. Той неудачной революции во Франции Примером бы тюремна наша власть. А наш народ, имея голову усталую, Стал думу в желтом доме не вершить, Опять решил поверить в Бога старого, Чтоб было с кем полегче согрешить. Я выйду из тюрьмы уже помеченный И в чисты простыни к тебе нырну в кровать, Которую, привычками излеченный, Я долго буду шконкой называть. А сыновья шагнули в мир за дочками. Как хочется, чтоб Божья Благодать Цвела для них не теми же цветочками… Вдруг это нам дано переиграть… ЛОЖЬ Крысин нашел, наконец, запасную ручку и очная ставка продолжилась. Я намеренно нарушаю последовательность обращения следователя к участникам очной ставки, чтобы оттенить явную ложь свидетелей. - А кто принял окончательное решение ехать на квартиру к Таргарову? – спросил следователь Булавину. - Кравцов, больше некому. Другого ожидать нельзя. Если я там, вместе с ними, то естественно я и отдаю приказания. Что-то много я приказываю. Крысин продолжал: - Когда вы ушли с квартиры Таргарова, кто остался там? Быстро, не думая совершенно над ответом, та выпаливает: - Там остались трое: Кравцов, Таргаров и Мартиросян. Как она подготовлена! – проносится мысль в моей голове. – Это что - кульминация? Пора браться и за деньги. Теперь можно и делить оставшееся между собой. Крысин как будто подслушал меня: - Кому вы отдали оставшиеся деньги? - Я их оставила на столе. Интересно, почему она не отдала их мне? Тогда было бы тоже довольно правдоподобно. - А вы взяли с кого-нибудь расписку, что передали деньги? Булавина уверенно и уже совсем не волнуясь, ответила: - Нет, не взяла. - Почему? – задает вопрос следователь. И он прав – почему? Кто может вот так просто оставить деньги, много денег, полученных тобой из банка, за которые ты отвечаешь? А может, она и не отвечала? - Потому что Кравцов сказал, чтобы я так их оставила. А я ему верила. Ах ты, самая доверчивая во всем мире! Артистка. А играешь под дурочку. Крысин отмеряет промежуточный финиш, задавая вопрос: - А кто подписывал банковские чеки на получение наличных денег? И слышит ответ Булавиной, который, к его сожалению, не очень укладывается в его схему: - Я и Петров. Но если подумать, то получается вполне логично: директор задумал хищение и для этого умело прячется за спины своих подчиненных. Их руками он делает все: нарушает налево и направо законы, заставляет их подписать важные документы, а сам ничего не знает и не помнит. ОХОТНИК Когда подошла моя очередь, я уже был уверен, что Булавина заранее проинструктирована, как надо себя вести. Другое дело, что она не везде последовательно придерживалась разработанного сценария из-за своей природной тупости, но это уже издержки. Следователь спросил меня: - Скажите, Кравцов, вы присутствовали на квартире Таргарова, когда туда привезли наличные деньги из банка? - Нет, не присутствовал ни разу. Зная заранее, что я буду говорить, он тем не менее, должен был соблюсти формальность, как того требовалось по их правовому этикету. - Вы отдавали приказ на получение наличных денег? - Нет, не отдавал. Он тщательно записывал свои вопросы и мои ответы. - Вы, будучи на квартире у Таргарова, приказывали оставить деньги Таргарову? Я довольно пространно ответил: - Когда я однажды вместе с Булавиной был на квартире Таргарова, разговора о деньгах вообще не заходило. Крысин поднял на меня глаза и внимательно посмотрел мне в переносицу: - Когда это было? Я почувствовал небольшое давление в голове, но твердо сказал: - Это было в мае месяце. А может, вообще об этом лучше было бы промолчать? – с большим опозданием мелькнула мысль. Следователь, все так же не отрываясь, глядел на меня: - Вы хорошо помните, что это было в мае? Я вспомнил подробности этого дня: - Да, хорошо помню, потому что Булавина держала букет цветущей сирени или черемухи. А в конце июля ни черемуха, ни сирень не цветут. Следователь снова обратился к Булавиной: - Были ли вы на квартире у Таргарова когда-нибудь в мае с букетом сирени? Этот вопрос не входил в перечень обязательных, поэтому она пожала плечами: - Возможно. Я не помню. Кажется была. В ЦЕЛЬ? После долгого этапа ответов на его вопросы следователь обратился к нам обоим: - Есть ли теперь какие-нибудь вопросы друг к другу? Конечно, у меня такие вопросы были. И я пошел на нее: - Скажите, пожалуйста, Булавина, вы передавали мне когда-нибудь наличные деньги? Хоть когда-нибудь? Она беспомощно посмотрела на Крысина. Тот напрягся, но глаз от протокола, куда заносил мой вопрос, не поднял. Она неуверенно ответила: - Нет, не передавала. Так, уже легче. Начнем отбиваться. Я продолжил: - А кто-нибудь когда-нибудь передавал мне наличные деньги при вас? Она снова колебалась, но сказала правду: - Нет, я не видела. Теперь я подвел ее к главному ответу: - Значит, Таргаров при вас мне денег не передавал? Она была вынуждена ответить так, как было на самом деле: - Нет, не передавал. Забаррикадируемся. Теперь зададим подготовительный вопрос: - А теперь скажите мне, пожалуйста, Булавина, кто в Инженерном Центре имел юридическое право получать наличные деньги в банке? После непродолжительного молчания она сказала: - Я не знаю… Получите сдачу, мадам! На нее жалко было смотреть – так она растерялась и сникла. Я наступал: - Почему вы не знаете? Вы ведь - бухгалтер. Вы лично имели такое юридическое право на получение наличных денег в банке? Полное молчание. МОШЕННИЦА Я снова спрашиваю: - А вы знали, как оформляется такое право? Ответьте, пожалуйста! “Говори, говори!” - мысленно подгонял я ее. Как в сомнамбуле она сказала: - Приказом директора по предприятию и письмом в банк. “Молодец! - мысленно похвалил я ее. - Еще немного помоги мне тебя топить. Не всем же быть такими актерами, как ты!” А сам спросил вслух: - Зачем письмом? Она стала рассуждать: - Наверное, чтобы кто-то другой не мог получить. Да, и еще посылаются образцы подписи. Теперь уже все. - Вы это все оформляли? Она замялась. “Ну, ну, продолжай! Только правду!” Она с трудом промямлила: - Нет, я не оформляла. А этот вопрос я задам лично для господина следователя: - Так почему же вы получили наличные деньги в банке? Она выскользнула из моей ловушки: - Вы мне дали такой приказ. Вот он - абсурд. “ Нет, дорогая! Ты рано стала дышать во всю грудь. Тебе ведь еще бояться надо. Лезь сама в ловушку, дорогуша ты наша! Ведь я занимаю твое место здесь, на этих нарах!” Я наступал: - Но вы же не ребенок, Татьяна Викторовна! Вы же понимали, что денег вам не выдадут, потому что вы не имеете никакого права их получать. Интересно, сколько она выложила в банке, чтобы все это провернуть? Какую взятку нужно было дать? Следователь резко остановил меня: - Это не вопрос. Прошу задавать только вопросы. Еще вопросы есть? У меня еще было много вопросов, но я по-другому сформулировал только что сказанное: - Есть. Вопрос: как вам все-таки удалось обмануть служащих банка? Она быстро и испуганно закричала в истерике: - Я никого не обманывала. Отлично! А теперь проведем разведку. - Тогда скажите, кто-нибудь из сопровождающих вас работников Инженерного Центра входил с вами в помещение банка? Или кто-нибудь другой? Она, дрожа всем телом, поспешила ответить: - Нет, никто не входил. Не прошибешь. Значит, будем наступать на больную мозоль. ПРОКОЛ Я не ослабляю свой напор: - Если вы понимали, что без специального разрешения деньги в банке вы не получите, почему же вы не оформили его? Она беспомощно смотрит на Крысина. Тот молчит. - Я не знала. Я поражаюсь этой детскости, этому примитиву, но, значит, и такое может быть. Примитив правит нами, как хочет, а любой умник остается с носом, если только он не напрягает свои мозги до умопомрачения. - Вы только что сказали, что знали, как это делается. Как это понимать? Она находит ход, через который пытается выскользнуть из ловушки: - Но вы же были в Москве и, значит, некому было оформлять это разрешение. Твоя логика проста и понятна. Поймаем тебя, голубушка. И я добиваю ее: - Но вы же только что сказали, будто бы я ждал вас около банка. Так? Она подтверждает: - Да, ждали. Я не унимаюсь и задаю ей вопрос, который сразу же припирает ее к стене: - Почему же вы в таком случае не привезли с собою уже заготовленные приказ и письмо. Я бы тут же около банка и подписал. И не было бы подобных вопросов. И не было бы никаких проблем. Молчание. ТОРЖЕСТВО Я рухнул на койку. Мыслей не было первый раз за много часов подряд. Я наслаждался своим состоянием. Я победил! Хорошо иметь надежду – она держит на плаву! Замечательно, когда есть вера, – она светит и греет! Прекрасно, что есть воля, чтобы преодолевать непроходимые завалы! Но простая работа мысли или рук делает больше в тысячу раз, потому что она выполняется самим. Она движет, она спасает, независимо ни от чего – одним лишь самостоятельным действием. Автоматически. Надежда и вера – это все же пассивность и опора на других, на Бога, на провидение. Воля без мысли слепа, она может сокрушить на своем пути все, как это было уже в истории не один раз. Теперь уже и дураку ясно, кто должен сидеть тут. Пусть теперь Крыса попробует меня оставить в этом аду! Интересно, что теперь будет делать Крысин? Приведет Петрова на очную ставку? Конечно. А я - молодец! Но я не одинок. Если бы не Двойник, то я не вспомнил бы многого и только глотал бы то, что подсовывают. Он мой Ангел, Ангел-Хранитель, - вот он кто такой. Отныне я снова буду называть его Ангелом. Господи, как я благодарю тебя за помощь! ЕДИНИЧКА Я понимал, что торжествовать глупо, но уж очень хотелось почувствовать себя человеком. За последние несколько дней это был первый случай, когда я мог себе сказать, что кое-что сделано так, как надо, чтобы я оказался правым. Конечно, не с этого дня резко изменился тон Крысина. Он стал более внимателен к моим словам и более, что ли, уважителен ко мне в целом после разговора о моих возможностях. Но сегодняшний день перевернул во мне мое собственное представление о том, насколько человек, устремленный к своему освобождению, может своими усилиями задавить зарвавшегося наглеца. Для Крысина я был одной из тех гнусных единичек, на костях которых он взошел на свой маленький и сопливенький Олимп, который и с большой буквы-то писать не хочется. Он заставлял такую единичку чувствовать себя самой последней тварью и управлял каждой из них так, как нужно было ему лично. А ему нужно было одно - победа в поединке. Он, конечно, не совсем был виноват в том, что система требовала от него быть зверем, а иногда и не просто зверем, а быть сильнее другого зверя. Иначе найдут других, а он станет не нужен. И он старался: включал свой природный могучий интеллект, и тот не только оправдывал любую его подлость и низость, но и служил в качестве верховного палача. А кто же был судьей ему? Какие критерии несла его душа, если она у него только имелась? То, как поступал его разум, ответы на эти вопросы напрашивались сами. Я понял, что ко мне придет новая информация и стал готовиться к ее появлению специально. Я старался быть максимально внимательным, я сросся с окружением настолько, что ощущал свои щупальпы-чувства распространенными на весь мир. АНГЕЛ Вдруг я услышал, как кто-то во мне, внутри моих мыслей, заворочался: я опять раздвоился. Телесно я находился все в той же самой камере, тогда как мой Двойник - теперь уже Ангел-Хранитель - мог находиться в любой точке пространства. Но по чьей просьбе он действовал? Откуда шел приказ? Иногда я хотел от него чего-то вполне определенного, но он не отзывался на мои запросы. Временами он с готовностью отвечал мне. В большинстве же случаев просто молчал, когда я звал его. Но чем дальше, тем все-таки чаще становился наш контакт. Как-то, лежа на своем законном ложе в камере, я спросил его: “А если мне все-таки взять на себя присутствие на квартире и сказать, что это по моему указанию получались деньги? Что тогда?” “Не выдумывай. Тогда уж точно пойдешь организатором, а все остальные выскользнут.” “Но они и так будут говорить, что это я им приказал сделать нарушения.” “Ты их запутаешь. Не беспокойся, тебе откроется истина. Ты уже хорошо начал.” Я постараюсь быть хорошим учеником, таким, каким я еще не бывал до этого. Я постараюсь оправдать доверие. Мой Ангел-Хранитель, ты только не оставляй меня! ЛЕКАРСТВО Дни шли за днями, дни, которых я не замечал – в стене камеры не было окна, никогда не бывало света. Все было грубым, черным, грязным, залапанным тысячами людей, пребывавшими тут, засиженным бомжами, как мухами. Я то проваливался в сплошную кашу мыслей, накрывавших меня лавиной, то вдруг вываливался из нее и начинал разглядывать окружающие предметы. Я знал, что из глубоких погружений спасение только одно – перевод внимания на вещи, как можно более отстоящие от меня. Это было лекарством, чтобы не сойти с ума. ВИЗИТ Однажды меня вывели в следственную комнату. Конвоир ничего не сказал мне о вызывавшем, кто он – адвокат или следователь. Но ждали меня не они. На стульях, привинченных к полу, сидели два рослых широкоплечих человека средних лет, неуловимо похожих друг на друга своей уверенностью и свободными манерами, выдававшими в них спортсменов. Отличало их друг от друга выражение глаз и лиц, да разные прически красовались у них на головах. Они встали при моем появлении. Выйдя навстречу, вежливо поздоровались за руку, назвали себя: – Евгений Иванович. – Александр Яковлевич. Я, кивнув им головой в виде приветствия, молчал, стоял и ждал. Евгений Иванович, на макушке которого красовалась небольшая лысина, а редкие волосы были аккуратно вокруг лысины зачесаны, начал первым: – Присаживайтесь! Когда все сели, он продолжил: – Григорий Андреевич, обстоятельства вынудили нас обратиться к вам по одной причине. Погиб наш товарищ. Обстоятельства смерти неясны и нас очень тревожат. И мы вынуждены просить вас помочь нам хотя бы приблизительно нащупать информацию о том, как это произошло. Для меня этот визит был полной неожиданностью. Я, конечно, мог предполагать нечто подобное, но, принимая во внимание прошлое посещение меня наглым незнакомцем, как-то не был готов к вежливому тону. – Кого вы представляете? – спросил я  и тут же понял, что мне, собственно, все равно, от кого они и как им удалось добраться до меня. Я мог доверять им – такое ощущение возникло в моей душе. Мне ответил Александр Яковлевич – второй, у которого на голове присутствовала растительность в таком количестве, что ее хватило бы на пятерых: – Мы представляем подразделение внешней разведки, которое вам хорошо знакомо. Имя Стефана Анатольевича вам о чем-нибудь говорит? Я утвердительно кивнул ему. Он продолжал: – Мы когда-то были у него в подчинении при штурме дворца Амина. Но это было давно. КЛИНИКА Подразделение внешней разведки было единственной силовой структурой, с которой меня связывали более тесные отношения, чем с другими силовыми структурами. Не знаю почему, но мне всегда было жаль этих людей, отдававших свои жизни ради идеи, существование которой было проблематичным. Как целитель я им во многом в свое время помог, за что их руководство возжелало отблагодарить меня тем, что решилось передать мне, как частному предпринимателю, целую небольшую клинику. Правда, они все равно освобождались от подобных медицинских учреждений, но последние присоединялись, как правило, к другим государственным медицинским структурам. А тут… У меня был свой маленький частный Институт альтернативной медицины и вот в него-то и планировалось влить клинику. Но… Жизнь распорядилась по-другому, и это могло означать одно – мне это уже не нужно. ПОМОЩЬ Вот почему вопрос о том, помогать им или не помогать, передо мной не стоял. Я попросил их: – Расскажите, пожалуйста, об этом все, что можно! Рассказ их был достаточно коротким. Было известно, что вечером накануне того дня, когда пропал их товарищ, которого они называли Стасом, последний заезжал к своей близкой женщине и пробыл у нее примерно полчаса. Так говорит она и так утверждают свидетели. После этого он сел в свой автомобиль и уехал. Направлялся он к своим родителям во Владимир, которых не видел несколько лет, так как находился на оперативной работе за границей. Неделю назад он вернулся. Я попросил их запоминать то, что я буду им говорить, и нырнул в измененное состояние сознание, запросив предварительно информацию об этом случае. Я стал рассказывать: – Вот он выезжает из Москвы. Кольцевая дорога. Останавливается. Выходит и идет к киоску, чтобы купить сигарет. Чувствую дым. – Вопросы можно? – тихо спрашивает меня лысый. Я поднимаю руку: – Потом. Запоминайте или записывайте. Киоск оранжевый, маленький, таких в самой Москве практически нет. В нем сидит девушка. Возраст – двадцать лет. Волосы… Зовут предположительно… Я стал описывать подробно место и ситуацию, которая разыгралась вслед за этим. Как туда же подъехали несколько иномарок, и из них вышли крутые ребята, как они оттеснили от киоска Стаса, как толкнули его, обругали, потом избили, связали и увезли с собой. Я описал того, кто распоряжался. Это был горилообразный, накачанный мышцами человек с пронзительным взглядом и бритой головой. Бывший спортсмен, чемпион, его автомобиль – “Мерс 600”. Вопросов было много. Я уточнил детали и обрисовал подробности. ПРОСЬБА Мое погружение продолжалось около часа. За это время температура моего тела, я знал, снижается почти на градус. Меня стал колотить озноб, как только я закончил. Оба разведчика терпеливо ждали, пока я несколько минут сидел с закрытыми глазами, приходя в себя. Потом я сказал: – Ну вот и все. С вас бутылка. Один из них, действительно полез в карман и достал портмоне. Он начал открывать его, но я остановил: – Я пошутил. У меня тут все есть. Вы не беспокойтесь. Разведке готов помочь. – У нас ничего с собой нет, – огорченно развел руками лысый.  – Как-то не подумали. – Ничего, – успокоил его я. – В следующий раз принесете. Я решил воспользоваться ситуацией и обратился к ним: – Попросите свое руководство подключиться каким-нибудь способом к моей проблеме. Сижу без вины. РАЗВЕДЧИК Александр Яковлевич посочувствовал: – Сам бывал а подобной шкуре. Один раз в Англии, а второй раз тут уже после возвращения. Оба случая одинаковы: на дорогу перед машиной неожиданно из-за препятствия выскакивает ребенок. В Англии продержали трое суток и вежливо отпустили, извинившись. А у нас, – он тяжело вздохнул. – И рассказывать не хочется, чтобы не дискредитировать органы милиции. – Ну а все-таки что произошло? – спросил я. – Неделю в таком же клоповнике продержали, потом к бандитам бросили. Пришлось драться. А дальше хуже – связали и избили до потери сознания. Спасибо нашим. Стали искать. Знали, что я поехал в отпуск. Нашли. – И что же тем выродкам сделали? – опять спросил я. – Уволили. Да что можно с этим сделать! Даже мы бессильны. Тут свои порядки, свои цели. Нас они, как правило, ненавидят. – Да они всех ненавидят, – вставил свое слово и Евгений Иванович. Я вспомнил, что подобную историю рассказывал о себе и легендарный разведчик Абель. И ему тогда едва удалось унести ноги из нашего советского застенка – чуть не убили, хотя до этого он просидел много лет в американской тюрьме, где никто его и пальцем не тронул.   Глава 9   Мой старый сон, я пленник твой и смертник – Приговорен пожизненно к тюрьме: Уже и ночью не кричу: “Поверьте!”, Тюрьма - мой дом на местной Колыме. ОДИНОЧЕСТВО Который день живу в одиночестве. И не испытываю ни страха, ни желания общения. Потому что я занят. Потому что я не одинок – со мною мой Ангел-Хранитель. Но дыхание одиночества время от времени вдруг напомнит о себе бескрайними просторами. А сколько мне встречалось одиноких людей - не перечесть! Одиночество - это открытая дверь, зовущая тебя и поглощающая тебя тем пространством, которое за нею. Не нужно быть сверхвысокочувствительным, чтобы испытать его. Я сам ощутил лед этого пространства, когда несколько раз в своей жизни окунал себя в его бескрайнюю холодность. Поэтому наверное я так чувствителен к потере близкого человека. БЕДА Ледяная глыба одиночества вдруг надвинулась на меня ночью и поглотила собой. Я оказался погребенным, вмороженным в ее небесный айсберг. Я слишком хорошо знал свой организм, чтобы не обратить на это внимание или начать бороться с этим. Бороться можно, можно подавить этот голос подсознания, но тогда и не получишь новую информацию. Я ощутил, что где-то моему близкому человеку так плохо, что помощь нужна ему, а не мне. Постарался представить образ и понял, что не вижу, не ощущаю, не чувствую свою жену. Так вот почему возник холод ледяной глыбы: в одиночество была погружена она, а не я. Моя жена была одной из тех, кто мне был не просто дорог, как дорога память о моих больных. Она, конечно же, была мне намного ближе всех других, и потому я хорошо ощущал состояния ее души и общего здоровья. С ней что-то случилось, что-то плохое, тяжелое и причиной тому мог быть только я… РАЗВЕДЧИК На самом деле история с разведчиком Стефаном Анатольевичем, упомянутым в разговоре с его коллегами, не так проста. Он сам - очень упорный человек, прошедший многие горячие точки, работу за границей, преподавание. Позвоночник его болел давно, и он увлекся народной медициной и мануальной терапией. Много лет лечил сам себя. И лишь при сильнейших обострениях обращался к знакомому костоправу. Тот ставил его на ноги. Но однажды напряженная работа в Афганистане привела все же его на больничную койку. Однако, долго лежать он не мог и, как только стало чуть лучше, тут же выписался. На следующий день пришел к своему костоправу и… С этого момента и начинается история, в которой мне пришлось играть не последнюю роль. Когда знакомый ему мануальный терапевт устроил его грудью на кушетку, а коленями на пол, и стал “ломать” позвоночник, то в один миг все померкло вокруг и страшная боль отключила сознание Стефана Анатольевича. Он пришел в себя и не смог пошевельнуться. Его привезли в госпиталь в скрюченном состоянии и как ни пытались найти ему другое положение, при котором он мог бы находиться, не смогли. Его устроили на кушетке в том же положении, в каком он получил травму, и через девять суток, которые он простоял на коленях, они превратились в кровавое месиво. Через девять дней боль отпустила. Врачи не могли поставить диагноз. Каким образом человек доходит до открытий, пока неизвестно. Но Стефану Анатольевичу стало казаться, что случившееся с ним имеет причиной зацеп остистого отростка одного из позвонков за нервный ствол. Когда он высказал свою идею лечащему врачу, тот лишь посмотрел на него странно. Но этот образ стал преследовать Стефана Анатольевича днем и ночью. Во сне ему было подсказано, как можно освободить отросток. Для этого он стал, лежа на спине, напрягаться и поднимать прямые ноги вверх. Сначала он мог приподнять их всего лишь на пару сантиметров. Потом все больше и больше. Он преодолевал боль и неверие. Ему казалось, что он видит, в чем состоит проблема и как постепенно освобождается зацеп. Врачи, осматривающие его, были единодушны: нужна операция. Иначе они не гарантировали ничего, кроме полной неподвижности. Но - чудо! Занимаясь часами поднятием ног, он вдруг ощутил, как в один миг что-то действительно отпустило в спине. И он встал. Плохо, неуверенно - все-таки прошло два месяца. СЛОМАЮСЬ ИЛИ НЕ СЛОМАЮСЬ Только спустя еще несколько месяцев он приковылял ко мне на костылях. А дальше произошло прекрасное преображение, о причинах которого никому ничего неизвестно. Всего два занятия превратили его в такого же, как и большинство из нас. Но тут вступил в действие его исследовательский зуд. Вместо того, чтобы две недели воздержаться от любых физических упражнений, на следующий после второго занятия день он уехал на дачу и, работая с утра до вечера, перекопал лопатой один свои кровные шесть соток. Была суббота. Так уж устроен человек – хочется ему испытать себя и свои силы, даже если перед этим он лежал на смертном одре. Он позвонил мне в понедельник и замогильным голосом сказал: – Не могу двинуть ни ногой, ни рукой. Я опешил: – Как, почему. Это что-то новое. Что ты делал? Я почувствовал, что произошло нечто, что сорвало всю его настройку. Он виновато прогудел в трубку: – Я копал огород. – Сколько вскопал? – кричал я. – Шесть соток. Я был взбешен: – Ты что, очумел? У тебя все дома? Я тебе что говорил – сидеть две недели и не вылезать никуда! И тут он сказал фразу, после которой у меня отпала всякая охота с ним разговаривать: – Я хотел посмотреть, сломаюсь или не сломаюсь. Я успокоился: – Ну хорошо, посмотрел. Сломался. Что дальше будем делать? – Это я хотел у тебя узнать. – Но ты понимаешь, что теперь я могу тебе и не помочь? Он понимал это. Но что толку махать кулаками после драки! Я сказал ему: – Приезжай, но надежды теперь значительно меньше. Он приехал. Мы занимались. Оказалось, что у него просто сильно разболелись мышцы после того, как он много месяцев вообще ничего не делал. Нам повезло. КОНТАКТ Устремленность этого человека была велика. Он изводил себя попытками исправить положение. Но было еще одно, о чем часто забывают в подобных случаях. Это – его вера или уверенность, что на самом деле так и обстоит дело. Наша с ним встреча все же произошла. Когда я выйду под чистую на волю, я приду к нему в министерство по делам СНГ, где он уж к этому времени работал, и он обнимет меня прямо на совещании при всех и скажет им, что я великий кудесник. Но я не был кудесником. Помочь самому себе я мог только таким напряжением мысли, после которого можно было и не остаться на этом свете, не то чтобы не ползать или не ходить. ЗАКОН ОХОТЫ Как Дух Святой снисходит к нам сверху, так согласно закону второй истины самое качественное материальное течет только вверх по лестнице положения: от бедных к богатым. Поэтому и богатые тоже вечны. И их вечность провозглашена законом беспредела. Абсурд, конечно, - больший или меньший беспредел. Как это: беспредельное пространство имеет такие-то пределы? Значит, если быть точным, то называть основной или, как подразумевается часто, единственный закон нашей силовой системы беспределом нельзя. Тут что-то другое. Может быть, народ  и отдельные его личности соскучились по волюшке, по настоящему бунту и потому многие ищут любую возможность пошкодничать? А почему нельзя, если условия позволяют? Да еще и общего прихватить с собой. Общее брать можно, пока оно есть. У общего хозяина нет. Вот когда оно перестанет существовать совсем, тогда и законы изменятся. Общая собственность по своему положению - ниже, чем даже собственность какого-нибудь последнего бомжа. БЕСХОЗНЫЙ Точно так же нет хозяина и у меня, потому что не принадлежу ни к какой системе или группе. Значит, я есть элемент общего и потому меня сам Бог велел как бы пинать, бить, сажать, одним словом, манипулировать мной всем тем, кто имеет такую возможность. Я - обезличенная единичка беспредела, несмотря на присутствие моей личности в общем котле. Ну хорошо, не будем развивать эту тему - все же мне помогает сам Ангел, а как быть нормальному человеку? Приобрести ружье и попроситься к Охотникам или плевать на все и податься к тем, на кого охотятся? Ведь закон охоты - это отобрать, отобрать хоть что: будь то деньги, будь то жизнь, в крайнем случае заработать на твоей шкуре. Кто хочет быть тем, на кого охотятся? ПЕТРОВ У меня было всего лишь две очные ставки. Вторая - с моим бывшим заместителем Петровым Борисом Сидоровичем. Глядя на него, я поразился какой-то домашней его забитости - так здорово он играл свою роль невзрачного человечка в жизни. Невзрачные не имеют, конечно, длинноногих любовниц, если не станут миллиардерами, но именно это свойство позволяет им безболезненно укрывать свои иногда немалые доходы и от бандитов и от правосудия одновременно. И этого человечка я когда-то подобрал на улице после того, как его выгнали из института за неспособность? И он тут же завалил порученное ему мною дело. Я хотел отобрать изобретения, с помощью которых, запустив их в производство, можно было бы существовать безбедно. Месяцев пять он водил меня за нос, после чего я сам нашел то, что искал. Я так, видимо, и не пойму никогда, как такие люди втираются в доверие? По всей вероятности за счет каких-то сверхспособностей. А, может, жалостью и убогостью? Опуская все несущественное, приступаю сразу к делу. Хотя, конечно же, появление Бориса вызвало в моей душе целую бурю негодования и ненависти, описывать которую считаю излишним. В нем же явственно отражался страх, явственно обнажая его подлую натуру и делающий таких, как он, подонками последней степени. Именно о таких и говорят, что у него не душа, а душонка. ПРИЗНАНИЕ НА ОЧНОЙ СТАВКЕ После соблюдения всех положенных по делу формальностей следователь обратился к Петрову: - Вы подписывали банковские чеки на получение наличных денег двадцатого июля и двадцать девятого октября? Тот обреченно ответил: - Да, подписывал. Попробовал бы ты не согласиться! - усмехнулся я. – Ведь все равно эти чеки лежат в портфеле у Крысина. Следователь откровенно разглядывал Петрова: - Вас кто-нибудь принуждал делать это? Петров сквозь страх словно надулся внутри газом: - Нет, меня никто не принуждал. И вдруг какая-то ненависть выплеснулась из него: – И вообще никто никогда и ни к чему не принуждает. Гордый. Молодец. Проверим, как сейчас будет испаряться твоя гордость. Крысин продолжал свое дело: - Кто открывал счет в банке в городе Москве? Борис откровенен: - Я открывал. Зря ты говоришь об этом. Конечно, ты мог бы и не брать на себя это. Ведь проверить все равно трудно. Следователь вычерпывает его до дна: - Почему это делали вы, а не директор или главный бухгалтер? Петров важно ответил: - Я был приказом директора назначен отвечать за финансово-хозяйственную и банковскую деятельность. Назначен? И только-то? Следователь продолжил: - Выбор банка вам подсказал Кравцов? Петров презрительно усмехнулся: - Нет, я сам вышел на этот банк. - Может быть кто-нибудь другой подсказал? – дает лазейку Крысин. Петров снова воспринял это как насмешку. - Я сам. Никто не подсказывал. Крысин хочет понять причину выбора банка: - Почему вы остановились именно на этом банке? Сидорыч откровенничает: - Потому что в нем можно было вести операции более упрощенно. Что, что? Как это - упрощенно? Воровать, что ли? Договориться о получении наличных без разрешения? Я опешил, но Крысин, как ни в чем не бывало, продолжил: - В те дни, когда получали наличные деньги, вы где находились? - Оба раза я вместе с бухгалтером Булавиной выезжал в Москву в качестве сопровождающего. Кто в лес, кто по дрова. Она одно говорит, а он другое. Они, что же, не договорились? Или так надо - побольше абсурда? Ну давай, дорогой, колись! Крысин спросил: - Кто еще ехал с вами? - Шофер, естественно, и Яковлев. Еще один всплыл неожиданно. Почему? Или зачем? Может быть этому шахматному мастеру уже отведена здесь особая роль превратить позиционное преимущество в материальное? Что же этот будет потом показывать? ФАНТАЗИЯ Крысин ухватился за новую ниточку: - Яковлев ожидал получения денег возле банка? Петров неуверенно произнес: - Да, кажется, ожидал. Ему-то что нужно? Шахматист, который в курсе всего. Какую выгоду преследует? Следователь доил Петрова: - Кто еще присутствовал возле банка из ваших знакомых? Борис проявлял чудеса изобретательности: - Это москвич Мартиросян с сыном. И сын туда же. Что-то вас уже так много набежало! Крысин уточнил: - Был ли при этом у банка Таргаров? Борис ответил уверенно: - Нет, не был. Он ждал нас дома. Договориться они или не смогли, или он позабыл, о чем договаривались. Что с памятью? Крысин продолжал сыпать вопросы: - А где в это время находился Кравцов? Петров вспомнил: - Он тоже был возле банка. Ну наконец-то, хоть это совпадает, - горько отметил я. Крысин уточнил: - А потом куда он делся? - Он вместе со мною, Булавиной и Мартиросяном поехал на квартиру к Таргарову, – как-то неуверенно произнес Петров. – Остальные отправились по своим делам. Если ты там, то мне-то что делать вместе с вами? – думал я, мысленно спрашивая об этом Бориса. Крысин задал ему один из главных вопросов: - Значит, вы присутствовали на квартире Таргарова после того, как туда были привезены деньги? Петров ответил утвердительно: - Да, присутствовал. Ну вот, наконец-то! Что ж ты с Булавиной не договорился, дурак? – упрекнул я его, но порадовался за себя – создавалась реальная ситуация, в которой я мог бы доказать свою непричастность к преступлению. Крысин по-прежнему терзал его: - Кроме перечисленных вами лиц кто-нибудь еще присутствовал или приходил на квартиру, когда вы там находились? Петров согласился: - К Таргарову точно приходили. К нам никто не приходил. Замечательно! Неужели все-таки мне подсунули фальшивку? А он что скажет: получал ли кто-нибудь из этих посетителей деньги при них? Сразу за этим последовал вопрос: - Зачем, с какой целью, как вы думаете, к нему приходили эти люди? Петров равнодушно ответил: - Он им выносил какие-то деньги и они что-то подписывали? Кравцов задал следующий вопрос: - Были ли это те самые люди, которые числились в бригаде по сборке запорной арматуры? Петров пожал плечами: - Вот этого я не знаю. Я не понимал, зачем им это надо. И вдруг ударила мысль: они же хотят представить дело так, что бригада была натуральная и люди были живыми, а не мифическими. Как будто нет фикции. Они не знают, что следствие это уже раскололо. Крысин спросил: - А деньги Таргаров откуда брал для них? - Из ящика серванта. Следователь уточнил: - А Булавина свои деньги отдала кому-нибудь или держала их при себе? - Она, как только приехали, сразу же их отдала Таргарову. Все-таки отдала. Странно. Тут же последовал следующий вопрос: - А он куда их положил? Борис говорил, как по писанному. Действительно, что ли, там был? - Он положил их в ящик серванта. Потребовалось еще одно уточнение: - В тот самый, откуда потом он брал, чтобы отдать приходившим людям? Последовал подтверждающий ответ: - Да, в этот. Крысин переменил тему: - Деньги Булавина отдала Таргарову по чьему-нибудь приказу? “Так, – подумал я, – отсеки Булавину и говори! Ну же, Боря!” - По-моему, сама. Крысин вспомнил и про меня: - Вы говорите, что в квартире в это время находился и Кравцов. Что он делал? Отдавал ли какие-нибудь приказы? “Ну, дорогой. Скажи дяде правду!” - Ничего не делал. Он вообще всегда какой-то незаметный. И тут тоже сидел, выходил, входил. Чтобы он отдавал какие-нибудь приказы, я не помню. Нет, не сказал правду. ОПЕРАЦИЯ Однажды Борис пристал ко мне: скажи да скажи, можно ли ему идти на операцию на глазах. Он плохо видел из-за рогового слоя, разросшегося довольно обильно. Врачи категорически рекомендовали не запускать. Я ему тоже говорил, что в хирургическом вмешательстве ничего опасного нет, однако, что-то угнетало его. И однажды он признался, что одна цыганка нагадала ему, что он умрет на операционном столе. –  Операция на глазах, – сказал я ему, – не такая уж и опасная для жизни вообще. Бывает хуже. Не тот случай. Но он не находил внутренних сил. Несколько месяцев он раздумывал и дрожал. Наконец,  он получил от меня заверение в полной безопасности. И переборов себя, все-таки решился. ПРИЗНАНИЕ Крысин задумал испытать Борю не прочность. Он спросил: - А вот эта поездка на квартиру Таргарова произошло случайно? Вы не знали о том, что придется туда ехать? Какой замечательный вопрос! Следователь знает свое дело. Петров не согласился с такой постановкой вопроса: - Нет, почему же? Я заранее перед этим созвонился с Таргаровым и мы договорились. “Ты молодец, Петров! – похвалил мысленно я. – Я думал о тебе хуже. Каюсь.” Крысин спросил будничным тоном: - А кто принял решение выплачивать заработную плату бригаде в наличных деньгах? Кравцов? Петрова просто распирала гордость за то, что он мог значить в этом мире больше, чем сам на то рассчитывал. “Боря, покажи себя!” - мысленно скомандовал я, и он гордо сказал: - Я сам принял такое решение. Но следователь не унимался: - А приказ на это отдавал вам Кравцов? Нет, его просто раздирает на части честолюбие. Борис так же самодовольно произнес: - Ну вот еще. Я сам всегда решал. Его приказ или указание мне не нужны были. Ну ты и дерьмо, Борис Сидорыч! Сидорыч-кассир! Крысин этому даже удивился: - Почему же вы приняли такое решение? Ведь до этого все расчеты вы вели безналично через сберкассы. И Боря признался: - Об этом меня попросил Таргаров. “Ну что в его работе сложного? - подумал я о следователе. - Нагрести фактов на умного или упрямого, а с таким, как Петров, вообще делать нечего - все расскажет, все покажет.” Крысин все уточнял, пытаясь найти на меня компромат: - Эту просьбу он передал через Кравцова? Мне уже все равно. “Даже полное признание Бори не поможет.” - внезапно что-то пропело внутри меня и я понял все, о чем мне говорил Ангел. Петров был уже спокоен, как большой слон. Он раскручивался, не задумываясь о последствиях: - Нет, Таргаров позвонил непосредственно мне и мы договорились. Потом, он приезжал к нам иногда. У Крысина, кажется не было других намерений, кроме как топить только меня. Он, казалось, знает лишь одну мою фамилию. - Когда он приезжал, то он беседовал с Кравцовым? Петров презрительно посмотрел в мою сторону: - Кравцов вообще редко находился на рабочем месте. Нет, в основном Таргаров приезжал ко мне. Абсурд, абсурд! Мир точно перевернулся. Все вдруг отошло куда-то в сторону, потускнело и я отчетливо увидел свой утренний сон, который сегодня посетил меня под самое утро. СОН Я открыл глаза и увидел над собой металлический каркас второго яруса коек - шконок. Обожгло мыслью - несвобода. Как там мои дети, жена? Как она восприняла случившееся? Почему такой холод идет от нее? Конечно, это болезнь. Отсюда могу помочь только одним - обращением к моим покровителям: к Ангелу-Хранителю и к самому Богу. Как я виноват перед нею! Какая кривая дорожка привела меня сюда? Только что видел сон: вооруженный отряд, а я во главе, с автоматом и гранатами. Детский сон. Подобное вижу раз в несколько лет. Себя вооруженным - впервые. Вдруг резко увидел лист бумаги, приказ, который писал я сам, текст в нем и дата - крупно: двадцатое июля. Тот самый день. Значит, я не в Москве, значит, я - в фирме и меня многие видят. Но как сделать, чтобы они вспомнили этот день? Возможно ли такое. Во всяком случае есть за что зацепиться. Какое-то дурное предчувствие обдало меня своим холодным дыханием, как будто в моем положении могло быть что-то еще более тягостное, чем то, что я испытывал уже к этому времени…   …Я сумою и тюрьмою успокою. Я твоею нелюбовью нелюбим. Я сегодня ни гроша уже не стою - Листик в клеточку меня совсем добил.   Успокоит сума И остудит тюрьма И навек разлучит нас с тобою. Ты хотела сама, Чтобы жизнь воздала. - И душа захлебнулась от вою.   На тебя, на ту, что отвернулась, Я смотрю сквозь лагерную мглу. И кричать, чтоб снова ты вернулась, Я, охрипший, больше не могу.   Мне кричали грачи: - Ты о ней промолчи, Позабудь, что зовется любовью. Если сердце стучит, Не стони - прошепчи: “Я навек разлучился с тобою”.   Надо мною только ангелы кружатся. Все - из падших, как и я и земляки. Тени черные на клеточки ложатся От твоей когда-то ласковой руки.   Хохотали враги: - Ты ее береги! - Я готов ее встретить любою! - Только ты ей не лги, - Донеслось из пурги. И навек разлучили с тобою.   Я на небо серое взлетел бы С ангелами падшими в зенит. Скоро пух появится у вербы И весна тобой заголосит.   Эх, закрутит меня Круговерть-кутерьма, Снег накроет с похмелья горою. Успокоит сума И окутает тьма И навек разлучит нас с тобою.   И опять весна окошками засветит. Пролетят куда-то соловьи. Наша зона для таких попавших в сети. Твои письма - это клетка для любви.   Птицей белой метель На пушисту постель. Я окошко для тебя одной открою. Я не жду никого, Я лишен своего. Я навек разлучился с тобою…   Я сумою и тюрьмою успокою… Я твоею нелюбовью нелюбим… Я сегодня ни гроша уже не стою - Листик в клеточку меня совсем добил…     Глава 10   …Я умирал - ты умирала… Я восставал - ты расцветала… Я в лихорадочном бреду кричал, что я уже иду… ПАМЯТЬ Итак, вопрос: что же довело меня до такого скотского состояния? Кое-что уже прозвучало, но как-то дистрофично: какие-то мелочные доносы, безобидное фискальство, но главное не сказано. Мое погружение в состояние материального анабиоза в КПЗ всколыхнуло столько событий двух и четырехгодичной давности, что я удивился: никогда не думал, что смогу вплоть до почерка вспомнить написанное когда-то. Но я стал вспоминать страницы, текст, вид, штампы и печати,  даты тех документов, которые мне были необходимы. Потом я стану письменно требовать, чтобы эти важные бумаги были представлены в моем уголовном деле и добьюсь этого. Чего не сделаешь для собственного спасения. Правда, мне попадались и такие люди, которым легче сгнить, чем пошевелить пальцем. МЕТАФИЗИКА Но если быть откровенным – а иначе вообще непонятно зачем все это писать, – то в течение всей моей странной жизни произошло несколько событий, совершенно необъяснимых для нас - материалистов. Я просто физически умирал несколько раз, но почему-то, по причине какой-то метафизики, остался жив. Вот это “почему-то” здорово затемняло долгое время мою логику, логику нормального человека. ЛОГИКА Потом я смирился и с этим, но чтобы не выглядеть в собственных глазах идиотом, изменил свои принципы жизни и саму логику. Теперь она у меня совершенно ненормальная. Хорошо это или плохо? - не знаю, не разбирался. Как есть. Она оправдана высшими критериями, теми, которых придерживаюсь я, по которым я живу и существую. – А как же другие? – любой человек вправе задать мне вопрос.  – Другие живут и существуют в соответствии со своими критериями, – отвечаю я. – Я тоже изобрел свои собственные. О том пишу популярные и не очень понятные книги. Да простят меня те, кто, купив их в надежде на простые и конкретные рекомендации, вдруг обнаруживает в них призыв к собственным усилиям. Было бы совершенным обманом не сказать о том, что мое нахождение в изоляции от приличного общества вообще разграничило или даже раскололо меня самого на два осколка. То, что было, как будто перестало существовать. Вроде кинофильма - посмотрели, поговорили, попереживали, но все это были иллюзии. А то, что стало, - как это ни странно, тоже почти не существует. По крайней мере, возник какой-то наплевательский налет на все жизненные отношения и в настоящем и в будущем. БОГАТСТВО, ЗДОРОВЬЕ, ЛЮБОВЬ Иногда я задумываюсь и начинаю строить предположения о том, что если бы у меня было над чем дрожать, то тогда бы я относился к действительности серьезнее. А поскольку нет ни здоровья, ни богатства, ни большой любви, то видимо и смысла трястись над собственной шкурой нет. Здоровья у меня никогда не было, поэтому я не шел ни на какие сделки, которые меня совсем бы его лишили. Это значит, что мое нездоровье с самого начала не позволяло мне реализовать какие-то имперские желания. Но, слава Богу, они у меня начисто отсутствовали. Иначе бы я точно где-нибудь на полдороге уже окочурился бы от перенапряжения, если учитывать мой вспыльчивый характер. Что же касается богатства и любви, то эти два понятия связаны между собою значительно сильнее, чем это может показаться неискушенному в рассуждениях человеку. Когда их нет, то чистота эксперимента в рассуждениях о них гарантируется. Почему-то принято думать, что богатство не позволяет купить любовь духовную, а лишь помогает приобрести любовь телесную. С этим можно было бы согласиться, если бы любовь духовная была бы доступна всем без исключения. Наоборот настоящая любовь является таким редко встречающимся исключением, что только диву даешься, как же оно так получается, что она еще встречается? БЛЕФ Очная ставка подходит к концу. Крысину остается узнать совсем немного. Он спрашивает Петрова: - Сборка арматуры производилась? Петров безапелляционно заявляет: - Нет, не производилась. Знает все. И не скрывает в отличие от некоторых. Вот так надо топить своих благодетелей. Крысин уточняет: - Когда было решено не производить сборку? Петров даже глазом не моргнул: - С самого начала. Итак, свидетели подтверждают наличие сговора. Крысин может спать спокойно. Его очередной вопрос опять обо мне: - Кравцов знал об этом? Борис непоколебим: - Конечно, знал. Ну еще бы! Как я могу не знать о сговоре? Если я же его и организовал. Если так дело пойдет, я останусь здесь. Крысин снова уточняет время пребывания у Алексея: - Вы долго сидели у Таргарова? - Часа два. Потом уехали к себе в город. Следователь переключается на другого: - Шофер где находился при этом? Что же такого интересного показал шофер, что его Крысин не может забыть? Петров отвечает достаточно твердо: - В машине и на кухне. Крысин уточняет: - То есть в комнату, где сидели вы, он не заходил? Понятно. Шофера тоже обуревает мания величия, как всех вас, братья. Петров ставит точку в разногласиях в местонахождении шофера: - Нет, не заходил. Это не принято. ОХОТНИК Когда Крысин обратился ко мне с вопросами, на те из них, которые повторялись, я ответил так же, как и на очной ставке с Булавиной. Но были и другие, новые. - Скажите, Кравцов, вы знали о том, что сборка рукавов будет фиктивной? Я уже помню, что было на самом деле и говорю об этом: - Я договорился с Таргаровым о настоящей сборке. И Петров знал, что сборка будет и неоднократно уверял меня в том, что она производится. “Получи, Петров, сдачи!” – подумал я и продолжал: - Он забыл, что для сборки в последующих сделках мы подобрали даже подвал в своем городе. Арендовали его. Договор на аренду подписывал сам Петров. И в этом договоре было черным по белому написано: для сборки запорной арматуры. Так ведь? - я обратился с вопросом к Борису. Он подтвердил кивком головы. Я же сказал: - Но сделок больше не было. И лишь один раз - первый - сборка была намечена в Москве под руководством Таргарова. Следователь обратился к Петрову: - Вы подтверждаете, что сборка арматуры все-таки планировалась? Он не был бы Петровым, если бы не посомневался: - Да, кажется, точно планировали. Даже сами несколько образцов собрали. Для понимания. Да, точно, Таргаров привез комплектующие. Все-таки вспомнил. Даже больше, чем я надеялся. Следователь спросил меня: - Вы возили от Таргарова и Таргарову счета, накладные или какие-то другие документы по сделкам? Это я тоже уже знал точно: - Нет, кроме первых двух договоров, ничего не возил и не встречался с ним. Следователь повернулся к Петрову: - Скажите, Петров, кто возил счета, накладные Таргарову? Борис был откровенен: - Машин с арматурой приходило много. Поэтому я посылал к нему многих. Теперь обо мне: - Возил ли Кравцов? - Возможно, точно сказать не могу. Следователь обратился ко мне: - Может быть, вспомните? Тут уже обиделся я: - Нет, не вспомню. Не директорское это дело. Петров подтвердил: - Он у нас был очень занятой, мелкими вопросами не интересовался. ДЕНЬГИ Следователь обратился к нам обоим: - Имеются ли у вас вопросы друг к другу? Я посмотрел на Петрова. У него вопросов не было. У меня были. Как и Булавину, я спросил его, передавал ли он мне какие-нибудь деньги? Он ответил отрицательно. Однако вопрос для него был не простой. Я вспомнил, как вернувшись из Питера, я выслушивал его рассказ о том, что с Таргаровым полностью рассчитались, вся бригада осталась довольна и что удалось сэкономить некоторую часть наличных, доля которых причитается и мне. Он протянул мне пачку и я взял ее. Вот об этом мы с ним и молчали оба: он не передавал, я не брал. НЕДОВОЛЬСТВО Никакого торжества. Даже наоборот: ведь любой человек, ознакомившись с материалами по делу, задаст всего лишь один, но самый основной вопрос: “Если все так, как говорит директор, то что он вообще там, в этом Центре, делал и зачем он вообще нужен?” Большой соблазн - остаться без руководства и вытворять, что душа пожелает. И вдруг я начал вспоминать, что именно нечто подобное произнес однажды Володя Яковлев на торжестве по случаю его дня рождения именно перед тем злополучным двадцатым июля того самого года. Пьяным голосом он объявил мне о желании группы товарищей выжить меня из Центра. А для этого применить интриги, на которые он был большой мастер. КПЗ В двери приоткрылось окошко, называемое кормушкой, и хрипловатый голос сказал: - Браток, не вешай нос. Сегодня они нас, а завтра мы их, - он захохотал, а потом продолжил. - Главное, не дрейфь. Пропадать, так с музыкой? За дверью послышалась ругань охранника, звук удара и голос моего нового знакомого: - За что, гражданин начальник? Разве я хотел? Вот встретишься ты мне на воле, поговорим… Почти каждую ночь - крики. Часто пьяные, безобразные. В камере полумрак, не поймешь, то ли день, то ли ночь, и постоянно из-за двери - ругань… МИР ПЕРЕВЕРНУТОГО СМЫСЛА Каким все-таки твердолобым надо быть, насколько глубоко погрязнуть, чтобы не суметь выйти вон из этого примитивного мира с его примитивными и низменными отношениями, из мира, который, кажется, достает вообще везде и всегда своим абсурдом! И все это - ради чего? Ради какой-то науки? Еще можно понять, чтобы ради такого изменения в сознании, которое раньше считалось болезнью, то есть ради любви. А тут… Мир перевернутого смысла требует от нас все больше и больше абсурда, заставляя смеяться понимающих и плакать тех, кто принимает его всерьез. Для меня серьезное отношение к миру стало исчезать - нет, не со дня ареста, а еще раньше - со дня моего контакта с Богом. Такого юмора, искрящегося, теплого, радостного, мне не доводилось встречать ни раньше, ни позже. Я понимаю, что на такой юмор способен только Бог, иной же человек полностью опошляет чистоту отношений тем, что сводит все до жрачки и постели. Иногда мне даже кажется, что смеяться над такими людьми грешно. ПСИХБОЛЬНИЦА Не зря же на Востоке говорят: используй юмор только в отношении себя, а к остальным относись, как к больным. Моя младшая дочь, если бы услышала это высказывание, заявила бы: “Если ты одного себя считаешь нормальным, то не главный ли ты врач этой самой психбольницы, которая называется миром”. Смех смехом, но мир болен, претендентов на высокие должности в этой всемирной больнице - тьма. Остается только понять: каждый из нас кем является - больным или врачом? А, задумались!… КПЗ Уже второй день никто ко мне не ходит, не тревожит… Регулярно жую, если можно разжевать, ту бурду, что доставляют нам из какого-то ресторана, как уверяют тут все служащие - я провеял, все говорят одно и то же. Когда наступает время принимать пищу, то всегда через открытую кормушку первым появляется вопрос: - Кушать будете? Я умиляюсь от такого обхождения. Видимо, персонал получил в отношении меня особые инструкции. А может быть, они ко всем так? Не верится, судя по крикам и ругани. Слушаю пьяные и трезвые крики с просьбой покурить - мужчины, женщины… Дали два листа бумаги и огрызок карандаша на полчаса. Что-то лихорадочно записал, как будто в предчувствии конца света. Кажется, что если не зафиксирую на бумаге, то свободы не видать. Бред, и тем не менее… БЛАЖЕНСТВО Оказывается, я так устал от жизни на воле, что временами чувствую блаженство от того, что оторвался. Такое блаженство, наверное, ощущает рыба, когда ее выбросили на берег и она уже засыпает. Когда я несколько раз умирал, я тоже ощущал это блаженство освобождения от всех земных пут. Мы, люди, совершенно не понимаем, насколько тяжелы для нас цепи, связывающие нас с миром материи и духа, понимаемого людьми только как хорошее, плохое, ненавистное или любовное отношение между собой и отношение к природе. СОСЕД Второй день и вторую ночь я провел в камере с бандитом. То был молодой, девятнадцати лет, рэкетир Саша, которого со всей бандой повязали на рынке при свидетелях и телекамерах. Как он рассказал, все было подстроено с самого начала. Они зашли в вагончик к хозяину ларька поговорить, а тот послал одного из них за бутылкой. Вот эта самая сумма, равная стоимости бутылки, и будет теперь фигурировать в уголовном деле. Он был весел, спокоен и бодр. Потом на тюрьме я его встречал несколько месяцев в коридорах. На ходу мы обменивались с ним новостями. Даже на суд нас возили в один день. Дали ему шесть лет. Оправдывал он свое рэкетирство тем, что все равно заняться было нечем, а он спортсмен, занимается борьбой у-шу. В разговоре оказалось, что я запомнил даже его фамилию по старой газетной статье, потому что в ней писали о нем как о чемпионе России. У нас нашлись общие знакомые и в родном городе, и в Москве среди тренеров и спортсменов. Утром его увели. Мой сосед не спрашивал меня, за что я попал сюда, а сам я не рассказывал: откровенничать не хотелось. ОТШЕЛЬНИЧЕСТВО Одиночество не тяготило меня. Я бы сказал, что даже где-то нравилось вот так спрятаться от всех, свернуться калачиком, как в далеком детстве и отсыпаться. Но отоспаться не удавалось. В голову лезли разные мысли, занимали там все место и не давали отдохнуть. Тоска, тревога и чувство опасности постоянно преследовали – то громче, то тише звучали их голоса. Но сознание уходило от них и от мира реальности, погружалось в мир иной, где меня подгоняла работа в мыслях и голос, который заглушал все: вспоминай, вспоминай! И я вспоминал, стыковал, сравнивал, переоценивал. Но где-то вторым планом переоценивалась вся жизнь, начиная с раннего возраста. Вспомнил свое детство, одиночество в детстве оттого, что много болел. Какое-то время даже не ходил. Было мне тогда всего-то девять лет. Мать сумела выходить: парила меня в кадушке, опуская туда в горячую смесь, где сено, труха перемешивались с конским навозом. Помню запах запаренного сена до сих пор. Мое детское одиночество усугубилось от физической неполноценности, когда несколько лет пришлось волочить одну ногу. ОГОНЬ Но мне повезло, что я пережил подобное в раннем детстве, когда огонь желаний еще не угас под напором вселенского льда и тоски. Именно этот огонь не давал мне потом погибнуть, как не дал и на этот раз. И сейчас он бушевал во мне, неудержимый, направленный только на одно – продержаться и выжить! Думаю, что если бы подобное несчастье произошло со мною лет в тридцать, то я, как большинство, быстро бы смирился с ним, ведь раскачать великовозрастного на подвиг ой как сложно! Сидя в одиночке, иногда ловил себя вообще на крамольной мысли: если будут кормить, то хоть всю жизнь тут сидеть можно. Сознание сворачивается почти что в точку от ситуации, когда ты себя ощущаешь выброшенным из общества. Помощи не чувствуешь, зато душа кричит о том, что тебя отвергли и кроме ненависти, позора и брани тебя ничего не ждет. Это было чувство отчуждения. ОТЧУЖДЕНИЕ Насколько мы, оказывается, живем чувством более общим, более абстрактным, чем известные пять чувств! Потеря именно этого несформулированного чувства обрезает контакт понимания и помощи отовсюду. Такого катастрофического ощущения не бывает от потери обычного чувства из числа известных пяти, например, от потери чувства обоняния – неспособности различать запахи. Одиночество страшно тогда, когда внутри себя не найдешь именно человеческого зеркала – мнения другого, честного и дружелюбного, – которое будет показывать и тебя самого, и события, и давать этому справедливую оценку. Когда мы одиноки вот это последнее нам может обеспечить только Бог, который внутри нас. Я имел в себе Его, мне было проще, чем другим. На деле же частенько место Бога в нашей душе бывает уже занято какой-нибудь нечистью, а выгнать ее оттуда не так-то просто. И нечисть эта пугает человека тем более, чем он более ей доверяет. ЖИЗНЬ - ЭТО ЦЕПИ ЛОГИКИ Боже мой, если бы я не болел столько с детства, то не стал бы заниматься с таким рвением изучением альтернативных методов оздоровления. И тогда бы я, будучи уже в годах, не поехал бы на сугубо научную конференцию. А раз так, то одна моя знакомая – Наталия – не познакомила бы меня с другой женщиной - Элеонорой. А Элеонора не познакомила бы меня с Мартиросяном. А он, в свою очередь, не познакомил бы меня с Таргаровым. А он … он меня бы не уговорил заключить эти идиотские договора, прибыль от которых шла на зарплату докторам и экстрасенсам. Зачем я только связывался с экстрасенсами? Чтобы платить им деньги? А что они дали науке? Понимание, что экстрасенсорика в том виде, как они ее преподносили, – гигантский тупик, в котором могут уместиться все ученые всего мира. Бред помешанного на науке человека. Для него наука оказалась превыше собственного чувства самосохранения. Зарвался. Прав Сидорыч, ой, как прав! СТРАХ Помню, как перед арестом, перед тем злополучным ноябрем, а именно, в конце августа вдруг меня вызвал в Москву Мартиросян. Я приехал к нему в офис. Он сидел за столом трезвый как стеклышко, чего по моим наблюдениям быть не должно. Он вывел меня на улицу за угол, осмотрелся вокруг, на что я не преминул съязвить: - Ты не иначе как подслушивающие устройства ищешь? На что он, на этот раз изменившись в лице, вдруг трагически сообщил: - Таргар арестован. - Как и за что? - только и вымолвил я. Он тихо прошептал: - За связи с Крикуновым. За запорную арматуру. И еще: подозревают в спекуляции бриллиантов. И без всякого перехода спросил: - Диктофона у тебя нет? Я удивился такой предусмотрительности: - Да что ты! Откуда ему взяться. Никогда не было. И для верности распахнул пиджак. Только потом пришла в голову мысль, а у него самого случайно не могло быть диктофона? - Скоро и тебя будут допрашивать. - Почему? - спросил я. - С какой стати. - Одна сделка по арматуре, самая первая, если ты помнишь, шла через ваш Центр. - Ну и что? Там все чисто и потом там же не было намека даже на нарушения закона. Я правильно говорю? Он подтвердил: - Да, у тебя все по закону. Я тебя хочу попросить об одном: не говори, пожалуйста, что это я тебя познакомил с Таргаром. Вот где возникли эти самые цепи логики. - А что же мне в таком случае говорить? Он умоляюще смотрел на меня и жалко лепетал: - Скажи, что познакомился в компании. И обо мне то же самое скажи. Я не хочу, чтобы сюда тянули Элеонору. Все-таки женщина… Я был снисходителен: - Пожалуйста, это не сложно. Какая разница? Он продолжал: - И вообще скажи, что я к арматуре не имел совсем никакого отношения. Что все отношения были только с Таргаром. Я удивился: - На самом деле так и было. Я обратил внимание на то, как сильно был взволнован Мартиросян, но насторожиться не захотел. СВИДЕТЕЛЬ Мартиросян был допрошен раньше меня как свидетель. Я об этом не знал, пока не познакомился с первым из четырех томов моего дела. Потом я прочту протокол его допроса, который состоялся в Москве, и провел его Окунев. Занимал он всего одну страницу. - Вы знали Таргарова до заключения сделок? - Нет, не знал. - Значит ли это, что вы никакого отношения к сделкам не имели? - Никакого отношения к сделкам не имел. Я вообще о них не слышал. - Деньги от сделок получали? - Нет, не получал. - В дни, когда получали в банке деньги, вы были около банка? - Нет, не был. - На квартире Таргарова, когда туда привезли из банка деньги, находились? - Нет, не находился. - Как познакомились с Кравцовым? - Не помню. Кто-то нас познакомил. Мартиросян не проходил по делу. БЛЕФ Мой Инженерный Центр создавался мною как филиал Всесоюзного Центра Научно-технических проблем Академии Наук СССР, сокращенно ВЦНТП АН СССР. Я уже писал о том, что Ефрем Юрьевич Воловик, директор последнего, был известным физиком и что он, несмотря на это, оказался, тем не менее, обыкновенным мошенником. В наше время звания и известность требуют от личности значительно большего материального основания, чем это было при советской власти. Без богатства человек перестал смотреться, если он претендует на место среди сильных мира сего. Воловик сделал просто: он приставил к названию своего центра аббревиатуру АН СССР, хотя учредителем его фирмы был фиктивный футбольный клуб. СВИДЕТЕЛЬ Воловик тоже проходил в качестве свидетеля по моему делу. Но… В процессе следствия, как ни хотел следователь Крысин, а мне удалось добиться включения в уголовное дело практически всех необходимых для моей реабилитации приказов: и моих по Центру, и Воловика по головной организации. Приказы недвусмысленно подтверждали вид отношений между нашими организациями как филиала к головному предприятию. Даже последний приказ о моем снятии с должности директора подписал он как генеральный директор, и этот приказ имел юридическую силу. Туда же в дело удалось подшить и мои докладные на имя Воловика с требованием присылки ревизионной комиссии и проведения ревизии в Инженерном Центре силами головной организации. Однако, обратимся к небольшому протоколу допроса Воловика Крысиным. Крысин: - Кравцов заявляет, что он неоднократно ставил вас в известность о неблагополучии в финансовой деятельности Инженерного Центра, о конфликте, возникшим в нем между Кравцовым и остальными. Вопрос: вы знали об этом? - До меня такая информация не доходила. - Кравцов добивался отделения филиала от вашей организации? - Как видно из тех документов, что я представил, Инженерный Центр стал самостоятельным раньше, чем уволился Кравцов. Насколько мне известно это увольнение произошло по желанию коллектива. - Посылалась ли ревизионная комиссия в Инженерный Центр для проведения ревизии? - Не было необходимости. - А сами вы могли бы приехать в этот город и разобраться в конфликте? - Мне это не нужно. Как решил коллектив, так и правильно. - А вы бывали раньше в этом городе? - Я никогда раньше в этом городе не бывал. В деле находились уставы той и другой организации и приказ Воловика о предоставлении Инженерному Центру хозяйственной самостоятельности. Все это датировалось числами, намного более ранними, чем двадцать девятое октября того года. Его приказы об ограничении меня в решении финансовых вопросов и о снятии меня с должности директора Центра явно противоречили этим документам. Последние документы были просто липовые. Он их сделал уже после моего ареста, чтобы хоть как-то замести следы. Ведь дураку было ясно, что незачем ему выпускать приказы по своему московскому предприятию, чтобы снять с поста директора кого-то, кто вообще работает не в Москве и к нему не имеет никакого отношения! Что же побудило его пойти на такой абсурдный шаг, подставить так откровенно себя под удар, рискуя, возможно, даже свободой? И как удалось Воловику ускользнуть из-под бдительного ока нашей уважаемой прокуратуры? Неужели же сыграли свою роли те самые большие деньги, хищение которых приписывалось мне? Другого объяснения случившемуся я дать не мог.     Глава 11   …А ненависть ко мне, безвинному, – Долготерпения венец. Я будто шел по полю минному И разорвался, наконец… ИСКРЕННОСТЬ Почему-то искренность считают основной характеристикой правдивости. Меня это веселит. А правдивость считается добродетелью номер один. Лежа и бесконечно прохаживаясь по своей ставшей мне родной одиночке, я внутренне иногда просто хохотал над своей наивностью. Наверное я смеялся и в голос, но моя погруженность в мир чувств была такой, что только иногда я ловил себя на каком-нибудь неестественном движении или на дикой мысли. Меня не пугали они, но степень моего изменения была налицо. Я как будто увидел мир с другой стороны - как сцену со стороны кулис. Я как будто зашел в раздевалки или уборные актеров с черного хода и мне открылось вдруг такое, что в нормальной жизни не откроется никогда. На то она и нормальная. Я вывел даже формулу, согласно которой я назвал искренностью способность человека глубоко вживаться в желания другого и отвечать ему так, как он этого хочет. Поэтому совершенно искренний человек ничего ни от кого не скрывает. Он весь как на ладони. Он искренне наговорит на любого другого, если только подобное потребовать от него с небольшим добродушным нажимом. Он удивительно прост - этот искренний человек, но он имеет еще и вторую натуру - натуру природного, то есть животного, выживания, которая проявляется далеко не всегда, а лишь когда возникает реальная угроза существованию целостности человека как накопительной системы. Я увидел и почувствовал на себе, что искренность имеет оборотную сторону в том, что, оказывается, можно, совершенно искренне удивляясь тому, уничтожить человека, запрятать его в темницу, в психушку, оболгать, если тебе, искреннему, пригрозили. Или так же искренне занять самую удобную в мире позицию невмешательства и потом совершенно искренне никогда не чувствовать угрызений совести. ГЕНШТАБ Как-то неожиданно вспоминаю далекую во времени – прошло около двух лет – встречу с генералом Юрием Алексеевичем Ивановым, командиром специальной воинской части при Генштабе министерства обороны, занимающейся изучением парапсихологии в применении ее к военным целям. Вспоминаю предложения, прозвучавшие из его уст в присутствии нескольких человек: – Хочу предложить вам, Григорий Андреевич свою юридическую крышу. Я не понял тогда: – Вы меня хотите переманить в спецВЧ? Он улыбнулся: – Вы меня неправильно поняли. Несколько центров, подобных вашему, выполняют для нас определенную работу по утвержденному мною плану. Моя подпись на некоторых документах является для них защитой от любопытных. Я попробовал тогда пошутить: – Одним словом, вы даете им индульгенцию от имени Господа Бога? Заранее списываете некоторые грехи? – Зря смеетесь, – улыбаясь мне, потому что сам был очень смешливым человеком, сказал он. – Наше общество пока что не готово к тому, что вы изучаете в своих лабораториях. А мы все равно ведем такие работы. Я спросил его: – Услуга за услугу? И что же потребуется от меня? ПРЕДЛОЖЕНИЕ Он оживился: – Вот это другой разговор. Немного: вы находите среди своих людей тех, кто может быть нам полезен. В первую очередь это контактеры. Потом, такие, как небезызвестный вам Владимир Иванович Слипченко. Про остальных потом. Я еще хорошо помнил свою поездку в далекий южный город, где вдруг возникла проблема псикиллерства. Я сказал: – С Владимиром Ивановичем и ему подобными мне более менее ясно. Но каким требованиям должен отвечать контактер, чтобы быть вам полезным? – Нужно не так уж и много, – пояснил мне Иванов. – Нужна всего лишь новизна информации. И все. Мы сами ее отфильтруем, отберем и оценим. Мне было не все ясно: – Новизна в каких областях? – В любых, но лучше в технике. Например, по летающим тарелкам. Сейчас у нас собралось уже много серьезных разработок. Есть такие, которые дают возможность быстро проникнуть в новые сферы – в оборонную, информационную, в медицинскую. ПРОРЫВ Я сам знал нескольких человек, кто поставлял им такую информацию по медицине и по электронике. Моими друзьями были те, кто передал им целые тома по описанию новых летательных аппаратов, скопированных ими с чертежей, которые им показывались. Я знал, что несколько образцов новой военной техники уже были готовы и проходили летные испытания. Все они несли в своей конструкции технические решения, приведенные в таких, иногда полуграмотных описаниях. Я знал, что именно таким способом мой друг Валерий Завдеев, не будучи сам инженером, всего лишь по основным требованиям нарисовал специалистам схему уникального медицинского прибора, аналог которого, но только в более  слабом варианте, был через некоторое время обнаружен в Японии. Информацию о нем японцы секретили, но каким-то образом нашим разведчикам удалось до нее добраться. Никакими техническими ухищрениями невозможно было получить подобное решение, кроме как используя потенциал контактеров. Это говорило само за себя – в Японии работа с контактерами была поставлена серьезно. Не зря же они ежегодно устраивают шоу всемирно известных магов, приглашая на него как раз тех, кто владеет секретами закрытого для остального человечества информационного мира. Среди приглашенных и Ури Геллер, и Валерий Завдеев. КАЛЕКИ Но я знал уже и тех, кто прошел так называемую подготовку школ адептов эзотерических знаний, которые вели люди известные – физики, математики, историки. Несколько месяцев рядом со мной в моей московской квартире жил Дима Томашевский – около меня он не так сильно чувствовал почти постоянную погруженность его сознания в мир голосов и приказов. Он как раз учился несколько лет в такой школе и к своим девятнадцати годам полностью потерял способность реально оценивать и контролировать развивающиеся вокруг него события и ситуации. Он владел уникальной гаммой цвета и такими же уникальными сюжетами невидимого нам мира. Через год после нашего знакомства он с помощью организации, которой руководит Марина Попович и которая помогает именно таким калекам сознания, устроил несколько художественных выставок своих работ в США и был настолько замечен, что его картины стали украшать почтовые открытки. Но Дима в этом – исключение. Подавляющее большинство не находит себя ни в чем. Это абсолютные инвалиды, которым нельзя практически ничем помочь. ПРОВАЛЫ С Димой случались казусы, которые он не мог никак объяснить. Например, он звонит мне рано утром из дома и говорит, что выходит и через час будет у меня. В результате он появлялся лишь к вечеру. Я его как-то спрашиваю: – Объясни, что произошло? – Ничего особенного, – говорит он. – Со мной часто такое приключается. Я выхожу из дома, дохожу до станции метро, которая рядом с моим домом, спускаюсь, сажусь в поезд. Далее я осознаю, что лежу на своей кровати вместо того, чтобы ехать к вам. Я хватаю одежду, одеваюсь и бегу к станции метро. Спускаюсь, сажусь в поезд и… Открываю глаза – я снова дома. И снова я вспоминаю, что обещал вам быть у вас. – И ты не помнишь, что уже проходил по этому пути? – задаю вопрос я. – Помню, но очень смутно. Я даже могу сосчитать, сколько раз я делал попытки. – Что-нибудь помнишь из того, что ты делаешь, когда возвращаешься домой? – спрашиваю его. – Абсолютно ничего. Дима – это как раз тот человек, с помощью которого другие получали уникальную информацию, вводя его в плохо организованные глубокие погружения в собственное подсознание и сознание мира. НАГРУЗКА – ДЛЯ ДУРАКОВ У меня есть поговорка: нагрузиться и дурак сумеет, а вот восстановиться – это искусство. Любое путешествие в мир своего собственного подсознания или в мир Суперсознания чревато одним: невыходом из него или частичным выходом. И тогда по улицам наших городов начинают бродить люди, подобные Диме Томашевскому. С одним отличием: Дима был воспитан в интеллигентной семье конструктора космических ракет и для него всегда существовал предел, за которым этика переходила в неэтику, в давление на личность, в насилие. Однако, он сам в силу этой своей природной мягкости и попал в жесткие жернова эзотерики и магии, где и был перемолот. Но среди нас множество людей живут насилием, потому что условия их жизни заставили их с детского возраста сопротивляться всему на свете – нищете, бандитам, сексуальным домогательствам, рабству. Любой человек, даже Дима, становится абсолютно не самоконтролируемым при глубоких изменениях в сознании, если невыходы из погружений – из собственных или медиумических путешествий в подсознание – постоянно накапливают измененность состояния сознания. Тогда мы можем получить идеальных зомби. Я задаю себе вопрос: – Есть ли такие школы, где специально готовят сегодня калек? И отвечаю твердо: – Да. Я знаю их. Зачем это делается? Чтобы готовить рабов для тех, кто руководит этими школами. Отличается ли от подобного подготовка в сектах или в религиозных объединениях? Вынужден ответить – не очень. ГЕНШТАБ Генерал Иванов в тот раз сделал предложение и мне лично: – Вы нас тоже интересуете. Знаете с какой стороны? Я засмеялся: – С какой же? – Вы удивительным образом объединили в себе ученого и практика. – Не вижу ничего удивительного, – не понял я. – У многих других это получалось и получается значительно лучше. Например, Вавилов, Менделеев, Курчатов. – Я не о том, – замахал руками Иванов. – Кроме того, что вы владеете методами восстановления выдохшихся контактеров, вы и сам пророк, ясновидящий и контактер. Три разных способности. Я с интересом слушал его. До тех пор я как-то не очень задумывался, чем же я владею. А тут, оказывается, меня уже давно вычислили и даже классифицировали. Я спросил:  – Но чем они отличаются? Иванову было самому важно окунуться в эти старые для людей понятия, которые содержали уже новый научный оттенок: Он сказал: – Пророк – пророчестует, и, чаще всего, совершенно неожиданно для всех и для себя. Ясновидящий – видит уже по предварительно возникающему желанию посмотреть картинки, сцены, ситуации. Контактер – задает вопросы и получает на них ответы в разных областях. И он особенно подчеркнул: – Это – три разные личности. И если человек соединяет в себе все эти три способности, то он уникален. СИЛА Я не стал спорить с генералом. У меня несколько иное мнение об этом. Но он не успокоился на сказанном: – Мне понравилась ваша работа с моей женой. Помните – у нее было страшное рожистое воспаление головы, плеч, груди? А вы все это по телефону, не видя, за полчаса убрали. Врачи со своими мазями не могли месяц ничего сделать. Да нет, – поправился он, – сделали – ухудшили так, что дальше некуда. Ваша сила позволяет ведь и порчу снимать. Снимаете? Я ответил: – Только молитвой. Иначе порча перетаскивается с одного – больного – места на другое – здоровое. Генерал мечтательно произнес: – Нам бы ваши способности. Никто не нужен. Я не согласился с ним: – Не такие уж у меня способности, как вам кажется. Есть и посильнее. Я знал тех, кто был посильнее меня, и знал, что они работают на службу генерала Иванова. Я понимал, для чего я ему нужен – он как-то проговорился, глядя на меня завистливо: – Вот бы нам тебя происследовать! Давай приходи, поработаем ради науки! У нас классные приборы. Он не уговорил меня. ОТКАЗ Я не стал служить Генштабу сам и не дал Иванову и его подчиненным, называющих себя учеными, никого, чтобы они сделали из него полного калеку. Думаю, что я поступил правильно в отношении сохранности личностей людей, имеющих неординарные способности. Другое дело, что Инженерный Центр от этого не стал обладателем особого рода иммунитета, неприкасаемости для милиции и прокуратуры. А может быть, и… Я все время слышал у своего затылка дыхание наблюдающих за моей деятельностью людей и видел интерес в глазах, когда я появлялся где-нибудь на заседаниях или конференциях и брал слово. ОХОТНИК Как-то Крысин вспомнил поговорку: “Не пойман - не вор”, когда я ему сказал, что вокруг находится настоящих воров, как нерезанных собак. - Нужно уметь уходить от закона, - поучительным тоном произнес он. - Иначе закон себя проявит. - Стать невидимым для него, что ли? - спросил я. Он уточнил: - Брать то, что закон разрешает. - Даже из чужого добра? - удивился я. Он усмехнулся: - Из любого. - Научите, как это можно? – поерничал я. Крысин разоткровенничался: - Дождись случая, когда это не будет незаконно. Или же организуй его. - Как делают те, кто дорвался до власти? - спросил я. - Отобрать у бессловесных и безобидных? А если попадаются такие олухи, как я, кто не понимает этого, тогда их сажать? Так? Он важно заметил: - Вы передергиваете факты. - Вряд ли, – сказал я и продемонстрировал свои способности. – Вы отчитались моей поимкой по делу Крикунова? Крысин насторожился: - Это невозможно. Я же был настойчив: - Но вас отметили чем-нибудь - ценным подарком, грамотой, наконец? Он признался: - Получили премию по окладу. Я возликовал: - Ну вот видите как! Еще не осужден, а уже крест на мне поставлен. Да вам вообще ничего не стоит зарабатывать бешеные деньги. Хватайте без разбора тех, кто не может за себя постоять, и премии вам обеспечены постоянно. ЗАКОН Что за идиотский закон? Что за идиотское время? Или люди, как лягушку, так умно препарировали существующие законы, что для них они действительно стали прозрачны? Для дураков, что ли, это написано: человек невиновен, пока приговор суда ни вступит в законную силу. А это означает, что ты можешь еще и после суда писать кассационную жалобу и что приговор может отменить прокуратура или вышестоящая судебная инстанция. Вплоть до дня утверждения приговора. Не успели меня запихнуть в КПЗ, как тут же, на весь Советский Союз раструбили по центральному телевидению в программе “Время”, что взяли с поличным группу особо опасных преступников, известных своими проделками еще по АНТу. И назвали фамилии. Боже мой, власть живет по неписаным законам! А как же, вдруг ты сбежишь!?. Или просто на всякий случай тебя закроют в тюрьму, - может быть, ты виновен на самом деле? А если невиновен, что тогда? Мы что, в перевернутом мире живем? Сначала посадим, потом докажем. Не получится легко доказать виновность - придумаем потом. Время, поди, теперь, когда он сидит, будет. Спешить некуда – хорошо положишь, быстро возьмешь! ДИССИДЕНТ И ЖАДНОСТЬ Я однажды говорил с умнейшим человеком, который сам в уголовные переделки не попадал. Но жизнь в нашей стране ему очень не нравится. Особенно не нравятся богатые. Мне они тоже не очень, но по другой причине. Он сказал: - Руководители примитивны. Законы абсурдны. Исполнение законов само уголовно наказуемо. Кругом преступники. И это все откровенно. И это насаждает безысходность в отдельных личностях и бездуховность в массах. Я с ним полностью согласился, но с одной оговоркой. Вот она: - Большинство людей жадны от природы. Через жадность проявляется закон роста капитала как природной субстанции и роста возможностей человека. Он спросил: – И что же, нам его не миновать? – Обойти этот закон нельзя, – сказал я, – до тех пор, пока он сам не перестанет работать. А это возможно лишь, когда среда станет такой, что через нее рост капитала стимулироваться уже не будет. – А сейчас, значит, стимулируется? – спросил он. Я ответил ему: – Сейчас же мы наблюдаем этап, на котором рост происходит за счет всего, что попадает в поле действия растущего человека. Природа спешит и потому она стремится к максимуму роста. Рост обеспечивается накоплением ресурса – богатства. Он обиделся: – По-вашему выходит, что я не прав? Я постарался его успокоить: – Не в этом дело. – А в чем? – еще больше обиделся он. – В ложном понимании закона как в примитивности, – постарался втолковать ему я. – Это на самом деле не примитивность, это спрямление пути. И Боженька очень даже помогает богатеньким именно поэтому. Он заинтересовался моей теорией: - Чем же можно, по-вашему, изменить среду? Я ответил просто: - Сознанием и ничем другим. Он не согласился: - Ну это вы хватили через край. Когда еще сознание жадного человека сможет перестроиться! Я указал ему: - Мне кажется, что вы как раз преувеличиваете слабость сознания. Осмотритесь, и вы увидите, что даже животные имеют устойчивые ареалы и биоценозы проживания. - И что? – не понял он. Я объяснил: - Можно вполне предположить, что существует взаимное соответствие человека, человечества и среды проживания. Все вместе составляет так называемую большую систему. Равновесие в ней может наступить быстро или медленно. И тем не менее, оно все равно будет условным. Мы пока не научились рассчитывать большие системы. - Вы говорите совершенно непонятно, - подвел он черту под наш разговор и отошел. Я не понимаю таких обидчивых, которые не дают покоя ни себе, ни людям. АНГЕЛ Когда передо мной вдруг возник образ Володи Яковлева в пьяном виде и когда вспомнил, как он проболтался мне о плане моей компрометации, я не на шутку обеспокоился. Внутреннее напряжение было такое, что я почувствовал, как во мне что-то завибрировало. Тонко и мощно. Вдруг где-то совсем рядом возник мой Ангел и стал проводить со мною разъяснительную работу. “До этого ты бывал в разных переделках, - сказал он мне, - в таких, когда восстает коллектив против своего руководителя и когда коллектив выступает против какого-нибудь рядового члена. Ты помнишь, как тебе довелось быть в шкуре последнего в институте, где ты работал? Ты всегда был безалаберным. Фомой Неверующим. Тебя всегда спасала твоя хитрость, находчивость, которую ты проявлял в самый последний момент.” Я сказал ему: “Действительно, даже сейчас я не очень забочусь о том, чтобы нейтрализовать отрицательное влияние своих нечаянных оппонентов. Неужели дело настолько серьезно?” “Тебе необходимо проверить как можно большее количество документов. Постарайся это сделать.” За время моего контакта с Ангелом, я понял, что часто, почти всегда, он ограничивается всего лишь одним разом в своей подсказке. Если же происходит повторение предупреждения, в каком бы виде оно ни реализовалось, то это означает одно - дело с отклонением моего пути от правильного направления зашло так далеко, что жди не просто неприятности, а чуть ли ни катастрофы. ДВЕРЬ Однажды я неосторожно слишком близко подошел к двери посмотреть, из чего этот шедевр сделан, как тут же раздался окрик: - Отойди от двери! Через глазок в ней не очень хорошо был виден немигающий глаз охранника. - Я кому сказал - отойди! И не приближайся к ней. Иначе будет плохо. В камере постоянно - и днем, и ночью - горел тусклый свет, от которого вначале болела голова. Потом же как-то претерпелся и перестал замечать его, а однажды даже стало совсем не по себе, когда он погас и я оказался в кромешной тьме. Правда загорелось, видимо, аварийное освещение от аккумуляторов и опять стало легче. НОГТИ Дней за пять, проведенных в одиночке, у меня отросли вдруг неожиданно большие ногти. Мыла не было и под ними неприятно скапливалась грязь. Осмотревшись, я решил их немного подточить на углу бетонной стенки, отделяющей место общего пользования от остальной части помещения. На одном месте кусок стены откололся и стала видна шероховатая бетонная поверхность, которую я и решил использовать, как наждак. Однако лишь только я приступил к осуществлению своего замысла, как опять из-за двери прозвучал злой окрик: - Прекрати точить. Что там у тебя? Дверь с лязгом отворилась, цепь, соединяющая ее с косяком, натянулась с грохотом и в камеру как-то впали сразу несколько охранников. - К стене! Стоять! Я был просто отброшен к стене, придавлен к ней, и чьи-то руки быстро пробежали по телу. - Ничего, - сказал недоуменно голос. - А ну повернись! - получил я приказ другого. Я повернулся. Несколько человек суетились по камере, заглядывая и прощупывая самые укромные места. - Что ты здесь точил? - Ничего. - Поговори еще мне! - пригрозил один из них. - Отвечай! Я показал им ногти. - Ничего не точил. Хотел вот ногти подпилить, а то очень выросли. И грязные. Для убедительности я сунул свои ногти одному из них под самый нос. - И все? - недоверчиво спросил другой. - Все. А что - нельзя? - Нельзя! - отрезал первый. - Не подходи к стене. Они направились к выходу. Но я задал им вопрос: - А с ногтями-то что делать? Один из них повернулся ко мне, посмотрел внимательно и сказал - Привыкай. Ничего, скоро что-нибудь изменится и ногти, глядишь, подрежешь. Дверь с грохотом захлопнулась и я поблагодарил Бога, что легко отделался.     Глава 12   …Мой мир существовал и рухнул. И в день ноябрьский и сырой С ним вместе в ад подземный ухнул Весь я как есть, за слоем слой… СИМВОЛ Для меня дверь является особым символом открытости пространства. С одной стороны, через нее мы все выходим в мир материи. С другой стороны, через особую дверь мы входим в мир Духа, если, конечно, нам это удается. Но все равно дверь остается в любом случае тем особым местом в стене, через которое мы преодолеваем разделенные на части иногда совершенно разные по качеству пространства. Дверь в тюрьме разделяет два мира, каждый из которых имеет свои принципы и законы. Символ двери я открыл случайно, как и все остальное, что составляет мою теорию жизни. Почему я называю этот процесс познания случайным, а не закономерным? Да потому что каждому из нас в его жизни дается так много и с разных сторон, что мы захлебываемся в этом потоке информации. Но осмыслить ее нам позволяет лишь только случай. Да и то часто такой, от которого становится больно. Те, кто не может справиться с потоком информации, ищут выход в наркомании, алкоголизме и в других привязанностях, которые им дают ложную защиту от проблем. Любое наше открытие: житейское, научное, духовное - это дверь в новый мир. Мекка, куда рвутся паломники, переводится как Матерь дверей. ДВЕРЬ Первый раз, когда знак двери вдруг трагично показался мне и предупредил меня, я пережил в Москве, где я снимал квартиру и куда однажды спешил к человеку, который ждал меня там, чтобы начать лечение. Это была женщина, которая приехала издалека. Она предлагала мне в качестве компенсации за лечение участвовать в ее коммерческих проектах, которые сулили большую выгоду. Дело было за два месяца до ареста. Ключи и от коридорной двери и от входной в свою квартиру, как оказалось, я забыл, уходя. Стоя перед закрытой дверью на лестничной площадке и обнаружив отсутствие ключей в карманах, я поморщился, оценивая возможные последствия, такие, из-за которых мне придется отказаться от чего-то важного. Мистика многих людей толкает их к суеверию, однако, мы не настолько богаты, чтобы пренебречь подсказками из другого мира. Не нужно только преувеличивать. Знак, который был мне открыт у этой двери, пожалуй, следовало принять во внимание. Я подозревал эту женщину, которая ждала меня там, за двумя дверьми в том, что она ведет со мной двойную или даже тройную, игру. Я уже был уверен, что с нею у меня дальше ничего не получится из задуманного. Так оно потом и оказалось. Более того, после моего ареста она навсегда выпала из моей жизни. “Мне не ходить скоро сюда”, - пронеслось в голове. Но это второе было совершенно нежелательным и я не захотел этому поверить, о чем потом, конечно же, вспомнил, потому что самое ценное из квартиры после моего ареста исчезло бесследно с этой дамой. Ее следующий приезд ко мне на лечение удачно для нее совпал с моим арестом. А может быть… Я прерву сейчас рассказ о ней, чтобы полнее обрисовать значение особого знака двери в нашей жизни на примере своей собственной. Но на этом мое приключение не кончилось. Когда на мой звонок ожидающая меня открыла двери, то сквозняком за ее спиной захлопнуло квартирную дверь на самозащелку, которая, естественно, могла быть открыта только изнутри. – Что же делать? – был ее вопрос ко мне. Она стояла в домашней одежде, растерянная и виноватая. – Ничего, преодолеем, – бодро ответил я, готовый в этот момент даже к взрыву в квартире. Мне с соседом пришлось через его балкон проникать в свою квартиру - другого пути все равно не было, не ломать же эту самую дверь. Женщину звали Ольга. У нее был рак сигмовидной кишки. ДВЕРЬ Через несколько дней после случившегося с дверью квартиры мне пришлось по делам побывать в Останкинском телевизионном центре, где мне предложили принять участие в телепередаче. Спускаясь со своим знакомым, известным журналистом Олегом Роденко, на лифте, мы неожиданно попали в приключение: после остановки лифта его дверь не открылась. - Я здесь работаю около десяти лет, - сказал Олег, - а даже не слышал, чтобы подобное когда-нибудь было. Лифты поставлены одной из самых лучших фирм мира. Одновременно с нами там находились подвыпившие люди, как оказалось, бригада телеоператоров, отправлявшихся на съемку какого-то срочного события. Они сначала философски восприняли случившееся. – Видно, бабушка-лифтерша заснула, – засмеялся один из них. – И случайно нажала не на ту кнопку. Но когда и минут через пять дверь оставалась закрытой, один из них, видимо самый пьяный и самый смелый, нажав кнопку вызова лифтера, стал кричать и ругаться таким изощренным матом, что даже его друзья ринулись выручать растерявшуюся от неожиданной ругани невидимую лифтершу. Со всех сторон его урезонивали, как могли, но он, на минуту оставив бедную лифтершу, накинулся на моего знакомого: - Ну что, Олежек, уже лифты застревать начали. Не говоря уж об экономике и власти. Власть, мать твою, довела народ до ручки - из лифта не выбраться. Эй, там, сверху или снизу, ау! Лифтерша через динамик в стенке отвечала ему, пыталась его успокоить, но он так разошелся, что начал грохать носком своего ботинка в обитую тонким металлом дверь. При этом он по-прежнему ругался площадной бранью. Минут через пятнадцать, когда буянивший притомился и затих, дверь вдруг неожиданно, ни с того, ни с сего, сама открылась. Оказалось, что мы стоим на первом этаже и около лифта собралась большая толпа людей. ОЛЕГ И ОКСАНА Олег совсем недавно ушел от жены и сошелся с женщиной, которую звали Оксана и у которой болели ноги. Но  не просто болели – большую часть времени она не ходила, лежала. У нее были дети: мальчик восьми лет и почти уже взрослая дочь. Что у него больна душа, я догадался почти сразу хотя бы по той жалости, что он проявлял к Оксане и к ее детям. Он потянулся ко мне, попросил помочь Оксане, а когда я переезжал с одной квартиры на другую, уговорил на время дать ему холодильник, благо что на новой моей квартире хозяйка оставила свой. Он до встречи со мной пил горькую, но тут завязал, и я его никогда не видел пьяным. Пиво он мог себе позволить выпить, но не более. Думаю, что он был как раз из тех наших мягкотелых интеллигентов, которые готовы были утопить себя в вине, вместо того, чтобы изменить жизнь хотя бы рядом. Конечно, по внешнему виду и манерам далеко не всегда можно сказать, насколько человек мягок и слаб. Оксана благодаря мне и моим занятиям почувствовала вкус к преодолению своего недуга и стала проявлять самостоятельность, чем порадовала меня. За годы, что прошли с этих событий, Олег не поддерживал контакта со мной. Более того, оказалось, что этот человек был настолько сломлен перестроечными процессами в стране и собственной душевной слабостью, что, выпустив последнюю книжку стихов, опять запил, ушел из дома, забомжевал и сгинул бесследно. С Оксаной я увиделся потом, через годы отсидки в тюрьме, заехав к ней однажды на новое место жительства с вопросом о моем холодильнике. Она была весела и подвижна, полностью забыла о своей прошлой болезни. Правда, и холодильника моего у нее не было – переезжая с место на место, она где-то бросила чужую вещь. ЗНАК Было бы хорошо, если бы в школе каждому из нас объясняли значение Знака в жизни человека. И тогда не возникало бы таких уродливых явлений, каким является для всех нас мистический ужас человека перед природой. У меня на эту тему был как-то разговор с одним из мистиков, который утверждал, что предначертанное судьбой поправить своими собственными усилиями нельзя. - Необходимо смириться, - говорил он. - Нас жестко ведут. Возьмите вещие сны. Еще никому не удалось, увидев такой сон, изменить ход событий. Вот, например… И он вспоминал сны людей, в которых постоянно прогнозировались несчастья и которые действительно фатально сбывались. Я же, в отличие от этого фаталиста, считал, что человечество во многом наделено самостоятельностью, идет по пути, которое выбирает само, а из того, что ему могут предоставить высшие силы, во многих случаях способно изменить ситуацию. - Именно для самостоятельного изменения ситуаций, - говорил я, - и даются человеку знаки, предупреждающие его о необходимости мобилизоваться перед трудным испытанием. - И что это означает? - спрашивал меня фаталист. - Означает это одно: человек, способный воспринять знак как предупреждение, понимает, что мобилизовавшись и преодолев трудность, о которой его предупреждают, он переходит на другую ступень жизни - более высокую. - А не преодолев, остается, где и был? - спрашивал меня фаталист. - Не только, - отвечал я. - Он перестает расти, а значит, и укрепляться. Он ослабевает. И после этого я рассказал ему следующую историю. АБСУРД История эта похожа на что-то такое абсурдное, что, говорят, встречается в жизни лишь у некоторых особо избранных Высшими силами, когда необходимо передать последнее предупреждение человеку, никак не желающему изменить свою жизнь даже и тогда, когда уже все рухнуло. Я встречал на вокзале в Москве человека, который в прошлом значил для меня больше, чем многие другие. Но со временем что-то надломилось в наших отношениях и мы стали охладевать друг к другу. Тут же, несколько дней назад, он позвонил мне и попросил встретить его в Москве, чтобы передать что-то важное для моей работы. И вот когда я, ориентируясь по часам, вышел на перрон ровно за одну минуту до прихода поезда, я увидел, что на том пути, на который должен подойти ожидаемый мною поезд, он уже стоит и по перрону в сторону вокзала идут от него какие-то люди.  В первое мгновение я подумал, что ошибся и вышел не на ту платформу. Но все было правильно. Я спросил у тех, кто шел мне навстречу, что это за поезд. Оказалось, что это был тот самый поезд, который мне нужно было встретить, и что он подошел к перрону минут на пять раньше, чем было запланировано по расписанию. Я решил подождать своего знакомого у начала платформы, но вдруг поезд дернулся и тихо-тихо стал уплывать от меня. Он действительно набирал ход и вскоре уже его хвост мелькал где-то вдали среди светофоров. Что было потом, я не буду рассказывать, это к делу не относится, но что пассажиры не успели выйти из вагонов и их было много - это я видел собственными глазами. Уже тогда я понял, что с этим человеком мне ни в коем случае не нужно ни встречаться, ни вести никакие дела. Дальнейшее подтвердило это. Правда, это приключение имеет отношение и ко всем, кто не успел вовремя выйти из вагонов, остался в нем. Рассказывали, что некоторые пытались выпрыгнуть на ходу и их удерживали. Но таких было мало. Значительно больше было тех, кто ругался последними словами. Я сказал фаталисту: - Человек, получив Знак, должен понимать, что высшие силы выбрали его для того, чтобы проводить свои идеи в нашу жизнь. - Рассуждая так, - возражал мне фаталист-мистик, - начнешь наделять человека божественной способностью управлять природой. А разве это так? Тот машинист, который отправил свой поезд в тупик или в депо, не высадив пассажиров, мог ошибиться или просто спешил. Но ведь через каждого из нас кто-то очень большой в этом мире проводит свою цель, а делая это, он добивается своего. Через каждого… Поэтому мы так необходимы тут. ЗА ПРЕДЕЛАМИ РЕАЛЬНОСТИ Кто не сидел когда-нибудь в ожидании опаздывающего человека, тот не испытал сосущего чувства пролетающего мимо времени. Конечно, я не говорю об одиночке, когда не просто хочется ускорить события любым способом, лишь бы только вырваться из состояния неопределенности, но и получить такую желанную свободу. Когда ясно, что уже наступило пусть даже самое плохое, то намного легче ждать участи, чем если вообще ничего не знаешь. Я помню, как однажды я ждал ту самую Ольгу, с кем необходимо было ехать мне на деловую встречу в ее далекий и теперь чужой нам город Тарту. Я сидел около дорожной сумки и тихо злился. По всем раскладкам до вокзала нужно добираться никак не менее сорока минут. От города Железнодорожного до Курского вокзала – двадцать пять на электричке, далее до Ленинградского вокзала – десять и на все переходы, считая бег до электрички – пять минут. И то, если бежать по-настоящему. Тут же оставалось уже сначала чуть более часа, потом час, потом пятьдесят минут, потом те самые сорок… А ее нет. Расслабившись, я понял, что сегодня поездка отменяется и билеты можно порвать и выбросить. Но я ошибся. Когда до отхода поезда осталось тридцать пять минут, раздался звонок в дверь. Она ворвалась, окинула взором комнату и произнесла как ни в чем ни бывало: - Ты еще не собран? А ну быстро! И хотя я, расстроенный от почти несостоявшейся поездки, к этому времени фактически сдался перед неотвратимостью времени, вдруг почему-то решил, что при очень хорошем раскладе нам еще может повезти. Что вселилось в меня тогда, я не знаю, но что-то заставило двигаться механически, без мешающих мыслей. Электричку нам подали, лишь только мы успели вбежать на платформу. Остальной путь - на электричке к Курскому вокзалу и оттуда по метро до Комсомольской площади и до Ленинградского вокзала прошел в сумеречном состоянии. Только теперь я могу оценить ситуацию, развернувшуюся тогда, и понять, что изменение масштаба времени для нас было произведено Высшими силами с определенной целью - показать мне всю тщетность моих попыток в другом, нежели простое опоздание на поезд. Иначе бы я просто не оценил и не пережил. На перроне мы догоняли уходивший от нас поезд метров двадцать или тридцать, чтобы на ходу прыгнуть на подножку последнего вагона. Не знаю почему, но вслед за нами тут же запрыгнули человек десять мужчин и женщин. И они же за нами пошли по вагонам в поисках своего места. Сколько езжу на дальние и на ближние расстояния, могу сказать определенно, что так не бывает. ДВЕРЬ Мы шли из вагона в вагон, но совсем скоро остановились в одном из тамбуров перед дверью, заблокированной с другой стороны. Мы стали стучать, дергать, кричать. Так прошло минут пять или десять. Наши усилия были тщетны. За дело принялась проводница того вагона, где мы находились. Но не помогла и она. Ее ключ и ее усилия были напрасны. Тогда она разозлилась и, размахнувшись, высадила с помощью своего ключа толстое дверное стекло и, просунув на другую сторону руку, сняла дверь с блокировки. В своем купе в следующем вагоне, сидя на нижней полке и полузакрыв глаза, во весь голос пел песни совершенно трезвый проводник - молодой парень. Когда я проходил мимо двери в его купе, я услышал, как проводница, вызволившая нас из плена, в ярости спрашивала его: - Ты что - не слышал, как я стучала? - Слышал, - спокойно говорил он, - но не открыл. Я приостановился на миг, чтобы уловить продолжение. - Почему? - рявкнула она. - Не знаю, -  как-то вяло сказал он. – Может, он наркоман? тихо спросил я ее. Она отрицательно покачала головой: – Несколько лет уже вместе ездим. Не замечали. Излишне говорить, что поездка моя была пустой, надежды на нее не оправдались. СПОР Как-то недавно мне пришлось быть в гостях у своих давних друзей. Он и она – Ваня и Женя – живут под Москвой, оба на пенсии – он на военной, она на простой. Оба очень увлекающиеся люди, много читают, но заводят спор со мною всегда, когда я у них появляюсь. Вот и на этот раз у меня с Женей произошел разговор, в котором она не захотела принять мои истории с дверью, о чем я ей рассказал. - Я как нормальный человек, – говорила она мне, – вообще не могу понять твою точку зрения на описываемые события. Я не согласна с тобой с том, что мистика играет такую значительную роль в нашей жизни. И хотя мистика в переводе означает тайна, все же объясни, почему ты думаешь по-другому? Я постарался хоть как-то обосновать: - Ты сказала, что ты - нормальный человек. Прости, пожалуйста, но твоя нормальность рассыпется в пыль, как только ты окажешься в ситуации пресса силы. Кстати, когда менты бьют подследственного или зэка, это так и называется - прессовать. - Оставим уголовную терминологию в покое, – остановила она меня. – Скажи лучше, ты и в самом деле веришь во всю эту чушь с дверьми, которые ты называешь Знаками с большой буквы? Я тоже не понимал, как можно было быть такой упрямой: - Веришь, не веришь. Вера тут не при чем. Это знание того, что за этими Знаками стоит Нечто, которое нам помогает в жизни. - Каждому? – подозрительно спросила она. Я подтвердил: - Каждому, кто хочет использовать эти подсказки. Она огорчилась: - Я не понимаю этого. Я не слышу и не вижу никаких предупреждений. Я сказал: - Каждому дано, но не каждый видит. Видящий да не каждый использует. Она переменила тему разговора: - А к своему Двойнику ты вот так прямо словами и обращаешься? И он тебе тоже словами отвечает? Я пояснил: - Известно много случаев, когда диалог идет действительно на уровне слов. Это не совсем безопасно для человека. Я же говорю с Двойником на телепатическом языке. Она засомневалась: - Что это за язык такой? Что-то я раньше не слышала, что человек внутри себя может вести такие разговоры. Хотя говорят иногда, что люди могут между собой разговаривать телепатически. Я откровенно объяснил: - Я понимаю своего Двойника без слов. Точно так же я понимаю и твоего Двойника. Женя спросила: - И ты знаешь, чего он хочет? Я ответил: - Частенько знаю. Она полюбопытствовала: – Почему нельзя разговаривать с Двойником словами? – Потому что, – сказал я, – слова вызывают жесткую подчиняемость. И так недалеко до шизофрении. Когда я веду такие разговоры, а я делаю это очень редко, то всегда ощущаю, как мой Ангел усмехается моим словам. Мне, естественно, многое непонятно в его намерениях. Я, например, не понимаю, когда он шутит и когда говорит правду. Над кем или над чем он посмеивается - надо мной или над обстоятельствами, - я не знаю. ДВЕРЬ Описываемые мною случаи, в которых дверь играла роль тревожного, если не сказать зловещего, символа заняли очень сжатый промежуток времени как раз перед разыгрывающимися в КПЗ событиями. Когда в очередной раз за три недели произошел еще один случай с дверью, мой покой совершенно испарился, уступив место равнодушному сумеречному состоянию, при котором ничто на белом свете удивить меня уже не могло. Кажется, я смирился с мыслью о том, что куда бы я ни пошел, всюду меня встретят закрытые двери. Именно поэтому, когда пришли за мной двое, одетые в гражданское, сразу обожгла меня мысль-подсказка: “Оно!” Итак, в четвертый раз это было в метро, когда я спешил на важную встречу и меня сопровождала все та же самая Ольга. Внизу, между поездами, в спешке мы бросились не на ту платформу и сели в поезд, который шел не в ту сторону. Я сразу понял ошибку, а сопровождающая меня Ольга не сообразила этого. Задержав ее у двери вагона, я объяснил ей случившееся и мы стали ждать остановки поезда. Когда же он остановился, произошло то, к чему я внутренне уже, наверное, был готов, - двери вагона открылись… но не все:  наша дверь, против которой мы стояли, не открылась. - Такого я не припомню, сколько езжу на метро, а это уже, почитай, лет сорок, - произнес за моей спиной чей-то голос. ДВОЙНИК Мой Двойник сказал тогда следующее: “Запомни: существует символ и закон открытой двери. Человек еще не осознал, что через Знак двери ему передается требование Жизненного Потока по немедленному изменению своего пути.” “Что я должен делать?” “Вспомни, что ты экстрасенс.” ДВЕРИ В ДУХОВНОЕ Когда я хочу, чтобы человек понял, что он никогда не бывает один, я объясняю ему истину, согласно которой мир содержит для нас, людей, две удивительные двери, через которые каждый из нас может пройти. Зачем это надо и куда ведут эти двери? Я объясняю это тем, кто может понять, что его болезни могут исчезнуть сами собой, бесследно, если он пройдет через первую дверь и окажется в духовном пространстве помощи. Он ощутит при этом, что находится в Океане Солнца, из которого он сможет взять себе столько силы и энергии, сколько захочет. Но если он не остановится, то сможет проникнуть за вторую дверь и войти в духовное пространство отдачи, находясь в котором он поймет, что получение помощи не приносит столько радости, как ее отдача другому, тому, кому она нужна и кто может оценить ее по достоинству. Человек начинает осознавать, что истинное здоровье не есть только здоровье тела. ИСПЫТАНИЕ Я знал человека, у которого была жена, моложе его на двадцать лет. Почему знал? Потому что он недавно умер. А через полгода умерла и его жена. Она полюбила его неожиданно. А случилось это давным-давно в метро, когда он, стоя в вагоне, посмотрел из двери на одиноко стоящую на станции девушку, то есть на нее. А она ждала другого, который не пришел на свидание по какой-то пустяковой причине. Она подняла глаза и вдруг прямо перед собой в проеме двери поезда метро увидела  моего знакомого, которому тогда было сорок лет. И случилось неожиданное: они стали существовать только друг для друга. Именно с этой секунды. Поезд метро тронулся и поехал, а внутри - в душе каждого из них - началась паника. Почему-то они поняли ее так, что друг без друга жить не смогут. Эта паника была такой невыносимой, какой до того ни у него, ни у нее раньше не было. Тогда она села в следующий поезд и поехала догонять его. А он в это время уже ждал ее на следующей станции. Им осталось только броситься навстречу друг другу. Все в их жизни поставила на место решимость, которой обладали они оба. Думаю, что немного наберется людей, подобных им, чтобы вот так неожиданно изменить свою жизнь. А может, им особенно и менять ничего не пришлось: у нее не сложилось то, что ожидалось от встречи с молодым человеком, а он, который прошел в свое время Великую Отечественную Войну, мрак немецких концлагерей, только-только освободился из советского лагеря и был полным калекой, потому что на далекой Колыме его пытали и при этом раздавили все фаланги пальцев на обеих руках тяжелой кованной дверью, когда зажимали ладони между нею и косяком. К сожалению, не всеми из нас правит Любовь… АБСУРД Абсурд реальной жизни, снова увиденный в моих воспоминаниях, не укладывается ни в какие объяснения и продолжает нагнетать мне ощущение, близкое к тревожности перед будущим. Писать стихи – это тоже такой же абсурд. И иногда оказывалось, что душевное облегчение можно было получить просто, окунувшись всего лишь в этот абсурд – в гармонию рифмованных строчек, несущих самое главное чувство на свете – любовь.     …Люблю, люблю… И утонуть бы И перестать существовать. И в те блаженные минуты Все повторять: “Опять, опять…”   Чтоб сердце к сердцу прижималось, Чтобы душа плыла к душе, Чтоб наша жизнь - такая малость, - Была бессмертною уже…   Тюремный хлеб. Тюремный окрик. Налево мат.  Направо мат. И день - от слез дождливо мокрый, И лица мокрые солдат.   Тюремный день - тоска под небом - От жизни спрятанный в асфальт. Себя представить Богом мне бы И вознестись из ада в ад.   Блаженства яд бежит по жилам И разжижает мою кровь. Тюремный день глядит постыло. Я ухожу в свою любовь.     “Люблю! Люблю!” Мой голос дикий В забор ударил и просел. Солдат на вышке дернул ликом И усмехнулся в свой прицел…     Глава 13 ВСЕ ПЕРЕПУТАЛОСЬ Однако не все оказалось простым в моем уголовном деле. Это уже потом выплывут наружу близкие отношения Петрова с Лебедевой, главного бухгалтера, которую я назначил взамен Булавиной, уже потом у нее родится ребенок от Петрова. И в результате, когда Лебедевой надо будет прийти на суд и дать показания, она не явится, письменно сославшись на болезнь ребенка. А тогда на допросах она вела себя абсурдно, говоря то одно, то другое. Память ли, психика ли ее подводили, но, думаю, что это входило в план Яковлева-Петрова. На вопросы Крысина, знал ли я о фиктивности бригады, Лебедева отвечала: - Кравцов не только знал о том, что бригада фиктивна, но и сам ее организовывал. На вопрос следователя, возил ли я счета и накладные в Москву Таргарову или обратно, заявляла: - Много раз. Однако на другом допросе, позабыв инструкции своего Бориса, вдруг заявляла, что счета и накладные доставлялись то самим Таргаровым, то самой ею, то Яковлевым, то еще некоторыми, которых называла по фамилиям. Дотошный следователь не ленился проверять подобную информацию и через некоторое время этот список вырос до шести человек, в котором была и Булавина. ЖЕРТВА ЛАДЬИ Я не знаю, на что можно было бы надеяться моей шайке заговорщиков при честном следствии и при честной прокуратуре, но факт остается фактом: весь абсурд происходящего проглатывался следствием, как будто в нем  и был самый главный смысл. По мне же, основной смысл заключался в том, что Булавина призналась сама, а многие другие - подтвердили, что причиной моего негативного отношения к Булавиной было ее неподчинение моим указаниям. И совершенно абсурдным зазвучала моя жалоба на то, что мне - директору - было отказано моим бухгалтером Булавиной в проверке документов. Ведь если следовать их логике, то я, перевозя счета и накладные Таргарову и от него, уж наверняка знал бы, что поставка в наш адрес идет не комплектующими, а готовыми изделиями. В документах на оплату всегда указывается, за что оплачено. – Но тогда, – мог бы рассуждать нормальный следователь, – какой же смысл обострять обстановку, не давая Кравцову на просмотр договора, и при этом трястись от страха? Ведь я все равно, раз перевожу счета, должен знать истинное состояние дел. Вот тут где-то у моих оппонентов концы не сошлись с концами. Так думал я в начале. Но потом понял: это не сходится у нормальных людей, не у шахматистов. Само собой напрашивается сравнение с шахматной партией: гениальный ход –жертва ладьи, то есть Булавиной. В Яковлеве засох великий шахматист. Булавина была подставлена талантливо, сложно, и видимо, за это ей было обещано немало. ПЛАН БАРБАРОССА Естественно, мое негативное отношение к Булавиной не осталось незамеченным в коллективе. Яковлев, Петров и их помощники постарались раздуть из этого трагедию личной неприязни. Замена главного бухгалтера формально прекрасно подтвердила наличие этого негатива. В коллективе начался ропот. Если бы я присутствовал в Инженерном Центре чаще или же все время находился на месте, как Петров, который и был для этого наделен особыми полномочиями, то наверное я был бы намного ближе к каждому, кто у нас работал. Но мне приходилось почти постоянно бывать в командировках. Так требовали и интересы нашего финансирования, и интересы моей науки. И вот двадцатого июля (в тот самый день, когда Булавина в Москве получала деньги в банке первый раз!) в моем родном городе в Инженерном Центре появляется мой приказ № 69 о замене главного бухгалтера Булавиной, о передаче дел от старого новому главному Лебедевой, о назначении ревизионной комиссии из состава работников нашего Центра и о сроке предоставления мне результатов ревизии - 15 августа. ДВОЙНИК Я называю своего Ангела-Хранителя по-прежнему Двойником лишь потому, что говорю о прошедшем времени, когда, если честно, я совершенно наплевательски относился к его подсказкам. Но уже тогда он давал мне всю необходимую для моего спасения информацию, и лишь моя безалаберность и мое наплевательское отношение к бдительности завели меня в те самые дебри, из которых выбраться теперь означает, что усилий необходимо приложить для этого во много раз больше и что испытать придется такие напряжение ума и тела, которые в других ситуациях и у других людей могут закончиться трагически. Я нисколько не преувеличиваю, когда говорю о трагичности моего положения, потому что дальше и я сам, и моя семья оказались на грани выживания. Ведь все это произошло в страшное, дикое время перехода нашей России из одной общественной формации в другую. И я должен сознаться, что мой Двойник предоставлял мне практически все сведения, необходимые для изменения положения. Как я воспользовался ими - это вам решать. У меня у самого мнение на этот счет особое, о котором я уже сказал. Что тогда, во время развития конфликта, случилось со мной, я не знаю. Я ощущал только такое давление судьбы, которого ни до, ни после не было никогда, разве что не считать неделю перед арестом. Я был как будто в сомнамбуле и сознательно шел на обострение ситуации. Чего я хотел добиться этим? - пусть мне кто-нибудь объяснит. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ Август прошел незаметно без особых эксцессов. Акт передачи документации от одного главного бухгалтера к другому пятнадцатого числа на стол ко мне не лег. Не было также и акта ревизии. Как будто моего приказа не существовало. Это был откровенный саботаж моих распоряжений. Мне давалось понять, что не я тут хозяин, что появился кто-то новый, пока теневой, что существование мое в качестве директора закончилось, а судьба моя была обречена. АЛИБИ Странное это состояние: приказ № 69 каждый раз становился невидимым и его никто не замечал, как только в него упиралось решение: быть или не быть мне оклеветанным лжесвидетелями, бывшими моими подчиненными, друзьями и генеральным директором. Именно этот приказ всплыл в суде, когда рассматривался вопрос о моем алиби. Я утверждал, что именно в этот день я находился в своем городе, который отстоит от Москвы ровно на двести километров, а не в Москве. Когда на суде станут вызывать тех, кого я назвал, чтобы они подтвердили мое нахождение в этот день в своем рабочем кабинете, то из всех мною названных появится лишь одна Света Яковлева. Очень толково она объяснит суду: – Я не помню ни одного случая, чтобы свои приказы Кравцов подписывал до или после той даты, которая на них ставилась. – А кто ставил на приказы дату? – спросит судья. И она опять не побоится сказать: – Дату на приказ всегда ставила я сама, и именно в день его подписания. Она не испугалась угроз, остальные же перепугались. Испугались те, кто мною был поднят буквально из грязи, отмыт и приставлен к такому делу и к такой зарплате, о которых в другом месте он мог совершенно не заботиться - их ему там было бы не видать никогда, как своих ушей. Наверное, именно это одно – зарплата, получаемая, но не зарабатываемая в отсутствие настоящего единомыслия, и разрушила окончательно мостик между нами. БОГАДЕЛЬНЯ Существует трезвое правило, согласно которому в объявлениях службы знакомств и приема на работу указывать: пьющих и судимых просим не беспокоить. Понятно почему - иначе нужно будет открывать богадельню под крышей семьи или организации. Но у меня в то время была настоящая богадельня. Даже я бы сказал - Богадельня с большой буквы. И вообще многие из своих начинаний я бы назвал этим священным для некоторых словом: богадельские. От настоящей богадельни моя Богадельня отличалась необыкновенно: в ней не требовалось быть верующим, в смысле верить в Бога. Конечно, это было моим большим упущением. Но времена были другие, поэтому, думаю, будет извинительно. Вот в следующий раз при создании другой уже Богадельни я такой промашки, конечно же, не допущу. Обещаю. Буду стараться. Приложу все усилия. И кто только не был в эту мою Богадельню принят! Чокнутые экстрасенсы и жадные врачи, выброшенные на улицу инженеры и подобранные на помойке жизни рабочие, липовые юристы и продажные бухгалтеры, шоферы-фантасты и гениальные интриганы, действующие агенты КГБ и бывшие уголовники. И все это как-то умудрялось сосуществовать вместе и, заметьте, безо всякой цементирующей их идеи. Но поначалу идея была. Все они совершенно искренне заявляли, что их привлекла в мою фирму исключительно моя порядочность,  мое сочувствие в отношении их каждого. Как только они позволяли себе забуреть в довольстве и надежности, так идея эта почему-то оказывалась растаявшей. Даже воспоминания о ней не оставалось. А может, все - наоборот, и слишком сильная память о своей несостоятельности в этой жизни заставляла их начать борьбу со мною, когда они с чужой “помощью” вдруг видели возможность разрушения такой хрупкой своей надежности. Возможно… ЮМОР Пусть простит меня мой дорогой читатель за то, что я иногда допускаю вполне объяснимый в другом месте юмор, когда говорю о вещах столь трагичных даже в отношении себя. Простите меня, мои любимые читатели и редакторы! Я не хочу, он сам из меня выскакивает. Делать же из мухи трагедию не стоит. Иначе вся жизнь превратится в один сплошной кошмар - для кого-то и ожидание смерти вселяет дикий ужас, даже если оно длится десятки лет. Ко мне на лечение и такие приходят. Обещаю вам, что я буду стараться изо всех сил, чтобы мой юмор не превратился в черный и не испачкал этой страшной краской кого-нибудь из вас. Смех и абсурд, юмор и трагедия - это отражения одного и того же процесса и одного и того же понимания, только они существуют в зеркалах, поставленных друг против друга. Поэтому, когда абсурд-убийца и трагедия-могильщица вдруг наваливаются на меня, я делаю такое вот легкое движение - внутри себя - и я спасен: я смеюсь над абсурдом, и с его помощью; я издевательски превращаю ненавистную трагедию в фарс, но я не трогаю тонкие струны души любого, кто передо мной. Даже следователя, даже прокурора, а они для меня такие же авторитеты, как и некоторые весьма уважаемые в этой жизни люди. Что? - это не так? Простите, я исправлюсь… ЮРИСТ В связи с этим хочу поведать, какая очень смешная история была у меня связана еще с одним человеком, которого я условно могу назвать юристом, хотя на самом деле он занимал у нас в Инженерном Центре эту должность вполне официально. Анатолий Евгеньевич Сизов - так звали его. Привел его ко мне мой приятель, человек, которого я уважал, который никак не был связан с нашими проблемами и о котором речь в моем романе, по всей видимости, идти не будет. Почему? Потому что он оказался слишком мягким в жизни, много страдавшим. Он очень возмущался всем тем, что со мною приключилось, но его жена – прокурор – объяснила ему, что в такие темные дела лучше не соваться, чтобы не получить рикошетом, и он не полез. Когда я освободился, я решил, что с ним все равно мог бы пойти в разведку, искал удобного случая, чтобы встретиться, но… Он разбился на своей машине ночью… Не судьба, значит. Передо мною стояло нечто такое угловатое, почти враждебное, нахмуренное и недоверчивое. Предварительно мой приятель поведал мне наедине: - У Сизова трагедия. Он работал следователем лет десять. Вышел на мафию. Те попросили их не беспокоить, а он не послушался, стал копать дальше. Результат таков: подставили, сунули взятку. Был осужден и пробыл в заключении восемь лет. Вышел недавно. Поэтому производит впечатление нелюдима. При взгляде на его фигуру не верилось, что за плечами у него высшее юридическое образование - так пригнула его жизнь. Слушая его, тем более это казалось невероятным. Но я взял его на должность юриста из-за хорошей рекомендации. КЛЯТВА Однажды по прошествии двух или трех месяцев со дня работы в этой должности он зашел ко мне в кабинет подписать какую-то бумагу и, уже выходя, вдруг повернулся и сказал: - Григорий Андреевич, я никогда не забуду того, что вы сделали для меня. Любой другой на вашем месте стал бы требовать взамен какой-нибудь услуги. А вы совершенно бескорыстно… Вы спасли меня. Последнее время я работал в гараже на грузовике… Там невозможно… Не дай Бог вам попасть в такую же переделку, в какую попал я. Но если что случись, я за вас… Конечно, я вспомнил о нем, об этой его горячей расположенности и о том, что он ведь тоже мог бы подтвердить, что двадцатого июля он лично визировал приказ при мне в моем кабинете в середине дня. Я подумал, что для этого нужна лишь хорошая память, но не принял во внимание другое. ОТСТУПНИКИ В своем ходатайстве на имя судьи я потом назову его в числе тех, кого бы я хотел видеть в суде в качестве свидетелей. Не знаю, может быть, моей ошибкой было то, что я стал говорить о нем как о возможном свидетеле раньше - в процессе следствия - и что-то или кто-то помешал ему или принудил его не являться в суд. Он не пришел и не сказал в мою защиту ни слова. Не написал. Хотя прекрасно знает цену каждому слову, сказанному в поддержку обвиняемого. Вот поэтому, видимо, и не явился. Обижаюсь ли я на него? Какой смысл? Встречаться мне с ним не хочется. Это раньше, когда-то, мне почему-то бывало очень стыдно смотреть в глаза таким людям. А теперь мне плевать на них. Не он один клялся и божился, а оказалось, что дать им клятву проще, чем мне принять их на работу, рискуя делом. Для таких, как он, я был проще, чем другие начальники, доступней, ближе. Я не подставлял своих подчиненных. И потому, наверное, они скоро переставали меня бояться. А на Руси издано известно: не боятся - значит, не уважают. Они начинали считать, что я для них безопасен. СИЛА СТРАХА Они ошиблись. Совесть, стыд за сделанное и несделанное, когда надо было по-Божески делать, сжигает человека почище уксусной эссенции. Я насмотрелся на таких больных. Человеческий страх силен. Иногда нет ничего, способного его победить. Множество болезней от страха. Кое-когда я помогаю человеку освободиться от него или, по крайней мере, договориться  с ним - со своим страхом. И тогда человек расцветает. Как было с Сизовым, когда я взял его на должность юриста. Прости меня, Сизов! А я тебя давно простил, тогда еще, когда тебя вызвал судья, а тебя не оказалось… Мне все равно, где ты… ОХОТНИК Охотник как спортсмен-боксер перед каждым поединком со зверем или с подследственным проделывает массу ухищрений, главное из которых - это максимальная концентрация на победе во что бы то ни стало. А для этого, конечно же, можно пожертвовать второстепенным. Победа всегда окрыляет. Особенна та, за которую еще и хорошо платят. Охотники получили премию за меня! Абсурд, который долго не находил своего места в моей голове. Но в конце концов, нашел. Можно выдумывать любые надежды для тех претендентов, кого можешь посадить, если только за такую выдумку будут хорошо платить. А свобода - это хорошая плата претендентам, если тебе, как у нас Петрову и Булавиной, угрожает тюрьма. НЕСУЩЕСТВУЮЩИЙ Можно обманывать ожидания и обещать скорое освобождение, если только уговорить немного уступить. Чего только ни напридумала наука следственная и судебная психология, чтобы охмурять бедного подследственного, еще не преступника, но уже и не человека! Как его теперь называть, если он лишен прав, связей и возможностей. Он специально ставится в такие условия, чтобы быть осужденным наверняка. Ему нечего противопоставить нашему правосудию, потому что его в этом правосудии уже нет. Он вообще вычеркнут из жизни. А на нет и суда нет. Суд для таких выливается в сплошную формальность, для галочки. Чем он может защитить себя против купленного бреда свидетелей и преднамеренной слепоты следователя? Против запрограммированного заранее судьи? КАК МОЯ ФАМИЛИЯ? Я беру в руки приговор, по которому я теперь живу, и вижу, что осуждены двое: я и Таргаров. Но вот незадача: фамилию “Петров” не во всех местах поменяли на мою - так торопились. И получается непонятно: кто собственно я - частично Кравцов, а частично - Петров. Дикость, возведенная в самый высший закон человечества - в Закон Лишения Человека Свободы. Кто мне объяснит, где я живу? Объясните, кто я? А ведь судьей на моем процессе был молодой, талантливый, прошедший специальное обучение во Франции, председатель тогда лучшего районного суда, а после успешного завершения моего дела - председатель областного суда. А!?… Почеши, народ, затылок! …Помнишь лес в осенних листьях, Небо - в памяти глубин? Разлюбила меня в письмах. Хочешь, снова полюби!   Снег поземкой не согреет, Как бы ни был он пушист. Полюби меня скорее, Полюби под ветра свист.   А решетка на окошке, Как наколка на весу. Хочешь, сердце на ладошке Я тебе преподнесу?   Стоит только быть отважной И лицом к Востоку стать. Хочешь, мы с тобой однажды Окунемся в благодать?   Ты - моя душа, жар-птица, И подарок, и судьба. Слева - прошлое дымится, Справа - мне б иметь тебя.   В прошлом - криво, в прошлом - косо, В прошлом - реквием любви. Успокойся, успокойся - Все - фантазии мои.   Впереди - забыта память, Как забыта и тюрьма. По ночам лишь воет замять Да на сердце кутерьма.   Помнишь лес в осенних листьях, Небо - в памяти глубин? Полюбила б меня в письмах, Как никто и не любил!   Душу я свою настрою И к тебе во сне приду. Постараюсь - успокою: Это я пишу в бреду.   А оглянешься: на деле Вышки, зэки, автомат. На душе да и на теле До сих пор рубцы горят.   Нагло с этим автоматом Ухмыляются менты. Только нежности, что матом, - В этом мире я и ты.   И фантазию уносит, Словно в пропасть, ветер злой. Мысль и тело жрачки просят, Хоть на звезды волком вой.   …Помнишь лес в осенних листьях, Небо - в памяти глубин? Все, что было в наших письмах, - Это реквием любви… АНГЕЛ Мой Ангел-Двойник сориентировал меня тогда на сентябрь как на самый переломный месяц. Август же прошел в постоянно растущем напряжении. Ангел сказал, что самым лучшим для меня будет курс на закрытие нашего Центра. Я его спросил: “Почему?” “Слишком большая угроза идет от тех, кто сейчас живет на деньги, тобою зарабатываемые. Они, паразитируя, перешли грань безобидного паразитизма и теперь хотят жить по своим законам, их же и устанавливая.” “А сейчас они по каким законам живут?” “Сейчас ты уже не ведешь их, не вдохновляешь. Раньше они подчинялись тебе. Теперь они живут по законам бунта. Пока они не удовлетворят свою страсть, они не успокоятся. Ими руководит твой бывший больной. Они во власти массового психоза, который принесен этим больным.” “Он - не выздоровел?” “Изменение его психики необратимо, это навсегда.” “Почему же он теперь такой довольный жизнью?” “Ты смог дать ему опору. Он понял, что даже в таком состоянии он способен влиять на людей. Иногда у него это получается еще лучше и быстрее, чем  в случае с тобой.” “Ему так важно влиять на других?” “В этом его жизнь. Это своеобразный диалог, контакт со средой, без которого ему не выжить. И чем сильнее этот контакт, чем он теснее, тем более радостно он живет.” “Это необычно.” “Это такая форма паразитизма.” “Паразитизм - это что?” “Человеческий паразитизм отличается от животного тем, что животное, как правило, не берет власть в свои руки над своим носителем – природой. Человек-паразит всегда рано или поздно стремится подчинить того, за счет кого он существует.” “Прости, но существа-паразиты иногда тоже съедают человека.” “Это происходит только тогда, когда человек либо сильно болен, либо когда впадает в состояние, в котором он не способен осмысливать ситуации. Это тоже можно назвать своего рода болезнью.” “Что ожидает меня в Инженерном Центре?” “Если ты останешься, тебя затравят. И будут травить до тех пор, пока твой больной будет ощущать радость от этого.” “Что же мне делать?” “Стряхни их со своей шкуры. Иначе пропадешь. Но, стряхивая, помни, что ты должен уничтожить условия их размножения и существования.” “Почему так жестко?” “Потому что в противном случае они восстановят в своей памяти негатив по отношению к тебе, даже если ты и уйдешь, и когда-нибудь при случае ударят тебя.” Я не сделал того, о чем просил меня Ангел. НЕОБХОДИМОСТЬ Мое время в КПЗ то тянулось, как жвачка, то летело вскачь. Лишь мои мозги пищали на поворотах мысли. Я был переполнен жизнью до того, что захлебывался в ее потоке. Это создавало иллюзию моей необходимости в этом мире. Чтобы ощущать свою наполненность жизнью, человек часто бросается от одного дела к другому, не отдавая себе отчета о последствиях, не контролируя свои желания. Он переполняется гордостью и получает от этого огромное наслаждение - как же, ведь он так нужен в мире, не замечая зачастую, что своим присутствием просто мешает другим. Иногда может испытать даже чувство благодарности по отношению к Тому, кого мы называем Создателем или Богом за то, что мы есть. ПОФИГИЗМ Когда же со всех сторон на тебя сыпятся манной небесной различные события и ты начинаешь ощущать себя погребенным под их слоем, вот тогда не только интерес к ним падает, но и некоторые их них, особо значимые по важности, начисто перестают существовать для сознания. Наступает прострация или пофигизм по-народному. ФИЛЬТР КПЗ же является, по-моему, как раз тем фильтром, который позволяет гениально освободиться от разного рода информационной шелухи. По крайней мере, там для меня наступило прозрение, о котором человек в своей жизни иногда так мечтает, что готов отдать за него все. Если, конечно, этого всего не жалко.     Глава 14   …А совесть плачет втихомолку, Не может волю убедить И проржавевшую двустволку берет, Чтоб тень свою убить… ЗЕРКАЛО Существует любопытное поверье: если поставить впереди и сзади себя зеркала, отражающиеся одно в другом, то можно увидеть в их множащемся изображении дьявола, который, якобы, выйдя из зеркал, может напугать или сделать человека ненормальным. Иногда, говорят, это приводит к смерти. Иногда - к прозрению. Чаще всего - ни к чему. Если же поставить еще и свечу, так, чтобы она отражалась в зеркалах, то можно уйти в параллельные пространства и ощутить изменение времени и жизни. Но это все - старые способы, иногда очень болезненные и страшные. С их помощью раньше путешествовали в мистическом мире и в виде шутки предлагали лечить душевные заболевания. Но они лишь прибавляли проблем. Сейчас существуют другие, безопасные, методы вхождения в аутотранс, чтобы помочь человеку стать нормальным, а не наоборот, и я ими владею. СДВИГ ПО ФАЗЕ Сойти же с ума не так сложно, как кажется. Всего того же самого можно достичь и без этих ухищрений с зеркалами и свечой, без инструктора. Скольких я встретил в неволе, кто изменил свое состояние сознания до глубокого помешательства только от одного - от потери свободы! И зеркала тоже не обязательны, чтобы увидеть множество отражений, приводящих к сумасшествию. Жизненные зеркала нисколько не хуже. Даже лучше. Возьмите любовь. Состояние, которое часто выдают за любовь, есть ни что иное как просто привязка. Такая привязка возникает сразу – с первого взгляда. Она так закрепощает человека, что он становится рабом ее. Человек все забывает, бросает все – работу, семью, детей. Ни о какой норме тут и речи нет. Или еще пример. Подходит ко мне в колонии мой знакомый и просит помочь. – Что случилось? – спрашиваю. – Ничего, – отвечает. – Вот только глюки замучили. – Когда они у тебя появляются? – задаю вопрос. Отвечает: – Да почти всегда, но ночью значительно сильнее. Интересуюсь: – Что же ты такого делал интересного, что вдруг у тебя ни с того, ни с сего начались галлюцинации? Огорчается человек: – Да курить бросил! Первый день прекрасно, второй хуже, но терпел. А на третий день – глюки. Что посоветуешь? Посоветовал я ему взяться за свою психику всерьез. Иначе лишение любой привязанности может привести его к психбольнице. Послушался. УЧЕНИЧЕСТВО Знаки, связанные с дверьми, которые давались мне непосредственно перед моим арестом, так или иначе, отражали присутствие около меня моей ученицы Ольги. Только ученицей, однако, она была необычной. Прежде всего, для меня это была тяжелая больная, с недугом, который считался неизлечимым. Я рассматриваю вообще всех больных, как своих учеников. Поэтому, когда меня спрашивают, а имею ли я учеников, отвечаю – нет. Учеников в том смысле, как это понимают в эзотерических школах, которые пришли, чтобы получить в большей степени знание и в меньшей – умение. При работе с больным человеком я ставлю целью научить его делать такое, с помощью чего он мог бы дома, без меня и без врача, преодолевать свою болезнь. ПРИЧИНЫ Феномен Ольги состоит в том, что он позволил мне раскрыть одну сторону причин моего тюремного заключения. Одну, потому что их несколько. Почему Ольга видится мне человеком, который нес для меня весть о мире другом, со мною несовместимом? Хотя бы потому, что происходившее со мной во время следствия больше напоминает театр абсурда. РАК У Ольги за месяц до нашей с ней встречи был поставлен диагноз – рак сигмовидной кишки. Жизнь ее фактически была бы закончена, если бы она не была врачом и целительницей одновременно. Потому что процесс шел с огромной скоростью, что для настоящего рака это характерно. Если же процесс растягивается на долгие месяцы и годы, то это больше походит на имитацию рака. За две недели, начиная с того дня, как она почувствовала первые негативные изменения, она высохла, потеряла покой и стала ощущать сильные боли. СИЛА Ее сила воздействия на других и на себя была колоссальной. Буквально за считанные дни она сумела обращением к Богу и собственным внутренним усилием повернуть процесс разрушения собственного организма. Описать это невозможно, потому что пока мы не имеем слов, которые бы показывали наш контакт с эгрегором. А без него тут не обошлось Для меня всегда останется загадкой – для чего произошло ее спасение. То, что все в мире взаимосвязанно и происходит с определенными целями, я не сомневаюсь. Я верю, что и в этом случае она была нужна эгрегорам для своих целей. Потому что она одна в пространственном представлении эгрегоров заменяла целые общественные образования – группы – людей. КТО ОНА Она сама – врач, “Рыба” по зодиаку и “Коза” по гороскопу, значит, чутка, чувствительна, внимательна от рождения, обладает высокой работоспособностью, что особенно ценно при работе с больными. Внешность ее – международный стандарт моделей – высока, гибка, красива. Ее характеризовали колоссальные способности как актрисы и игрока, что позволяло ей манипулировать одновременно многими, особенно мужчинами. Всегда добивалась своих целей, используя контакты всех уровней. Практически всегда искренна. Имела несколько паспортов, разведена, от мужчин слышала много предложений выйти замуж, а также испытывала множество домогательств сексуального характера от своего медицинского начальства, что отразилось на ее карьере из-за свободолюбивого характера. Имела сына девяти лет. Когда пришлось временно оставить врачебное дело из-за назойливости ее руководителя, занималась кустарным промыслом и торговлей. В связи с чем разбогатела. Говорит на трех языках – на русском и эстонском в совершенстве и без акцента, на английском – хорошо, финский понимает. ПОЧЕМУ ОНА Я увидел ее на занятиях группы учеников дома у Валерия Завдеева. Валерий попросил меня провести одно занятия с его учениками, что я и сделал, после чего Ольга захотела получить подготовку по моей системе. Меня привлекло в ней желание помогать другому, которое было выше качеством, чем профессионально у врача. Нет, это не было состраданием, но это получалось у нее на очень глубоком уровне переживания. Она прекрасно чувствовала человека, видела проблемы в органике и психике. Но было еще нечто, что не позволило мне оттолкнуть ее, мысль о чем долго не давала мне потом покоя. Это – ее личное страдание. На то время она еще не вышла из ракового процесса и я не мог отказать ей в исцелении. Видимо, эгрегоры подстраивают подобные встречи специально. На этом, как говорят, покупаются люди, а лекари – тоже люди, тоже человеки. ОЖОГОВЫЙ ЦЕНТР Первое предупреждение о несовместимости нашего с Ольгой духовного мира я получил через события, развернувшиеся в ожоговом центре. Прошел месяц после нашего с ней знакомства, из которого мы общались около недели. И вдруг звонок – звонит моя бывшая ученица и попросит помочь: ее племянница врач по профессии – лежит в ожоговом центре. Племянницу зовут Ольга. Мать обожженной Ольги сама была врачом, дежурила у постели дочери и переживала за внука, сына Ольги, девятилетнего мальчика, оставленного дома на попечение соседей. У Ольги, моей помощницы, тоже был девятилетний сын и ее мать тоже была медицинским работником. Обе Ольги были не замужем. Начиная с этого момента зеркало начало показывать события, которые так или иначе должны были отразиться на мне. Обожженная дочь и ее мать в своей жизни плохо ладили между собой, доходило до таких размолвок, после которых они месяцами не разговаривали. На самом деле они ненавидели друг друга. Врачи по просьбе матери пошли на разные ухищрения, чтобы Ольга не осталась жить, обоснуя свое рвение тем, что с таким, как у нее, ожогом не выживают. Практически она была убита, чтобы не мучилась. Думаю, что мать в этом случае выступала в другой роли. Но это уже мои собственные домыслы. Что интересно, но в самом начале помогать обожженной Ольге вызвалась довольно известная целительница, но когда она была уже на пути к центру, то у нее сломалась машина. Она же, оставив машину на попечение мужа, пересела на троллейбус, но сломался и он. После этого она была вынуждена сделать вывод о том, что Высшие Силы не хотят, чтобы помощью Ольге занималась она. Вот так я оказался в ожоговом центре. Дикость, абсурдность в поведении врачей привлекли мое внимание ко всей этой истории в ожоговом центре, тем более я был посвящен заранее в перипетии на дороге с вызванной передо мной целительницей. А уже потом, через два месяца, началась эпопея с дверьми. ОЖИДАНИЕ ЧУДА Мы с вами живем так, что стараемся всегда или почти всегда выстроить свою жизнь в четкую логическую цепь. Но беда для нас состоит в том, что наша логика совсем не учитывает логику эгрегоров. На самом деле встречи, которые происходят в нашей жизни, события, цели, доказательства, которыми живем, – все это задается там, наверху, среди эгрегоров. И делается это для нас с вами, потому что они ждут от нас чуда – контакта с ними. Но мы вместо того, чтобы поступить здраво, поступаем по-своему. Однако, есть в этом моем рассуждении одна неувязочка – здраво на языке эгрегора и на языке человека пока что означает разный смысл. То, что у эгрегора здраво, у нас – абсурдно. И наоборот. И чтобы увидеть это здравое, нам надо так высоко залезть! Когда мне мой Ангел открыл эту истину, я стал искать любую возможность взглянуть за человеческий горизонт. И такую возможность обнаружил. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВЫБОРА Для человека звучит парадоксально, когда ему говорят – Твоя жизнь запрограммирована наверху. Он хочет свободы, он жаждет выбора из множества вариантов. А тут… Мне было открыто, что чем выше взбираешься по горе, ведущей к вершине, тем все уже и уже выбор возможностей. Человек, находящийся близко к вершине, познавший множество законов мира, своего выбора почти не имеет. Потому что он познал Высшие Истины и духовность – Высшую Этику. Для него всегда существование выбора будет состоять в самом духовном. Понятие выбора там исчезает. Более свободен тот, кто более бездуховен. И ему больше прощается. На самом деле программируется наверху не жизнь, а лишь ситуации и встречи. Возможности использования выбора в корыстных целях для духовного человека отсекаются при продолжении. Начинается невидимая работа на человечество. Просто удивительно, что тот, кого эгрегоры избирают для этого, может предстать страшным эгоистом, развратником или совершенно нетерпимым. Но всегда он отличается талантом, работоспособностью или даже гениальностью. Потрясающе – духовность может прятаться даже в тогу дикости! Я оказался одним из тех, кого выбрали эгрегоры, чтобы решать свои проблемы, а Ольга играла при этом особую роль настройщика будущего. КРИТЕРИИ ЦЕЛОСТНОСТИ Каждый живет теми критериями, которым он созвучен. Критерии проявляются через качества нашего поведения – хорошо-плохо, любовь-ненависть, смысл-абсурд, красиво-уродливо и другие. Во сне мы настраиваемся на органические и психические параметры, отвечающие за нашу целостность. У больного настройка сбита. Поэтому иногда сон – лучшее лекарство. Но это бессознательно. Сознание же наше черпает критерии поведения и мышления в мифах, в притчах, в играх, в архетипах – в культуре. Все ли здесь отвечает высоким стандартам? Вряд ли. Посмотрите насколько иногда искажает искусство! Отражения, зеркала жизни – отголоски наших критериев. Мы можем себе создать историю, легенду, притчу, миф, имидж или маску личности. И все это будет нести наши критерии. Обманываем ли мы себя этим? Нет, точнее, до определенной степени, потому что та же маска оказывает обратное влияние на наше поведение и меняет его. На этом принципе построено много приемов, способов, техник психокоррекции. Вопрос: но что же может цементировать критерии в каждом человеке? И в самом человечестве? Это то, что само цементируется за счет критериев. ИДЕИ Прежде чем ответить на этот вопрос, зададимся другим: – Что же в конце концов подчиняет человека? Чему служит его поведение, его мысли, его желания, его воля, наконец? И отвечаем: – Человек весь пронизан идеей. И вот тут я слышу множество голосов, которые не согласны со мной. Они могут кричать о том, что для первых важны установки, для вторых – ценности, для третьих – мотивы, а для четвертых – желания. А зря! Потому что понятие идеи выходит далеко за рамки обыденной жизни человека. Потому что идеи формулируются не людьми, а эгрегорами. Они лишь передаются людям, способным их уловить и реализовать. Идея – это и есть голос эгрегора, который может услышать каждый. Хочешь узнать, какой у тебя эгрегор, пойми, какой идеей ты живешь. Это очень простой тест на определения своего Ангела-Хранителя. Хочешь с ним поговорить? Нет ничего проще! ОЛЬГА Жизненная идея Ольги и жизненная идея, которой жил я, различались в корне. Первый раз на это обратил мое внимание Валерий Завдеев, когда только произошло мое знакомство с нею у него на квартире. Она жила накопительством, причем, не только материальным, но и накопительством знаний. Ее ненасытность была безграничной. Но даже ей было показано, что в этом ею недовольны: кишечник, в который мы складываем все поедаемое, переполнился и дошел до катастрофы. Это было замечательным зеркальным отображением и несло бы колоссально значимую информацию, если бы другие замечали подобное. К сожалению, должен сознаться, что я не рассмотрел в начале ее мстительности. Чем она была воспитана в ней – самой жизнью или колдунами, у которых она училась? ЦЕЛОСТНОСТЬ В человеке все, что его составляет, цементируется, как теперь мы понимаем, идеей, которой он служит. Сверхидея – это Господь Бог. Идеи поменьше – это наши с вами божества. Им-то мы и поклоняемся. Наша целостность, от которой зависит наше физическое, психическое и умственное здоровье, – поддерживается сознанием каждого из нас и осознанием того факта, насколько мы делаем правильно то или иное действие. Понимание правильности зависит от наших критериев и нашей жизненной идеи. Чем ярче и чем духовней они светятся, тем здоровее человек. Во всяком случае даже при физическом нездоровье страдания не несут безысходности в такой степени, как это бывает у человека бездуховного. Стоило Ольге взойти по духовной лестнице к вершине Духа в тот период своей жизни, когда в ее организме начался раковый процесс, проявив при этом данную ей силу, болезнь отступила. ВИДЕНЬЕ ЦЕЛОСТНОСТИ Каждый может спросить меня: – Зачем нужно видеть целостность? Отвечу так: – Целостность – это голограмма человека. Она позволяет оценить возможности его воли и его способности. – Как же почувствовать целостность – свою или чужую? – Первое – понять верховную идею этого человека. Сложно это? Да, сложно. Но надо тренироваться. Второе, которое связано с первым, – это открытие в себе  особого чувства, которое позволяет осознать степень целостности и гигантизма человека через ощущение его пространства. Ольга, как и я, видела тело целостности человека. Но мне кажется, что она быстрее настраивалась на другого, неважно, кто был перед нею: больной или здоровый. Я же принципиально часто совсем не делаю никаких попыток, чтобы выяснить его жизненную идею, если понимаю, что человек относительно здоров. К таким я безразличен. Конечно, она была более информирована, потому что ее природное корыстолюбие требовало этого. ПОЛЯРИЗАЦИЯ Пространство вокруг любого человека поляризовано в соответствии с его главной идеей. Наше общение во многом определяется не тем, как мы оперируем словами, а тем, как мы ощущаем других. Степень совместимости – это близость параметров поляризации пространства вблизи двух или нескольких человек. Поэтому не могут ужиться люди с разными идеями, хотя они внешне кажутся единомышленниками. Идея может видеться ярким светом и свободой, а может – тьмой и рабством. Как я ни настраивался на жизненное пространство Ольги, его границы ускользали от моего ощущения. Сила человека заключена в этих границах, а плотность внутреннего личностного пространства однозначно несет информацию о величине силы человека. БОРЬБА ИДЕЙ Наверху, в эгрегорном поле, каждая идея испытывает давление других идей. Говорят, что идеи проверяются временем. Значит, у них есть время жизни. Эгрегоры, которые несут определенные идеи, тоже имеют время жизни. Но они, в отличие от людей не умирают, а трансформируются. Трансформировались ли наши с Ольгой эгрегоры за то время, пока мы были знакомы? Думается, что да. Она была однажды сильно удивлена моим отношением к больным и сказала: – Я многих видела целителей и колдунов. Даже скоро выйду замуж за одного из них. Но тебя отличает то, что у них полностью отсутствует – душевность. По материальной цепкости ты сильно им проигрываешь. Но выигрываешь за счет души. САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА Человек имеет сознание, примерно наполовину подключенное к эгрегору и наполовину самостоятельное. У кого меньше, у кого больше. Чем дальше идет время, тем духовность человека все больше возрастает. И тем больше человек восходит к смыслу, который заключен в эгрегоре. Каждая идея, которой живет эгрегор и человек, к нему подключенный, становится человеку ближе. Наконец, может наступить момент, когда человечество подойдет совсем близко к эгрегорному пониманию мира. И тогда в конце жизни каждого отдельного человека появится возможность для него выбирать – умирать, как и прежде, или трансформироваться, как эгрегор. ЗАДАЧА Цель идеи для каждого отдельного человека – это его задача. Лучше всего понять как можно раньше, в чем может состоять личная задача. Чаще всего в детстве человек имеет возможность осознать это, потому что тогда его сознание еще не замутнено наслоениями различных потоков смысловой и бессмысленной информации. Если же человек растерян и не может понять, что для него главное в жизни, то ему необходимо в своих ощущениях вернуться в свое детство и послушать его голос. Очень часто такое возвращение приносит открытие в себе действительно главной идеи, что может перевернуть всю дальнейшую жизнь. Не так уж редки подобные случаи. Ольга была красива. И может быть, задачей красоты на земле является не только привлечение к ней внимания и оттого возникновение ощущения близкого будущего, но и обман, осуществляемый с ее помощью эгрегором в воспитательных целях людей, подобных мне. ВОПЛОЩЕНИЕ ИДЕЙ Деятели живут задачей воплощения идей или идеи. Но настоящее воплощение возможно лишь в материальном мире. Значит, оно ниже, чем мир самих идей. Поэтому деятели всегда находят общий язык на основании материи. Мыслители лишены такой основы, их объединяющей, и потому они практически никогда не могут ужиться вместе, за исключением случаев, когда их цементирует одна и та же общая высшая идея, каковой является идея служения всему человечеству в плане Духовной Этики. Что касается Ольги, то она была жесткой материалисткой, неспособной пожертвовать своим благосостоянием ради идеи, которая была бы выше ее идеи накопительства. То, что она вывезла из квартиры, где я проживал в Москве перед арестом, мои вещи и даже чужие, хотя знала о том, характеризует ее чрезвычайно низко в духовном отношении. Жаль, что болезнь ничему не научила ее. ИДЕЯ Конечно, можно задаться вопросом: неужели же использование других никогда не может быть оправдано. Думаю, что это не так. Я не имею в виду прокуроров и судей, следователей и дознавателей. У них свои мерки, свои руководящие и жизненные идеи. Мой знакомый врач, будучи рядовым заведующим отделением, использовал способности других делать приборы и, выдвинув несколько прекрасных идей, с их помощью изготовил уникальное лечебное оборудование. Он не только защитил докторскую диссертации, причем, это произошло без предварительной защиты кандидатской, но и получил определенные и очень приличные материальные блага. Его идея работала на гуманизм. Его творчество используется теперь другими для деятельности, цель которой – лечение больных. Он нес высшую идею. Неправда Ольги состояла в том, что ее жизненная идея не была высшей. И как ни цельна была ее натура, произошел слом – рак. СЕКС Половые отношения – это воспитание непонимающего человека пониманию того, что Любовь входит в нас только через ласку и нежность. Это насильственное обучение нежности и любви, происходящее в отношениях близости, должно найти свое отражение по мере роста сознания и в отношениях далеких. Несовершенство далеких отношений есть следствие, на которое нам указано эгрегорами в Духовных Учениях. Некоторые, и Ольга в том числе, используют половые отношения в придачу к своей красоте как валюту. ЧЕСТНОСТЬ – Так ты что же, не понимал тогда всего того, что только что  рассказал здесь о Знаках, которые появились в связи со знакомством с Ольгой? – имеет право спросить меня любой читатель. И я отвечу: – Парадокс заключается в том, что понимал. Все это переживал и сопротивлялся. Но вяло. Значительно больше во мне восставала моя самостоятельная часть сознания. Я боролся за свободу от порабощения эгрегором. Я хотел более широкого выбора. А его не было. Не дано. – Почему? – спросите вы. – Потому что пришло время мне зреть, переходя на новый уровень. И меня силой повели к нему. Мне не хватало спокойствия в ситуациях, когда нужно было жестко говорить “Нет!” Этот факт часто ускользает от внимания многих психологов. Но попробуйте уступить человеку в его просьбе. А потом, наоборот, не уступить. Что потребует от вас большего напряжения, больших сил? Конечно, второе. ПУТЬ Я понимал, что мой эгрегор провел меня по этому пути специально. Ему так надо было. С моей помощью он решал свои задачи. Я пишу эти строки и прошу прощения у своего эгрегора за свою тупость. Одновременно я обращаюсь к тем, кто уже заметил по отношению к себе появление подобных Знаков, но, может быть, до конца не осознал случившееся. Подумайте, поразмышляйте над своей жизнью! ПОНИМАНИЕ А если предположить, что я, учтя подсказки эгрегора, поступил наоборот и сразу же не стал бы приближать к себе Ольгу? Что тогда? Наверное, не было бы этого повествования. Но я думаю, что тут все-таки дело в другом. Не зря же та целительница, которая ехала в ожоговый центр, так и не доехала до него. А я доехал. Мне на пути не было препятствий. Может быть, именно мне и надо было поведать вам не просто о голосе эгрегора, а еще о той конкретике, в которой мы живем, но не замечаем этого.     Глава 15 Нелепости внезапно подобрели И стали объяснением пути. Удача лишь в конце приводит к цели, Удача - зубы стиснуть и идти… ЭКСТРАСЕНС Меня готовили быть экстрасенсом - сверхвысокочувствительным, хоть и сверхсильным. Как же тяжело жить такому, если для его сверхчувствительности нет соответствующей оправы - сверхзащиты! Тот, кто не находит ее, отправляется в “желтый дом” или останавливается в пограничном состоянии - становится полусумасшедшим, полунормальным. Я смог найти способ для получения сверхзащиты. И об этом как-то узнали люди. Ко мне обращаются в самых безнадежных ситуациях. Например, в такой: - Простите, пожалуйста. Может быть, вы поможете моей дочери. - Что с нею? - спрашиваю. - Я ее мама. Три года назад ей сделали операцию прямой кишки по поводу рака. Семь месяцев наблюдается ухудшение. Неделю назад было кровотечение, еле остановили. Потеряла много крови. - А что же врачи? - Участковая просто посмотрела и выписала наркотик. А “скорая” - помогли, конечно. Да уж я сама и викасол вколола и хлористый калий. Вы сможете помочь? Я не даю гарантий. Выкарабкавшись когда-то из провалов болезней самостоятельно, я все равно не даю гарантий. Там, где не смертельно, пожалуйста, - хоть сто процентов. А там, где смерть смеется в лицо, - язык не поворачивается обещать что-то. Ко мне обращаются и я спасаю, и не все ли равно – есть гарантии или их нет. Я не хочу быть шарлатаном, но пока держу свою дверь открытой. АБСУРД ГАРАНТИЙ? И вот я сижу в каталажке и нет никакой гарантии, что я скоро выйду отсюда и вообще что я когда-нибудь смогу увидеть свет свободы. Даже щелочки нет. Что важнее для человека – гарантии или надежда? Гарантии нет, а надежда есть. Да, обо мне знают, обо мне помнят. Но знают и помнят, в основном, те, кто секретил информацию, кто заставлял нас принимать больных, таясь от всего честного народа. Знают в КГБ, знают в Генштабе. Нормальным людям знать, видимо, необязательно. Сами пускай доходят до всего, сами заново открывают истины, которым уже тысячи лет. И что изменится в этой жизни, если я дам согласие? Ничего. Они предлагают мне сделку, гарантии, в которых свобода занимает первое место. Взамен – служение дьяволу. ОККУЛЬТИЗМ Гарантии могут быть даны, если человек впитывает в себя истины не сверху – от духовности, а снизу. Но гарантии разрушения. К сожалению, жизненная идея Ольги вошла в нее, как говорят эзотерики, через нижний астрал. Развитие способностей через нижний астрал – через секс, через физическое развитие, оторванное от духовного, через психизм, пропитанный ненавистью, ревностью и мстительностью – ведет к улучшению способностей в ясновидении, потому что улучшается контакт с кругом демонов. Но оно же увеличивает и психизм реакции. То есть человек все более и более становится ненормальным в своем неадекватном поведении. К старости – это человеконенавистник, мизантроп. ДУША Но даже тех, кто не становится мизантропом, а сохраняет лучшие человеческие черты, контакт с примитивными сущностями сводит с ума. Почему? У асур нет души, – говорится на Востоке. Они, видя и зная гораздо больше во времени, чем видит и знает нормальный человек, готовы передавать ему информацию взамен того, что попользуются его душой. Некоторым людям душа начинает мешать. Им так хочется стать роботами, не переживать из-за пустяков: захотел – сделал, даже убил, но чтоб без этих диких страданий. Доходит до смешного. К моему знакомому целителю пришел молодой муж и спросил: – Если я продам душу дьяволу, сколько мне за это дадут? Целитель сначала не понял, подумал, что тот шутит: – Чего дадут? – Денег, конечно, – пояснил посетитель. – Зачем такие сложности? – удивился мой знакомый. – Жена требует, – был простой ответ. В таком случае я всегда вспоминаю сказку о рыбаке и рыбке. Молодой муж уже давно продал свою душу, уступив дьяволу в юбке, который живет с ним вместе. КРЕСТ КОНТАКТЕРА Люди пока что еще далеко не все понимают, что духовный человек никогда не разрешит себе поступить жестоко, предательски. Можно, конечно, сказать, что его сдерживает страх Божий. Но это не так. Он сознает, что делает и чего не делает. Прежде всего, он живет для человечества, а потом – для близких и для себя. И уж, конечно, не для бизнеса. Контактер может задать разные вопросы и получить такие же разные ответы. Но он должен помнить, что его вопросы оцениваются. Кто оценивает? Каков уровень оценки? – Вот вопросы, которые он должен всегда помнить, всегда, иначе сначала потихоньку, а потом все быстрее и быстрее он уходит в лагерь тех, кто не отпускает просто так, кто требует продать им душу. СЛОВА Любой контакт словами со своим проводником для контактера обманчив, потому что с помощью слов проводится лучший в мире гипноз и самогипноз. Гипноз демона, души человека, совершившего самоубийство, ничем не отличается от гипноза человека. Тот же вынужденный глубокий транс, то же состояние полного и беспрекословного подчинения. Контактер, который ведом словесными приказами или который принимает словесные ответы на свои вопросы, – медиум со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нужно бояться такого состояния, опасаться попасть под влияние психически заразного человека, чтобы не стать таким же. Как распознать такого? – Смысл, только смысл и ничего больше, – отвечаю я тому, кто приходит ко мне и задает этот вопрос. – Введите в свою жизнь это лекарство и вы сразу же почувствуете, как отступят привязки. Вы постигнете искусство управления собой. ОХОТНИК Пришел Охотник. Не ясно, зачем он появился. Он не верит ни одному моему слову. Он такой от природы, с самого дня рождения. В душе он тоже экстрасенс, мистик, но - давитель. Он привязан к нижнему астралу, к своим материальным демонам. А они требуют от него агрессии и агрессии. Он говорит: - Вам лучше сознаться во всем побыстрее. - Почему побыстрее, - не понимаю я, - что от этого зависит? - Дело ваше растет в объеме. Вам же будет потом сложно читать. Он беспокоится обо мне. – Не беспокойтесь, – говорю. – Как-нибудь одолею. - Сознайтесь, – продолжает он, как робот, – и мы выпустим вас под подписку. Так не бывает, чтобы хищение было, а директор ничего не знал. Я тоже не верю ему. Нисколько. Но по-другому: для меня вера - это алмаз, а для него глина, из которой он вылепит все, что прикажут. Когда он появляется, мой Двойник так напрягается, что внутри я слышу вибрацию нервов. А это верный признак паранойи у моего собеседника. Он слушает лишь себя. НЕНАВИСТЬ Вчера приходил мой защитник - адвокат Кончевский Игорь Борисович. Я совершенно не ощущаю никакого проку от него. Он абсолютно равнодушный ко всему. Он прислан, чтобы следить за мной, чтобы постараться договориться со мною о взятке. Я совершенно темный человек. Я не знаю, как нужно это делать, и я не поднимаю этот вопрос, потому что я понял, что изменилось во мне за эти несколько дней: я стал ненавидеть. Для меня это открытие не из приятных. Это чувство, которое само не приходит, его внушают. Значит, и я тоже поддался. Это настораживает. Нужно быть начеку. Парадокс: в жизни у меня почти не было радостных событий, за исключением того, что приходилось на долю любимых женщин. Но это было так редко! И все же я не мог никого ненавидеть. Видимо, это и спасало меня при моих болезнях. Теперь же произошло нечто негативное. Куда меня занесет? Я вспомнил, однако, о том времени, когда умирал лет пятнадцать назад и не видел никакого просвета впереди. Сердце мое останавливалось, а рассудок туманился. Тогда я понял, что если не взъярюсь, то пропаду. И я взъярился. На что и на кого? Ни на что. На судьбу. То время дало мне вот это:   Не умирай, пока живешь, И смейся, плача и стеная, Чтобы дрожала Костяная! Не умирай, пока живешь!   Не умирай, пока живешь! И если обделен любовью, Пусть ненависть ударит кровью - Не умирай, пока живешь!   Не умирай, пока живешь! Пусть обрываются канаты В нас - как последние солдаты - Не умирай, пока живешь!…   ПРАВОСУДИЕ Я возненавидел этих людей за то, что они делают все, даже подличают, чтобы сжить человека со свету. Это были мои антиподы и я не мог найти с ними общего. Они закрывали для многих дверь в этот мир, не делая даже попытки оставить кому-нибудь из них щель спасения. Это было правосудие – право судить. Присвоивший это право уже никогда не ошибается. СВОЯ ИГРА Я знаю: что бы ни произошло в жизни, нужно вести свою игру. Есть такой принцип: тебе воздастся, если будешь собой. Даже тот, кто рожден пассивным, станет счастливым, если научится ждать по-своему. Самыми приспособленными к жизни я считаю, как ни странно, тех, кто больше всего поддался ее давлению, тех, кого полощет она, как хочет. Труднее всего - поддаться ее влиянию и не забыть одновременно о своей игре. Все-таки это абсурд - видеть лучшего в том человеке, кто жизнь использует для своих эгоистических целей. Посудите сами. Мы рождаемся, наделенные колоссальным потенциалом. Из любого можно лепить кого угодно, хоть великого зодчего, хоть нобелевского лауреата, хоть писателя. Но становимся мы рабочими, колхозниками, следователями, бандитами, ассенизаторами в прямом и переносном смысле, инженерами, служащими, руководителями в разных структурах - в подавляющем большинстве своем ничего не значащими винтиками, выполняющими функции, которые требуются обществу для его функционирования. Те же, кто воспаряет над этим и навязывает окружению свою тактику, свою волю, свою игру, часто сходят за приспособленных, потому что, якобы, лучше живут, более свободны, более подчиняют себе других. Они обманывают нас и часто, почти всегда, строят из себя убогоньких и жалуются, что этого от них требует их структура, жизнь, чуть ли сам Господь Бог. Они не приспосабливаются, а приспосабливают. Насмотревшись на них в образе следователя и в образе адвоката, я перестал их жалеть. Я стал диагностировать каждого на самостоятельность. Спасибо им – они открыли для меня ранее закрытый мир! Но почему-то никто не хочет понимать слово “адаптация” как приспособление к требованиям Жизненного Потока и Бога. ОХОТНИК Мы сидим напротив друг друга и смотрим один другому в глаза. Говорим… Прошло пять лет, как мы знакомы. Я уже на свободе, хотя по первоначальному сроку мне бы еще нужно сидеть и сидеть. Официальная часть окончена, мы поговорили о Крикунове и он составил протокол моего допроса в связи с его арестом. Со стороны посмотреть, так идет теплая беседа хорошо знакомых и с уважением относящихся друг к другу людей. Да, мы очень уважаемые. Особенно уважаю я его. Я говорю ему, что обо мне опубликовали большую статью в газете “Совершенно секретно” и что я уже выпустил первые две книги по духовному самопрограммированию и что еще несколько книг через несколько месяцев выходят из печати. Говоря это, я, конечно, испытываю удовлетворение. И вдруг он, ложась на стол грудью и приближаясь от этого ко мне, ловит меня на моей мягкости: - Скажите откровенно прямо сейчас, разве же я ваше дело сфальсифицировал? Я его хорошо понимаю. Даже, может быть, лучше, чем он сам себя. Он хочет оправдаться перед своим дьяволом. Но меня в союзники брать не надо. Зря это. Палач не бывает чистым – на то он и палач. А если нервы не в порядке, какой же ты, к лешему, палач! Сопли распускать и дурак умеет… Я замолкаю, перестаю расслабляться, вспоминаю, кто передо мной. Смотрю ему в глаза и молчу какое-то время. Портить себе настроение совсем не хочется. - Вы на меня зла не держите? – задает он еще один вопрос. Глупые вопросы, глупый человек, - думаю я. - Снова ухнуть в бездну воспоминаний, в торговлю о сроке, о нарушениях законов на каждом шагу? Нет, пожалуй, я не сделаю тебе, дорогой ты мой, такого подарка. ЗЛО - А что такое зло? - задаю я вопрос, уводя тему разговора в другую область. - Одно и то же для одних - зло, для других - добро. - И все же - держите зло на меня или нет? – с надеждой, которая ему совсем не нужна, спрашивает этот слабый человек. Все - люди, все - человеки, - опять думаю я, - и этот празднует труса. Спать, что ли, не может по ночам? Нет, все-таки чувствительный нынче следователь пошел. Читает мои мысли и чувства. - О каком зле может идти речь, - говорю, - если в тюремном заключении для меня открылось такое, что я как психолог никогда бы не смог получить на воле? Мои книги по психологии теперь отличаются конкретностью рекомендаций и точностью дозировок. Наверное, я должен быть благодарен вам. СТРАХ - А с Петровым встречались? – звучит вопрос мстителя, а не следователя. - Зачем? Какой смысл? – удивляюсь я. - Предъявить претензии, например? – показывает свою дурь собеседник. - Детский лепет это, – брезгливо морщусь я. – Игры малолеток и сумасшедших следователей. - И все же: так уж и не хочется с Петровым видеться? – не теряет он надежды. - Я не понимаю, зачем? – отстраняюсь я от навязчивой слепоты и глухоты. – Вы тут привыкли, конечно, к диким выходкам. Без них и жизни не мыслите. Петров взял на себя всю вину сам. Другое дело, как вы это интерпретировали. Не он решал. - Я понимаю, – соглашается он, - суд. - Да и обвинение в отношении меня, – продолжаю я разъяснения, – в обвинительном заключении, которое вы же и писали, сами вы не оставили в том виде, как оно формулировалось при моем аресте. Ну давал я по телефону какие-то бредовые указания, ну был директором. Ну и что? Но - не брал, не присваивал и не присутствовал. И не организовывал. Петров все на себя взял. Вы же так и сформулировали. А почему, как вы думаете, случилось подобное с Петровым? - Думаю, что вы так захотели, – говорит он серьезно. – Внушили. - Да чего там внушать, – смеюсь я, – когда документы сами за себя все говорили! Он не соглашается: - Не скажите! Все можно по разному понимать. Я криво усмехаюсь: - Конечно, вы на это мастера - понимаете, как вам выгодно. Я же думаю, что Петров взял на себя вину потому, что не смог, как, например, вы, до конца быть последовательным и отстаивать бред, даже если он имеет источником такого следователя, как вы. Но даже вы дрогнули. ОХОТНИК - Почитайте и подпишите протокол. Я читаю, что он написал, и мне не нравится фраза о том, что с Крикуновым я не стал работать потому, что у меня с его коллективом возник конфликт. Знаем мы эти конфликты. За них спрячешь любое противоречие, которое говорит в твою пользу. Конфликт у меня и в Инженерном Центре был. Да весь вышел. Вон ты передо мною сидишь, соловьем поешь, боишься чего-то и тогда боялся. Но все равно, даже празднуя труса, Охотник остается охотником. На всякий случай - а вдруг он, случай, подвернется и тогда можно будет попить кровушки, насладиться… Я говорю: - Вы - человек прямолинейный, Вячеслав Андреевич. Вам ведь, главное, - результат, положительный для вас. Вам ошибаться не нравится. И потому заставляете ошибаться других. Но не в жизни, а в показаниях. Я исправлю вашу ошибку. Разрешите? И с этими словами хочу исправить фразу о конфликте, которого не было, на нашу духовную с Крикуновым несовместимость. Вдруг прокуроры и следователи дорастут до понимания духовности. Меня вспомнят. РУЧКА Он протягивает мне ручку, но я говорю, что у меня есть своя и достаю свою - шикарную американскую и делаю запись в протоколе. И вспоминаю, как в СИЗО, когда меня туда только бросили, я еще не имел ни ручек, ни бумаги. Я пришел на очередной допрос и в конце его попросил два листа бумаги на жалобу. Ты, следак, дал мне один лист, сказав, что бумаги у самого нет. Другого послал бы подальше, а мне дал. Но и мне бы ты не дал ручку. Я же нагло протянул руку и взял со стола ту, которую выложил ты и которой писал протокол. Шикарная, толстая, дорогая. - Я реквизирую вашу ручку, если позволите. К сожалению, вынужден так поступить, потому что у меня нет, а вы себе еще достанете. Все-таки это ведь ваша заслуга, что я здесь сижу. Дорогой ты мой следователь, как ты засуетился вдруг, залебезил, как просил меня не отбирать у тебя именно эту ручку! Ты говорил, что она - чужая. Ты дал мне другую, менее шикарную, но тоже очень приличную. С тех пор ты стал приходить ко мне с самыми обычными простенькими ручками, видимо, боясь, что я снова отберу. Нет, мне не нужны были потом ни ручки, ни бумага, ничего от тебя. У меня всего этого было столько, что на десятерых, наверное, хватило бы. Находились добрые люди. И в тюрьме, и в колонии меня никто никогда не беспокоил, если видел, что я занимаюсь, что я пишу. Даже - менты. ОХОТНИК На прощанье я даю ему копию статьи о себе из газеты “Совершенно секретно” - пусть не забывает о том, что время неумолимо, что и он когда-нибудь придет ко мне на прием со своими неизлечимыми болячками. - Книги подарить не могу, - говорю я ему серьезно и достаю их из сумки, - потому что это будет расценено как взятка должностному лицу. Могу продать. - За сколько? - спрашивает он. - За пятьдесят, - отвечаю. - Что-то дорого очень, - говорит. - Как дорого! - удивляюсь. - Нормально. По центральному телевидению назвали им цену в сорок. Так что это еще по дешевке. Ведь все-таки - с доставкой. Он соглашается и протягивает мне купюру. Я, перед тем как спрятать ее в карман, машу ею у него под носом и говорю: - Ну вот, наконец-то, и я на вас хоть что-то заработал. И смеюсь. Он тоже. Но я не понимаю, почему он смеется? ЭКВИВАЛЕНТ Когда-то Карлу Марксу русский экономист-антимарксист поставил в упрек противоречие в его теории о капитале. Выражалось оно в том, что обмен, о котором говорит Маркс как об эквивалентном, на самом деле таковым не является. Посудите сами: вы даете торговцу кусочек золота за то, что он дает вам костюм. Однако костюм скоро износится, а золото никогда. Где же тут эквивалент? Дурят, что ли, нашего брата даже свои вожди? Вы останетесь ни с чем, а торговец, прибавив ваш кусочек к остальному своему золоту, станет богаче. Золото принесет ему процент, а чем это не манна небесная, о которой говорил Христос? Эквивалентность отсутствует, - заключает экономист, - Маркс нас обманул. ОХОТНИК Я смотрю на моего следователя и думаю о том, что Маркс - великий человек. И этот антимарксист тоже великий человек. И следователь мой тоже великий человек. Но на своем месте, не более. Деньги, полученные за мою “поимку” и за “успешно” проведенное следствие, мой Охотник уже давно истратил, а я буду жить воспоминаниями, страданиями и экономическими последствиями, берущими начало от него, Охотника, вечно, потому что я все это не один раз припомню ему в своих книгах и буду получать за их издание и переиздание деньги даже после своей смерти. Ну скажите, пожалуйста, кто из нас больше выиграл? Конечно, я. Потому что я совершаю эквивалентный по Марксу обмен: идею на золото. Потому что свою идею я могу продавать вечно и, значит, она эквивалентна вечному золоту. А ему нужно зарабатывать хлеб свой насущный постоянно. И постоянно отдавать свое золото за костюмы. Полученное бумажное золото за “дела” быстро истлевает. Идея живет вечно, и вечно же будут жить - следователи, тюремщики, конвойные и прочие профессионалы, то есть те, кто способствует появлению новых великих открытий у зэков. Но в соавторы открытий их никто не возьмет. Они временщики и от них тошно. Хорошего человека можно, а их - нет! Временщики они потому, что их личности все время меняются, уступая свое место другим, профессии - сохраняются. АКАДЕМИК У меня был случай, когда я послал знакомому академику три доклада на международную научную конференцию под своей фамилией. Другой фамилии там не стояло, так как это был плод моего личного воображения и относился он к моей такой слишком скандальной для академиков науке. Каково же было мое удивление, когда я, открыв солидный академический журнал, где были опубликованы тезисы докладов этой конференции, обнаружил, что в одном из моих докладов кроме моей фамилии фигурирует еще одна - того самого академика. Так что эквивалентность обмена - не в смертном предмете, а в бессмертии. Справедливо обмениваться только лишь бессмертиями. Махнемся? Но поскольку бессмертия все равно не существует, то значит, существует всего лишь эквивалентность не обмена, а обмана. И чтобы создать такую эквивалентность, необходимо уметь талантливо - для условий, где проживаешь, - блефовать. Но не всем это дозволяется: академикам и следователям это можно, другим - ни, ни! ЛЕЧЕНИЕ В том смысле, что я был как бы глух к голосу эгрегора, можно говорить о моем относительном заболевании смыслового плана. Но я прозрел, пусть поздно, но оно случилось все-таки. Однако, на свете есть множество людей, кто еще более глух к подобному. И тем не менее, и я, и они, – мы все живем, делаем дело, продвигаем эволюцию. Даже в таком болезненном состоянии. Думаю, что в идеале идея лечения – это создание таких условий, чтобы любой человек мог творить или шутить, даже тяжело больной. Например, мы же не считаем отклонением от нормы состояние женщины в период менструаций. Более того, даже при болезнях – сахарный диабет тому пример – мы тоже близки к состоянию сознания, когда за норму будем считать отклонение. Когда человек понимает это, то ему, даже прикованному к постели неизлечимой болезнью, даже в тюрьме, даже и перед виселицей, не будет казаться дикостью его положение. У него не будет страха. Перед Богом ли, перед следователем… ЧЕЛОВЕК Может быть, человек является одной из переходных форм для творчества природы. А творчество – это всегда несерьезно. Оно могло быть, а могло и не быть. И мне кажется, что, если человек болен изначально, то, наверное, тем, что ему был навязан процесс рожать самого себя. Он и сейчас рожает собственное свое понимание, свое сознание, свою память.  Если он не хочет рассматривать это как заболевание, то должен придумать сам, как от такой обузы освободиться. Но не он один думает, что такой вид рождения неправилен. Боженька, как нам передают, тоже рассматривает процесс рождения из чрева матери как первородный грех. Исправить недоделки природы – это освободить человека от многих заболеваний. Но для этого сознанию его необходимо  трансформироваться. Под действием чего?     Глава 16 …И друг за другом, эхо в эхо, Отец и дед, во мне сойдясь, Передают мужицким смехом: “Не принимай ты эту грязь!” ПИФАГОР Пифагор совершил несколько ошибок. Он женился на своей ученице в шестьдесят лет, родил семерых детей, занимался духовным наставничеством и умер в сто лет от разрыва сердца, фактически доведя себя до самоубийства, не вынеся страданий в том, что люди не принимали его духовное учение, а жили совсем другим - ненавистью и войной. Может быть, вспоминая, я что-нибудь сказал о Пифагоре неточно, но, как у нас когда-то говорили, в целом не ошибся. Он умер от разочарования в людях, от того, что в человеке больше, чем он хотел, больше, чем говорил о себе, точнее, больше рычал зверь, чем мяукала доброта. Я не Пифагор, хоть и несу тоже свет духовного учения, но по-своему. Я никогда не поверю в то, что человека-зверя можно так легко выдавить из себя даже при большом желании. Я разочаровался в людях значительно раньше, чем он. Мне для этого не потребовалось ждать глубокой старости: мое детство обеспечило мне защиту от дураков, но, как оказалось, всего лишь психологическую и никак не реальную. Могу распознать, понять и простить дурака или жалкого человека, но, к сожалению, поступить с ними так, как необходимо для собственной безопасности, не могу. Почему? СПРАВЕДЛИВОСТЬ Фальсификация в деятельности следователя - Охотника - возникает от непонимания истинной ценности своей работы для истории. Как бы сознательно он ни подходил к ней. Ну “убьет” он дичь в одном экземпляре, ну получит за нее мзду – взяткой или премией. Ну наберет за свою жизнь много таких случаев, скопит небольшой капитал, который, если не разойдется прахом, то перейдет к сыну и станет работать по законам рынка, если, конечно, и сын не окажется пьяницей или наркоманом, не начнет дурковать, что у таких отцов встречается не так уж и редко. Сын Охотника станет богатым и еще более наглым, чем его отец. Начнет продавать костюмы за золото. Костюм через несколько лет износится, а золото - вечно. И вот ради этого, ради благополучия своего сына Охотник идет на преступление? Он закрывает глаза на очевидные факты, а чтобы избежать детского лепета, просто перескакивает в своих доказательствах от прошлогоднего снега к иллюзорным мотивам преступления, которые собственно он и выдает за очевидность. Ты необъективен! - заявят ему те, кто знакомился с моим, например, делом и обратил естественное внимание на доказательство бесспорной вины тех же Булавиной и Петрова, о чем свидетельствуют протоколы допросов и документы, собранные в деле. Но моим следователем эти обстоятельства почти проигнорированы. Почему так вышло? Ведь они же “честно” признались в совершении “преступления”, за которое не пострадали, если не считать волнения. Почему? Что позволило освободить их из-под молота справедливого наказания? ВИНА Покаяние, даже ложное, оказывается, снимает вину. За что же мне покаяться? В чем истинная моя вина? Может быть, следователь прав – я виноват? Но он никак не поймет – в чем? Поэтому ходит вокруг и около, ищет, нюхает, накручивает. Но – не там! Мне же кажется, что как бы ни анализировалось мое дело, все равно нужно смотреть на него издали. А лучше – сверху. Но – от человека ли? Если быть истинным христианином, то вопрос о справедливости нужно перенести в плоскость дел, то есть плодов: каждому воздастся по плодам его. ПЛОД И тогда очевидным становится то, что и принято во внимание в первую очередь при определении моей вины перед эгрегором: плод моего труда - Инженерный Центр - стал рассадником преступности и паразитизма. А я как основной его организатор подлежу особому наказанию, по сравнению с другими. Чем это несправедливо? Я создал это осиное гнездо, я расплодил жалящих ос. Неважно, что я не хотел. Но ведь понимал, что в нем заложена червоточина. Нужно было смелее и резче резать по живому. Пресекать! Действовать, как психиатр! Обходиться без демократии. Демократия - это не власть народа. Это всего лишь голосование народа. И не более. Дурдом есть дурдом. Можешь поднимать руки, а можешь поднимать ноги. Хочешь – для зарядки, а хочешь - для разрядки нервного напряжения. На мой несмелый вопрос о том, что они-то - Булавина и Петров - не несут, что ли, перед законом ответа, доносилось: “Говорите о себе!”. И точка. Они оказались освобожденными от этой повинности. Почему? Не знаю, не имею фактов. Могу лишь догадываться. Не все передает контактеру. А если бы знал, то что бы изменилось? БЛЕФ - Почему речь идет о хищении в особо крупных размерах? - задаю я вопрос адвокату Кончевскому. - Сумма значительная, - отвечает. - Но почему - хищение? - недоумеваю. - Инженерный Центр потерял прибыль, – объясняет он. - Прибыль он получил, – не соглашаюсь я. – Вот, пожалуйста, я вспомнил - сто четыре тысячи рублей чистой прибыли от сделки. Потом я задавал себе вопрос: а если бы я не вспомнил множество подробностей, деталей, если бы у меня оказалась плохая память, что тогда произошло бы? Если бы не отбивался своими жалобами, заявлениями? НЕПРОФЕССИОНАЛ Помню, в тюрьме один оперативник, капитан, вызвавший меня, вдруг задумчиво как-то сказал в самом конце беседы: - Я уверен, что тебя суд освободит. Уж если сейчас при таких фактах сажать таких, как ты, то что будет в будущем с нашей страной? Чего в таком случае нам ждать? Он ошибся дважды: меня посадили, а будущего ждать не пришлось - оно обрушилось беспределом уже тогда. Но в одном он прав - ждать нам действительно нечего. Где тот капитан сейчас? Если бы не моя настырность, не мои жалобы, то, думаю, что червонец мне уж точно светил. БЛЕФ - Почему Вы назвали то нарушение, которое произошло в Инженерном Центре, хищением государственных средств? - спрашиваю я следователя. - Такие нарушения типичны для организаций и мало кого судят за это. Отделываются лишь предписанием. - Деньги присвоены, – без большого желания отвечает он. – Ведомость фиктивная. - А люди, которые упомянуты в ведомости, тоже фиктивные? – сомневаюсь я. - Люди настоящие, – соглашается он. – Подписи поддельны. Экспертиза показала, что это почерк Таргарова. - Таргаров подтверждает это? – хочу знать я. Крысин нарушает правило и откровенничает: - Таргаров молчит. - Вообще ничего не говорит или только по ведомости? – уточняю. - Отказался давать любые показания. “Таргар ведет какую-то игру. Было бы наивным полагать, что он так просто во всем признается. А с другой стороны, еще более наивно ему отрицать очевидное. Не говорить же ему прямо, что хотел разбогатеть за счет других.” Я продолжаю: - Ну хорошо, Таргаров отказался давать показания. А что говорят эти самые люди? Следователь отвечает: - Они вообще ничего не знают. - Откуда же тогда у него пачка паспортов? – удивляюсь. Крысин поясняет: - Он работал в ЖЭУ. Поэтому вполне мог взять любое количество паспортов из тех, что граждане сдают на прописку. КОММЕРЦИЯ - А можно ли отнести этот эпизод к коммерции? – пытаюсь я ухватить край надежды. Крысин непреклонен: - Вряд ли это удастся кому-нибудь. - Но ведь все организации получили прибыль, – не сдаюсь я. – Посредник тоже известен - Таргаров. Разве это не рыночные отношения? Он растолковывает: - Его можно было бы считать посредником, если бы документы были оформлены на него. А так - это сговор, хищение группой лиц. Я снова наступаю: - А я тут при чем? Крысин лениво поясняет: - Налицо сговор. Вот почему вы арестованы. - Но мою виновность нельзя доказать, – начинаю горячиться я. - Докажем, - говорит уверенно Крысин и я понял, что так и будет. - Показаниями двух свидетелей? – ехидно спрашиваю. - Для суда этого достаточно, – подтверждает он. – Нужно будет, найдем и третьего. - Но свидетели дают ложные показания, - горячился я. - Вы же сами видите весь абсурд того, что они говорят. То я там был, то я там не был, то я давал указания, то я не давал указаний. Как это понимать? Он заявляет: - Суд учтет это. Я продолжаю давить его вопросами: - То есть суд примет к рассмотрению только то, что выгодно кому-то? Кому? Он не желает расслабляться: - Суд исследует вопрос о вашей невиновности подробно. Так же и расследование, оно обязано показать преступление с разных точек зрения. И все-таки я вижу, как он меняется. Передо мной уже не тот самоуверенный и наглый бандит. Конечно, уверенности в нем хоть отбавляй. Но это уже человек, которому можно что-то объяснить. Конечно, он еще боится раскрываться, чтобы я ненароком не внушил свое. Но ничего, лед тронулся… РОБОТ Крысин все больше напоминает мне робота, запрограммированного на результат. Какие могут быть у такого сомнения? - Петров почему не привлечен к ответственности? – снова интересуюсь я. Формалист-следователь отвечает: - Следствие учло его чистосердечное признание в содеянном. - Я бы тоже признался, если бы было в чем, – замечаю я. Робот, как попугай, повторяет: - Непризнание отягощает вашу участь. Опять он за свое. Я стараюсь успокоиться: - И потому вы решили изолировать меня от общества? Но ведь нет ни одного факта, кроме ложных показаний! На основании этой лжи вы делаете свои выводы? Робот раскрывает карты: - Не только. Мой опыт говорит мне, что вы виновны. “Вот где собака зарыта! Опыт… Самовнушение это, а не опыт.” От его непробиваемости меня начинает трясти: - Какой пустой разговор! Вы просто вешаете на меня что-то более значительное. Вы выводите из-под удара истинных виновников. Я не говорю - преступников. Многие и многие отделываются всего лишь испугом, когда у них обнаруживается такое, - предписанием налоговых органов. Он повторяет: - Не в этом случае. Я опять начинаю распаляться: - Конечно. Вам необходимо обязательно показать, что тут имеется громкое дело. Процесс. Думаю, что и Таргарова вы зря арестовали. Вполне можно было бы обойтись и мною одним. Он откровенен: - Тогда бы не было и сговора. - Ах, да. Я и забыл - вам необходим сговор. Они же получили премию, – вспоминаю я. За что? Вот теперь надо отработать ее. Когда меня осудят, им опять премию выпишут? СТРАХ Алексей Таргаров приехал ко мне на квартиру в Москве в сентябре, неожиданно позвонив перед этим. “Выпустили, - подумал я, вспомнив слова Тофика о его аресте, - значит, не все так страшно оказалось. Иначе бы…” В таком состоянии мне нечасто приходилось видеть людей, даже больных, - он буквально дрожал от страха всем телом и постоянно оглядывался вокруг. Мы с ним вышли на балкон и он поведал следующее: - Меня продержали две недели в КПЗ. Интересовались, где может быть Крикунов. - А как арестовывали? – спросил я. Он сообщил в подробностях: - Брали омоновцы с автоматами и собаками. Человек двадцать. Как будто я какой бандит опасный. Ждали, наверное, что отстреливаться начну. - Какое обвинение предъявили? - спросил я его. Он ответил, затравленно оглядываясь: - Соучастие в особо опасном преступлении. Вместе с Крикуновым. Я успокоил его: - Да не дергайся ты! Здесь можно уже расслабиться. Если было бы по-другому, то наверное не выпустили бы? Твою вину нашли? - Только Крикунов может подтвердить или опровергнуть это, – ответил он. – Недостаточно улик против меня. Он же сбежал. Я спросил его: - А почему ты так напуган? Он горько усмехнулся: - Будешь напуган, если есть и спать практически не давали, требовали признания. ОПАСНОСТЬ Выслушав это, я спросил его прямо: - Что ты хочешь от меня? Он поделился своими соображениями: - Думаю, что они возьмутся и за Инженерный Центр. А там, если помнишь, прошел первый договор по запорной арматуре. - А что, были еще? – заинтересовался я. Он ответил: - Были, и много. Через фирму Крикунова. Я ощутил легкую тревогу и спросил: - Я не понимаю, почему ты так волнуешься из-за первого договора? Там что-нибудь нечисто? Он вдруг испугался и еще больше засуетился: - Нет, нет. Там все правильно. Да ты сам и не участвовал ни в чем. Все отношения со мной поддерживал Петров. Вот это меня тогда насторожило. Но… Слишком доверчивым человеком оказался я. А надо бы… Потом окажется, что Таргаров после визита ко мне поедет в наш город к Петрову. Петров выслушает его и ничего не сделает… Даже не заглянет в документы. Тогда мы были еще безгранично наивны… АНГЕЛ Абсурд абсурду рознь. Вот сижу я в КПЗ и жду… Чего? Если быть откровенным, то прояснения. Не верю ни в какое освобождение, а очень хочется верить. Такая тишина временами, что никакие вопли из коридора не заглушают ее звон. Произошло обессмысливание жизни. Точнее, не само произошло, а при помощи закона. И при помощи собственной расхлябанности. Я вижу в происходящем только абсурд. Поэтому, видимо, ошибаюсь. А ошибки не придают ума. Абсурд - голос Бога. И к нему нужно прислушиваться. И менять курс. Мой Ангел просит меня вспомнить подробности тех дней, особенно второго, то есть двадцать девятого октября. Я напрягаюсь и вижу Питер, в то время еще Ленинград, и большой завод, на котором я тогда был. В тот день на нем проводилось совещание, вел его генеральный конструктор и мы подписывали протокол. Ставили число. Тут же возникла мысль о том, чтобы как-то попросить своих питерских знакомых взять копию этого протокола и переслать сюда. Спрашиваю об этом Ангела. Он молчит. Потом узнаю, что когда мою просьбу передали в Питер, то мои знакомые повели себя странно. Та дама, которая получила эту информацию, изменилась психически до такой степени, что совершенно перестала контролировать свои поступки. А с некоторыми случились беды – одного выгнали с работы, на второго наехала налоговая инспекция, а третий… А третий просто затаился, испугавшись чего-то своего, не связанного с моим делом. У каждого свои грехи… АДВОКАТ Пришел адвокат Кончевский и принес книгу - молитвенные тексты. Похоже, что моя собственная. Как она к нему попала? Говорит, что приехала женщина из Москвы и хочет мне помочь. - Какая женщина? - спрашиваю. Объясняет какая. С трудом вырываюсь из своих мыслей и начинаю вспоминать. Совершенно не хочется этого делать. Догадываюсь, что это Ольга. Значит, это пустой номер. Хочется спать или выключиться из окружающего. Кончевский открывает книгу на заранее заложенной странице. Показывает обведенный карандашом текст. Читаю о том, что надо сознаться в плохом поступке, сказать правду, принести жертву и Бог простит. Мысленно я соглашаюсь. Тупо спрашиваю вслух, что надо от меня. Он начинает что-то говорить. Я смотрю на него и понимаю, что абсолютно не слышу ни одного слова из его речи. Мне кажется, что он беззвучно открывает свой рот. Это меня забавляет. Потом я молча встаю и иду к двери. Наше свидание происходит в особой следственной комнате, поэтому я говорю конвоиру, что оно окончилось. Он меня уводит. Кончевский не возражает. БРЕД Я ложусь на шконку в своей камере и на меня наваливаются кошмары. В них я вижу себя, адвоката, следователя, арестованных, о которых я знаю точно, что  они – убийцы. Кончевский в какой-то женской рубахе бегает по КПЗ за убийцами и кричит, что он тоже свой. Мой следователь где-то в уголочке спрятался и хихикает. Я же абсолютно уверен, что он тоже убийца и никто больше. Вырывает меня из моего забытья грохот в дверь. Принесли что-то поесть. Я отказался, сославшись на то, что у меня есть еда, принесенная из дому. Мне поверили и кормушку закрыли. На самом деле никакой еды у меня нет. Есть только несколько старых-престарых сухарей, обглоданных мышами и заготовленных не мною, а задолго до меня. Эти сухари превратились в настоящие камни и мыши их уже не трогают, видимо предпочитая что-то более существенное в других камерах. Я лежу на шконке и не существую в мире людей. Меня уже нет среди них. Для них я умер. АНГЕЛ Мой Ангел говорит мне, что против меня замышляется некая акция, в результате которой подставят меня. Я понимаю это так, что впереди ждет сговор в лжесвидетельстве, в результате которого вся вина ляжет на меня. Кажется, я сам до этого уже догадался раньше. Ничего не хочется делать. Не заболел ли я? - вяло спрашиваю себя и не нахожу ответа. Апатия растекается по телу и по мозгу. Силой заставляю себя встать и походить по камере, умыться под струей холодной воды. И снова воспоминания… То ли во сне, то ли наяву… СУПЕРБЛЕФ Ухищрения по добыванию средств к существованию в нашем Инженерном Центре иногда носили характер купли-продажи. Для финансового обеспечения это является нормальным, если не противоречит закону. Отношения с Воловиком тоже можно охарактеризовать тем же словом: купля-продажа. Но эта торговля выходила за рамки материальных отношений. Когда я впервые узнал, что государственный статус ВЦНТП - липа, я спросил у Воловика: - Ефрем Юрьевич, зачем вам понадобился этот маскарад? Он глубокомысленно задумался и произнес: - Нормальные люди не могут жить в социалистическом лагере, когда все запрещается. Диссидентское движение возникло именно от этого. Этот строй сам не отдаст власть. Ее у него надо вырвать. Я вернул его к интересующей меня теме: - Но мы обманываем. Говорим, что мы - государственная организация, а на самом деле таковой не являемся. Воловик начал поучать меня: - Любые средства хороши для достижения благородной цели. ЛЮБЫЕ СРЕДСТВА - Значит ли это, что мы помогаем диссидентам свергать социализм в России? - задал я ему вопрос. - Не только, – ответил он как мудрец. – Мы - строители нового строя. И чем мощнее будет наш удар, тем быстрее произойдут изменения к лучшему. Я захотел уточнений: - А в чем выражаются конкретные шаги в этой борьбе? Он пояснил: - Самое лучшее - это перейти от слов к делу. А таким делом может быть только ослабление экономических позиций социализма. - Означает ли это, Ефрем Юрьевич, – спросил я, – повторение призыва Бухарина: “Обогащайтесь!” - Несомненно, – подтвердил он. – Нужно нарушить равновесие между капиталом общества и капиталом одного человека. - Однако, – напомнил я, – Ефрем Юрьевич, в вашей фирме всего лишь двое вас с женой и бухгалтер. Проводите вы только посреднические договора. Суммы, которыми вы оперируете, приближаются к сотням тысяч долларов в месяц. И несут к вам эти договора ваши знакомые физики, химики и знакомые знакомых. Он защитился: - Существующими законами это разрешено. - Я и не спорю, – сказал я. – Дело в другом. Все работы этими физиками выполняются за государственный счет. Государство само могло бы оплачивать им по повышенной ставке. - Оно не в состоянии этого делать, – продолжал поучать меня Воловик, – потому что наука нерыночна. -  Значит ли это, – спросил я, – что государство само себя ослабляет? Он категорически заявил: - Это его дело. А нам даже лучше - быстрей развалится. Я же не отставал от него: - Но насколько я знаю, вы умудрились даже государственные плановые задания пропустить через себя. - Не без этого, - самодовольно произнес Воловик. Я констатировал: - Это означает только одно: государство само себя лишило прибыли. Та сторона, которая платит, теперь повышает оплату, чтобы посредник, то есть вы, мог иметь прибыль. Так? - Естественно, - ответил он, - без этого нельзя. Даже заранее договариваемся об этом со всеми сторонами. Платим за это заинтересованным лицам. РУБИТЬ СУК - А не кажется ли вам, Ефрем Юрьевич, – подвел я черту, – что таким образом вы убиваете двух зайцев: воруете у социалистического государства и раздуваете инфляцию. Он усмехнулся: - Это трудно доказать. Я же сказал горячо: - Это просто понять. Если в государстве нет законов рынка, то ослабить его с помощью рынка можно только воровством, которое определяется согласно его же законам. Таким образом, что бы мы ни делали, но пока не будет юридической защиты собственности, любой - государственной, частной, - воровство будет процветать по закону. То есть оно разрешено. - Это замечательное время! - подхватил Ефрем Юрьевич. - И мы должны его использовать. Но один из вопросов меня продолжал интересовать: - Скажите, Ефрем Юрьевич, а этот лозунг экономического развала родной страны осознается диссидентами? Ведь они как никак борются за политические свободы. - Еще как осознается, - гордо ответил он. - Тогда, конечно, даже экономически очень выгодно быть диссидентом, - глубокомысленно заключил я. СЛЕПОТА Меня судили за хищение государственной собственности со счета Инженерного Центра. Все мои доводы о том, что собственность согласно Устава Центра не является государственной, а принадлежит коллективу, разбились о нежелание следователя и суда. Я их всех замечательно понимаю - просто иначе бы не было такого громкого процесса, о котором протрубили и радио, и центральное телевидение. Не было бы этих звезд и премий. И должностей. Они закрыли глаза на подделку печатей Воловиком - ведь и нам рисунок печати предоставил он за своей подписью. Таков закон. Потому что ВЦНТП для нашего Инженерного Центра - головная организация. Потом, в названии ВЦНТП первое слово - Всесоюзный - относилось к государственным предприятиям. По Уставу собственниками ВЦНТП были сам Воловик и его жена - Таисия Павловна. Сколько стоило Воловику и его жене, чтобы откупиться от правосудия и подставить меня, тем самым изменив и направление удара и акценты? Не в курсе. Но что это стоило немалых денег, мне поведали сведущие люди…     Глава 17 Обогреться, и душу бы мне обогреть! Улыбнуться, от ветра – слезинки стереть!… Но смеются в своих колпаках палачи: Хочешь в старости новую жизнь получить?… СПЕШКА  “Угораздило меня познакомиться с Крикуновым!” Я ловлю себя на том, что укоряю себя. Разве можно знать заранее, с кем найдешь, с кем потеряешь? “Лучше с умным потерять, чем с дураком найти”, - гласит народная мудрость. Не придерживался я мудрости. К сожалению… Спешил. Чувствовал, что необходимо сделать что-то в своей науке. И делал. Да еще деньги зарабатывал на пропитание. “Кому на пропитание? - останавливаю собственную мысль. - Врачам да экстрасенсам, коих было как нерезанных собак принято в фирму?” Все-таки жирно они жили, подрабатывая на мне столько, сколько на своей основной службе и мечтать не смели. А что они сделали? Нашелся из них хоть один, кто дал что-нибудь существенное? Вот и поплатился за спешку. Ну что ж, теперь спешить некуда. Подумаем не торопясь. Итак… КРИКУНОВ Все в том же августе познакомила меня Светлана Николаевна Волкова по прозвищу Малина со своим близким другом Крикуновым Иваном Владимировичем. Как ни хотелось, а Инженерный Центр, я чувствовал, придется оставить. Крикунов предложил организовать совместную фирму и я принял предложение. Через два месяца я подготовил все документы и мы с Крикуновым зарегистрировали фирму под именем “Камея”. Но это не все. Ему нужны были деньги для выпуска книги, и я дал эти деньги, перечислив их по договору со счета Инженерного Центра на счет его старой фирмы “Эра”. Потом, через три месяца, когда меня уже не будет ни в Инженерном Центре, ни в фирме Крикунова, он вернет эти деньги на счет Центра. И это все в течение августа - октября, то есть параллельно с грозными для меня событиями в стенах Инженерного Центра. Чем привлек меня Крикунов? Своей оборотистостью. Мне, честно говоря, так надоело мотаться по стране в поисках финансирования и так хотелось сосредоточиться на науке, что его обещание освободить меня от этого бремени, видимо, и сыграли свою роль. БОЛЕЗНЬ В отношении же Крикунова ко мне была одна особенность, которая, я считал, может сделать наш союз плодотворным. Это - его болезнь. Зная обо мне со слов Светланы, что я иногда помогаю при совершенно неизлечимых заболеваниях, он в душе лелеял призрачную надежду, что я окажусь в состоянии помочь и ему. Пусть не сегодня, не завтра, но в перспективе он как будто готов был послужить и науке. Да, у него была неизлечимая по меркам официальной медицины болезнь, и в первую очередь, от нее страдали его дети. Насколько он притворялся при этом, обещая мне золотые горы, не знаю и не хочу знать. Потому что меня привлекла действительность, а что существует в чьих-либо фантазиях, не суть важно. КЛЯТВА Запомнился самый главный, по крайней мере, для меня разговор, когда он клялся мне здоровьем своих детей, что для моих исследований будет делать все возможное и невозможное. Ради здоровья своего и своих детей. Он искренне считал, что его годы сочтены, что проживет он от силы лет десять. Но я не учел, что в нем всегда с особой искренностью говорил трус, а не человек. КРОХОБОРСТВО На деле он оказался слишком сквалыжным крохобором. Обычным мелочным и противным. Даже ко мне он не смог изменить своего отношения и я через две недели, не дожидаясь начала общего дела, ушел от него. Я организовал свою фирму “Камея-2”, назвав ее почему-то так. Потом это сразу же привлечет внимание следователей, заподозривших, что моя фирма является еще одной из тех, куда прятал Крикунов свое богатство. Через год я организовал свой частный Институт Альтернативной Медицины и стал значительно больше времени уделять исследованиям, а не бизнесу. Мелочность Крикунова довела дела в фирме “Камея” до такого состояния, что на нее сыпались облавы из проверок как из рога изобилия. Двенадцать раз сжигали одноэтажный домик, где находился ее офис. Но довольно долго, три года, Крикунов был непотопляем, ибо кто-то из сильных мира сего прикрывал его. Но чего только ни бывает. Подозрение же в сговоре с Крикуновым сразу пало на меня, хотя я его и не видел в течение двух половиной лет. Однако не все можно доказать, еще в меньшее суждено нам верить… РЕШЕНИЕ Ни судьи, ни следователи никогда не скажут вам правду - почему они одного назначат виновным в процессе суда или следствия, а другого не станут. Это их тайна. Потому что у них правда своя и довольно странная. В УПК (уголовно-процессуальном кодексе) она раскрывается. Каждый из них, как явствует из статьи этого УПК руководствуется только силой внутреннего убеждения. А теперь скажите, при чем тут факты? Поэтому, если кем-то в областной прокуратуре, тем же Павленко, уж было принято решение о том, что я являюсь организатором преступления, то это требовалось теперь лишь внушить моим следователям, нужно было таким путем превратить это решение в их собственное убеждение. А потом уже моему Крысину претворять его в жизнь, обязательно доказывая истинность. Вот только кем принималось самое первое решение? Что оно было, я не сомневался. Так же, как не сомневался, что это не Павленко и не Крысина рук дело. ПРИЧИНЫ Что касается причин такого ко мне отношения, то быстро осознав, что до настоящих причин, лежащих за пределами человеческого сознания, мне будет все равно так же далеко, как до луны, я быстро отказался от их поиска и занялся тем, чтобы противопоставить в свою защиту такие факты, которые бы наверняка били своей козырной мастью домыслы следствия и в дальнейшем - суда. “Иначе, - по-простому сказал Ангел-Хранитель, - тебе труба…” АДАПТАЦИЯ Булавина адаптировалась на редкость агрессивно. Выполняя указания Яковлева, шефа подпольного центра по моей ликвидации, она чуть было не переборщила. Ни в августе, ни в середине сентября ревизия в Инженерном Центре проведена не была, дела по бухгалтерии не переданы. И потому приказом от пятнадцатого сентября я объявил Петрову и Булавиной строгие выговоры. Народ недовольно зароптал. Ко мне зашел Петров и спросил: - Ты пошел ва-банк? Не надорвешься? Я заверил его: - Постараюсь остаться живым. Он ухмыльнулся: - Ну что ж, старайся. Только учти, что ты первый объявил открытую войну. И я стал это учитывать. Но как показали дальнейшие события, проиграл… БУНТ И вот тут на корабле начался открытый бунт. В дело вмешался профсоюз. Точнее наш председатель профбюро Людмила Дмитриевна Тонкова. С Тонковой мы вместе учились в школе с первого класса и в детстве принадлежали одной и той же компании. Она была очень веселой и простой девчонкой, честной и преданной. Поэтому, когда в ее жизни внезапно стал вопрос о перемене места работы и она пришла с этим ко мне, я, помятуя о прошлом, не задумываясь, взял ее в свои помощницы по экономике. И вот через нее начал действовать центр бунта. На один из дней конца сентября было назначено общее собрание сотрудников Инженерного Центра. В повестке дня последним вопросом стоял вопрос о доверии ко мне как к директору. Выступила Тонкова, призывая решить по совести, потом я постарался близко к истине обрисовать положение дел в организации. Как из рога изобилия за мной начали выступать желающие перемен. ГРЕХИ Обличали меня во всех грехах: - Разбазаривает средства. (Не считая того, что на девяносто процентов Центр жил за счет договоров, добываемых мною. Но формально Крикунову мною была передана часть общих денег.) - Редко бывает на месте. (Командировки.) - Притесняет некоторых и вообще выживает из коллектива. (Это о Булавиной.) - Работает на должности директора внештатно. (Это действительно серьезно. Я не учел, что меня в таком случае можно уволить слишком просто.) - Хочет вообще закрыть Центр, а нам куда? (Этим я противопоставил себя всем другим.) - Тратит на исследования больше, чем на всех остальных. (То есть устроил богадельню.) Взахлеб о моих прегрешениях говорил душевный Яковлев, хотя он никакого отношения к Центру не имел, если не считать, что моей помощницей и секретаршей работала его жена. Он сказал, что он - сочувствующий. ОПРАВДАНИЕ Я пытался оправдаться и насторожить людей: - Многое я принимаю, как критику. Но позвольте сообщить вам, что до сих пор происходит саботаж моих приказов по передаче дел новому главному бухгалтеру от старого. Это продолжается два месяца. Мне на проверку не даются финансовые документы. Происходит открытый саботаж. И я прошу вас подумать, прежде чем голосовать. Я уверен, что бухгалтерией покрывается какое-то крупное нарушение. И пока я не разберусь, я не успокоюсь. Это последнее свое обещание я нарушил. Разобрались во всем следователи. А я спрятал под крыло голову. Думал, что нарушение - мелкое, безобидное. На кого теперь обижаться? Бывшая подруга детства с воодушевлением провела голосование, которое подтвердило, что большинством голосов я как директор был провален. План Барбаросса удался на славу. СМЕРТЬ Остается только сказать, что подруга детства оказалась совершенно не подготовленной к жестким рамкам нашей жизни и, когда меня арестовали и на меня начали выливать соответствующие, стратегически заранее приготовленные, помои, она поняла, что наделала. Она смертельно заболела и слегла. Однако, мне все равно непонятно, почему у нее не хватило духа, уже находясь в болезни, прийти и дать показания, которые позволили бы ей очистить свою совесть и не уходить в иной мир с таким тяжелым грехом. Как мне рассказала Света Яковлева после моего освобождения, последний год жизни Тонковой был ужасен. Ее по какой-то причине прокляла собственная дочь, которая буквально до последних минут устраивала ей дикие скандалы, в ярости призывая себе на помощь все черные силы, чтобы только ее мать побыстрее отдала Богу душу. Мне жаль их обеих. ЧЕРНЫЙ Черный человек - человек с черной душой - живет долго, если он целостен в своей вере. Вера и идея жизни у него связываются вместе. Он является настолько любопытной личностью, что о нем так и просится рука писать целый отдельный роман. Истинно черного человека отличают лучшие человеческие качества в отношении своих. Он закален и дисциплинирован. Он жизнелюб и юморист. У него прекрасная защита и многое другое. Он тонкий психолог, он культурен, воспитан, честен. Но он имеет одну замечательную особенность, которой нет у других, или же они ею пользуются эпизодически и не замечая этого. Черный же применяет ее сознательно в своих корыстных интересах чаще, чем просто случайно. Это – логически необоснованный фазовый переход. Что это? Прежде всего, эта особенность проявляется им только в его прекрасных и долгих выступлениях, произносимых им по случаю принятия важного решения. Будучи прекрасным оратором, черный спокойно и уверенно развивает свою мысль, применяя абсолютные доводы и логику. К концу его выступления публика начинает отключаться благодаря, естественно, гипнозу говорящего, и перестает замечать и контролировать глубину логики. И вот в этот момент черный делает совершенно необычный фазовый и совершенно абсурдный переход в логической цепочке своих рассуждений, тем самым вкладывая в головы слушателей неверную связь. Так он добивается своего. Почти всегда или всегда. Так он побеждает: на выборах, в споре, за круглым столом и так далее. Мы же, кому он не успел внушить свое черное, удивляемся – а чегой-то там они не видят такой очевидности? Задайте мне вопрос: “А как же отличить черного от простого ошибающегося?” Да очень просто: ошибающийся просит прощения за свою ошибку, а черный, в результате видя еще большее отклонение от обещанного, снова начнет доказывать свою правоту и свое право на следующий, еще более абсурдный шаг. Все очень просто… ВЕРА Многие думают, что они ни во что не верят. Это не так. Потому что большинство, хотя и считают себя ни во что неверящими, тем не менее верят в силу денег или случая. Некоторые же имеют в качестве веры интерес, без которого не представляют своей жизни. Для кого-то верой служит удовольствие, удовлетворение, наслаждение. Для большинства же из нас вера есть некое внутреннее существо, которое с учетом приспособительных свойств нашей искренности мечется от одного объекта к другому. И от метания вера в Бога падает. Но зато возрастает мера противоположности – вера в чудо. Мало веры - много страха. И наоборот. Эта истина известна давно. И потому я надеюсь, что некоторые из тех, кого я вытащил из могилы, прочтут эти мои слова и все-таки задумаются. От них ничего и не надо больше. По крайней мере, мне. Что же касается темных, тут упомянутых, какая-то часть моего труда будет для них неприятной. Но они переживут это. С ними и не такое случалось… ПРЕДАТЕЛЬСТВО Наверное поэтому я постоянно ловлю себя на мысли, что в настоящее время Володя Яковлев боится меня по той причине, что вдруг окажется необходимым вновь обращаться ко мне за помощью. Он решил, что этот вариант можно оставить запасным, а потому со мной внешне и очно надо вести себя смирно, послушно. Но я-то чувствую - мой Ангел мне подсказывает, - как он напрягается в надежде, что ему удастся скрыть от меня свою мятущуюся в страхе душу. С одной стороны, его душонка трясется, в будущем опасаясь моего отказа в помощи. С другой стороны, она же требует от его разума издевательств, чтобы от них получить наслаждение, такое, какое когда-то он имел от реализации своего гениального “плана Барбаросса”. Я же пока еще не решил, как я буду поступать с ним в этом случае… Даже не думаю - не хочется… Потому что он для меня перестал жить, когда я оказался там… А там были другие больные.   …Из тюремной областной больницы, Несмотря на пасху или пост, Белой простыней закутав лица, Носят регулярно на погост.   Тут они отпели, горемыки, Больше не затянет круговерть. Им прозрачным иль зеленым ликом Сквозь окно в решетке не смотреть.   Ты с тобой в локал[A1] ке* звуки тушим, Желваки катаем, как мячи, А потом за грешную за душу Пьем чефир и про свое молчим.   Мы земную, иль небесну тризну Близим, изнывая от свобод. Мы живем с тобой обратной жизнью И считаем задом наперед.   Где-то срок отматывают черти, Не спеша жуем кусок его, Словно знаем дату своей смерти, Словно там, за нею, - ничего…   * Локалка – локальная зона, зарешеченный дворик, огороженный высоким забором, примыкающий непосредственно к бараку заключенных. ЗАКОНЫ Я удивляюсь нашим законам. Ну да чего уж там - законы… Удивляюсь такой откровенно жульнической политике тех, кто стоит у власти: они не только видят все это, они потворствуют жуликам, сами используют эту лазейку, дурят головы народу. И при этом хватают того, кто не может откупиться, наворачивают на него гору преступного вранья, сажают на годы, а потом нежным голоском задают вопрос: - Ну а теперь ты доволен? Разве могла у нас, таких честных-пречестных, быть какая-нибудь фальсификация? Какая уж тут фальсификация, когда сплошная кругом мистификация! Суперблеф! ВЛАСТЬ ИДЕИ Никакая власть не может быть от Бога. Особенно власть человеческая. Власть по отношению к человеку может быть внутренней и внешней. Другой не дано. Власть внутренняя принадлежит Богу, дьяволу, бесам, духам, желаниям, мыслям, страстям и так далее… Власть внутренняя принадлежит внутренней идее самого человека. ВЛАСТЬ ОБЩЕСТВА Власть внешняя есть функция человека в обществе, и никак не внутренняя идея. Родитель и ребенок понимают друг друга, если родитель спустился со своего Олимпа к ребенку. И понимают до тех пор, пока они находятся на одном уровне. Если же родитель стал выше и оперирует принципами более высокого уровня, чем уровень ребенка, то ребенок откажется его понимать. Ребенок постарается выйти  из-под его опеки. Объявит войну взрослому, потому что ему тягостно от непонятного. Но в таком случае любой вправе спросить меня: - А как же обучать ребенка? На чем? Отвечу: - Знания дать несложно. В этом наш век весьма преуспел. Главное, дать духовные ориентиры. Мне опять скажут: - Вот именно. Как? Отвечу опять: - Своим взрослым поведением, своим взрослым отношением ко всему - и к себе и к другим. Власть - понятие, относящееся к материальному миру и только к нему. Почему? Потому что олицетворяет отношения людей. БЗИК У меня в Инженерном Центре был бзик: я хотел видоизменить свою власть, а для этого решил стандартизировать отношения его работников. Боря Петров в таком случае говаривал: - Вечно тебя заносит в философию! Когда ты успокоишься? - Так проще будет жить и мне, и тебе, и нашим подчиненным. Формализуем отношения и упростим их. - Да ты просто дай им возможность прилично зарабатывать. И я дал им такую возможность. Как оказалось, не было лишь должного контроля за их делами. И слишком много паразитизма с их стороны. А это уже наркотик. Но как известно, за наркотик человек - наркоман готов предать всех и вся. ВЛАСТЬ ИДЕЙ И ВЛАСТЬ ЛЮДЕЙ “Власть принадлежит народу!” - так дурили нам голову. Народу принадлежали всегда части тела, по которым его лупили. Власть всегда - над народом, над средой. Власти плевать, что со мною. Если идея внутренняя, личностная, совпадает с природным сознанием, с Богом, то она отражает целостность организма человека – плохо ли, хорошо, это зависит от его степени духовности. Идея внешняя, то есть идеология общества, может поддержать или разрушить целостность человеческого организма, в зависимости от стойкости человека, от крепости его внутренней идеи и от степени дикости самой идеологии. Власть людей передается через людей. Власть внутренняя передается через дух. Если для человека другой человек - бог, то подчинения настоящему Богу не существует. ПОДЧИНЕНИЕ Как же избежать двойного подчинения или, точнее, подчинения человеку и не почитания Бога? Кажется, просто: нужно расписать подробно структуру взаимоотношений человека с человеком в виде инструкции или закона и придерживаться ее. Эти отношения не должны затрагивать внутренние идеи. Иначе происходит порабощение людей. Раб не имеет Бога. Для него надсмотрщик - бог. Так, для клеток в организме существует подчинение их внешних функций правилам структуры того органа, в который они входят. Но их генетический код подчиняется внутренним высшим и глубинным законам, но не требованиям органов и Среды. ЗОМБИ Если внутренней идеи нет, или она уничтожена, или она подчинена внешней, то свобода измеряется внешним подчинением власти. Человек становится роботом, зомби. Если внутренняя идея есть, то любые внешние ограничения выступают как стимулятор для внутренней работы. Например, протопоп Аввакум, который только укрепил свою волю, находясь в многолетнем заточении. ПОРАБОЩЕНИЕ Порабощение может быть внутренним, если человек внутри подчинился не Божественной бесконечности, а низменной идее, реализующейся во внешнем мире. Низменная внутренняя идея является и низменной внешней властью. Например, фашизм. Если внешняя идея претендует на то, чтобы быть внутренней, это значит, что она претендует на свободу вообще, какую бы кажущуюся свободу во вне она ни предоставляла. Это - тот социализм, который нам достался от Сталина. УБОГОСТЬ Любая свобода будет тюрьмой, если она обещается через мир материальных отношений, а бесконечность внутри нас выжигается. Каким бы ни был строй - капиталистическим, социалистическим, коммунистическим, - все равно он является отражением внутренней бесконечности или внутренней убогости. Вообще понятие убогости хорошо иллюстрирует тот факт, что убогий человек находится не в Боге, а у его порога. Он не знает Бога, не знает бесконечности Духа. Он Бога переносит во внешний мир и ложно стремится найти в нем себя. Он не понимает, что внешнее - это только отражение внутреннего: внутренняя пустота того же следователя обессмыслила жизнь вокруг него. БЕСКОНЕЧНОСТЬ Бесконечность как и Бог не может быть ограниченной, не может быть нарисованной, персонифицированной, сконцентрированной, потому что она перестает быть бесконечной, а становится конечной частью. Человек состоит из бесконечности Духовной так же, как и то, что он конечен в материальном мире. И это кажущееся противоречие приносит столько страданий. Не надо совмещать эти два пространства!     Глава 18   Смотрю на жизнь – на сломанную ось, На неудачи колеса фортуны: В моей телеге все переплелось – Менты и зэки, Голоса и Луны. Все “Почему?” я Богу зря кричал – Он сам по каплям прибавлял мне жажды. На мой вопрос ответ не прозвучал… … Одно в другом увиделось однажды… ИГРА От меня уже ничего не зависело. Все было решено в другом месте. Шла игра, в которой я был пешкой. Конечный результат известен: срок мне будет, - но кроме срока идет процесс перерождения. Тут я обязан выстоять и понять, что есть я. Иначе… Тоже известно, что будет, меня только не будет. Почему мне не дает полную информацию мой Ангел? Спасает, но не все говорит. Наверное, ему тоже не положено знать. Служение истине есть служение самым высшим законам природы и законам общества. Как делать это, не попадая в сети, приготовленные для дураков? “Как я”, - хотел написать и остановился. Да, был дураком, не обращал внимания на подсказку Двойника - Ангела-Хранителя. Поймал себя на том, что оцениваю случившееся с других позиций – с личных. “Неужели я уже начал перерождаться?” Нежели я уже не поступлю так же? Кто нас, дураков - честных, бескорыстных, считающих себя умными, - ловит? Кто ищет власти любым способом, играя на нашей наивности? Почему мы не предполагаем игру, хитрость другого человека, стремящегося завладеть чем-то, пусть даже ничьим? Кто отстаивает интересы локальные, шкурные, местные для группы, мафии, для общества закрытого типа? Как много тех, кто стонет: – Не предпочесть ли и нам этот путь всем другим? Не поиграть ли в агрессию группы? В конечном итоге успех приходит лишь к хитрецам, принуждающим среду приспособиться под них, но использующих для этого как можно большее количество информации, знание законов природы и общества. “Большое знание освобождает от ответственности. Незнание - не освобождает.” ИССЛЕДОВАНИЕ АНТИДУХА Прошу прощения у тебя, дорогой мой читатель, что пытаюсь привлечь твое внимание к проблемам нравственности. Они завязли в зубах. Но без освещения их нельзя понять, как повлияла тюрьма на то, чтобы мое понимание мистики изменилось, и вместе с ним я по-другому стал относиться и к науке, и к жизни, и к сознанию. Бездуховность - разгул мракобесия и власть убийц. Но какое отношение духовность человека имеет к тюрьме? - спросишь ты. И ты будешь прав, если не принимать во внимание, что я - исследователь-психолог и мне было важно понять, как люди выживают в таких нечеловеческих условиях. Или я вслед за психологией ошибаюсь, и любые условия можно назвать человеческими, если человек способен существовать в них? Микроб живет даже в серной кислоте - вот насколько сильна жизнь. ОДИНОЧКА Я был поражен, когда очутился в одиночке, тем, что одиночества, того самого, от которого сходят с ума, у меня не было. Была тоска по моим родным, но я не был одинок. В моего Ангела можно верить или не верить. Но я вел беседы и получал информацию, такую, какую невозможно получить никаким путем, кроме чудесного. Заканчивается срок моего пребывания в изоляторе временного содержания - ИВС, в народе называемого по-старому - КПЗ, и скоро я начну проходить тюремную академию. Большинству она дается непросто. А если учесть, что человек не может принять, как я, такую участь и признать себя виновным, то это еще более тяжело. АНГЕЛ Спрашиваю Ангела: “Люди говорят, что поведение человека бесконтрольно, неуправляемо. Это так?” Отвечает: “Если представить себе структуру, где на вершине находится Бог, ниже - его подчиненные и так далее, то человеку должна стать понятной жесткость в оценках и критериях поведения.” “Такая жесткость не означает ли, что человек подчинен высшим силам во всем?” “Поиск решения ведется человеком в размытом пространстве вариантов. Человек имеет бесконечный выбор.” “Но он всегда служит двум господам: Богу бесконечности Духа и богу-человеку. Как примирить их?” “В этом плане, конечно, весьма интересно, что в Евангелии противопоставлен человеко-Бог - Христос - и толпа. Ни о какой иерархии подчинения властям речи нет. О неподчинении тоже ничего не сказано. Сделан вид, что этой общественной иерархии нет вообще. Есть только подчинение Богу или дьяволу и все. Однако известно, что человечество живет обществом.” “И религии, проповедуя высшее, противопоставляют себя дисциплине общества?” “Если человек подчиняется Богу, то в обществе он всегда будет следовать только за тем, кто проповедует путь Бога. Потому царь считался помазанником Божьим.” “Но в таком случае не может ли власть оказаться в руках тех, кто только говорит от имени Бога, то есть у церковников, одержимых, бесноватых, пророков, маньяков?” “Даже сам Христос восставал против такого положения дел. Он указывал истинное место больных. Он призывал человека непосредственно подчиниться Богу, без промежуточных инстанций.” “Но, согласись, – пока наше общество больное.” “Христос и другие Духовные Учителя указали на основную болезнь человека и человечества - на агрессию.” “Может быть недостаток нашего времени в том, что человек вырос из религий личности, а религий общества нет? Может быть такой религией для общества может служить теософия, где поклоняются истине?” “Истина как религия существовать не может, так как в ней некого персонифицировать. Она размыта. Люди поклоняются не бесконечности Духа, а персоне - Христу, Будде, Мухамеду. Сама же истина - средство в руках Бога, которое Он передает нам.” СУПЕРБЛЕФ После собрания коллектива Инженерного Центра я сорвался. В Уставе не было формулировок о выборе директора филиала ВЦНТП, коим мы и были. Директор филиала назначался и снимался со своей должности генеральным директором, то есть Воловиком. Решение собрания не имело юридической силы. И я выпустил приказ, по которому отстранял от должности Петрова как саботажника в проведении ревизии, так как он был в свое время назначен председателем ревизионной комиссии. Вместо него я назначил Анатолия Александровича Ступина, второго моего заместителя - заместителя по науке. Я приехал в Москву к Воловику. Он выслушал меня и предложил: - Давайте введем компромиссный вариант правления в Инженерном Центре! - Это что - безвластие? - спросил я. - Я не понимаю, что это значит? Он сказал: - Пусть поруководит коллектив. А вы с Петровым отдохнете. Я опешил: - В таком случае я сейчас же пишу на Ваше имя докладную. И я написал ее. В ней были слова о возможном нарушении финансовой дисциплины, о ревизии. В конце я написал как требование: “Прошу срочно провести финансовую ревизию силами ВЦНТП.” Число, подпись. Он прочитал и спросил: - А что иначе? Я опять удивился: - Я не очень понимаю, что вы имеете в виду. Но если хотите, я дополню свою докладную. И я дописал о том, что в противном случае прошу меня уволить. СГОВОР Петров тоже съездил к Воловику и привез от него приказ весьма интересного содержания. Это был ставший потом знаменитым приказ № 81 от 17 октября. В нем урезались мои полномочия: отныне я уже не мог самостоятельно подписывать банковские чеки - только совместно с Петровым. И только. Но это означало, что я директор-ширма. Я это понял и возмутился. Приказом утверждался дикий абсурд: банковский чек подписывался двумя подписями по инструкции: первой, – моей или Петрова, и второй – бухгалтера. Третьей подписи ставить было не положено. Да и все равно я не подписывал до сих пор чеки в банк - это всегда делал Петров согласно моему приказу. Петров же по этому приказу не мог никого увольнять без моего согласия. Никогда до того он никого и не увольнял. Это был полнейший нонсенс. Зачем? Я еще раз встретился с Воловиком и предупредил его, что могу пойти в прокуратуру, если он в ближайшее время не примет мер по проведению ревизии. Не знаю, что меня остановило от каких-нибудь других шагов. Может быть, ощущение полнейшего абсурда происходящего, когда весь мир представлялся пропитанным одной сплошной глупостью. НАГЛОСТЬ Однако ничего не случилось, а двадцать девятого октября, то есть через двенадцать дней после приказа № 81, когда я был в Питере, Петров с Булавиной снова сняли с расчетного счета Инженерного Центра 260 тысяч рублей. По тем временам за эти деньги можно было купить двадцать шесть автомобилей “жигули”. Приказ на мое увольнение был подписан Воловиком первого ноября. Я увольнялся со второго ноября без проведения ревизии и без официальной передачи дел. Как внештатный. АВОСЬ Второго ноября я уже не пошел на работу в свое детище - в свой Инженерный Центр. Видимо, мои оппоненты знали меня так хорошо, как я не знал сам себя. Я наплевал на всю эту бодягу и успокоился. Я не пошел в прокуратуру. Она сама пришла ко мне… Но потом… ПОДЛОГ А дальше, дорогой читатель, ты уже знаешь, что Воловик предоставил в распоряжение следствия материалы, из которых явствовало, что Инженерный Центр, якобы, получил самостоятельность раньше, чем произошли эти напряженные события. Могу поставить чисто нравственно в вину Петрову, что он тоже, договорившись с Воловиком, совершил аналогичный подлог: Устав Инженерного Центра, присланный им в прокуратуру, тоже был более позднего периода, но в отличие от Воловика он не стал подделывать число, каким Устав был утвержден, а именно, почти годом позже рассматриваемых событий. Прокуратура и следствие “не обратили” на это никакого внимания, как я им ни доказывал факт этого противоречия. ВАРИАНТ  Иногда я себя спрашиваю: а если бы я сразу обратился в прокуратуру с заявлением на эти действия Воловика, что могло быть? И разные варианты исхода начинают прокручиваться в мыслях. Однажды я не утерпел и спросил об этом Ангела. Он сказал: “Успокойся! Ты бы все равно пострадал.” И я перестал переживать. АНГЕЛ Как давно я не ощущал своего Ангела-Хранителя. А мне так необходима его помощь. И вот он опять говорит со мной: “Ты прав - есть Бог внутри нас и бог - человек-руководитель.” “В чем общее и различие между ними?” - спрашиваю я. “Бог - это нравственный закон внутри нас. Этот закон - ваш будущий образ, ваши будущие личности. Вы, люди, можете к нему только приближаться, но не удаляться от него. Этот закон можно нарушить, но нельзя никуда уйти от неотвратимости его действия и приближения. Человек, стоящий у власти, может потребовать от себя или от другого нарушить внутренний закон нравственности, унизить Бога. В этом случае он становится убийцей личности - своей или другой.” “Значит, мы все время проверяемся на соответствие будущему нравственному образу?” “Этот образ бесконечен и бесконечно совершенствование человека.” “Как же совместить подчинение Богу и подчинение власти человека?” “Я сказал, что неподчинение Богу есть убийство или самоубийство личности. Отсюда так много сумасшедших. Неподчинение богу реальному - человеку власти - оправдано только тогда, когда власть безнравственна, то есть интересы живота она ставит выше интересов нравственных.” “А разве может быть нравственная власть?” “Пока что выше власти в обществе никого и ничего нет. Если же принять, что выше нее есть другое или другой, даже тот самый Бог, о котором так много говорят религии, то появляется неподчинение богу реальному. Поэтому власть религиозная была и остается самой сильной. Вспомни наших современников: Гитлера, Сталина. Они создали по образу и подобию религиозных структур единство религии и государственной структуры.” “Это негативные примеры?” “Эти примеры иллюстрируют общность религий любой деспотической власти. Религии стремятся подчинить внутренний мир человека, исказить Духовность по-своему, делая из человека раба ритуалов внешних.” “Не является ли такой взгляд слишком резким? Ведь в последнее время власть начала заигрывать с религиями.” “Вот именно - заигрывать. Ты должен понять, что видимость подчинения Духовной бесконечности предполагает бога выдуманного. Конкуренту или врагу существующей власти это становится необходимым, чтобы выбить подпорку надежности у реального руководителя массами. Но Духовное прозрение масс важнее.” “В чем?” “В том, чтобы у человека-руководителя не появлялся соблазн подчинения себе людей, как делает это альтернативная структура управления - религиозная.” “Кому в таком случае подчиняется душа человека?” “Самому высокому критерию: красоте, милосердию и любви. То есть - Духу.” МИЛОСЕРДИЕ Если с понятием Красоты мы рождаемся, а в Океане Любви живем, то о милосердии нам почти ничего не известно. Само слово милосердие есть действие, соединяющее смысл двух слов: мило и сердце. Но направление этого действия – от себя, на другого. Думаю, что можно расшифровать слово милосердие так: милым и любимым состоянием для человека оказывается открытость его сердца другому человеку с тем, чтобы через себя передать ему часть любви, в которой пребывает. Сердце человека, проявляющего милосердие, к сожалению, пока что открыто не каждому. И нас призывают открыться Богу. Чтобы черпать свои силы в Вере и наполняться ею. ПОГРЕБЕНИЕ Я не мог действовать, сидя в изоляции. Свобода - это когда можешь хоть что-нибудь делать. Я же для своего спасения не мог предпринять ничего. Ощущение раздавленности… Только думаю и прикидываю варианты. Как хорошо, что у меня есть Ангел! Свое погребение я испытал в КПЗ, проснувшись однажды ночью от чьего-то дикого крика. Все-таки я не люблю замкнутые пространства, особенно тесные. Это состояние очень напоминает состояние, которое я испытал как-то раз в погружении несколько лет назад, когда увидел и ощутил себя в гробу. Наверное, это было мое прошлое из прежней жизни. По крайней мере, так показалось. В будущем хочется не знать этой раздавленности. Как ни парадоксально, ощущаю идущую откуда-то уверенность. Откуда она? Что я могу знать из будущего? Скорее всего это не уверенность, а просто мое натренированное сопротивление, страсть жизни… АНГЕЛ Я совсем запутался в реальностях жизни и в ее иллюзиях. Чтобы хоть сколько-нибудь утвердиться, обратился к Ангелу. Он появился в моем сознании, и я понял, что он и не улетал совсем. Он всегда здесь. Я спросил его: “Без нарушения законов равновесия нет движения. Какие законы в таком случае можно и нужно нарушать, чтобы движение существовало?” “Ты же сам говоришь: закон равновесия. То есть нужно сделать систему неустойчивой.” “Как конкретно это делать? “Лучше всего сделать так, чтобы нарушались только законы низкого уровня. Но помни, что необходимо не просто обосновывать и оправдывать это нарушение, а вводить одновременно новые более высокие законы.” “И тогда будет движение?” “И тогда ты ощутишь свободу?” ЗЕМЛЯК За два дня до окончания срока задержания после обеда у меня в камере почему-то появился новый сосед, совершенно экзотической наружности и, как оказалось потом, с еще более экзотической же судьбой. У него была громадная рана на лбу, которая еще кровоточила, разбит кулак и повреждена рука. Он рассказал мне о своей жизни быль, в которой перемешалось все: любовь и страсть, богатство и нищета, комедия с трагедией. Благо ночь мы не спали. По его словам выходило, что он был профессиональным вором. Лежал неделями на диване и смотрел телевизор. И лишь иногда, выхватив из газетных объявлений подходящее, шел в разведку. И если дело было стоящее, совершал кражу. Временами случались трупы. Вся его жизнь – это ходка за ходкой в зону. Сейчас же – драка из принципа с азербайджанцами на рынке. Он, распалясь, требовал и от меня ответа: – Кто у нас хозяин? Мы или они? Я не очень понимал причину его недовольства, попытался немного успокоить его. Но он, показывая мне на рану во лбу, снова кричал: – Видишь? А будет еще хуже. Но ничего… Я тоже одному топориком башку проломил, а второму полруки снес. Они меня еще долго помнить будут. Я его тоже запомнил. Даже если вдруг встречу в милицейской одежде, или в гражданской случайно в прокуратуре в его кабинете. Утром я опять остался один. ПОСЕТИТЕЛЬ Но в тот же предпоследний день ближе к вечеру ко мне прямо в камеру явился проситель. Никак иначе назвать его не могу. Это было опять гражданское лицо мужского пола, которое мне не представилось. Но отрекомендовалось: “От некоторых лиц из Москвы”. С усмешкой оглядев камеру, оно презрительно вперило в меня свои глаза: – Вот тут и ночуем? Не сладко. Я ждал молча, что будет дальше. Посетитель тоже выдержал паузу и сказал: – Давай откровенно – ты меня знаешь? Его лицо мне казалось немного знакомым, но припомнить его я не мог. Показалось лишь, что… – По-моему, виделись где-то в Питере… Он обрадовался: – Точно! Было. А потом еще в Комитете по изобретениям и открытиям. Мы с Вадимом Поляковым привозили для демонстрации прибор, а ты был членом экспертной комиссии. Действительно, было. Вспомнил эту демонстрацию, Ивана Александровича Пряхина, подполковника, хозяина кабинета, где мы заседали. Его потом из КГБ уволили и он устроился работать в банке в охране. – Так вы теперь не у Полякова работаете? – спросил я. – Почему? – зачем-то удивился посетитель. – У Вадима. Но одновременно иногда выполняю особые поручения. – Какие? – Не очень этические, – ответил он. – И на кого работаете – на бандитов, на военных или на контрразведку? – На всех понемножку. – Но ты же не экстрасенс! Он захохотал: – Мне и не надо им быть. Я делаю приборы. Я спросил: – А Поляков знает? Или вместе с ним? Он покачал головой: – Нет. Он не в курсе. Для его спокойствия так легче. НЕЗАДАЧА – А ко мне зачем явились? Уговаривать, уламывать, угрожать или, может, убить? Он засмеялся: – Уговорить. Убивать совсем не входит в наши планы. Завтра заканчивается срок твоего пребывания здесь. – Ну и что? – сказал я. – Я представляю людей, – сказал он, – которые готовы вложить деньги, чтобы ты завтра оказался на свободе. Я поинтересовался: – Сколько? – Пятьдесят тысяч баксов, – был его ответ. Я сильно удивился: – Столько стоит моя жизнь? Он криво усмехнулся: – Твоя жизнь здесь гроша ломаного не стоит. За сто долларов тут удавят и съедят. – А сумма в пятьдесят тысяч? – не понял я. – Столько запросили. Я задумался… – И что же в таком случае я должен буду делать у твоего хозяина? Он жестом успокоил меня: – Работать. Как работал до сих пор. В оздоровительном центре. – И все? – Нет, конечно, – он хохотнул. – Ты сам должен понять, что пахать за такой выкуп придется серьезно. Я уловив намек, спросил: – А вы сами тоже были в подобной ситуации, как у меня? Он усмехнулся: – Был. Даже в худшей. Убийство. ДОМОГАТЕЛЬСТВО Я решил прояснить положение вещей: – Но ведь через некоторое время мы будем слишком много знать. И что же – нас оставят в живых? – Такими как мы с тобой, – сказал он значительно, – дорожат. Убить просто, отыскать такого другого сложно. Я отмахнулся: – Да ладно. В каждом городе по десятку. Он поднял руку: – Не надо! Не надо мне тут лапшу на уши вешать. Наслышан о твоих похождениях. Знаю. Но мне велено передать, что если сам не согласен принимать участие в акциях, то можешь обучать. Вот тогда, действительно, берем десяток чайников и делаем из них класс. Я ответил: – Хорошо, я подумаю. – Что тут думать! – презрительно скривился посетитель. – Не поверю, что тебя привлекают больше эти стены и клопы. Думаешь, в тюрьме будет лучше? Или в зоне? А о детях ты подумал? Бросай кочевряжиться и выходи! Я молчал. Он внимательно посмотрел на меня и повернулся: – Ладно. Шут с тобой. Сиди! Но знай, что если надумаешь, дай нам знать. – Как? – Очень просто. Через следователя своего – Крысина. Пока. Или другим способом. Придумаешь что-нибудь. Он пришел, чтобы сказать мне: за пятьдесят тысяч баксов ты станешь для нас Крысиным. КРЕСТ КОНТАКТЕРА Мой посетитель ушел ни с чем. Он был обычным прибористом и не понимал, что таких, как я, действительно, долго держать не будет никто. Даже если бы я и дал согласие служить его хозяину, мой Ангел, или кто там вместе с ним, тут же организовали бы мне такое приключение, из которого я бы не вылез. Я был одиночка. Мне нельзя было привязывать человека к себе, чтобы не подводить его, – в любой момент я мог исчезнуть, кануть в небытие, раствориться. Мне нельзя иметь друзей. Можно – врагов. Я затрясся в ярости на себя, на свою судьбу. Мне хотелось броситься на стену и биться о нее головой. Я понимал, что выбора у меня на этот раз не существует. Предательство друзей было так же запрограммировано всем ходом моей жизни, как и то, что я оказался тут. Как то, что раньше мне не дали умереть уже несколько раз, чтобы теперь использовать в пытках тут и дальше. Мне нужно было теперь напрячь все силы – и физические, и умственные, – чтобы каждый день доказывать кому-то невидимому, что процесс моего преодоления максимален и даже запределен. Только так я мог рассчитывать на снисхождение, иначе не выйду никогда туда, куда мне, в конце концов, так хотелось попасть. Я чувствовал, как на меня давит целая гора каких-то существ, и я становился обязанным каждому из них, едва только принимал решение, противоречащее указанию Ангела. Я должен был погибнуть под ними, как погибал когда-то под своими обезьянами. Если, конечно, уступлю слабости или соблазну… КОНЕЦ ОДИНОЧКЕ В дверь загрохали и раздался крик: - Кравцов, собирайся с вещами! Сейчас карету подадут. И голос пошел выкрикивать другие фамилии. А я услышал, как задрожало внутри, понял, что это не освобождение, о котором мечталось, а переезд в тюрьму. Собирать мне было нечего: всего-то кусок хлеба - он пусть остается на столе, может, кому пригодится -  да какая-то рубашка, старая-престарая, которую мне передали в самом начале мои родные. Я сунул ее в полиэтиленовый пакет и стал одеваться. АНГЕЛ Я еще успел спросить у Ангела: “Почему ты не скажешь, что необходимо предпринять мне, чтобы избежать наказания? Неужели же я не достоин такого отношения?” “Не обижайся на высших. Людям не понять многого из того, что они делают. И тебе тоже не понять. Человек может прозреть, если только он восходит по уровням смысла. И назавтра его возможности от этого возрастают неадекватно сделанным усилиям. Многое тут зависит от идеи, которую человек принимает. То есть чаще всего человеку нужна лишь одна идея, чтобы проявить волю, власть или величие.” АВТОЗАК Дверь, грохоча, отворилась. На пороге возникли вооруженные фигуры. - Кравцов? Руки! Застегнуты браслеты, сумку держать неудобно. - Пошли! Выхожу во двор. Декабрь. Солнце. Автозак с высокой подножкой - “черный воронок”. Неудобно цепляться за скобу стянутыми в наручниках руками, особенно когда одна из них была когда-то сломана. Кривясь от боли, стараюсь повыше закинуть свою покалеченную ногу… Крик: - Ну что ты копаешься? Отвык? А ну взлетай, воробушек! Я тихо, почти про себя, говорю: - Нога… Сзади сильные руки подхватывают и помогают приподняться. Влезаю, а не взлетаю. “Спасибо, тебе, конвоир, за то, что понял меня и помог молча…” - шепчут беззвучно губы. С меня снимают наручники и я пролезаю в узкую дверь в тесный отсек, где уже, плотно прижавшись друг к другу, сидит, наверное человек двадцать. Они с трудом раздвигаются, давая мне возможность втиснуться между двумя хмурыми мужиками… Процедура посадки заканчивается. Перекличка по фамилиям. Двери закрываются, гремят запоры. И мы едем. С нами, отделенные от нас решеткой, на которой замок, два конвоира с автоматами. Они громко обсуждают свои дела. А мы - свои. Знакомимся, называем свои статьи. Кто-то просит пожевать чайку. Ему находят. Конвоиры кутаются в полушубки и  говорят о том, что надо купить бутылку и погреться - все-таки мороз градусов двадцать. А нам все равно: каждый одет не по сезону - не ожидали морозов, когда нас арестовывали. Мы сегодня дубеем только снаружи, внутри - задубели давно уже… Автозак едет долго-долго, кажется, что бесконечно долго. Окон в нем нет, поэтому пытаюсь определить по шуму, где мы. Не удается. Останавливаемся и один из охранников бежит за бутылкой водки. Едем дальше. Конвоиры пьют из горла. Наконец останавливаемся. Один из конвоиров говорит: “Приехали…”   …Гремят воротами, кричат конвойные, Как малохольные. А ты: “Держись!” Прощай, красивая, друзья запойные - Дорога ляжет несвободой сроком в жизнь…   Отсюда нас пошлют - кого в колонию, Кого по матери и на тот свет. Прощайте милые, подруги знойные, Для нас ни музыки, ни смеха уже нет.   Морщины врежутся, тоска завяжется, Глаза без радости и желтизна. Прощай, прости меня, моя красавица, Нас никогда уж не порадует весна.   … Гремят воротами, кричат конвойные, Как малохольные. А ты: “Держись!” Прощай, красивая, друзья запойные - Дорога ляжет несвободой сроком в жизнь…     К части 2   Кричат таким, как я, со всех сторон: “Пророки не нужны, мы их засудим!” Мы – “лжеХристы”, такие же, как Он, И так же на Кресте распяты будем.   Нам кажется, что вот – пришла пора, И в счастье захлебнемся – только верьте! Ну что с того, что Он хотел добра?!. Две тыщи лет хотели Его смерти!   То ль в Небе, то ль в себе карает Бог. – Здесь на Земле спасает кодекс чести. Любить врагов еще никто не смог, И отказаться не смогли от мести.   Как Он, я бит, и так, как Он, гоним И с теми, кто любим, Крест на Голгофе врою. Я собираю камни вместе с Ним – И чувствую себя несчастным втрое…   Как радовался я, когда первый раз ощутил свои возможности в исцелении! Это было так давно, что уже кажется, что и не было вовсе. Как жутко мне было, когда я первый раз понял, что на связи со мною находится разум, значительно превосходящий человеческий! И все это в девять лет, когда я вдруг по какой-то причине перестал ходить. Я лежал в кровати, обложенный подушками, и не мог шевельнуться. Боль от кончиков пальцев ног и до самой макушки пронизывала все тело. Зачем была дана мне тогда эта боль? Чтобы начать свой путь восхождения по смыслам жизни с погружения в нее и превращения ее в наслаждения? Она не стала наркотиком, но и не отвратила от себя. Потом по жизни я все годы шел рядом с болью, стоило мне только чуть отклониться от предначертанного пути. Меня вели жестко, силой, заставляя преодолевать чуть ли не постоянно не только необузданные страсти и дикие желания, но и мысли, уносящие иногда так далеко, что возврата оттуда могло и не быть. Первый раз я вытащил из петли человека, когда был на практике студентом. И не просто вытащил. Я сумел убедить девушку, что до этого ее жизнь была похожа на туман, где трудно было разглядеть окрестности на расстоянии вытянутой руки. Я до сих пор горжусь перед самим собой за этот случай. Но тогда я не рисковал ничем. Риск – дело обычное для человека. Риск для контактера необычен, потому что он точно знает, чем может быть недоволен его ведущий – проводник по жизни. Эгрегор часто прячется за таких проводников. Или перепоручает человека кому-нибудь из них. Будущее человечества прозрачно – ему необходимо наладить постоянный контакт с эгрегором человечества. А каждому – со своим эгрегором. Трудно ли достичь этого? Не знаю. Кажется, что не каждому это по плечу. Многим признать свою несамостоятельность просто, они даже готовы с радостью подчиниться, лишь бы не думать ни о чем. Они ошибаются, если надеются, что их эгрегор возьмет на себя роль их поводыря в жизни. Он не станет подсказывать решение наперед. Он выскажется потом, после содеянного. Но жестко, иногда жестоко. Но это будут уроки самостоятельности. Человек должен научиться любить другого, всех. И чего бы это ни стоило нашим небесным покровителям, они приведут все равно нас к такому состоянию. Сколько для этого потребуется времени? Может, сто, а может, тысяча лет. История не прощает, она накапливает. И хотим мы или не хотим, но каждый из нас степень своей самостоятельности станет проверять по тону и по одобрению, высказанному нашими эгрегорами. Осознание своего Креста человечеством началось с того, что кто-то из его числа понял, догадался, что он сам и все люди на этой земле не являются брошенными в пасть стихии. И он ощутил того, кто находится над ним. Трудно кому-то свыкнуться с мыслью, что не он – бог и не другой, подобный ему, а Бог – объединяющая нас всех сила, которая почти не проявляется. А зачем ей проявляться? Все равно она – Бог!   … «Ни Пушкина, ни Будду, ни Христа Тут, сколько ни ищете, не найдете – Здесь публика убога и проста И не в духовном движется полете.   Поиздеваться каждый ближний рад И сделает, поверьте, это быстро. И как две тыщи лет тому назад Они всегда готовы на убийство».   От этих слов как будто меркнет свет, Но не от слов так больно и так горько. История, ты учишь или нет? И если да – кого, чему, насколько?   Служить открыто палачам Креста, Переступив же, превратиться в зверя, Убить любого, самого Христа, – Идут, не зная, никому не веря!   Мы жили и живем и будем жить в тюрьме – История нам напустила жути. Мы – как в аду, в его кромешной тьме: Две тыщи лет прошли в одной минуте.   Лишь совесть-мысль пока еще чиста, Она – как в испытательном полете… Ни Циолковского, ни Будды, ни Христа – Пока. Ищите! Может быть, найдете…                                                     Оглавление Часть 1. ПОГОНЯ ЗА ПСИКИЛЛЕРОМ............. 3 От автора.................................................................. 3 Глава 1........................................................................ 5 Глава 2...................................................................... 11 Глава 3...................................................................... 21 Глава 4...................................................................... 30 Глава 5...................................................................... 42 Глава 6...................................................................... 53 Глава 7...................................................................... 65 Глава 8...................................................................... 76 Глава 9...................................................................... 87 Глава 10.................................................................... 99 Глава 11.................................................................. 109 Глава 12.................................................................. 122 Глава 13.................................................................. 133 Глава 14.................................................................. 144 Глава 15.................................................................. 154 Глава 16.................................................................. 163 Глава 17.................................................................. 175 Глава 18.................................................................. 183 К части 1................................................................. 188 Часть 2. КРЕСТ КОНТАКТЕРА........................ 190 От автора.............................................................. 190 Глава 1.................................................................... 194 Глава 2.................................................................... 205 Глава 3.................................................................... 217 Глава 4.................................................................... 227 Глава 5.................................................................... 238 Глава 6.................................................................... 249 Глава 7.................................................................... 260 Глава 8.................................................................... 271 Глава 9.................................................................... 284 Глава 10.................................................................. 298 Глава 11.................................................................. 311 Глава 12.................................................................. 323 Глава 13.................................................................. 335 Глава 14.................................................................. 348 Глава 15.................................................................. 360 Глава 16.................................................................. 372 Глава 17.................................................................. 384 Глава 18.................................................................. 396 К части 2................................................................. 410 Оглавление.......................................................... 413 Подписано к печати 23.03.07. Формат 60х90 1/16. Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Тираж 100 экз. Усл. печ. л. 26. Заказ №  ________   __ Отпечатано в ОАО «Щёкинская типография», 301200, Тульская область, г. Щекино, ул. Пионерская, 23. Оригинал-макет изготовлен Мирошниченко Г.