Геннадий Мирошниченко (Г. Мир) ИСПОВЕДЬ ЭКСТРАСЕНСА.  Автобиографический роман. Части 3 и 4   2007   Г.Мирошниченко.        Исповедь экстрасенса. Автобиографический роман в 4-х частях.    Часть 3 и 4. - Тула:  ИАМ. 2007. - 376 с.     Эта книга – роман-откровение человека, когда-то брошенного в пекло войны, о которой многие люди, живя в Советском Союзе, даже не подозревали. Комитет государственной безопасности страны проводил работы, о которых лишь теперь с ужасом узнаёт общественность. Мы узнаём о приборах по управлению за поведением человека, псигенераторах, но мало знаем о псикиллерах и о тех, кто противостоял им. Судьба одного из них сложилась драматически. В третьей части романа автор показывает, как более года продолжается борьба героя за выживание и адаптация его в экстремальных условиях СИЗО. Главное качество, выделяемое в этот период, – воля к жизни. В четвертой части романа автор показывает, как в колонии общего режима  – в экстремальной обстановке – продолжается восхождение героя к миру духа и воли, к реальной помощи людям. Именно здесь ему удается реализовать свою мечту – найти метод предсказания. Автор этой книги - известный российский учёный и бывший экстрасенс. Его произведения представлены в Интернете в Портале Духовных концепций http://genmir.ru. В книге использованы стихи автора.               ISBN                                       © Мирошниченко Г.Г., 1996, 2007   Посвящаю тем, кого предали     Часть3. АКАДЕМИЯ ВОЛИ     От автора   Святое, все-таки святое, Господь послал на нашу лень – Для нас знамение простое Нисходит сверху каждый день… ВОЛЯ К ЖИЗНИ У Джека Лондона есть рассказ, в котором одинокий, обессиленный и замерзающий в снегу человек борется со стихией за свою жизнь. Он не может идти, он ползет. Но этого мало. Рядом с ним ползет волк, который лишь ждет момента, чтобы броситься на человека. Что помогает человеку? Джек Лондон отвечает: “Воля к жизни”. Жизнь отличается от простого существования неживой природы своей волей, которая как бы от человека и не зависит. Воля к жизни – это стремление защитить себя как можно в большей степени от любых экстремальных ситуаций. Это уход от экстремальных условий в другие, более подходящие. Это постоянное творчество и постоянный поиск лучшего. “От добра добра не ищут”, – гласит народная мудрость. Но кто придерживается мудростей? Если бы было наоборот, то и воля не понадобилась бы. Как только мы въезжаем в добро и наступает период затишья и кайфа, так что-то внутри начинает петь свою боевую песню о том, что пора готовить в дорогу оружие и хитрость. И так всегда, из поколения в поколение. Погрязнуть в довольстве, покое, счастье и в ничегонеделании – это и есть несвобода. А боевая песня – это воля к жизни, которая требует жить не там, где покой, а там, где гремит канонада. И с этим пока что ничего не поделаешь. Вот почему свобода зовется иногда волей – она как бы сама собой защищает любого. С нею человек спокоен больше, чем в довольстве, он волен выбирать – сбежать от хорошо известных ему неприятностей в те, которые пока неизвестны, или их попреодолевать. ВОЛКИ Я не говорю, что находящиеся в тюрьме – волки. Это было бы слишком. Но все, кто там пребывает, разделились на два больших лагеря, в каждом из которых происходит свое движение: первый – лишенные свободы и второй – работающие там по долгу службы, то есть тем или иным способом поддерживающие режим лишения свободы первых. Там по рукам ходит книга ”Как выжить в советской тюрьме”, где авторы приравняли существование в нашей российской неволе к самым острым ощущениям длительного характера. Международные нормы квалифицируют условия содержания в наших российских тюрьмах как пытки. Правда, нам все же есть чем себя утешать – в некоторых странах к заключенным относятся еще хуже. И если бы в наших СИЗО – в тюрьмах – были только одни виновные! Вину предстоит еще доказать. В основном наши тюрьмы построены во времена Екатерины. Им по двести пятьдесят лет. Но тогда в остроги отправляли после объявления приговора, а не так, как сейчас. Сейчас же ситуация обратная: в наших тюрьмах преступников нет! Как только приговор вступает в силу, так в течение недели заключенного этапируют в колонию. Преступники – в колонии, в зоне. В наше время повального господства прав человека процедура заточения упростилась еще сильнее, чем была при Екатерине: специальные люди, на то поставленные властью, выбирают по своему усмотрению, кого назначить волком, то есть преступником, хватают его, оформляют положенные на это документы, чтобы человек не потерялся, и… ждите суда. Так в ожидании могут пройти годы – один, два, три, четыре, пять… В газетах время от времени пишут о таких случаях. Наше время – время карателей и мстителей. Поэтому тот, кто попал в эти застенки, понимает, что выйти из них почти невозможно, если довести дело до суда. И потому… ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ Сейчас много развелось любителей, у которых есть чем платить, чтобы испытать экстремальные ощущения – на плоту по дикой реке, в джунглях Амазонки, среди каннибалов Африки. Выходят книги по выживанию в экстремальных условиях. Яцек Палкевич посвятил свою жизнь изучению самых страшных сред проживания. Но это добровольно. А если в неволе? Не ты ставишь эксперимент, а над тобой ставят. Другие. Насильно. А ты не хочешь, не желаешь. У некоторых особо чувствительных вся жизнь в такие периоды превращается всего лишь в один вопрос: “Зачем выживать?” И я с ними вынужден согласиться. Потому что жить по-человечески в таком мире не получается. Требуется другое – отыскать в себе то, что и называется волей к жизни. И замкнуться на этой воле – ползти к жизни “на зубах”, как говорят спортсмены. И опять извечный вопрос: “Зачем? ТУР-ШОП Я как-то во всеуслышание объявил, что богатым, наверное, было бы очень интересно адаптироваться заранее к тюремным условиям. А для этого можно устроить любому из них экскурсию недельки на две в тюрьму в качестве, а не в роли, самого обыкновенного зэка. Нужно только организовать такой тур-шоп и договориться с какой-нибудь тюрьмой. Воплощение этой идеи могло бы дать возможность перекачивать деньги от богатых к бедным – на те же тюрьмы, где люди живут в скотских условиях. Но мою идею извратили и в некоторых российских городах новые и особо крутые русские устроили вообще в тюрьмах номера люкс всего лишь с одной целью – спасаться на ночь от киллеров. Не знаю, как кому, а мне смешно – каким умником надо быть, чтобы не понимать, что жизнь человека всегда раскручивается только по одному единственному варианту, а у киллеров этих самых вариантов – миллионы! НАСТЫРНОСТЬ Когда пройдут годы после описываемых мною событии, ко мне на прием вдруг напросится человек. Он позвонит по телефону и настойчиво станет уговаривать меня принять его. – Что за проблема у вас? – спрошу я его. – Не могу устроиться на работу, – ответит человек. – Уже три месяца хожу, и ничего. Меня остановит чувство какого-то внутреннего антагонизма между нами. Мне не захочется с ним встречаться. – Но я не принимаю никого с такими проблемами. Я занимаюсь тяжелыми случаями, кризисами. Он подхватит: – У меня кризис. Я вас очень прошу! – Что вы хотите? – я тоже буду неумолим. – Давайте решим сейчас. По телефону. В его голосе глухо прозвучит: – Думаю, что только вы можете мне помочь. Другим я не доверяю. Мои доводы о том, что в городе много грамотных психотерапевтов, не возымели действия. Наконец, он вынудил меня назначить время, и мы встретились. КАРМА Передо мной был сухощавый, лет сорока, мужчина, одетый в потертый джинсовый костюм, под которым была светлая рубашка, и обутый в кроссовки. Короткая стрижка светлых волос шла к его подвижному лицу с тонкими чертами. Чем-то неуловимым он показался мне знакомым. Но я запоминаю лица очень плохо, поэтому решил, что ошибся. – Меня к вам послала жена. Я удивляюсь: – Почему жена? – Она читает ваши книги и верит вам. Она говорит, что у меня кармические нарушения. – И тем не менее, – говорю я ему, – помощью в устройстве на работу я не занимаюсь. Наверное, вам нужно обратиться к магу, кто занимается такими вещами. Он машет рукой: – Обращался уже. Ничего не помогает Жена считает, что моя карма переутяжелена причинами. – Оставим пока карму в покое. В чем же выражается ваш, как вы говорите, кризис? – спрашиваю я его. – Три месяца назад уволился с работы, потому что товарищ гарантировал, что меня возьмут на работу в другое место. Однако, оказалось, что меня там и не ждали. Потом целый ряд договоренностей. Начинаю оформляться – и что-то обязательно мешает. В последнее время в несколько мест опаздывал: позвоню – говорят: приходите. Приду – оказывается, что только что уже кого-то взяли. Что мне делать? Отчего такое? – Образование, – спрашиваю, – у вас какое? – Высшее, – отвечает. – Окончил наш политехнический. – Значит, – говорю, – хотели бы, соответственно, работать на руководящей должности? Он удивляется: – Как вы догадались? – Вы очень энергичный. Он соглашается: – Я и работал руководителем. Еще когда в институте учился, решил, что буду работать только там. Пятнадцать лет на одном месте. МЕНТ Я поинтересовался: – Если не секрет, где именно вы работали? То, что он сказал, повергло меня, если не в шок, то во всяком случае, значительно прибавило мне любопытства. – Я работал заместителем начальника СИЗО по снабжению и сбыту. Замом хозяина. Ах, вот оно что! – мысленно хлопнул я себя рукой по лбу. – Этот мой посетитель мог встретиться мне в тюрьме. Теперь мне была понятна причина моего к нему антагонизма. А вслух сказал: – Одним словом, вы были замом по коммерции. – Да, – он обрадовался. – И все хозяйство на мне – простыни, матрацы, кружки, ложки, продукты. Я вспомнил убогий быт советской тюрьмы и голодную пайку и внутренне усмехнулся гордости этот человека. – Когда я учился на первом курсе института, – продолжал тем временем посетитель, – я уже знал, что буду там работать. И потом шел только к этой цели. Конечно, это был еще тот экземпляр, и я спросил его: – Так что же вас привлекало в этой работе? – О! – с чувством воскликнул он, и я понял, что присутствую при рождении открытия. – Я мечтал жить в стане врага. Как Штирлиц. Всегда быть начеку. Владеть информацией. И конечно, влиять на события. – И всего этого вам удалось добиться? – Удалось! – произнес он, горя глазами. – Более того, у меня была своя агентура среди работников и среди зэков. Я знал все, что происходило и там и там. – Вам-то зачем знать? – поразился я. – Вы же снабжаете матрацами! ШТИРЛИЦ Он не согласился: – Там каждый живет за счет своей информации. Вы не представляете, как мне было интересно! Нет, вы не можете себе представить этого, потому что вы там не бывали. А это другое государство и другие законы. Он, захлебываясь от восторга, расписывал мне прелести жизни в нашей тюрьме, а я решал – сказать ему или не сказать? Решил – сказать. – Прекрасно представляю, – усмехаюсь, – потому что провел в вашей тюрьме тринадцать месяцев. Слава Богу, еще не так много. До меня дошло, что не испытав неволи, не можешь в полном объеме представить личность человека, мечтающего о карьере тюремного мента. Передо мной разворачивался как раз этот вариант. Видимо, его захлестывало желание остроты ощущений. И другое просто не имело места в его душе. После моего признания он стал еще более восторжен и доволен. – Ну вот, вы же все это видели! Жизнь, полная опасности, тревог. Я ходил на работу и испытывал счастье. – От чего? – Мне надо было выбить почву из-под ног у моих коллег. Каждый мечтал меня испачкать грязью, облить помоями, подставить. – А вы не преувеличиваете? – Нисколько! Там все так живут – чуть зазевался, слопают с кишками. И тут меня осенило спросить: – И в какие же места вы пытались устроиться? Были в службе занятости? Я понимал, что в наше время, когда безработица захлестнула общество, человек хватается за любое предложение. ЧЕЛОВЕК СИСТЕМЫ Он удивился моему вопросу: – Как это в какие? В прокуратуру важняком, то есть следователем по особо важным делам, начальником уголовного розыска в райотдел милиции. Ну, на худой конец, опять вернуться на свое место. Мой друг пожелал меня устроить в управу, но учитывая, что я с генералом не очень ладил, – как-то раза два даже поругался – предложил сначала уволиться. Сказал, что так лучше. А получилось наоборот. Оказывается, есть негласный закон: кто увольняется из органов, того уж никогда назад не берут. – Но если вы знаете этот закон, зачем же тогда пороги обиваете? – спросил я. Он посмотрел на меня растерянно. Видимо, такая мысль ему самому не приходила в голову. – Вы думаете, зря? – он почти затаил дыхание. – Ничего я не думаю. Вы же сами только что сказали. Он выглядел совсем растерянным. – Что же мне делать? Подскажите! Я решил уточнить: – А от меня что вы хотели? Он по-детски произнес: – Чтобы вы отвели от меня тяжелую карму. – Поищите лучше что-нибудь другое, какое-нибудь гражданское занятие, а форму повесьте в шкаф, – посоветовал я. И вдруг он напрягся весь и тихо сказал: – Для меня все гражданские – враги. Я верю только тем, кто носит форму. ИГРА Я пожалел его – ведь я не носил его любимой формы. Не имея ее, я не мог играть в спектакле, в котором он жил всю жизнь. Я вообще никогда в жизни никакую форму, кроме зэковской робы, не носил. На суде восходящее светило в юриспруденции, усмехаясь, все будет допытываться у меня, в каком звании я состоял в КГБ? Тоже, что ли, вера в форму? У этого бедного мента была странная воля к жизни. Он готов был помереть вместе со своей женой и с двумя малыми детьми за свою веру в форму, за то, чтобы его игра продолжилась. И совершенно неважно было ему – кто сидел в его тюрьме, за что? Он вообще не знал таких вопросов по отношению к заключенным. Они были для него лишь поставщиками информации, с помощью которой он изобретал хитроумные ходы интриг в среде своих коллег. Знаем эти ходы… Тоже мне, Штирлиц…     Глава 1   …Скоро нам на заре прокричат тени птиц, пролетающих странников. Мы привыкли подсаливать мат и цепное рычанье охранников… ПРИЕМ Выгрузка из автозака по списку. Мороз такой, что еле ворочаемся – замерзли до основания. Дрожит все тело. Ввели в помещение четверых. - Лицом к стене! По одному вызывают к окошечку, где уточняют какого роду-племени молодец. Рядом с нами металлическая дверь, которая вдруг  с грохотом распахивается, и откуда-то снизу перешагивают порог сначала конвоир, потом две молодые женщины, плохо одетые, но веселые. - Смотри, Кать, пополнение. Нас тут мало, - одна из них усмехнулась. - Ну что уставился, зэчек не видел? Теперь насмотришься - на весь век хватит, борода… Это она мне сказала, я с бородой. Автоматически отмечаю у той, которая говорила, признак повышенной активности щитовидки. ЗДРАВСТВУЙ Тюрьмой в народе называют СИЗО - следственный изолятор, учреждение, где содержаться подследственные, обвиняемые, ожидающие суда, и осужденные, приговор по делам которых еще не утвержден. Но тюрьмой называют еще тюрьму в тюрьме: карательную тюрьму или, по-простому, крытую, “крытку”. Некоторые приговоры содержат в себе наказание в виде содержания в карательной тюрьме: в особых камерах с особыми условиями и особой дисциплиной. “Здравствуй, тюрьма!” - шепчу я, понимая что отныне: тюрьма - мой дом. ПОДЗЕМЕЛЬЕ Потом уже мы четверками перешагиваем порог, спускаемся вниз по ступеням и идем по мокрому подземному переходу, в котором, видимо, всегда стоит вода вместе с мочой - брошены доски, истоптанные, черные, хлюпающие под ногами. Этим подземным переходом появляются в камерах новички, по нему же возвращаются с суда и с этапа. Тут, в холоде подземелья – в накопителе – останавливаются по нескольку десятков человек и могут стоять часами, ожидая вывода. Мы тоже долго и угрюмо стоим, ждем остальных. Подземелье после колотуна кажется парилкой. Выходим в подвальный этаж, который тоже оказывается одним из этажей тюрьмы. В коридоре по сторонам - металлические, окрашенные в коричневый цвет, двери в камеры. Стены грязно-серые с зеленым отливом. Сразу вспоминаю свое старое-престарое стихотворение больничного цикла “Кардиология”, которое я написал так много лет назад, что это, кажется, вообще было не со мной. КАРДИОЛОГИЯ Помню, я лежал и тихо умирал от миокардодистрофии, как многие другие рядом. И эти другие умерли вскоре после того лечения - все были очень тяжелые. И я был такой же тяжелый. Но я сделал тогда открытие, как восстанавливать дистрофичные ткани в организме. И испытал, конечно, на себе. Бегал потом: сначала немного и слегка, затем - даже до ста километров. И ничего - живу. Теперь вот еще одно испытание на прочность моего организма. Той обреченности, которая была, когда писал это стихотворение, нет. Есть естественное волнение перед неизвестностью, может быть, только большее, чем нужно по ходу событий. Воспоминания о кардиоцентре проносятся в голове, и вновь я ощущаю безысходность того времени.   Кардиология - два этажа. Серые робы как серые стены, Синие, иглами битые, вены - Кардиология - два этажа…   Я тогда выкрутился. И не у людей, а у природы. А это, говорят, - сложнее. ШМОН Заводят в маленькие тесные боксы. Команда: – Отдыхайте! Гремит замок. Садимся на низенькие скамеечки. Тесно. Вызывают по фамилиям по два человека. Постепенно нас становится все меньше. Наконец, в последней паре иду и я. Двое в форме, один из них, постарше, сидит за столом, пишет. Видимо, заполняет, карточки. – Раздевайтесь в клетке! Вещи складывайте туда. Стоящий передо мной молодой показывает на стол слева. Кладем на него свои сумки. Раздеваемся. Бросаем одежду на решетку. Молодой берет по одной вещи и ощупывает, осматривает, только что не обнюхивает. А может, учитывая, что бывает и наркотик, и нюхает? Бросает на тот же стол. При отъезде из ИВС мне вернули крестик, который я тогда же и надел на шею. Теперь же, когда оделся, вдруг не обнаружил его на себе. Когда снимал одежду, обронил. Подумалось: “Крестик снял – ангел отвернулся”. Бросился в клетку, увидел на полу, обрадовался. Но мысль обожгла: “Сам потерял. Значит, надолго здесь”. Ангел подал Знак. Пожилой заполнил с моих слов формуляр, сказал: – Тут у тебя деньги. Возьми и отдай в то окошко. Оформят на тебя счет. Можешь ими пользоваться в ларьке. – Как? – спросил я. – Как безналичным расчетом. Гонят дальше. ДВЕРЬ Вот вместо двери - решетка, за нею свой подземный коридор, перпендикулярно к нашему. Потом узнаю, что там сидят смертники. Их много. Всегда больше десяти человек. Подводят к камере № 108. Это - этапка, камера для этапируемых. Таких камер тут несколько. Звучит команда: - Стоять! Лицом к стене! Огромная металлическая дверь, гремя цепями, медленно открывается под усилием конвоира, и мы по одному протискиваемся, как проваливаемся, в узкую щель. Дверь с грохотом закрывают. Потом этот грохот металических дверей станет своим. Но особенно будут допекать своим противным режущим ухо звоном звонки на дверях-решетках в коридорах и в переходах, разделенных ими на отсеки. Когда такую дверь открывают, пронзительный звон разрывает уши. Некоторые, самые отчаянные, умудрялись отключать сигнализацию, если конвоир по какой-либо причине замешкается и перестанет контролировать колонну зэков. Такое случалось, когда целыми камерами выводят, например, в баню. Колонна растягивается и иногда загибается за угол, и обзор ее, естественно, сужается. ЭТАПКА В камере уже были трое незнакомых. Оказалось, что заключенных, ехавших в нашем автозаке, раскидали по разным камерам, поэтому из тех, кто был в нем со мною, оказалось всего человек шесть. К вечеру, однако, нас набралось уже пятнадцать. Сама камера представляет собой такое гнетущее зрелище, что трудно передать словами. Полукруглые своды по углам большого подвального помещения екатерининских времен, сырые, покрытые зеленой масляной краской стены и покрытые водой рассохшиеся полы. Слабая лампочка под низким сводчатым потолком. Крысы и мыши. И тараканы. Таких громадных тараканов нет нигде. А тут они всюду. От них бросает в дрожь. Окно-бойница оказалось муляжем. И воздух - воздух, которого нет. Ты дышишь и чувствуешь, что вдыхаешь воздух, а выдыхаешь углекислый газ, но что в воздухе есть кислород, сильно сомневаешься - подвал… Ученые говорят, что это газ родон, который скапливается в подвальных помещениях, и отравляет все живое, медленно и надежно. Если это родон, то значит, он пахнет горелым. Сразу у двери находится отхожее место с умывальником. Канализация, которая постоянно забита, и вода с мочой растекается по полу камеры. Заходить туда приходится по этой воде и все это гнусно и печально. Грязь, всюду - бумага из-под туалета в темных пятнах. И первое тюремное волнение, которое отличается от любого другого ощущением обреченности. СВОИ - Заходи, ребята! - машет рукой один из тех, кто прибыл сюда раньше, самый рослый. - Да перестаньте вы волноваться! Сразу видно, что никогда еще не были в этапке. Правильно - лучше не бывать! Я прохожу подальше от двери и смотрю, выбирая место, на железные нары, которые представляют собой приподнятый на полметра от пола помост: он сварен из узких металлических полосок с расстоянием между ними сантиметров в пятнадцать-двадцать. Никаких матрацев, ничего, только голые стальные полосы. Между ними кое-где видны выступающие продольные ребра из металлических уголков - для условного разделения мест лежания. Спи – не хочу! Я бросаю на них свой ватник и узелок, чем вспугиваю спящих там по-хозяйски тараканов, присаживаюсь к беседующим и прислушиваюсь, о чем идет в камере разговор. ЭТИКЕТ Прибывшие со мной разбрелись, чтобы не мешать своим появлением тем, кто уже находился тут. Они молчат. Я заметил, что элемент уважения в заключении встречается значительно чаще, чем можно было это предположить, будучи на воле, и тем чаще, чем более высокое положение может занимать человек в глазах окружающих. Однако даже к падшим, как правило, в этих условиях не проявляется открытое неуважение. Есть определенный этикет, согласно которому сидеть человеку, ведущему правильную жизнь, рядом с опущенными нельзя - ни за столом, ни в зрительном зале. У них свои места везде. Здесь же, среди пока незнакомых людей, каждый тем более старался сохранить кажущийся спасительным нейтралитет. Иногда лишь попадаются такие, кто сразу входит как лидер. Но таких мало. Все-таки больше просто пустых и напуганных, чем наглых. Тюремные законы на всякий случай уважаются. ЛЕХА - Подсаживайтесь поближе! - позвал нас, новеньких, тот же самый здоровый малый. - Познакомимся? Я Леха. Погоняло - Атлет. Знаете, что означает слово погоняло? Кличка по-тюремному. Подходите, подходите, сейчас чайку заварим. Подходят покорно остальные. Видно, что они такие же, как я, - первый раз в этапке и вообще в тюрьме. Все присаживаются на корточки, только я и худой, длинный, сильно испуганный парень садимся на деревянную скамейку у стола. ЧАЙ Чай в тюрьме - священный напиток. Многим он заменяет водку. Он возвращает воспоминания и ощущения от пития жгучих напитков. Особенно если пить его горячим. Кружку с чаем пускают по кругу и этим создается тюремное братство. К сожалению, тут иногда попадаются туберкулезники. Но на это никто не обращает внимания. Почему и распространен так туберкулез в местах лишения свободы. И чай играет при этом не последнюю роль. Разновидностей чаев много: чифир, купец, вторяк, третьяк - по использованию заварки второй и третий раз. Чифир - самый крепкий. Приготовить его тоже считается искусством. Купец или купчик - чай, заваренный послабее чифира, но все равно достаточно крепкий. Есть еще несколько видов чаев. Каждое событие, сколь-нибудь значимое для обитателей этого казенного дома, есть повод заварить чай. Причем, заварить - это сказано крепко. Иногда подобный ритуал выполняется с помощью подручных средств. СВЯЩЕННОДЕЙСТВИЕ - Где мой баул? - говорит Леха и лезет в свой громадный сидор. Он вытаскивает из него большой полиэтиленовый пакет, почти целиком заполненный чаем, и металлическую кружку. - Набери-ка водички! - просит он одного из сидящих рядом. Тот приносит кружку воды. Потом из баула появляется половинка шерстяного старого одеяла. Леха объясняет: - Я знаю, что здесь нет розетки. Не первый раз. Кипятильник у меня имеется тоже, но включать его некуда. А вот одеяло как раз к месту. Сейчас мы из него костерок разведем. Он отрывает от одеяла кусок во всю длину, вытаскивает спички и поджигает конец. - Я тут, пока вас ожидал один, уже таким образом чайком побаловался. Теперь я понимаю, откуда такой запах горелого, которым шибануло в нос, когда вошли в камеру. - Приобщайся, братва, к нашему быту. Леха прилаживает кружку между двумя металлическими полосками на нарах и подносит снизу к ней тлеющий кусок одеяла. От него больше копоти, чем огня. Дым ест глаза. Отхожу подальше и наблюдаю за священнодействиями Лехи. Когда вода закипела, он отмерил спичечным коробком порцию чая и засыпал его в кружку. Накрыл извлеченным из баула кружком и поставил. Куска шерстяного одеяла хватило, чтобы вскипятить кружку воды. Через несколько минут он достал маленький пластмассовый стаканчик и несколько раз перелил в него из кружки и из него в кружку - погонял чай. Потом заполнил стаканчик до половины и пустил его по кругу. Мы, отхлебывая из стакана, слушали истории, которые нам рассказывал Леха, первый мой учитель в уголовном образовании. БОЛЕЗНИ Было бы несправедливым, говоря о туберкулезе, останавливаться лишь на чае. Эта болезнь имеет здесь прекрасную поддерживающую среду своего обитания - ослабленность организма, постоянную сырость от испарений и дыхания, скотскую скученность, превышающую всякие разумные нормы. Если уж говорить об этом, то многим, кто побывал тут, почему-то приходят на ум одни и те же мысли, что подобные места лишения свободы созданы специально антихристом, проповедующим непрощение грехов. Я оказался в тюрьме, построенной при Екатерине  и недавно отпраздовавшей юбилей - двести пятьдесят лет. Надо ли говорить, что серьезный ремонт тут никогда не проводился. Под серьезным я понимаю такой ремонт, при котором бы не просто дезинфецировали, а со стен сдирали бы штукатурку глубиной сантиметров на десять и выжигали, как можно более глубже. Уверен, что зараза, которая существует в тюрьмах, имеет свою историю, и что она самая древняя на земле. Поэтому она и самая опасная. КЛОПЫ, ВШИ И ДРУГИЕ Я говорю не только о клопах, тараканах, вшах и блохах, которых здесь в каждой камере после любой дезинфекции наверное больше, чем всех людей на земном шаре. Говорю о клещах, скрывающихся в деревянных столах и скамьях и переносящих заразу через кровь буквально за минуту, о микробах, вызывающих отеки легких, поражение тканей, смертельно бьющих со страшной силой по самой ценной системе человека - по репродуктивной, иначе - по половой. Не я один считаю, что болезни особого типа, длительно непроявляющиеся в организме, разлагающие кровеносную и лимфатическую систему, имеют началом именно наши тюрьмы. Я уж не говорю о бомжах, которых туда завозят пачками - у них тоже есть что заразное, свое, в основном старческое, какое представляет угрозу молодому. ТУБЕРКУЛЕЗ Здесь в общей камере нормальным делом считается нахождение рядом со здоровыми истощенного, кашляющего кровью туберкулезника, который сам не хочет думать об окружающих. Он берет чужую посуду, одежду. Он живет в скученности, когда в некоторых камерах можно только стоять на полу или лежать на шконках. Его кашель - это атомный взрыв, сметающий жизнь. Такой туберкулезник будет пить с тобой из одного стаканчика чай, курить одну сигарету и есть одной ложкой, потому что у новеньких ложек, естественно, нет. Не станешь ведь у каждого просить справку от врача. Да и, попадая туда, рад бываешь хоть какому-то вниманию и хоть какой-то помощи, так как оказываешься не только без ложки, но и без всего, что необходимо человеку хотя бы для примитивного существования. В колонии в трех шагах от моей шконки жил такой туберкулезник, который скрывал от всех свое заболевание. Мне же, как только я попал в колонию и как только стало известно, кто я, он сразу же поведал о своей беде, спрашивая, чем и как он может подлечиться. Этот человек иногда устраивал свои небольшие праздники с общим чаепитием. И я тихо предупреждал новеньких. А остальные?… ПО БОЛЬШОМУ Не знаю, чем другим, но своей искренностью Леха покорил нас. Он объяснил нам, несмышленным, что прежде, чем идти в туалет по большому, нужно спросить громко и внятно, чтобы все слышали и чтобы потом никто не мог сказать, что не слышал, чтобы другие могли подтвердить: - Никто ничего? И лишь получив молчаливое согласие всех, подчеркиваю - всех, - находящихся в камере, идти и делать то, что задумал. Иначе… Вот это “иначе” я видел не раз, когда кто-то стеснялся этих громких слов, привлекающих чужое внимание, а кто-то просто забывал это спросить, задумавшись. Редко прощали, но чаще били - по всякому, иногда жестоко, смотря кто был нарушитель. Бить мог и тот, кто в это время ел или пил, и какой-нибудь доброволец. Остальные не должны были вмешиваться в такой процесс воспитания уважению. Бывало, конечно, когда у кого-нибудь схватывало живот, да так, что терпеть было невозможно. Он просто просил об одолжении, и я не помню случая, чтобы кто-нибудь мог поиздеваться. Назавтра каждый имел возможность очутиться на месте страдающего. ИСТОЧНИК На земле есть источники прекрасного, которые дарят нам будущее. Но на земле есть источники смерти. Может быть человечество чисто инстинктивно поддерживает их в таком количестве и качестве, чтобы самому, точнее, своему ядру, совершенствовать свои кондиции, становясь невосприимчивым к ним? Может быть, но пока наука не подтвердила этого. Пока что в наших тюрьмах гниют заживо. И это не преувеличение, не расхожая поговорка - нет, это на самом деле так. Кто не видел этих величиной с блюдце гнойных ран, иногда по всему телу, тому трудно представить подобное. При всем при этом все равно отношение всех, попавших в камеры тюрьмы, за редким исключением, доброжелательное. И это несмотря на то, что часто приходят сюда люди озлобленные. ЛЕПРОЗОРИЙ ОТКРЫТОГО ТИПА Я задавал себе вопросы: “Почему так? Почему здесь возникает своего рода братство?” И ответ не надо было долго искать. Он прост: “Потому что каждый, сюда попадающий, уже на девяносто девять процентов знает, что он попал сюда как в лепрозорий. Что он останется прокаженным навсегда.” Он уже покрылся проказой, он отверженный, он отторгнутый. Мир его отторг от себя ни за что! Некоторые не выдерживают именно этих мыслей и уходят в покорность всему и всех. Они на самом деле опускаются - душой, мыслями, телом. Кто-то уходит в сумасшествие, а кто-то - в петлю… Думаю, что большинство ошибаются, полагая, что остальное человечество находится далеко от тюремной заразы. Даже если просто подсчитать, сколько людей прошло, проходит и пройдет в ближайшее время через эти самые тюрьмы - СИЗО, через наши колонии и лагеря, через поселения, и сколько их выбрасывается ежегодно, ежедневно в массы, то волосы встанут дыбом. Официально у нас сидящих, то есть уже осужденных с утверждением приговора, - около полутора миллионов на каждый день. Прибавьте еще тех, кто сидит в ожидании. Средний срок - примерно четыре года. Значит, каждый год на свободу выходит почти полмиллиона зэков. За жизнь, длиной в шестьдесят лет, а я видел зэков, которым по восемьдесят пять, это составит тридцать миллионов. Каждый пятый - в прошлом зэк. И он же в настоящем - источник заразы. ЛЕХА Леха, как говорят в тех местах, заехал на тюрьму с зоны, то есть из колонии, где он отбывал срок за два убийства, в связи с тем, что совершил третье в самой колонии. Он был сильный человек по своему характеру - это ощущалось, но и он иногда горестно опускал голову и негромко спрашивал в пространство: - Что же со мной будет? В колонии, где он был, зэкам разрешили жениться на вольных. Из тринадцати лет срока, к которому его приговорили, он уже отсидел три года, когда и произошла эта трагедия. МОХ Он рассказывал: - Был у нас один козел - бригадир над дневальными в санпропускнике. Погоняло - Мох… Санпропускник - это душевая и раздевалка, где переодеваются те, кто работает в цехах. Достал меня Мох тем, что отбирал у слабых ребят дачки, то есть передачи продуктов от родных… Качался он по полдня. Это значит, что занимался штангой и гантелями. Фигура была, как у Шварцнегера. Но наглый, не передать… Я его предупреждал неоднажды. Он только смеялся… А я малый горячий. Из-за своей горячности двоих завалил, теперь вот, Царствие им Небесное, замаливаю грехи на зоне. Правда, придется еще за одного замаливать. Да и силой не обижен: вот видите, какой… Он расправляет грудь и напрягает мышцы и мы видим, что действительно под рубашкой находится тело Геркулеса. ДАЧКА - Парнишечка у нас был там, худенький такой, - он осмотрел нас. - Тут среди вас и нет похожего. Тихий, необидчивый. Все терпел. И вдруг я обратил внимание, что он после того, как сходил на свидание, ходит, как пришибленный. Я к нему: Паша, что случилось? Еле вытянул у него… Мох отобрал дачку, когда тот шел мимо санпропускника со свидания. Как взыграло тут у меня!… Как переклинило!… Я туда. А они сидят и жрут. И режут Пашино сало вот таким тесаком - из столовой взяли на случай пиршества. ПИР Леха опустил голову, прервал рассказ, что-то про себя отметил, немного помолчал и продолжил: - Зашел я к ним. Пируют. Мох мне: “Подваливай, Леха! Хочешь водочки?” И достает бутылку. Им часто перепадало за разные услуги. Менты сами носили. Или со свиданки кто задвигал. Я не отказываюсь, говорю: “Наливай!” Налили. Выпил, закусил, подождал, пока водочка разойдется. Разошлась родимая, я и спрашиваю Моха: “Ты где взял все это богатство?” И на продукты показываю. А он отвечает: “Да обул тут одного мужика. Все равно за ним должок числится.” Мужик, - обращается к нам с пояснениями Леха, - это зэк, который работает на производстве. Обычно мужики часть своего заработка товаром отдают на общак. Я говорю: “Не ты же, Мох, общак собираешь. И вообще зачем всю дачку отобрал?” А он мне: “Да ладно, Леха, успокойся, нашел о ком горевать.” Встал тут я, руки затряслись. Обложил я его матом и сказал: “Я - детдомовский. И когда я был самый сопливый, у меня одна сука вроде тебя отобрала три последние конфеты, которые я берег пять недель к своему дню рождения.” ТРЕТЬЕ УБИЙСТВО Леха опять прервал свой рассказ, опять помолчал, вспоминая и успокаиваясь, и продолжил: - Мох протрезвел сразу, вскочил и хотел этот тесак со стола схватить, но я опередил его. Он бросился бежать, я за ним. Кричал он, предчувствуя свой конец. Догнал я его в углу и ударил ножом… Голову почти что начисто отрезал. Потом в акте так было и написано: исключительно профессионально… Мы молчали… Кто-то несмело спросил: - А дальше что? Как ты?… Леха улыбнулся: - На меня как находит. То ничего, а то - просто бешенный. Как увидел Моха с отрезанной головой, так  успокоился. Понял - надо идти сдаваться. Ну и пошел. Санпропускник находится рядом с вахтой. Я - туда… Там сидят несколько офицеров: младшие и сам Петрович, ДПНК - дежурный помощник начальника колонии. Я все объяснил, мне - наручники и в изолятор. Такой кипеж подняли!… А все оттого, что я неуправляемый. И хочу что-нибудь сделать с собой, а не могу. От такого рассказа стресс, который не покидал меня вот уже одиннадцатый день, как и многих других, там впервые находившихся, нисколько не уменьшился. Наоборот, приближающийся ужас, какого мы не знали до того никогда, окружил нас еще плотнее…     Глава 2   Отболело, отпело – сбылось! Расстаюсь понемногу с собою. Что пылило в мечтах – улеглось. Унеслось, что готовилось к бою… МИГ “Есть только миг между прошлым и будущем, именно он называется жизнь…”, – поется в замечательной песне. Действительно, мы живем одним мигом, насильственное погружение в который приводит к полному исчезновению того, что было и что есть, но находится где-то за пределами этого мига. Меня как будто окунули в пекло, оно жгло сердце, давило в груди. Кто-то будто старался выдавить из меня разум, чтобы он не мешал мне переживать нескончаемый миг бесконечного унижения. Но остатки разума еще бились, трепетали и делали попытку кричать в ожидании ужаса, потому что разум знал о тюрьме одно – тут процветает насилие, извращение, дикость и произвол, возведенные в закон. Но… Потом оказывалось, что жизнь тут каждым своим мигом была куском пьесы, срисованной с того, что происходило в это время за стенами. И как в пьесе, здесь в утрированной форме разыгрывались свои маленькие трагедии и такие же свои комедии… РАЗУМ Разум способен на все – на открытие великих тайн и воспевание прекрасного, на подлость и оправдание низости, на мстительность и прощение. На убийство. На предательство. На любовь. На милосердие. Однако, разум до сих пор не может понять, что есть человек. Он не понимает сам себя. Не понимает, что такое жизнь. И потому, наверное, время от времени устраивает свои страшные эксперименты. Я, побывав в экстремальных, как говорят ученые, условиях, к вопросу о разуме и его роли в природе стал относиться более скептически. Один мой знакомый оптимист из новых русских, которого я для себя окрестил Борькой-капиталистом, заявил по этому поводу: – Ты в своем романе стал мазать черной краской вообще все и всех и, в первую очередь, само человечество. А мне, как оказалось, было плевать на то, с какой краской у меня под рукой стояла банка. Однажды  у нас вышел небольшой спор на эту тему. Он тогда сказал мне: - Разум человечества не допустит, чтобы на земле приключилось самое страшное из того, что ты иногда рисуешь в своих книгах. Этого не будет! Я уверен. Я же вспомнил потрясший когда-то меня эпизод и ответил: - В литературе описывают реальный случай публичной дискуссии Александра Блока и Максима Горького о разуме человечества и его возможностях. Вот представьте: трагический лирик против романтика - Буревестника революции. Обсуждался вопрос о том, как жить человеку на земле. Только что бесславно для всех завершилась первая мировая война, которая унесла миллионы жизней. На слова романтика Горького о том, что разум человечества не допустит человеческого безумия в масштабах земли, трагик Блок горько произнес: “Неужели же вы, Алексей Максимович, еще верите в разум человечества после столь разрушительной бойни?” – Горький не нашел что сказать. Мой оппонент послушал, что я ему поведал, и все равно остался при своем мнении: – Я могу поверить в реальность такой дискуссии, но тем не менее, не понимаю, зачем надо тебе поднимать в своем романе такую волну вокруг этих тюремных проблем? АД С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ Как бы тяжелы ни были преступления некоторых, сидящих здесь, но только антихрист мог придумать ад на земле в виде тюрем. Человека тут едят: болезнь, неизвестность, безнадежность, страх, беспомощность, глумление над человеческим достоинством. Самые крепкие нервы тут могли сдать в любую минуту от ощущения безысходности. Но все равно человеческое лицо просматривалось практически в любом. Не знаю, может быть, мне как-то случайно повезло, но это было так. Может быть, поэтому мне показалось, что люди в заключении часто совсем не такие, как можно себе представить в связи с другой обстановкой. У большинства уходит злоба. В начале еще кипит злость, потом человек остывает, смиряется со многим. Он устает от страха и злобы. Он начинает понимать, что от злобы тут, где обострено все, очень просто можно потерять последнее. Чувство выживания берет верх. Может быть, поэтому и призыв об отмене смертной казни больше объясняется не гуманным отношением, а обычным инстинктом самосохранения, когда каждый где-то в душе боится, как бы и с ним чего-нибудь подобного, не дай Бог, не случилось. Может быть… ЛЕХА Леха показывал нам газету, в которой корреспондент описывал этот его случай убийства почти так, как нам рассказывал он сам. В конце статьи был вопрос: можно ли мириться с разгулом преступности дальше? Причины этой трагедии не поднимались. Конечно, Леха переживал за свою судьбу. Он рассуждал: - Судя по закону, за третье убийство да еще при отбывании срока по первому приговору дадут уже вышку. Кто-то спросил: - Почему сразу вышку? У тебя же смягчающие обстоятельства. - Смягчающих обстоятельств у меня нет!- резко сказал он. - А разве нельзя сказать, что тебя спровоцировал Мох? - Никто меня не провоцировал. Наоборот, я пришел, чтобы учинить самосуд. - Да за такое, что сделал Мох!… - Да нет, - горевал Леха, - это - вышка. Осталось десять… Два убийства… и это… Никак не получится. РЕАНИМАЦИЯ Говорить об отмене смертной казни - уже приближаться к началу христианства, которое является еще, по-моему, несбыточной мечтой. Я вообще нейтрально отношусь к Церкви как к общественному институту Духа. Я часто раньше задумывался над этим: почему я не могу многое принять в той религии, которая насаждалась с девятого века на Руси и насаждается сейчас в попытках реанимировать ушедшее безвозвратно прошлое? И понимаю, что есть нечто, что мешает моей душе. ЦЕРКОВЬ Мой приятель Борька-капиталист, будучи оптимистом человечества, тем не менее, иногда просто обрушивается на современную Церковь. Он возмущенно говорит: – Когда я ухожу в прошлое, то я вижу, как выжигалось наше исконное, коренное в вере в Бога, в отношениях. И как насаждалась извращенная вера в рабство. Рабство вошло в противоречие с русской природой. Мы до сих пор не можем с этим примириться и продолжаем бунтовать везде, где есть хоть малейшая зацепка. Я с ним соглашаюсь: – Наши цари до сих пор не могут понять русский характер и все стараются его перекроить под другие. Для Борьки же главное – это поругать Церковь: – Церковь обманывает: она не борется за истинное христианство, она эксплуатирует Идею Христа, создавая себе из тех, кто ходит в нее, не более чем рабов, приносящих мзду. Я же хочу призвать его быть более справедливым и говорю: – Думаю, что ты не совсем прав. Она хотела бы возродить свое былое духовное величие. Он не соглашается: – Скорее, вернуть богатство и время, когда золотой телец находился в ее стойле. – Но человек, – говорю я, – является главным в ней. – Она не развивает человека, – не успокаивается он, – она его ограничивает. АНТИЛЮБОВЬ Учение Христа искажено так, что кроме как корысти не видно там, где оно навязывается. Мы призываем возлюбить врага своего, а ненавидим ближнего. Ненависть сама по себе - яд гормональной системы. Сколько больных прошли передо мной, у которых их тяжелые и тяжелейшие болезни были вызваны всего лишь ненавистью к теще, к матери, к отцу, к сыну, к дочери, к соседу!… Да стоит ли перечислять то, что каждый знает не хуже меня! Но тоска - это ненависть к себе. Апатия - ненависть и к себе, и к миру. Ярость - ненависть, переплавленная в действие. Это все измененные состояния сознания, нарушающие равновесия человеческого организма с окружающим миром. ПЕТРОВИЧ Однажды, будучи уже на свободе, я ехал в электричке с тем самым ДПНК - дежурным старшим офицером, которого все зэки называли Петровичем, во время дежурства которого и случилась трагедия с Лехой Атлетом - Алексеем Муравьевым. Петрович сам позвал меня, когда я садился в поезд, стал спрашивать, что я делаю, чем живу. Он был уже на пенсии после операции, жил дачными делами, но вспоминая свою службу, переживал по-прежнему. ЖЕНИТЬБА Вспомнили мы и Леху Муравьева. Зашла речь о причине. И вдруг Петрович сказал, что настоящая причина убийства была другая. И вот как он ее представил мне. Якобы Мох узнал, что скоро у Лехи Атлета женитьба, и что он после того, как распишется с невестой, будет на свидании с нею трое суток. Свидания устраивались в специальной гостинице на территории колонии. В гостинице было около десяти комнат. Они сообщались общим коридором. Никакой специальной охраны в ней не было. По ночам в ней никто не наблюдал за порядком. МОХ Мох пригласил Леху к себе в санпропускник на разговор. Они выпили и Мох сказал: - У тебя через три недели женитьба и трое суток гулянки. Я тут мамаше своей написал, что тоже беру в это же время свидание. Пусть приезжает. Со мной побудет. Как думаешь, нам с тобой трех суток хватит? - На что? - не понял Леха. - Как на что? – осклабился Мох. – Чтобы с невестой твоей накувыркаться. - А ты тут при чем? - оторопел Леха. - Таким надо делиться, Атлет, – назидательно сказал Мох. – Нехорошо как-то получится, если ты окажешься эгоистом. Ты понял меня? ЛЕХА Леха, конечно, все понял. Он знал порядки в зоне. Как раз тогда зону ломали. Власть авторитетов уходила к администрации. Но к этому времени она еще не вся успела перейти к последней. Что оставалось делать Лехе Атлету? Согласиться? Смириться? Или предпринять какую-то попытку изменить положение? Он рассказал об ультиматуме Моха только одному человеку - самому близкому другу. Это потом уже в ходе следствия стало известно об истинной причине убийства. А тогда знали всего трое. НЕПИСАННОЕ Но друг не сумел его остановить. Нечего было предложить, чтобы Лехе остаться человеком. Есть в зэковском неписаном уставе действия, провокации, за которые провокатор платит только своей кровью. Если, конечно, тот, кого он провоцирует, решится на это. Но если не решится, значит, ему самому придется заплатить своей кровью или своим положением. Мне часто жалко детей, когда я гляжу на них. Кажется, что они беспомощны перед миром. Тяжесть, которую несут на себе взрослые, пока непонятна и недоступна большинству из них. Но кое-кто, такие, как Леха или я сам, хлебнули когда-то полной мерой. Он прошел детдом и стал нетерпим к малейшей обиде - своей или чужой. За что и поплатился. Я же нетерпим по-другому. Как? СУДОПРОИЗВОДСТВО Ненависть родила и тюрьмы, в которых находятся только лишь подозреваемые. В старой России было сорок процентов оправдательных приговоров. Никто не боялся освободить невинного человека из-под стражи. Сейчас оправдывают три сотых процента. Почему? Что мешает? Отвечу просто: карьера. Следственная и судебная практика - это производство. Она так и называется. Что оно производит? Зэка. И чем зэков будет больше и срока тоже больше, тем это производство будет более развито. И оно действительно с каждым годом становится все изощреннее, все наглее, все трагичнее для народа. Все ярче и четче с каждым годом происходит разделение всего нашего общества на две половинки: на тех, кто исполняет закон в преследовании и отлове, и на тех, кого преследуют. И все больше и больше становится первых – преследователей. Иногда просто поражаешься – такое создается впечатление, когда идешь по улицам, что каждый второй – то ли охранник, то ли милиционер. СИСТЕМА Как на любом производстве, тут есть заинтересованные лица. Кто они? Они есть Система, то есть те конкретные люди, которые рвутся сюда, в нее, и тут уже находятся. Их интересуют жизненные материальные блага, которые могут быть получены тут. И никакой аспект духовности в отношениях людей их не волнует. ИСКУС Искус, искушение возведено здесь в ранг высшего закона, выше которого внутри такого человека ничего нет. Отсюда и слово, которое больше всего любят такие люди: это искусство. Искусство - это изощренная форма публичного помешательства. Сальвадор Дали говорил об этом совершенно откровенно. В искусе и искусстве они находят своего бога. Какое искушение - показать свою власть и перебраться на следующую ступень сатанизма! АНГЕЛ О БЕЗУМИИ Однажды Ангел по своей воле решил прочитать мне лекцию по преступности, чему я очень  удивился. Он сказал: “Человечество вступило в новую полосу безумия. Безумие, как и вся остальная деятельность человека, имеет яркую тенденцию все большую часть себя передавать автомату сознания. И потому преступность против человечества все более не осознается и постепенно захватывает ранее не принадлежавшие ей территории.” “В чем же причина преступности?” - спрашиваю я Ангела. “Преступность по большому счету имеет два начала: одно - в тех, кто нарушает закон, и второе, - как это ни странно, в самом законе. С первыми ясно без лишних слов. Закон же не просто провоцирует на свое нарушение, нет, он создает слой людей, которые его блюдут, то есть управляют, манипулируют вами с тем, чтобы сохранялся сам этот закон и чтобы - это очень важно - сохранялась высокая степень преступности.” “Поясни, я не понял, о чем ты говоришь!” “Закон о преступности живет только в среде преступности. Если ее не станет, исчезнет и закон. Но в таком случае исчезнут и люди, надзирающие за его жизнью. Они хотят жить.” “Значит, они паразитируют на теле общества?” “Называй, как хочешь.” “Чем же тогда является тюрьма?” “Тюрьмы - это действительно грязь в прямом смысле, это дно в переносном, это ад, ниже которого пасть просто нельзя. Там не только физическая атмосфера сводит с ума, как сводила она и чуть было не свела твоих знакомых. Психика многих не выдерживает.” ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ Но осознавая безумие общества, некоторые, работающие в тюрьме, проникаются сочувствием к нам, заключенным. Я назвал тех, кто там находится, заключенными. Я не оговорился. По прихоти следователей, по дикости политического режима процентов восемьдесят заключенных не представляют никакой социальной опасности. Эта пресловутая опасность - изобретение изощренного следователя образца тридцать седьмого года. Гораздо большую опасность для общества представляют некоторые, обладающие садистскими наклонностями, совершавшие, как правило, тяжкие преступления, и освобождаемые из зала суда в связи с их невменяемостью, то есть по медицинским показаниям. Они выходят на свободу, чтобы делать то же самое. Потрясает, что следователь, дознаватель мало изменился, традиция сталинских времен, впитавшая в себя традиции инквизиции, навечно вцепилась в наших людей. Система отбирает себе таких, кто способен, не дрогнув, глумиться над человечеством. Человека он не видит, он видит мясо и собственные производственные показатели. АНГЕЛ “Раньше - в средние века, - сказал мне мой Ангел, - для законного убийства использовалась принятая религия как форма или система законного объединения убийц. Сейчас же это приняло другие очертания. Тот, кто у власти в обществе, пишет законы не для себя. Себя же он помещает над законом. Потому что закон, как и справедливость, существует только в определенных рамках - в рамках права, а право отражает распределение досягаемости правосудия: все, что ниже крыши закона - это подсудно, а что выше - нет.” “Значит, правосудие двулично?” “Правосудие - та же религия, проповедующая идею, но несет она антиидею. Как христианство церкви, несущее антихристианство.” Естественно напрашивается справедливый вопрос: что можно сделать, чтобы сдержать рост преступности? Имеются в виду меры не карательного, а глубинного психологического характера. ИНСТИТУТ ХРИСТИАНСТВА Самое, может быть, удивительное для меня было то, что у каждого второго, находящегося в колонии, лежит в тумбочке Библия. Раньше она была недоступной, потому что те, кто руководил нашей душой, решили ее воспитывать без духовности. Библию читают многие, но совсем мало тех, кто ходит на религиозные мероприятия. Над верующими не смеются. Библия - это, прежде всего, Духовное Учение. А религии, построенные на нем - это формы приобщения к нему. Эти формы могут быть несовершенными, жесткими, даже жестокими, но со временем их жестокость уходит. И люди подневольные интуитивно находят истину там, где она изначально и была. Только не надо их обманывать. Найти свободу в жизни зэка трудно, часто невозможно. На воле, после освобождения, не всем хочется идти по той же самой кривой дороге. Люди задают Библии вопросы и получают из нее ответы. Но ответы идут и с других, с разных сторон. Отвечают власти, отбирая веру в справедливость теми, кем конкретно реализуется их ответ. Отвечают следователи, прокуроры, судьи, адвокаты, глядя в лживый для большинства, но не для них, закон. Религиозные деятели смотрят назад. Вперед смотрят только Духовные Учения. ФАНТАЗИИ Восемьдесят процентов заключенных в тюрьмах я бы выпустил, проведя над ними предварительный суд, обговорив в постановлении такого суда меры возможного нарушения, но только финансового характера. Для этого необходимо пересмотреть, конечно же, кодексы - уголовный и уголовно-процессуальный. Но даже и без этого есть многие возможности в статьях кодексов, которые не используются. Необходимо изменить всего лишь трактовку. Я бы дал нашим органам правосудия право на большее доверие и, может быть, даже на ошибку в пользу обвиняемого. АНГЕЛ Ангел смеется надо мной, считая меня чудаком. Я знаю, что я чудак. Нормальные люди по тюрьмам не сидят. Он говорит мне: “Многого же ты захотел! Стоило попадать в это тихое место, чтобы тратить время на пустые фантазии и ничего не делать, чтобы постараться защитить себя. Перестань!” И я покорно перестаю. С ним нельзя спорить. Он знает что-то такое, что придает мне уверенность и толкает в спину: прыгай! Куда? Дальше и выше - шепчет он. ВЕРА Я просыпаюсь - и надо мной опять те же своды, рядом со мной - те же зэки, а где-то далеко-далеко в прошлой жизни - вера в человека. Доверие. Предверие. Я говорю Ангелу: “Иногда я не верю людям. Никому. Как жить дальше? А он мне: “Кому веришь?” Я: “Богу. Тебе. Себе. И все.” Он: “Это немало. Но почему ты веришь себе? Ведь ты сам себя столько раз обманывал своими прожектами! Опомнись! Сколько раз ты обманывался в людях!” Я встряхиваю головой - он прав. Что на меня нашло? Ангел прав, а я?… ПОСЛЕДНЯЯ РУБАШКА Вдруг я въезжаю во весь ужас своего положения и понимаю, что схожу с ума… Я спрашиваю себя: “Откуда здесь в тюрьме может быть Ангел?” Я схожу с ума, как многие из здесь сидящих. Господи, пронеси! Не попадайте в тюрьму! Я вас умоляю! Если можно откупиться, поступайте по завету Христа: отдайте последнюю рубашку… У меня нет приличной рубашки… Кто за меня снимет свою последнюю рубашку?…   …Обещаниям не верь - Ни моим, ничьим, Чтобы не было потерь, Жизненных горчин.   Чтобы не было бы слез, Раны небольшой, Забываясь, к миру грез Не тянись душой.   Не храни несчастный вид, В полночь не кричи. Чтобы не было обид, Лучше промолчи.   Лучше было б не встречать - Не кружила б мгла. Серебристая печать В волосы легла.   “Ты меня, - шепчу, - прости! Я тебя люблю!” Из гранита, что ль, кресты До сих пор долблю?   Обещаниям не верь - Ни моим, ничьим, Чтобы не было потерь, Жизненных горчин…     Глава 3   …Надежда умирает первой. Как луч, она блеснет в ночи, И оборвутся струны-нервы, Душа, не видя, замолчит… ЖИТЬ МОЖНО! До утра было много времени, к вечеру еще одна партия таких же, как и я, горемык, появилась в нашей камере. Кто-то кого-то узнал, у кого-то нашлись общие знакомые, и разговоры закипели в нескольких местах. Мы привыкали. Молодой и длинный, оказавшийся дезертиром, со страхом расспрашивал Леху о порядках в СИЗО и колонии. Тот успокаивал парня: - Не бойся, жить можно. Только не пресмыкайся ни перед кем и не обманывай. Жить можно, - повторил он. Вот это “жить можно” для нашего народа является каким-то талисманом. Если вспомнить недавнюю историю, то кто только ни пытался убедить нас в том, что так жить нельзя, а мы живем и ничего - дальше все хуже и хуже… ГИПНОЗ Нам показывают нашу жизнь по телевизору, где мы не живем и даже не существуем, а как молекулы, плаваем в нищете. Об этом поют песни и за них убивают, как это было с Тальковым. Нас как бы нет и мы как бы есть - чем не мистика? Вот это самое “как бы так и как бы эдак” – и есть самый настоящий гипноз – эриксонианский. Мы загипнотизированы. Но если бы его не было, то ужас и безысходность сковали бы нас. Так что спасибо, что мы внушаемы! Господа! - хочется закричать мне. - Мы можем жить даже в серной кислоте. Это доказали бактерии в серных источниках на Курилах. Человек выживает даже прикованным на всю жизнь к столбу в подземных рудниках - вспомните историю вековой давности. Он борется за свою жизнь в любых условиях. В этом-то и состоит самая большая тайна жизни - имея разум творца, человек остается жив в таких местах, где его разум доказывает ему всякую бессмысленность жизни. Не доказывает, а вопиет о том! Гипноз! Это я вам говорю, специалист… ПОБЕГ Страх человеческий творит чудеса. - Ты почему из армии сбежал? - спрашивает Леха солдатика. - Бьют все время. Страшно, - отвечает он. - Дошло до того, что сонного били. - Ты что же - подчиниться не смог? - Я сплю крепко, не слышу, когда зовут. Убить могут. – Такое было? – спрашивает Леха. – Месяца три назад. Одного забили до смерти. И ничего. Даже не наказали никого. Человек готов посидеть в тюрьме, но не может пересилить себя и стать шестеркой в армии. Как то ему придется тут? Вон сам Леха не смог приспособиться к дикости и результат - дополнительный срок в лучшем случае, о величине которого речь даже не идет. А в худшем - вышка? Я И ЛЕХА Поговорил и я с Лехой. Спросил его, чем же я могу заниматься в условиях неволи, чтобы не пропасть. Кратко рассказал ему, кто я такой. - Думаю, - сказал задумчиво Леха, - что если ты говоришь правду, то тебя вытащат. И даже если никто не поможет, скорее всего суд решит в твою пользу. Хотя … чего только в жизни не бывает… Мне тоже иногда так хочется стать человеком!… А окунешься в это дерьмо, так и жить не захочется. Ты как психолог мог бы мне помочь измениться, чтобы не нервничать - не психовать? Я сам понимаю, что это уже болезнь, но самостоятельно ничего не сделаю - уже пробовал не раз. Всякий раз взрываюсь, словно бешеный. Что я мог ему ответить тогда? Не побывав в его шкуре, можно было бы долго разглагольствовать о правильном поведении. Но Бог уберег меня от назиданий. Теперь бы я непременно нашел, что сказать, чем настроить человека, не на шутку озадаченного поворотом событий в жизни. А тогда лучше было промолчать и я промолчал. Во многом Леха оказался прав - можно было бы в дальнейшем многого избежать. И чего-то я избежал. ВСЕОБЩЕЕ ОГЛУПЛЕНИЕ Какие человеконенавистники собираются в организациях, где ими решаются судьбы других, которых они считают хуже себя! Тот, кто попадает в колесо правосудия, становится глупее во сто раз. Судья и писатель Виктор Курочкин говорил, что нигде так не врут, как в суде. Я бы расширил: и на следствии тоже. И у него, и у меня имеются в виду не только подследственные и подсудимые. Отчего человек глупеет в этой каше? Даже не обязательно ему быть подозреваемым или подсудимым. Достаточно того, что он является следователем, дознавателем, ментом, прокурором или судьей. Самое обидное, что глупеют и адвокаты. Вот уж кому этого делать, кажется, не надо. ОБМАН И врут, потому что глупеют. “Закон, что дышло - куда повернул, туда и вышло.” Законники врут, опираясь на аморфный закон, остальные врут по привычке. Меня всегда интересовала природа вранья и абсурда, даже такого, когда человек с помощью юмора доводит ситуацию до абсурда. На вопрос: “Почему это происходит?” – ближе всего, по-моему, находится ответ “Таковы правила”! Вся каша взаимоотношений людей строится на основе принятых правил, законов, норм и инструкций. Правила нашей жизни неоднозначны, а совесть как внутреннюю мораль, кажется, всегда можно уговорить, если видеть только спасение и только на сегодня. Но это самообман - уговорить совесть никогда нельзя! Можно ее заглушить, убить, или задушить. Но даже задушенная она способна воскреснуть в самый неподходящий момент. И тогда - держись! ЗАКОН И АБСУРД Меня всегда поражало, что среди людей, связавших свою жизнь со службой правосудию, так много тех, кто играет роль марионеточного карлика. Я наблюдал прокуроров, судей, адвокатов, но самые свободные из них – женщины, в силу, может быть, своего природного артистизма. Видимо, придавленность законом и беззаконием, абсурдом и бессилием такова, что даже тело человеческое меняет свои пропорции и координацию движений, а ведь по движениям тела можно ставить диагноз заболевания. Человека свободолюбивого видно по его свободным движениям. Абсурд вечен. Он - море, из которого произрастает закон. А закон охватывает все более широкое пространство, он - потоп. ОТКРЫТИЕ Именно в эту ночь в тюрьме, мне стало еще более, чем в КПЗ, понятно, насколько я смертен. Не просто оборвались мои планы и дела - оборвалась жизнь, прошлое закончилось, его не стало, потому что там, в прошлом, был уже не я. Парадокс, но сидя тут, я понял, что накопительство, которым, кажется, мы, большинство, грешим, - это компенсация организма самому себе за отсутствие бессмертия. Сами подумайте, как по-другому оставить после себя память? БЕССМЕРТИЕ Кто-то копит деньги и они потом работают. Кто-то строит дома и они потом стоят долгими годами. Другие пишут книжки или помогают слабым. Человеческая жадность уж точно показывает, как безумно хотел бы человек своего бессмертия, и раз уж оно не получается, то хотя бы наесться, напиться, накопить, да еще и злобой все это приправить. Жадность, может быть, и исчезнет, если бессмертие наступит - смысла для ее существования, наверное, не останется. А если нет, что тогда? Реальность, которой мы живем в мире, настолько несущественна для тех, кто на небесах принимает решение, быть или не быть нам, что когда вдруг оказываешься в обстоятельствах, подобных моим, то можешь убедиться в несостоятельности массовых надежд на Высшие силы. И начинаешь привыкать к другой жизни, в которой бессмертие перечеркнуто жирными линиями. Отныне мой дом - тюрьма, где жизнь - копейка, если она еще теплится, а смерть тоже ничего не стоит. И все же… УТРО Просидели всю ночь, не сомкнув глаз. А утро, о котором догадались лишь по шуму за дверью, началось с того, что с треском открылась кормушка и крик “Принимай!” вернул нас к той действительности, о которой наш воспаленный мозг не хотел думать и которую в лихорадочном перевозбуждении ждал каждый. Несколько буханок хлеба, кусочки сахара и рыбы - вот и весь завтрак, к которому никто не притронулся. С этого дня еда стала попадать только таким образом - со стуком кормушки, с криками. В больших камерах для этого существуют дежурные, в маленьких - в камерах спецблоков - дежурных нет. Нам же в первый день пребывания в тюрьме было все равно: подавленность и возбужденность делали нас маловосприимчивыми. ЭТО – МЫ Прошло несколько часов прежде чем нас повели в баню. Опять переходы по подвалам, по доскам и воде, потом дверь на улицу, во двор – узкий, огражденный высоким забором. Глоток воздуха… И везде перед тяжелыми, металлическими дверьми и воротами - остановки-ожидания, пока сопровождающий нас конвоир откроет дверь, и после этого ударит в уши предупреждающий и раздражающий звонок. Это идем мы. Это ведут нас. ГЛОТОК Эти стояния под открытым небом, когда хватаешь полураскрытым ртом каплю свежего воздуха, облака над головой или голубое небо, уходящее в бесконечность, как-то отдаленно напоминали о прошлой жизни, безвозвратно ушедшей с момента встречи с людьми другого мира, с первого допроса. Уже с одного раза мы понимали, что означает для нас этот глоток - это была жизнь овеществленная, когда ничего, кроме него, и не надо было, казалось. Не заботило, чем будут кормить, на чем спать, что одевать, как только оказывался наверху, на воздухе. Свобода была связана с небом и воздухом, со свежестью и морозом. Свобода уходила в бесконечность и вечность… Тут же нас ожидала стена: ни пространства, ни времени… БАНЯ И хотя баня считалась издавна священным местом на Руси, все же баня в тюрьме - это действительно место очищения. После нее чувствуешь очищение тела и того, что называют душой. Из-за того, что по какой-либо причине могут не повести в баню в положенный для этого день, заключенные объявляют голодовки. Протестовать по-другому нет возможности - отказаться не от чего в пассивном протесте. Довести же дело до активного выступления - до бунта - можно тоже, но это чревато плачевными последствиями. Для бунта нужны веские основания. БУНТ Можно назвать бунтом то, что иногда происходит в наших тюрьмах, но я был свидетелем всего лишь нескольких таких ситуаций. Например отказ заключенных выезжать на суды по всей тюрьме, когда стало известно, что конвоиры жестоко избили заключенных в автозаке. Бесправие потерпевших было усугублено тем, что охранники предварительно приковали зэков к решетке наручниками, а уж потом принялись избивать. В результате потерпевшие прямо из автозака были отправлены на больничку - в санчасть - в тяжелом состоянии. Когда этой же ночью вся тюрьма узнала об этом, она встала на дыбы. А это около двух тысяч человек. Больные отказались от процедур, все остальные - от прогулок, от свиданий, от передач, от встреч со следователями и от выездов на суды. Это продолжалось несколько дней, пока администрация тюрьмы по внутренней громкоговорящей сети не сообщила, что виновные уволены из органов внутренних дел. И всего-то! Стоило подниматься против и рисковать своим здоровьем двум тысячам человек, чтобы добиться всего лишь увольнения двух бандитов в форме?!. Тот, кто был там, ответил бы: “Стоило, потому что завтра изобьют меня. Я борюсь за свою жизнь, чтобы меня мои родные не увидели калекой или трупом.” А ведь такое тоже не редкость. РЕАКЦИЯ В первый день бунта в камерах еще открывались двери и в них вваливались несколько конвоиров, злобно глядящих вокруг. - Печенкин, собирайся на суд! Полураздетый Печенкин в это время преспокойно продолжал возлежать на шконке и делать вид, что он и не слышал ничего. - Печенкин, мать твою, ты что - не слышишь? - дичал старший. Печенкин не слышал. Когда к нему подходил кто-нибудь из своих, он тихо посылал конвой подальше, что и передавали последнему. - Он не может, заболел, - сообщал посредник и тоже отходил. Ругаясь, конвойные уходили, гремя запорами. На следующий день дверь опять открывали, но на этот раз уже тихий голос из-за нее спрашивал: - Печенкин может ехать на суд? Ему отвечали, что нет, не может, и дверь тут же захлопывали. На третий день дверь уже не открывали, а тихо спрашивали через кормушку того, кто был поближе: - На суд кто-нибудь поедет? ОТБОЙ Так продолжалось до тех пор, пока однажды ночью не был дан отбой этой акции. И вновь заработали суды в городе с миллионным населением. Потом адвокаты приносили нам отзвуки о случившемся, о котором среди населения ходили всякие нелепые слухи. Но по сведениям тех же адвокатов мобилизация некоторых сил в городе все же была. Например, несколько ночей у стен тюрьмы постоянно дежурили бронетранспортеры и машины с омоновцами. БАЛАНДЕРЫ Обычно баня для этапируемых начинается с прожарки - отделения, где стоят печи для высокотемпературной санитарной обработки постельных принадлежностей и одежды. Тут же каждого стригут наголо. Делают это тоже заключенные, которых называли баландеры. Слово это происходит от двух слов – “баланда”, то есть еда, и “волонтер”. Баландеры, как оказалось, были заняты в тюрьме на всех подсобных работах, причем, один и тот же баландер, например, стриг волосы, разносил еду, занимался приборкой в коридорах и кабинетах. Некоторые из них, как потом выяснилось, работали еще и на картонном производстве, на сшивных станках, наряду с обычными зэками. РОБА В отличие от нас, сидящих в камерах, на которых была абсолютно разномастная одежда, баландеры были одеты в серую робу - серый рабочий пиджак и брюки. На голове обязательно должна была присутствовать такая же серая фуражечка. Раньше в зонах была полностью черная форма. Теперь же, в связи с экономическими трудностями, черное считается у зэка чуть ли не шиком - своеобразной визитной карточкой. На зонах тоже стало больше серого, а иногда доходит до того, что даже на проверках стали уже закрывать глаза на разноцветную цивильную одежду заключенных. СТРИЖКА Все сгрудились в маленькой комнатке, в предбаннике, – голые по пояс, ждали очереди. Стригли, естественно, под ноль. Про бороды ничего известно не было, как их подстригать. Мою баландер по имени Ваня обкорнал так, что она стала едва видна. Потихоньку он мне сказал: - Не переживай. Борода быстро подрастет. Зато приматываться не будут сейчас, на процедурах. НАЧАЛЬНИК БАНИ После стрижки какой-то нервного вида капитан, как оказалось потом сам начальник бани по кличке Трофимыч, с утра уже находившийся в приличном подпитии, роздал каждому по маленькому кусочку простого хозяйственного мыла. Это были такие тонкие кусочки, что просто поразительно, как их получали из большого куска, - видимо, так же, как это делается в ресторанах, когда не режут, а стригут, сыр или вареные яйца. Трофимыч кричал на нас: – Не стой дурой, мыла не достанется. И некоторым, действительно, не досталось. Это были деды, похожие на вчерашних бомжей. Правда, большинство из нас тоже походило на них. Капитан принес еще несколько кусочков и раздал дедам. БАНЯ Потом, собственно, была сама баня, но назвать эту помывку баней можно, лишь только по-крупному презрев настоящую баню, где есть пар или сухой горячий воздух. Нас завели в совершенно пустую, сырую и холодную комнату, служившую раздевалкой, где по стенам были прибиты вешалки. Из нее же через две двери - решетчатую и сплошную, - запирающиеся на отдельные громадные замки, мы прошли в одно из отделений, где от одной толстой трубы сверху свешивались восемь рожков. ВОДА На стене располагались два крана холодной и горячей воды для смешивания и регулирования. Однако система эта была настроена так, что ни разу никому не удалось за мои тринадцать месяцев нахождения там отрегулировать нормальную теплую или горячую воду. В лучшем случае едва льющиеся струи имели температуру тела, большинство же наших попыток заканчивались тем, что вода была просто холодной. В месяц или в два месяца раз вода совсем исчезала, причем, это, как правило, случалось в самом начале помывочной процедуры, когда большинство едва намыливалось. Умные и опытные набирали в самом начале воду, если она шла, в полиэтиленовые пакеты и ставили наполненными в уголок, чтобы в случае отказа системы смыть хотя бы мыло. Ругань при отключении воды стояла в бане несусветная. Некоторые домывались потом в камере над умывальником - другого выхода не было, иначе ходить намыленным. Те, кто стремился отрегулировать воду и пренебрегал простым правилом, согласно которому это можно было делать любому, но недолго, могли получить по голове безо всяких предупреждений всего лишь за слишком повышенный интерес к кручению кранов. ГРЯЗЬ Антисанитария, наблюдавшаяся повсюду, убивала меня наповал. По какой-то инструкции, которую никто никогда не видел, но о которой говорили все, после очередной помывки это банное отделение требовалось чистить и дезинфицировать. Но это было сказкой, а на самом деле мы входили в баню на хвосте предыдущей камеры, находились там тридцать или самое большее сорок минут, мылись же минут пятнадцать-двадцать - и это сорок, пятьдесят человек, а иногда и больше, - под слабыми струями из восьми рожков, и, дай Бог, чтобы всем досталось по две минуты в общей сложности, потому что среди нас в каждой камере были такие, кто имел право стоять под струей воды столько, сколько хотел. Иметь право означает в тюрьме присвоить эти самые права. Никто ни разу при нас или после, или перед нами никогда не мыл и не убирал баню. Я не хочу сказать, что этого вообще не было. Наверное, когда-нибудь она убиралась, а мне просто не везло… Плохо, что посреди этого помещения постоянно стояли грязные лужи. А если учесть, что чесотка является самой стабильной тюремной заразой, то это как раз то самое место, в котором не заразиться было невозможно. Некоторые грамотеи вспоминали при этом санэпидстанцию, но их тут же осмеивали, говоря, что зэк и вошь для ее работников – это одно и то же. ДРУГИЕ Когда нас уводили из бани, мы столкнулись с колонной таких же, как мы, но уже обосновавшихся тут надолго, для кого тюрьма стала их родным домом. Они надвигались на нас угрюмо, молча, озлобленно и неотвратимо. И я понял, что таким же точно стану и я. Мурашки побежали по телу, когда в ком-то из них я вдруг совершенно отчетливо увидел себя. - К стене! Лицом к стене! - закричали нам конвоиры и мы остановились. - Леха, а ты зачем тут? - раздался чей-то крик и Леха сразу дернулся. - Молчать! - Да по мокрому. Слышал небось? - закричал обрадованно Леха. - Молчать! - дико рявкнул на него детина в форме, но что-либо предпринять не осмелился. - Не разговаривать! - Да слышали мы, - уходя, бросил знакомый. - За что ты его? - За дело, - вслед прокричал Леха. - Передавай привет братве. ПРОЦЕДУРЫ Пусть неважная, но все равно - баня, которая смыла грязь, накопившуюся за десять суток, проведенных в условиях, максимально приближенных в КПЗ к бомжеванию. После этого у нас брали отпечатки пальцев и фотографировали. Появились смешки, когда, глядя на свои испачканные в черной мастике руки, сравнивали себя то с чернорабочим, то с шахтером, то с землекопом. Фотограф Дима усадил меня на стул, написал мелом на черной грифельной доске мою фамилию и мой срок и передал ее мне, чтобы я держал перед собой. Когда потом, года через два мне первый раз показали мой портрет, отснятый тюремным фотографом, я не поверил, что это я. Со снимка на меня смотрел конченный зэк, типичный уголовник, совершенно ничем не похожий на меня. Злобный взгляд исподлобья, низкий лобик, презрительно выдвинутая вперед челюсть - и это я? В моих глазах не было и доли испуга. Какая-то маниакальная решимость, казалось, узким лучом исходила от снимка, от всего лица. Может, это было на самом деле в моей душе и так явно проявилось на фотоснимке - не знаю. Но влияние на других подобных у меня имелось. Вольный фотограф был, по всей видимости, творческим человеком – он не мог допустить, чтобы на фотографии, сделанной им, кто-то походил на пай мальчика или даже на приличного человека. Личная карточка с этой фотографией у меня сохранилась. Так получилось, что ее у меня при освобождении не отобрали. Поэтому иногда она и сейчас попадается мне под руки. Я гляжу на себя и не верю. Прошло всего несколько лет… Неужели я и теперь имею эту дикую внешность?!.     Глава 4   Каждый день - последнее живешь, - Что любил, в том оказалась ложь,   Дышишь - и не можешь надышаться, До конца - с собой не распрощаться.   Оглянусь - решетками души Голосит последнее “Круши!” ОБМОРОКИ В медсанчасти у всех брали кровь в большой шприц. Два человека упали у меня на глазах в обморок. Вообще обмороки в тюрьме - это обычное явление. Теряют сознание, когда долго сидят, испытывают стресс значительной силы, когда подступают болезни. Но больше всего - от состояния безысходности. Нервная астения. От длительного нахождения в камере в условиях малой подвижности у большинства естественно начинают атрофироваться мышцы, меняться функции. Причем, как оказалось, тут это происходит с какой-то катастрофической скоростью. Следствием этого становится потеря веса и потеря объема крови. Ее становится так мало, что достаточно иногда резко встать, как может настигнуть обморок. Или всего-то помыться в бане, чуть разогрев привыкшее жить в других условиях тело, - и, пожалуйста, обморок. Кровь отливает от головы и уходит в нагретые участки тела. УДУШЬЕ Правда, в бане доступ кислорода резко ограничен, так как нет ни одного окна, двери наглухо закупорены, а пятьдесят человек сразу потребляют за один вздох столько кислорода, что впору ставить компрессор. Да и в камере время от времени наступает такое затишье в поступлении кислорода, что гаснет зажженная спичка, израсходовав на первую вспышку весь кислород около себя. Что вы хотите, если в помещении, рассчитанном даже по нашим ублюдочным нормам на десять человек, находится пятьдесят или шестьдесят?!. Слабеют сосуды мозга, особенно лобной части, что приводит к обмороку от одного лишь запрокидывания головы назад. Парадоксально, но факт - от смеха можно потерять сознание, если резко выдохнуть и поднять голову. Особенно, если в это время стоишь - кровь сразу отливает от головы, потому что в стоячем положении ее просто не хватает в организме по объему, а резкий выдох вместе со смехом приводит к резкому сужению сосудов мозга и сердца. КАЙФ Я сам не раз попадал в подобные ситуации. Но зная об этом, старался хоть как-то тренировать себя. Однажды я потерял сознание по пути из бани. Уже стоя одетым в ожидании вывода, почувствовал слабость и надвигающийся кайф. Стало хорошо и спокойно. Все события начали отодвигаться все дальше и дальше. Попытался продышать и задержать дыхание. Не помогло. А когда уже поднимались по лестнице с этажа на этаж и остатки крови ушли к ногам, все уплыло, стало так здорово, как редко бывало раньше. Блаженство окутало меня и я как бы ушел в другой мир, где существует только оно - блаженство - и больше ничего. Очнулся я, приходя в себя постепенно, по одной мысли вклиниваясь в реальность, и сначала услышал далеко-далеко в бесконечности незнакомый шепот: “Все хорошо. С тобой все будет хорошо.” Потом до меня дошли голоса моих товарищей по несчастью. Они наклонились надо мною и внимательно всматривались в мое лицо. - Тебе уже лучше? Ко мне не вызывали врачей, потому что знали, что я многое могу сам. Ведь мои обмороки начались, когда я уже полгода находился в камере, а за полгода можно многое успеть, и я уже успел помочь некоторым, находившимся в самых безнадежных ситуациях. Большинство тех, кто прошел этот адов круг, страдает высокой чувствительностью к недостатку кислорода и ощущают это по резкому изменению сознания, по частоте своего дыхания и по ухудшению самочувствия. ТУБИК В санчасти, а по-нашему - на больничке, - увидел наркомана в полувменяемом состоянии. Худой, исколотый, с одной, почти полностью высохшей, рукой, нетвердым языком он все бубнил одно и то же врачу: - У меня открытый тубик, а ты запрещаешь. Все равно жить осталось годок, не больше. Дай колесо, будь человеком. Тубик - это туберкулез, колесо - это таблетка. Мы стояли с ним в одной клетке - в отгороженном решеткой углу комнаты, где одновременно нас помещалось человек пять, если плотно. Остальные при этом находились в коридоре, тоже в подобной, только в более просторной, клетке. Естественно, клетки были на запоре. ДУРНО Рядом со мной кроме наркомана стоял пожилого вида спокойный человек, у которого были закатаны выше колен брюки. По всем голеням со всех сторон ног у него расползлись огромные гниющие язвы. Некоторые из них кровоточили. У меня сложилось совершенно однозначное впечатление, что кровь из вены у всех нас брали одним и тем же шприцем и той же самой иглой. От одного этого становилось дурно. Медицинская сестра опрашивала о перенесенных болезнях и заполняла этими сведениями осьмушку листа. Разговаривать разрешалось только стоя. ТЮРЕМНЫЙ ВРАЧ Потрясающий экземпляр тюремного врача сидел за столом сбоку. Это был молодой, лет тридцати пяти, спортивного вида человек чуть выше среднего роста. Волос на его голове не было, они совсем недавно были подстрижены под ноль, как и у нас. Красивое, волевое лицо неглупого человека. Он всматривался во всех долгим, немигающим взглядом, ничего не говорил никому - ни зэкам, ни медикам. После такого изучения стоящего перед ним человека, он так же молча записывал что-то в листки, лежащие на столе. Только потом я узнал, что это - психиатр. Слава Богу, что мне не пришлось с ним встречаться - что-то подсказывало мне, что подобные встречи плохо заканчиваются для заключенных. Однако на меня он все же произвел такое неизгладимое впечатление, что его фигура, объятая как бы пламенем маниакальности, потом всегда служила реальным олицетворением тюремного врача. ДРУГ Его образ как-то не вязался с образом моего друга детства, с которым мы учились в школе и который стал врачом в колонии в Кировской области. Потрясающие метаморфозы иногда откалывает жизнь. Валик, мой школьный товарищ, был одним из троих, кто поступил в медицинский институт. Он блестяще его закончил и ему прочили стать знаменитым врачом. Что его погубило? Могу лишь догадываться, что любовь. Он, еще учась в школе, без памяти влюбился в одну из красавиц - Люду, которая, хотя и выделила его из общей массы, однако, предпочитала других. У красивых своя мораль. Люда жила именно такой своей моралью, не очень заботясь о чистоте своих отношений с парнями. Но, видимо, все же Валик привлекал ее, и она поступила в тот институт, куда и он. Дальше я не знаю подробностей их отношений. Слышал только, что они стали жить вместе, но совместное проживание продлилось недолго, они разошлись, потом опять сошлись, а потом это стало периодически повторяться. ТАЛАНТ Валик был сверхстрастной натурой. Еще в школе он отличался тем, что лучше всех учился и окончил школу с золотой медалью, играл практически на всех музыкальных инструментах, хотя нигде и никогда этому не учился. Играл - это слабо сказано, потому что он, играя, импровизировал так, что хотелось, чтобы не было его игре конца. Он был такой весельчак, шутник, какого я никогда больше в своей жизни не видел. Его шутки отличались тонким юмором и никогда не были обидны. Это был по-настоящему талантливый во всем человек. Наверное, мы все любили его и отдавали ему пальму первенства, особенно в том, что нас могло ожидать в будущем. ПОСТУПОК И вот, устав от бесконечных капризов Люды, он неожиданно женится на своей сокурснице, старше его по возрасту, и вместо того, чтобы остаться в ординатуре, как ему предлагали, уезжает в тьму таракань - в глухомань, в маленький поселок, где люди живут охотой, рыбалкой, лесом и колонией. Он становится тюремным врачом. БЕЗВОЛИЕ Не знаю, как кому, а мне этот абсурд не дает покоя до сих пор, потому что, как кажется мне, он обнажает нежнейшую и совершенно незащищенную душу безвольного человека. Потрясающе - имея такие способности, он не обладал волей, которая могла бы увлечь других за ним, волей, которая бы встряхнула его в день выбора своей дороги. Последовавшие затем события подтверждают мои догадки. Он стал пить горькую. Он спился. Но он не потерял человеческого достоинства. За многие годы у нас были всего две или три мимолетные встречи. Он шутил по-прежнему, смеялся, как мальчишка, но рок уже витал над ним. Он был не жилец. Я ощущаю таких и часто это помогает мне в диагностике состояний моих пациентов. Я не чувствовал его место на этой земле, оно исчезло, он как бы уже при жизни был пуст, как бывает, когда ощущаешь пустоту пространства, если человек умер. Его образ ненаполнен жизнью. Он повесился, не вынес не своего, чужого, покроя жизни… ЖЕСТОКОСТЬ Когда я вспоминаю тюремных врачей, я поражаюсь тому, насколько это должны быть закаленные в своей жестокости люди. То же самое я мог бы сказать и о тех, кто несет там службу или работает вольнонаемным. Я видел там таких работающих, кто, откровенничая со мной, жаловался, как за несколько месяцев после начала службы тут у них разрушилась душа и как они это хорошо ощущают. Эти не выдерживали и быстро уходили. Постоянная, идущая и от зэков, и от ментов, жестокость корежила их настолько, что за два-три месяца такой работы у них начинались неразрешимые проблемы в семье или в здоровье. Неужели им всем не хватало воли?… БОГ – ВОЛЯ Много раз я повторял и много раз еще буду повторять своим пациентам, что для многих из нас Бог - это воля, его личная воля, а не та, перед которой они пасуют и которой подчиняются. Хотя, конечно, и внешняя воля для слабого человека тоже является идолом. Ведь слабый утонет в депрессии, тоске и апатии, если не найдет того, кому он может подчиниться, отдаться душой, наконец. Этот ведущий человек – лидер – может оказаться и хорошим, и плохим, и никаким. А если он - преступен? Преступен в том, что преступил закон совести и каждый другой для него - лишь средство, которое он презирает и ненавидит. А любит он свое средство лишь на словах, да и то пока этот другой приносит ему доход, выгоду, удовольствие. СМЫСЛ Воля без смысла не имеет законченной и созидательной силы. Точнее, она либо быстро испаряется, либо она просто больна, безумна и разрушительна. А Высший смысл передан человеку через голос его совести, через душу. Поэтому единство воли и совести - это и есть истинный Бог, живущий внутри каждого. СОВЕСТЬ Совесть - это высшее качество поступка и мысли, то есть то, что усмиряет желание и приручает инстинкт, то, что не позволяет разуму оправдать подлость и низость, что одухотворяет собою даже такую жизнь на дне, какой она является у самого последнего заключенного. В одиночестве и в изоляции человек во многом переосмысливает свою жизнь, оценивая себя своей совестью. Как правило, он становится жестче к себе. Но, бывает, проявляется и жестокосердие. УСТРЕМЛЕННОСТЬ И хотя человек проверяется по его делам, воля, помноженная на его совесть, всегда истинно и прекрасно проявится в поступках и отношениях, потому что устремленность в воле и совести - это уже настоящее и большое дело. Дело жизни. Это энергия, которую человек распространяет вокруг себя, эманация, по которой находятся единомышленники. ПРОЦЕДУРЫ Наши процедуры не заканчивались на больничке. Далее шло представление куму - начальнику отделения в СИЗО. Каждый из нас представал пред его ясные очи с тем, чтобы он дал свое добро на условия, в которых будет содержаться арестант. Через него идут установки следствия, результатом которых может быть свободный режим жизни подследственного или же его надо спровоцировать на чем-нибудь. ЛИЧНОЕ УБЕЖДЕНИЕ Если подследственного необходимо потрясти, то его помещают в особые условия содержания, например, в спецблок, где в каждой небольшой камере - в хате - находится наседка - подсадной зэк или даже оперативный работник, раскручивающий нужного человека. На это следователи идут не от хорошей жизни - недостаток оперативных данных толкает наше правосудие на нарушения закона, когда законники содержат подозреваемого в совершении преступления вопреки логики и здравому смыслу за решеткой, таким образом уже наказав его, бывает, ни за что. Но простая, обычная логика в таких делах пасует - она не может быть путеводной звездой там, где в Кодексе прямо записано, что решение принимается на основании внутреннего убеждения судей, дознавателей, следователей, прокуроров. Да здравствует личное убеждение, а не факты, как нам говорят некоторые и чем вводят в глубочайшее заблуждение! ЛОГИКА ТЮРЕМЩИКОВ Логика этих людей специфична и мало имеет общего с логикой здравой, человеческой. Разум - это выдающийся инструмент природы, он способен оправдать любой поступок, даже самый подлый, способен извратить самый чистый порыв и превратить в полную противоположность честность и благородство, равно как и наоборот. Наш разум способен обосновать все, что хотите, даже самое фантастичное, а самое реальное способен убить полным неверием. Ухищрения в поимке преступника приводят к извращениям, психологическое давление - к физическому воздействию, а желание достать - наказать - непонравившегося человека - к беззаконию, скрывающемуся за нормами постановлений и решений. БЕСПРЕДЕЛ Человеческой изощренности нет границ ни в чем. В правовом пространстве эта особенность нашего разума нашла свое название в понятии беспредела. Не имея предела своей деятельности, наше правосудие возомнило о себе, как о самом главном и самом умном органе общества. И потому оно стало карать без разбору. Всех, если не откупишься. Откупиться - это единственный выход из матовой ситуации. У нас в судах никого не оправдывают, решения судов покупаются. БЕЗУМСТВО К сожалению, ублюдочная философия жизни проникла так далеко в нашу общественную и личную кровь, что логика многих слоев населения больна обессмысливанием того, что говорится и делается. Даже нормальные люди перестают видеть нарушения прав личности, если эти нарушения повторять часто. Абсурд возведен в смысл и этот абсурд я хлебнул полной мерой, когда оказался, кажется, в другом государстве, а на самом деле - все в том же, но только намного ближе к уровню властвования, проявления воли - бездарной, жадной, преступной. Воли, уже убившей совесть. Безумной воли. ЗАКОН Закон всегда начинается с ограничения. Нормальный закон показывает границы действия всех групп населения, в том числе и карающих органов. Он устанавливает и структуру, контролирующую всех. Мы же пока живем в уникальное время, когда закона фактически не существует вообще, потому что он эти границы не указал, а есть лишь его маска, личина, которую примерить на себе может любой, если только он становится обладателем кусочка власти. Закон государства подменяется так называемым законом круговой поруки, где бы она ни проявляла себя: в мафии, в команде, в общественных институтах… В том же правосудии. Достучаться до так называемой справедливости?… По закону?… Если только кто-нибудь из законников не сломается. ЛЕХА И вот остались мы одни с Лехой. Уже всех раскидали по хатам, а мы все сидим и сидим в коридоре, в аппендиксе, под замком. Через глазок на нас глядят зэки и менты, некоторые заговаривают, расспрашивают. Лехе не до этого, он заметно нервничает. Семен Семенович, прапорщик, с шутками и прибаутками уводил от нас по одному или по два тех, с кем мы провели ночь, сидя в одной камере, и тех, кто провел ее в камере рядом с нашей, а утром присоединился к нам. - Я попросился у кума к своим, в ту хату, где сидел до этого больше года. Может, устроит… - говорит Леха с надеждой. Я почти ничего не говорю. Не вижу необходимости. Что можно было, сказано, а что я думаю обо всем этом, не всем нужно знать. ПРОЦЕДУРЫ Уже к вечеру, наконец-то, Семен Семенович приходит за нами и мы идем к нему в каптерку, где каждый из нас получает матрац, подушку, наволочку, простыню, одеяло и полотенце. Я долго выбираю себе матрац и останавливаюсь на том, что, как мне кажется, посвежее. Хотя все они одинаковы. - Имеется ли кружка? - спрашивает прапорщик. У Лехи есть все. У меня же вообще ничего нет, кроме утреннего сахара. Я получаю алюминиевую кружку. Ложек нет. На это мне говорится: - Будешь с сокамерниками по очереди есть. Привыкай. А я уже давно привыкаю. Для начала пришлось тащить страшно неудобную ношу, тяжелую и сползающую с плеча - матрац оказался неподъемным. Когда шли по длинному коридору, Семен Семенович остановил Леху у одной из дверей, позвал контролера, сказал, что Леху нужно закрыть в эту камеру, и повел меня дальше. Через несколько месяцев до нас дошел слух, что Леху осудили. Судьи вошли в положение и прибавили ему еще пять лет крытки. Я был рад за него. Почему? Не знаю… МОЙ ДОМ За углом оказалась еще одна звенящая дверь, а за нею - спецблок из шести небольших, как оказалось, каждая на четверых, камер. Дверь одной из них, двадцатой, и открыл мне контролер, дежуривший на этом участке. - Принимайте пополнение! - почему-то радостно закричал Семен Семенович, видимо, в предвкушении отдыха. - Держите ученого. Ведите себя хорошо. Я переступил порог камеры, в которой мне суждено было прожить три месяца. Три пары глаз внимательно изучали меня. Две двухъярусных койки стояли у окна, а около двери расположился унитаз с раковиной, напротив - узкий стол. Все это напоминало скорее купе плацкартного вагона. Одеяло мое совсем сползло с плеча, матрац вообще волочился за моей обувью. Я с облегчением сбросил все это на лавочку, которая оказалась привинченной намертво к полу. - Григорий, - представился я. - Мне туда? Я кивнул на свободное место на втором этаже. МАШИНКА Мне ответил моложавый, но полностью седой: - Да, браток, располагайся там. Только что освободили для тебя местечко. Кота погнали куда-то. Давай-ка я тебе помогу. И он взял мой матрац и бросил его на нары, на второй ярус. Потом присмотрелся к нему повнимательней и присвистнул: - Вот так удача! Братва, смотрите, да это же матрац Кота. Заглянем, что там у него внутри. А вдруг менты не догадались? Он полез рукой в прореху и достал оттуда небольшой сверток. Развернул. Перед нами на газете лежал шприц. - Ха, - развеселился седой, - живем. Глядите, менты нам подарили машинку. Кот не успел забрать. Так его быстро перебросили отсюда. ДНО Вот так вошел в мою жизнь Виктор. Так вошли стоящие с ним рядом геркулес Жора и молодой, смешливый Антон. Машинка, то есть шприц, пригодились Виктору. Он использовал ее сам, ею пользовались и в других камерах - Виктор часто перегонял ее веревочной почтой по просьбе своих знакомых.   …Я по Питеру, как в прежнее, пройду, Я рукой своею всех святынь коснусь, Только б камень скорби сбросить бы в бреду - От греха тогда, от темного, проснусь.   Я на Невском, как когда-то, покажусь, По Фонтанке над мостами пролечу. Подождал бы только Питер меня пусть, Мне подходит это дело - по плечу.   Я к старинному брандмауэру путь И с повязкой на глазах определю. Я по лестнице взлечу когда-нибудь, Дверь громадную себе открыть велю.   Распахнется коммуналка предо мной - Только в Питере они похожи на музей - Я шагну туда, как в омут головой, Окунусь в тепло встречающих друзей.   - Здравствуй, Питер! - закричу я из окна, А он голос мой пойдет гонять во двор. Мне бы только побыстрее всплыть со дна, Мне бы только отменили приговор!   Он мой возглас, откликаясь, переврет И на радости запутает в дворах, И ответит мне: “Не быть наоборот - Ты забудешь об убийцах и ворах.”   Мне бы только взять билет скорей в купе - Пассажиров как родных хочу обнять. “Еду в Питер, - телеграмму бы успеть, - Буду в девять, еще лучше было б в пять.”   Ночью выйду, когда снегом обновит. Я у Храма одиночеством напьюсь. Воздух питерский лекарством напоит, И уменьшится печаль, потери, грусть.   Будет скоро - верю, знаю, чую - жду! Больно только мне за тех, кого любил. Я отдам себя Небесному дождю, Попрошу его, чтоб душу мне омыл.   В Питер - в чудо - я приеду, окунусь, Обниму друзей и Питер обниму. Только ждите - я вернусь, вернусь, вернусь! Только верьте - я приду, приду к нему!…   Я по Питеру, как в прежнее, пройду, Я рукой своею всех святынь коснусь, Только б камень скорби сбросить бы в бреду - От греха тогда, от темного, проснусь…     Глава 5    “Не жалею, не зову, не плачу…” - Сдачи и не требуя, плачу За фортуну - жизнью, - за удачу, Не подвластной даже палачу… МОЙ ДОМ Иногда меня спрашивают: - Что тебе дала и что отняла у тебя тюрьма? Некоторым я отвечаю шутя: - Я там жил. Они не понимают. Они не могут себе представить, как можно жить в тюрьме. Для большинства, кто с нею не сталкивался сам, тюрьма не вызывает, точнее, не генерирует никаких мыслей. Такие люди, прежде всего, не могут видеть даже возможности своего заточения. Я однажды спросил Жору, моего первого сокамерника: - Если можешь, ответь, пожалуйста, откровенно на вопрос: когда ты воровал металл с завода, была ли у тебя хотя бы мыслишка о возможности попасть сюда? Жора ответил честно: - Откровенно: ни малейшей. Думал только о существе дела. Я не знаю, почему так произошло. Видимо, на роду, что ли, написано? ПРОЗРЕНИЕ – А теперь? – спросил я. – Теперь же столько передумано! Ни за что на свете не променяю свободу, ни за что! Никогда! Я не понимаю таких людей. Я хочу понять, представляю, что они именно так думают и делают, но до конца не понимаю. У Жоры отнята свобода за дело, которое он совершил - за кражу. Как и он, я тоже много передумал об этом, но со мною вообще дело не простое, а мистическое. Я знал, что мне недостает определенного опыта жизни, но чтоб такой ценой, когда моя жизнь повиснет на волоске… Если я выкарабкаюсь, цены мне не будет. АЛЛЕРГИЯ Тюрьма и наше правосудие явились для меня той школой, где я получил недостающее знание жизни о действии жестокости и абсурда. Мог ли я тогда знать, что именно таким образом меня подвели к пониманию неотвратимости действия силы? Всю жизнь до этого я уходил от решения самых тяжелых проблем, прятал голову, как страус, под крыло, чтобы только не входить в контакт с теми, кто был мне противен. А уж если он обладал властью или силой, то заставить себя пойти к нему с просьбой, не говоря уж о том, чтобы жить или работать рядом, не могло быть и речи. Эта моя непереносимость или психическая аллергия не просто на некоторые, но на многие личности, из-за их смелости или наглости в поведении, возвела для меня непреодолимые препятствия, следствием которых чаще всего была моя скованность, косноязычие, забитость - одним словом, моя ограниченность. БЕЗВОЛИЕ Доходило до того, что я с течением времени стал все дальше и дальше уходить от решения личных проблем, пустив их на самотек. Я понимал, что так поступать означает лишь дальше усугубить их. Но поделать ничего не мог. От этого моя личная жизнь превращалась в какой-то все более запутывающийся и увеличивающийся клубок совершенно неразрешимых проблем из-за моего бычьего упрямства в нежелании этого разрешения. АНТАГОНИЗМ Вместе с тем я помогал другим, бессчетно плодил паразитов, двигался в своей науке, как казалось мне, к вершине человеческих отношений. Но это - внешняя сторона моей жизни. Внутренняя же все более и более сжималась. Я ощущал иногда такое давление на душу, на горло, будто уже пришел мой убийца и начал делать свое черное дело. Было ли мне страшно? Вряд ли. К неотвратимости смерти я относился нейтрально, кошмары меня не мучили, потому что я не раз бывал на той стороне, за жизнью, и мог это в любой момент повторить. Эта жизнь не очень тянула меня остаться в ней. Потому что я уже давно знал, что ада на Небе нет, там находится только рай, а ад - это и есть наша жизнь на земле. Моя внешняя и внутренняя раздвоенность приводила людей к заблуждению о моей целостности. Никто не догадывался о том, что внутри я патологически скован цепями, потому что снаружи я творил иногда совершенно неразумное, немыслимое, хотя и удачное. РЫБАЛКА В моей жизни бывали случаи, когда я один спасал людей от трагических катастроф даже тогда, когда другие от них отворачивались. Так, однажды, когда мне было лет двадцать, я был со своими родными - двумя сестрами, шурином и малолетними племянницами и племянниками на рыбалке. Место было безлюдное, от жилья далекое и, казалось, тихое. Но когда мы перед заходом солнца закончили ловить рыбу и собрались засветло идти домой, вдруг откуда ни возьмись появились несколько пьяных парней. Они захотели покуражиться и подошли к нам. Стеклянные глаза говорили о том, что они почти невменяемы. Один вытащил из кармана финку, а второй – пистолет, и стали угрожать не на шутку. Мои родственники растерялись. ПРОГРАММИРОВАНИЕ СИТУАЦИЙ И тогда вдруг я ощутил, что могу изменить ситуацию, если открою внутри себя некий шлюз, через который в мое тело хлынет уверенность и сила владеть такими людьми. Необходимо лишь было сделать небольшое усилия, но как его сделать, понятно не было. И все же это произошло. Я отчетливо увидел ситуацию, происходящую с нами, наперед. Но это не было лишь пассивным наблюдением. Я ощутил, что могу ее изменить, и как-то независимо от самого себя, того, приземленного, которого я знал до этого, стал конструировать ее. До сих пор помню необычную какую-то сумеречную вибрацию, захватившую весь мой организм - не только тело, но и душу, разум, желания. Как-то все это происходило слитно, синхронно. И я почти увидел, что на мои вибрации весь окружающий мир отвечает своими вибрациями. Ожило все пространство, где мы находились в тот момент. Все стало живым продолжением меня самого. Я решительно вышел вперед на несколько шагов, что-то сказал парням, кажется, о наших общих знакомых, они что-то ответили, и этим я ощутил, что поймал с ними внутренний контакт и внутренне принудил их погрузиться в это большое, управляемое мною пространство. Взгляды их изменились, и один, тот который стоял ближе всех, отпрянул от меня. Что-то пробормотав, он спрятал нож и отошел. Второй последовал за ним. Инцидент был исчерпан. АНТИСОВЕТИЗМ В другой раз, будучи уже молодым специалистом, я спас от расправы женщину тем, что на собрании отдела в НИИ, которое было созвано для принятия “всенародного” решения о ее якобы антисоветизме.  У нее вышла ссора с нашей кладовщицей – пустая, бабья, – в которой кладовщица сочла себя оскорбленной в каких-то партийных чувствах, потому что ее обозвали партийной дурой. Этот конфликт подхватил заместитель директора по режиму и кадрам, бывший начальник концлагеря в Сибири, и возжелал устроить показательный процесс для слабонервных. На собрании я смог цитатами из Маркса, Энгельса и Ленина, казалось бы, чисто словесно убедить людей, поддавшихся безумцу, не делать этого. Но это опять была лишь видимость. На самом деле вся игра развивалась на невидимом уровне. И опять возникло ощущение бесконечного пространства моего влияния, в котором я конструировал ситуацию по своему желанию. НЕЧТО В своей жизни я иногда употребляю этот прием, когда вижу перед собой человека, стремящегося оторваться от болезненной привязанности - алкоголизма, наркомании, от связи с покойником… В том же, что происходило со мною в тюрьме и в колонии, на следствии и очных ставках, многое было мне знакомо и по ранним проявлениям, но оно не всегда поддавалось управлению по моему желанию. Теперь же, я чувствовал, наступало какое-то новое время - Высшие силы вынуждали меня отшлифовывать известное мне, но недостаточно развитое. По самому большому счету как-то изменить свою жизненную ситуацию к лучшему я не мог - было Нечто, что владело ею независимо от меня и оно, это Нечто, не хотело отпустить меня на волю, потому что - я понимал - оно меня учило упущенному в детстве. НЫРОК В МАКСИМУМ И вот передо мной те, с кем мне было суждено прожить долгих три месяца бок о бок и делить последнее, хочу я или не хочу. Убежать от них и спрятать голову под крыло стало невозможно. Нужно было находить общий язык, каким бы жестоким он ни был. Я считал, что никто из них не догадывается, кто я, слышали только от Семена Семеновича, что я ученый, и потому будут стоить свои контакты со мною, исходя из собственных интересов. А их интересы совершенно не учитывали мои. Они как старожилы первыми расспрашивали меня о моей жизни и о моем деле. И хотя тюрьма - это такое место, где спрашивать в открытую об уголовном деле другого человека считается неприличным и за это можно получить по голове, все равно это нарушается, когда под видом сочувствия кто-то приближает тебя к себе и грубо выпытывает потом все, что ему нужно. Этим отличался седой - Виктор. - Ты у нас самый старший и самый ученый, - говорил мне Виктор, - поэтому, если хочешь, садись за стол первым. СОН В первую же ночь, проведенную мной на новом месте в камере спецблока, я увидел сон, который во многом подтвердил мои мысли и определил мое отношение к происходящему на всю оставшуюся жизнь. Потом, позже, мой сон был записан мною, как рассказ. И конечно, он был обо мне. Вот он. Жил-был человек. Он знал о себе, что может делать чуть больше, чем такие же, как он, другие люди. Но этот человек много болел и был одинок в жизни. Когда ему было, как ему казалось, необходимо что-нибудь сделать, он обращался к Богу за разрешением. И Бог тем или иным способом давал знать ему о своем решении. ПЕРВАЯ БЕСЕДА – ИСПЫТАНИЯ Однажды Бог сам позвал человека и спросил его: - Ответь мне - не надоело ли тебе жить на Земле? - Нет, - ответил человек. - Даже после того, как я заставил тебя плакать от бессилия и рыдать от нелюбви? - Но я же преодолел эти препятствия, я прошел испытания. - И ты знаешь, зачем живешь на Земле? - Да, Господи, знаю, - горячо ответил человек. - А если я дам тебе волшебные возможности помогать людям, возьмешь их? - Да, возьму. - Но взамен ты будешь долго жить на Земле. Так долго, что тебе надоест. И только после этого я возьму тебя к себе и то ненадолго. Я буду возвращать тебя на Землю во множестве новых душ сразу после каждой смерти. И в каждой своей жизни ты сначала будешь очень страдать, а потом только сможешь помогать другим. - Я буду счастлив, Господи. - А знаешь ли ты, что счастье и страдание - это две половины одного круга? И чтобы окунуться в величайшее счастье, нужно быть погруженным в великое страдание. - Я хочу этого, Господи! - На эти испытания я дам тебе восемь лет. За это время выяснится, как ты понял меня. ВТОРАЯ БЕСЕДА – ЛЮБОВЬ Прошло восемь лет. Бог позвал человека и спросил его: - Ты выполнил свои обещания, свои клятвы? - Да, Господи. Я помогаю людям. - Как ты можешь вдохнуть в них жизнь? - С помощью Любви, Господи. Я Люблю всех, кому помог или помогаю. - А тебе не мешает эта Любовь? - Да, мне тяжело. Но я терплю. - А почему те, кому ты помог, находятся вокруг тебя? - Я вдыхаю в них силы, о Боже. Они чувствуют себя полноценными, только когда они рядом со мной. - А разве ты Бог? Кто сказал тебе, что ты должен быть для них Богом? Или ты можешь их всех тащить на себе? - Господи, что же мне делать? Я не могу их бросить, а они не могут уйти от меня. Им нужна моя помощь и они любят меня. - Ты ошибаешься - они тебя не любят. - Этого не может быть, Господи! - Ты не веришь мне? Ты хочешь, чтобы я показал, как они тебя не любят? Хорошо, я это сделаю. Но я предприму это не для того, чтобы наказать тебя, - нет. Я это сделаю для того, чтобы ты понял меня и увидел свое место среди людей, а не среди Богов. Чтобы ты узнал, как и чем ты можешь помогать людям. - Господи, разве я делаю неправильно, что исцеляю любовью? - Ты исцеляешь правильно. И делаешь правильно все вплоть до того момента, когда надо сказать “Нет!” и отойти в сторону. Твоя любовь не беспредельна. Это всего лишь человеческая любовь. - Разве я неправильно делаю, что люблю всех? - И это правильно. Но ты ждешь от них ответной любви и слабеешь от обиды, когда видишь, что ее нет. Ты не должен ждать ее. Ты должен отойти в сторону. - Но это выше моих сил, Господи! - Хорошо. Если ты настолько слаб, я покажу тебе, чего стоит их любовь к тебе. Они предадут тебя. - Это страшно, Господи. Это может убить меня. - Ты не сможешь служить мне, если умрешь. Нет, ты не умрешь. Ты станешь сильнее, если сможешь преодолеть свою слабость. - Как стать сильнее? От предательства друзей? - Да, от предательства. Но они не друзья тебе. Все предадут тебя. И чтобы твои страдания стали как можно сильнее, я не дам тебе возможности помогать им. Они тоже не смогут помочь тебе. Я заточу тебя в тюрьму. - Господи, зачем мне такие муки? - Только так ты поймешь, сколько стоит любовь других людей. - Но она стоит очень дорого, как и жизнь, Господи! - Любовь, как и жизнь, ничего не стоит в этом мире, если один предает другого. - Но ведь ты же сам призвал меня исцелять Любовью там, где ничто другое не помогает! И я верил в это, влюблялся в безнадежно больных и они не умирали, а оживали. - Да, такая Любовь бесценна, она целительна. Но сила ее скрыта не в тебе, а в предмете твоей любви - в безнадежно больном. Твоя сила - в его отчаянии, в его немощи. - Но ведь ты говоришь мне, что любовь этого человека ко мне - ничто! Разве она не имеет значения? - Да, ты правильно меня понял. Но чтобы усвоить эту истину лучше, я брошу все же тебя в темницу, из которой ты ни с кем не сможешь связаться. И ты увидишь, что очень быстро станешь всем не нужен. - Даже матери? - У нее своя жизнь. Она уже все сделала для тебя. - А ты? И ты бросишь меня? - Нет. Я дам тебе разум, чтобы понять свое место и свою задачу. Но чтобы ты стал готов понять, я испытаю тебя. ТРЕТЬЯ БЕСЕДА – ПУСТОТА После этого прошло несколько лет заточения в темнице безо всяких связей с некогда дорогими людьми. Никто не хотел знать его, все предали его. Однажды ночью Бог позвал человека к себе. Вместо могучего и уверенного, каким он был раньше, Бог увидел перед собой почти сломленного до конца, слабого и больного, разочарованного  калеку. - Как ты себя чувствуешь? - Плохо, о Господи. Я никому не нужен. Все забыли меня. - Да, ты для них умер. На тебя нет надежд в их жизни, как было раньше. Они уже привыкли жить без тебя. И они не умерли. Умер ты, ибо человек живет для других, пока он им нужен. Ты разве чувствуешь себя прежним? - Нет, Боже. Из меня вышла сила, душа моя пуста, я не ощущаю больше энергии духа. Я худ телом и во мне мало крови и она как вода. Я не нахожу в себе любви. Я живу в темнице и ощущаю себя покойником в аду. Я вижу и чувствую только ожесточенность и оголенность холодных душ и тел. - Это происходит потому, что ты перестал чувствовать присутствие Духа Небесного. Подумай, как тебе снова стать человеком. ЧЕТВЕРТАЯ БЕСЕДА – ВОЛЯ Прошел еще год. И снова Бог позвал к себе этого человека. - Теперь ты понял, зачем ты оказался в темнице? - Да, Боже, понял. Я делал за людей то, что они могли делать сами. Я подменял их и в этом я уменьшал их самостоятельность. Они оказывались зависимыми от меня. - И ты теперь знаешь, что делать? - Да, Боже. Знаю. - И ты понял, какое наказание ждет любого, кто нарушает этот принцип? Тебя за это я посадил в темницу, а другой заболеет или потеряет разум. – Я понял. – Теперь тебе не хватает только одного – собственной воли, чтобы понять, что лишь устремленность откроет двери и ты выйдешь, почти не изменившись для других. Но с этих пор ты переродишься. Запомни это! ОТКРОВЕНИЕ Какой я ученик, судить не могу - это выше моего понимания, но что учеба эта может окончиться моим концом, я хорошо тогда осознавал. Оставалось лишь одно - быть восприимчивым и деятельным и изменить себя внутри так, чтобы те проблемы, которые составляли неразобранные горы мусора в мыслях и тяготили меня своей тяжестью, либо воплотились  в реальность, либо оставили меня и больше никогда не накапливались. Многое нужно было разрубить, отрубить и на этом покончить с ним навсегда. Многое необходимо было оставить в старой жизни и ни в коей мере не тащить в новую. Решимость пожить еще в этом мире была у меня бесконечной. И видимо в знак признательности за это природа отблагодарила меня более сильным пронизывающим внутренним зрением. Я знал, что я приобрел там. А потери… Терять необходимо, чтобы на освободившемся месте возникло совершенно новое. Даже в душе и в разуме… Увиденный мною сон остался навсегда диалогом с Богом, который помог мне выжить в тех нечеловеческих условиях. Но основное было еще впереди. АНТОН Антону лет двадцать. Он возмущенно рассказывает: – Натаха, моя начальница оказалась, в конце концов, такой аферюгой! Подставила меня. Виктор усмехается: – Ты как будто ничего не знал. Антон продолжает возмущаться: – А что знать? Ведь доверяешь человеку. Я же за нее, оказывается, подписывал липовые договора о сдаче квартир, причем, квартиры были чужие и никаким боком никакого отношения к ней не имели. – Ну и что тут криминального? – снова задает вопрос Виктор. – А то. Деньги-то с будущих жильцов брались при подписании договора заранее, то есть до вселения. И на каждую квартиру по три квартиросъемщика. – Значит, подняли кипеж жильцы? – уточняет Виктор. – Не только, – отвечает Антон. – Она умудрилась за очень приличную сумму продать пятикомнатную квартиру, которую перед этим сама сняла. Теперь они оба находятся в СИЗО, причем Антон идет как соучастник, хотя, по его словам, денег он не видел. – Когда арестовали мою начальницу, – говорит он, – я со зла ночью через окно, чуть не сорвавшись, залез к ней в квартиру и собрал некоторые вещи. Там кое-что и мое было. Я разве знал, что они уже были описаны? Их потом и обнаружили у меня дома. ВЕДОМЫЙ С некоторой натяжкой то, что он говорит, может сойти за правду. По натуре он тип довольно глуповатый и вороватый, такие не станут особенно упорствовать на своей неправде, если она ими высказывалась в самом начале. Он типичный ведомый, подчиняется чужой примитивной воле полностью. В камере он уже месяц с небольшим и выполняет все, что говорит ему Виктор. Виктор, естественно, держится за старшего - смотрящего, как здесь говорят. Хитрец, себе на уме, о своем деле ничего не говорит. ЖОРА Жора - это сама простота. Он рассказывает: – На допрос меня взяли прямо из больницы, где я лежал с желтухой. Боли не прекращались, мне уколы втыкают, и вдруг – менты. Под руки и к себе. Он обращается ко мне: – Что такое они могли применить? Выпотрошили меня элементарно. Я даже не заметил. Потом, когда понял все, ужаснулся! Я уточняю: – А что было? Он продолжает: – Допрашивали меня на первом допросе семь человек сразу. Расселись вокруг. Причем, один из них – с громадной бородой, – видимо, был экстрасенсом или гипнотизером, все проводил какие-то манипуляции за моей спиной. А я все чую. Спрашиваю: – Что за манипуляции? Жора уточняет: – Да я толком не понял. Руками водил, дул мне на затылок. От этого мне стало дурно, так, что я потерял сознание. – А потом? – спросил Антон. – Пришел в себя. Но какой-то полубред. Сначала даже не вспомнил, где нахожусь. Когда был в полубреду, все рассказал, как было дело, как организовал погрузку дефицитного металла. – И ты, что же, все один провернул? – спросил его Виктор. – Почему один? Вывезти с территории завода помог кладовщик – он оформил накладные и машину. А дальше друзья-милиционеры многое сделали, они металл прятали и помогали продавать. Виктор уточнил: – Так ты тут за металл. А я-то думал, что-нибудь серьезное! Жора вскинулся: – А это несерьезное, по-твоему? Да они меня, пока я в бреду находился, раскололи вообще на то, о чем я бы им никогда не рассказал. – И что же это? – спросил Виктор. – Заливаешь ты, наверное. Жора обиделся: – Я заливаю!? Еще я им рассказал, как вез ворованные гранатометы через всю Москву и как их продавал. Поэтому я сразу по трем статьям иду: кража госимущества, валюта и оружие.     Глава 6   По ночам напьюсь водой святою, - Значит, я еще чего-то стою.   Вопреки “пророкам” ждешь и ждешь… И прозрачней истина и ложь… РЕЖИМ С первого дня пребывания в СИЗО я установил железный распорядок своей жизни. В шесть часов нас поднимало радио - радиостанция “Маяк”. Ее передачи въелись, кажется, в самые печенки, но благодаря ей мы были в курсе всех новостей в мире. Свет в камере горел постоянно - и днем и ночью. Всего за время моего пребывания там он гас два раза, но очень быстро - через минуту-две снова зажигался. Виктор объяснял нам, что в тюрьме имеется запасная автономная электростанция. С шести часов утра у меня была зарядка продолжительностью полтора-два часа. Потом я писал стихи или читал, но чаще размышлял над своим делом, над его нюансами. Ближе к вечеру я снова разминался, но нагружался немного. Я взял за обязательную привычку выходить на ежедневную часовую прогулку в прогулочный дворик. Спецблок хотя и находился на третьем этаже, все же поступление свежего воздуха в камеру было слабым, в ней всегда стояли испарения, которые конденсировались на более холодных стенах. По стенам, окрашенным масляной краской, днем и ночью текли потоки воды, которые мы иногда вытирали. БЕГ Выйдя на первую же прогулку на следующий день после моего появления в камере, я стал бегать по периметру прогулочного дворика, сняв с себя телогрейку и положив ее на скамью. Мороз стоял градусов десять, на мне была рубашка, тонкий старый свитерок, обычные брюки и осенние туфли, на голове - шапка. Я бегал весь час, пропотел, но был почти счастлив тем, что даже несмотря на дикие условия, я не изменил принципам, которые спасали мне жизнь не один раз. Мои сокамерники в этот день вышли на прогулку все и сначала с большим удивлением наблюдали за мной, а потом загорелись тоже и пустились вслед. Выдержали они недолго - Жора минут пять, а Виктор и Антон от силы минут пятнадцать. Позже, вечером, они стали расспрашивать меня о моих тренировках подробно и делали это потом почти каждый день. Я объяснил им, как незаметно может быть разрушено здоровье в наших условиях, если не следить за ним специально и не делать довольно значительные усилия в его поддержании. ИСПЫТАНИЕ Однажды в двадцатипятиградусный мороз меня одного в прогулочном дворике забыли на два часа. Я к концу своего положенного часа уже достаточно пропотел и потому уже не мог следующий час просто ходить, мог сильно замерзнуть. Пришлось бегать до тех пор, пока обо мне вспомнили. Подобный случай произошел со мною и позже, когда я был переведен уже в общую камеру. Тоже зимой, через год, в сильный мороз я вынужден был бегать целые три часа по периметру прогулочного дворика. А такой бег, конечно, отличается от обычного прямолинейного тем, что перегружает вестибулярный аппарат. Кое-кто из сокамерников, делая попытки бегать со мной, не мог однако удержаться в таком беге по кругу и десяти минут. Я же отвлекался от кручения по-своему, входя в динамическую медитацию. ПРОГУЛОЧНЫЙ ДВОРИК Прогулочный дворик - это прямоугольный колодец размером чуть больше четырех метров на шесть и высотой более трех метров. Сверху он закрыт мелкой сеткой, чтобы невозможно было перелезть через стену. Там, где я был, всего имелось пятнадцать таких двориков. То, что происходит внутри их, хорошо просматривалось сверху, где постоянно курсировали охранники. Через стены дворика тусовали малявы - передавали записки. Делалось это так: тот, кто покрепче, становился в углу, а на плечи к нему взбирался другой, полегче, и перебрасывал записку в соседний дворик. Некоторые слабонервные, выходя впервые на прогулку и оказавшись в этом колодце, плакали от бессилия. Особенно, конечно, тоскливо было в нем, когда наступала весна и наверху, на стене дворика, появлялись ростки зелени. Решетка четко отпечатывалась на фоне яркого синего неба, а нежная зелень лишь оттеняла убогость нашего колодца как убогость мира, в котором мы находились. Этот прогулочный колодец - не самое худшее, что там было, и воспоминания о нем по большей части сентиментальны. НОВЫЙ ГОД Под Новый Год я услышал по “Маяку” передачу, которая долгое время не давала мне покоя. Речь в ней шла о двух людях, помогающих таким, как я хозяйственникам, осужденным судами к разным срокам, в основном к большим. Эти люди - Виктор Сокирко и Лидия Ткаченко - организовали в Москве общество помощи хозяйственникам. За ним было уже несколько десятков полностью реабилитированных, а несколько сотен либо вышли раньше, либо были освобождены по их ходатайствам. В новогоднюю ночь целых два часа тюремное радио на полную мощь передавало песни убитого Игоря Талькова и вся тюрьма внимала певцу, предсказавшему крах системы, которая еще была жива и продолжала перемалыать своими жерновами таких, как я. СВОЛОЧЬ Среди конвоиров были такие, кто с большим желанием беседовал с заключенными на разные темы. Я сам слышал, как один из них, Сеня, страстный любитель поговорить, яростно спорил с кем-то, находившемся в соседнем прогулочном дворике, по поводу того, могут ли здесь быть и невиновные. Голос говорил: - Чем докажут то, что я не совершал? Сеня же кричал: - Я сам за две тысячи рублей дам любые показания против любого, хоть по убийству. Голос пытался урезонить Сеню: - Ну и кто ты после этого? Сеня хохотал: - Жизнь так устроена. Кругом одна мразь. И ты такой же. Не сейчас, так все равно взяли бы тебя на другом позже. - Да я в жизни никого не обидел, - говорил голос. - Сиди и не рыпайся. Попал сюда, значит, дурак. Вовремя не откупился, а теперь лови лет восемь, если не больше. СЕНЯ Когда я только появился в тюрьме, в ней еще можно было увидеть охранников, которые были навеселе или даже в сильном подпитии. Сеня частенько уже с утра ходил от стенки к стенке со стеклянными глазами. Однажды он и другой пьяный конвоир, Федотыч, привели нас с прогулки. Сеня повернулся к двери и начал открывать замок. Зайдя к нему сзади, Федотыч вдруг вытащил газовый баллончик - свое личное оружие, - поднял его до уровня Сениного лица и нажал на кнопку. Струя газа ударила Сене слева в ухо и в глаз, а в образовавшуюся щель - и в нашу камеру. Удивительное дело - то ли на Сеню газ не действовал, то ли он был очень слаб, но тот поморщился, повернулся к Федотычу и матерно выругался. Пьяненький Федотыч был доволен. - Вот так с этой продажной сволочью надо поступать, - сказал он, обращаясь  к нам. БЛЕФ С первого же дня, с первого же разговора я стал понемногу блефовать, когда речь заходила о моем деле. Я не могу сказать, что слышал от кого-нибудь до того, что можно оказаться в спецблоке в соседстве с наседкой. Я даже о спецблоке не имел раньше представления. Никто не упоминал в разговорах при мне, что может ожидать в тюрьме, но я почувствовал нутром с порога, что в нашей камере номер двадцать нечисто. И когда вдруг Виктор стал тонко подводить вопросы под подробности моей истории, я уже не сомневался, что он и есть та самая наседка. ПОДОЗРЕНИЯ Жора совершенно не годился для этой роли - у него вообще ничего не держалось. Однажды, когда мы с ним еще не сошлись и были на прогулке в тюремном дворике одни, он сам заговорил о Викторе: - Мне кажется, - сказал он, - Виктор любыми путями пытается разнюхать, с кем у нас с тобой имеются связи. Я согласился: - Вижу, как он вьется вокруг. Вчера тебя пытал, сегодня с утра за меня взялся. - Мне скрывать нечего, - сказал Жора, - я уже все давно выболтал и валюту сдал, дурак. А тебе, думаю, не стоит быть таким откровенным с ним. О себе он ничего не говорит в присутствии любого третьего лица. Ты обратил внимание? Я ответил: - Ну мне-то он вообще ничего не рассказывает. - А мне, - сказал Жора, - говорил, что закрыли его как будто за бандитизм, но доказательств нет, а два основных свидетеля сгорели в своих машинах уже после того, как он тут оказался. Я усмехнулся: - Лихой парень. Жора согласился: - Да уж не как мы с тобой, олухи. Говорит, что у него свой адвокат, и если что необходимо передать на волю, он может помочь в этом через него. МЕДИТАЦИЯ Жора рассказывал о себе, как его брали, как он боялся за семью, потому что друзья-милиционеры, которых он сдал, угрожали расправой с близкими. Он постоянно тосковал о жене, Наташе, и детях. Его страдания иногда были настолько непереносимы, что я научил его входить в медитацию и мыслено перемещаться, куда захочет. Он быстро освоил это и мысленно всегда отправлялся к себе домой. Лежа на шконке, он блаженствовал по обыкновению часа полтора-два. ВИКТОР Виктор действительно относился ко мне настороженно. Причину этого я вначале не понимал. Потом, по мере того, как мы сходились, он несколько отмяк, настороженность его ушла, но он так и не приблизился ко мне. Потом я догадался, что он, будучи наседкой, конечно же, был сориентирован моим следователем на меня и мои возможности. А это, надо отдать ему должное, тормозило его агрессию. Может быть, это еще было связано и с тем, что буквально на следующий день после моего заселения в камеру открылась кормушка и женский голос позвал меня. КАНАЛ Я подошел и наклонился к окошечку, чтобы разглядеть ту, которая хотела со мной поговорить. Я увидел полную женщину в форме и рядом с нею конвоира. Она спросила меня: - Ты будешь что-нибудь заказывать из продуктов? - Нет, - сказал я, - пока не буду. - А есть ли на твоем счету деньги? Я ответил ей: - Деньги на счету есть, но пока заказывать ничего вообще не буду. Сзади на меня буквально напирал Виктор и громко повторял мне в ухо: - Закажи сигарет. И спичек. Закажи! - он стукнул меня по спине. Я повернулся к нему и раздраженно бросил : - Не мешай. Потом поговорим. И отойди. Не знаю почему, но это подействовало на него и он отошел на два шага. Я опять наклонился и увидел, что конвоир уходит от нашей двери по коридору, а женщина быстро и молча положила на полочку в окошке небольшой листок бумаги. Я быстро прочитал записку, в которой был вопрос ко мне, что делать с магнитофоном и сколько он стоит, если его продать. Было написано еще что-то, но я не смог разобрать почерк. Я понял, что это писали мои родные. До меня долетели едва слышимые слова: - Сестра спрашивает. Давай быстрее! Продавать видеомагнитофон? Деньги нужны, чтобы оплатить адвоката. - Магнитофон… - моему недоумению не было конца. - Да пусть продают, - тихо сказал я. РАЗОБЛАЧЕНИЕ Но Виктор еще раньше учуял неладное и уже из-за моего плеча глядел на записку. Еще секунду ее было видно, но потом она исчезла. Окошко захлопнулось. Виктор отошел и молча смотрел на меня. Я понял, что связь разоблачена и развел руками. Уже не таясь сказал: - Вот уж не думал, не гадал. Вечером того же дня Виктор, пересилив себя в своем настороженном отношении ко мне, говорил со мной об адвокатах, подсказывал, кого из них лучше нанять, чтобы выиграть дело. Он назвал одну фамилию, которая врезалась мне в память. Об этом человеке я потом справлялся. Действительно, это был хороший адвокат, но в то время он болел, а через месяц до нас дошел слух, что он умер. Я спросил его о Кончевском. Он не знал о нем ничего, но сказал, что может навести справки у своего адвоката. И все же у Виктора, думаю, были основания держаться от меня подальше, как показали дальнейшие события. КОМА Может быть, в моих отношениях с Виктором сыграла свою роль и история выздоровления самого Жоры. Его арестовали всего лишь на неделю раньше меня прямо в больнице, где он лечился в стационаре от острого гепатита. Через несколько дней после нашего с ним знакомства у него утром сразу после завтрака, а на завтрак была селедка, начался приступ, за несколько минут перешедший практически в кому и бессознательное состояние. Жора упал лицом на стол, потом, поддерживаемый нами, грузно сполз на пол. ВЕСЕЛЬЕ Виктор, мне показалось, даже развеселился от возникшего разнообразия событий, бросился к металлической двери и стал стучать в нее кружкой. - Да вон же звонок, - указал я ему на кнопку звонка. Виктор усмехнулся: - Звонки тут со времен Екатерины не работают. Через несколько минут, когда в кормушку заглянул контролер, Виктор закричал ему обрадовано: - Старшой, зови коновалов! Видишь, мужик концы отдал? ИСКУССТВО Контролер исчез за дверью. Было слышно, как он звонит по телефону. Потом опять в коридоре стало тихо. Виктор и Антон снова принялись колотить в дверь, но на этот раз к ней уже никто не подошел. Я понял, что с медициной вышла накладка и принялся за работу сам. Чутье подсказало мне, что медлить нельзя. Разложив Жору на полу на телогрейке, я начал проводить манипуляции с его спиной, нажимая на определенные зоны. Он лежал бездыханный и безжизненный минут пять, потом его тело стало наполняться энергией. Минут через десять к нему вернулось сознание, а еще через полчаса и сила. Он смог встать и рассказать, что его как бы неожиданно ударила сильная боль. Я спросил: - А сейчас как: болит или нет? Он пошевелился, потянулся, а затем и встал: - Да нет, уже все. СРАЖЕНИЯ Так впервые, находясь в тюрьме, мне пришлось столкнуться со случаем, чуть было не закончившимся трагически. Сколько потом будет у меня подобного! Говоря так, я не преувеличиваю или, может быть, преувеличиваю самую малость, потому что в камерах мрут довольно часто. Просто нормальные люди об этом не знают - эта информация старательно замалчивается администрацией тюрем и колоний. Через несколько часов Жора уже чувствовал себя хорошо. За время нашего совместного пребывания в камере он пять раз падал в подобные болевые обмороки, но по мере того, как я его раз от разу выводил из них, каждый следующий его приступ терял былую остроту. Последний раз это случилось без потери сознания, и я минуты за две смог вернуть его к норме. В один прекрасный день я объяснил ему, что нужно делать, если приступ начнется, а меня рядом не будет. Как я узнал позже, после нашей вынужденной разлуки, в другой камере он всего лишь однажды ощутил подобное и, заранее обученный мною,  попросил тех, с кем в то время находился, чтобы они по определенной схеме воздействовали на его спину. РАВНОДУШИЕ Все это происходило на глазах наших сокамерников и даже у них, как я понял, вызвало уважение, потому что они и я сам были абсолютно не уверены, остался бы жив Жора без моей помощи, ведь медсестра, которая, кстати, совершенно ничего не предприняла в связи с этим, пришла к нам только по истечении двух часов после нашего вызова. Все эти два часа Виктор и Антон, веселясь, лупили по металлической двери различными предметами и кричали. Они даже охрипли, бедные. ПЕРЕРОЖДЕНИЕ Я тогда еще не понял, что именно случай потери сознания у Жоры дал толчок к моему перерождению. Я посмел взять на себя ответственность за события, мимо которых прошел бы раньше, не особенно задумываясь над последствиями и надеясь на нашу героическую медицину. Такой героики у тюремных медиков что-то не наблюдалось. Это потом я понял, что перерождение - это, прежде всего, изменения в волевом начале, в росте его импульса. Человек, перерождаясь, теряет или, наоборот, находит волю. Именно от этого он становится слабее или сильнее. Это теперь мне легко рассуждать о таких вещах, как воля и неволя, а тогда все это звенело одним - выжить. Выжить мне и другим. Жоре нужно было выжить, и я очень хотел этого, потому что он сам заразил меня своим оптимизмом и желанием. Любой негатив разрушает. Иногда видимо, но чаще незаметно. Жестокость может сразу убить любого, кроме убийцы. Но и он, в конце концов, погибает от бумеранга своих диких действий. Как я сам начал свое перерождение тем, что взял на себя чужую ответственность, так, видимо, и тюремные медики переродились, сняв с себя эту же ответственность и отдав ее первому попавшемуся, такому, как я, или вообще Богу. БОЛЬНИЧКА Во второй половине того же дня дверь камеры неожиданно открылась и Жору вызвали в санчасть. Поскольку он стоял еще нетвердо, я вызвался проводить его. Опираясь одной рукой на мое хилое плечо, он потихоньку пошел. В санчасти Жору не сразу, но все же посадили на единственный стул для арестантов, а меня закрыли в клетку. В большой по размеру комнате за всеми столами в этот раз сидели люди в белых халатах и внимательно смотрели на нас. Столов было штук восемь и я удивился увиденной картине - будто художник-сюрреалист поработал с холстом. Какая-то тупость исходила от этих людей, как будто вовсе это были и не люди, а роботы. Ближайший к Жоре врач начал его спрашивать, но Жора сидел далеко от врачей, что делается, естественно, в целях безопасности, и говорил так невнятно, что я из дальнего угла, из клетки, стал объяснять, что же на самом деле произошло. Конвоиру, который дежурил около дверей, здоровенному детине с ухмылкой на лице, было приказано подвести меня к врачу для дальнейших объяснений, что он и сделал. Я подошел к столу, а детина - к двери. Врач внимательно выслушал меня, качая головой в знак согласия с моими словами. КАПИТАН Но высказаться он не успел. В комнату ворвался небольшого роста, с морщинистым лицом, рыжий и с рыжей же бородой капитан. Увидев меня, стоящим вплотную к столу, он фальцетом и озлобленно закричал на меня. Я сразу не смог переключиться на это, и до меня не дошел смысл, заложенный в его крике. Я, повернувшись, молча и с недоумением смотрел на одичавшего капитана медицинской службы. Палец моей правой руки при этом опирался на угол письменного стола, за которым сидел опрашивающий меня врач. ИСТЕРИЯ - Руки!… - буквально завизжал капитан, глядя на меня выпученными и побелевшими глазами и заходясь при этом в крике. - Руки! Как стоишь! Руки за спину! Он резко повернулся к конвоиру и заорал на него: - А ты куда смотришь? На тебя не накидывали сзади петлю? Что ты лыбишься? Подойди сюда! Конвоир подошел, не в силах сдержать улыбку, вытянулся перед капитаном. Тот, сбавив на полтона, заорал на врача: - Что здесь происходит? Врач, не поднимаясь из-за стола и не делая ни одного движения, лениво ответил: - Беседуем. Вон тот, который на стуле, побывал сегодня в коме. А этот, - он почти незаметно кивком головы указал на меня, - вывел его из комы. - Что? - опешил капитан и сморщил как-то презрительно еще больше свое морщинистое лицо. - Повторите еще раз! А впрочем, не надо, - он уставился на меня. - Что ты тут плетешь? ВЕСЕЛЬЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ Я снова, теперь уже ему, рассказал, что происходило, что я смог сделать и что за болезнь могла приключиться с Жорой. Я указал места, где, по моему мнению, могли быть спазмы и боли, какие органы были задействованы в коме. У капитана глаза полезли на лоб. Он потерял дар речи, видимо, с непривычки. Все вокруг с любопытством глядели на нас. - Ты что - врач? - удивленно спросил меня капитан. - Что ты лезешь не в свое дело? Покажи лечебный диплом! Тут я опустил его с небес на землю, саркастически ухмыляясь: - Ну вот, сейчас все брошу и побегу за лечебным дипломом. От этих слов наш конвоир чуть было не сложился пополам от смеха, стоя за спиной капитана, а сидевшие за столами просто окаменели. Наверное, так у них выражалось веселье. КАПИТАН Капитан повернулся, осмотрел внимательно всех и злобно закричал: - Что с ним сейчас? Я вас спрашиваю: что с ним? Да не с этим, - он выстрелил в меня злым взглядом. - Сейчас у него низкое давление, - сказал я, не дождавшись ответа персонала. - Хорошо бы ему ввести питательный раствор. Он опять ошарашено уставился на меня: - Откуда ты знаешь? Ты что - измерял давление? - Я не измерял давление, - ответил я, - но, думаю, что оно у него на уровне восьмидесяти на сорок. Капитан рявкнул на медсестру: - Так измерьте же ему давление! А этого - в клетку! Измерение давления подтвердило мои слова. Жоре сделали укол и нас увели. Конвоир, пока шел с нами, все не мог успокоиться, хохотал. Я ему сказал: - Хорошо тебе смеяться. А как нам тут быть? - Да, ребята, - ответил сочувственно он, - вам не позавидуешь. НАЧАЛЬНИК Разъяренный капитан оказался начальником медсанчасти. За все время я всего лишь один раз, месяцев через восемь, обратился к нему с вопросом по поводу своего плохого зрения, когда вдруг, видимо, от плохого света стал слепнуть на оба глаза. Дошло до того, что я не мог читать и писать. Узнал ли он меня, не знаю. Но разговаривал со мной, как вполне нормальный человек. Он посоветовал мне подождать, когда я окажусь в колонии, куда, возможно, иногда приходит глазной врач. А в тюрьму глазник не показывается. На этом наш разговор и завершился.     Глава 7   Утолить свои печали? Или лучше утонуть? Несмываемы печати - Это мой отныне путь… БЛЕФ Я блефую. Мой Ангел разрешил мне делать это. Я веду разговоры о своем уголовном деле - много разговоров. Я обсуждаю вслух при всех разные варианты исхода. Я раскован, я ничего не боюсь. Называю фамилии тех, кого лечил в Москве - это генералы, полковники, космонавты, милиционеры и чекисты, которых много. Я выдаю, что мне вместо ареста необходимо было принимать клинику в подразделении внешней разведки и получать квартиру в столице. Все это я пересказываю по несколько раз, чтобы лучше запомнили мои наседки - Виктор и его ученик Антон. Только каждый раз я что-нибудь, какую-нибудь подробность добавляю, не даю им передышки. ЗА ПОНЮХ ТАБАКА Виктор ходит на свидания со своим адвокатом, приносит, возвращаясь, полиэтиленовый пакет чая и курево - махру, которой дорожит больше жизни. Когда ему нечего курить, он, идя на прогулку, собирает бычки по углам в коридоре, на земле, в самых заплеванных местах. Потом подсушивает извлекаемый из бычков табак и курит в наслаждении. Чай же он готовит на тряпках или бумаге, завернутой в полиэтиленовый пакет. Поэтому от смрада в нашей маленькой камере при этом невозможно вздохнуть. Я ложусь и накрываю голову одеялом - все-таки так легче. Иначе мои больные бронхи и легкие сразу дают о себе знать отеком. БЛЕФ Я блефую вслух, а в голове прокручиваю при этом варианты и все более прихожу к выводу, что если я не предприму нечто значительное, то мой подельник скажет на суде, что я взял у него большую часть денег и вообще что все это - моих рук дело. И я тогда уж точно пойду не только паровозом, но и загремлю лет на десять, а то и более. А если еще и Тофик что-нибудь скажет, точнее придумает, чтобы самому откреститься, тогда… И я решаюсь. ЗАПИСКИ Я пишу несколько записок и прошу Виктора при ближайшем свидании с адвокатом передать их через него моей дочке. Эти записки потом будут фигурировать в суде как доказательства моей заинтересованности в изменении трактовки обвинения. Они прозвучат при прочтении их судьей как угрозы с моей стороны в адрес Тофика и Алексея Таргарова. А что мне оставалось делать, чтобы отсечь их? Они знали, что у меня множество знакомых среди военных и коммерсантов. Они считали, что у меня есть кому постоять за мою честь. И потому они боялись за себя. В этих записках среди моих просьб к дочке о том, кому из больных что передать, были такие слова: “Тофик пусть помнит о долге. Он знает, что со мною лучше не связываться.” Записки я продублировал и листочки, на которых они были написаны положил к себе в задний карман брюк. Делал я это, не таясь ни от кого. ШМОН Я обратил внимание, что через полчаса, когда нам раздавали обед, Виктор что-то тихо сказал баландеру через кормушку. Сразу после обеда в камеру для шмона вошли несколько человек. Одетый в гражданское вывел нас в коридор и спросил: - Есть что-нибудь запрещенное? Мы пожали плечами. Он подождал и, указав на меня, приказал: - Повернись! Он молча запустил руку в задний карман моих брюк и извлек оттуда записки. КУМ На следующий день меня вывели к куму. Когда я вошел, он указал на стул. Я сел. На столе перед ним лежали мои записки. Он спросил: - Твои записки? - Мои, – ответил я. Кум сочувственно наклонил голову. - Что с ними делать будем? Я пожал безразлично плечами. - Неужели все равно? - А что можно сделать? Я не знаю. Он внимательно посмотрел на меня и предложил: - Можно порвать, если хочешь. Ведь это первое нарушение? Я кивнул. - Так. Значит, первое, - он помолчал, потом, не дождавшись от меня реакции, спросил. - Ну что, рвем? Или иначе мне нужно написать рапорт и приложить их. А потом эти записки окажутся в деле. Суд же примет во внимание и увеличит срок наказания. - На сколько? - спросил я. - Это зависит от того, как ты будешь себя вести и тут и на суде. “Ну вот и торговля началась”, - мелькнуло у меня в голове. И я вспомнил, как Леха говорил, что жить даже в тюрьме можно, а Виктор повторял это, добавляя: “… если сидеть в спецблоке, где кормят не так, как в других камерах. И условия проживания более-менее подходящие, потому что мы живем вчетвером, а в общих спят в три смены”. БЛЕФ - Ну давай, решайся, - говорил мне в это время кум, - и я рву твои записки. Он взял их в руки и сложил, как бы намереваясь разорвать. - Да что уж там, - валял я дурочку, - делайте, как лучше, мне все равно. - Почему тебе все равно? - кажется, стал что-то подозревать кум. - Ты посмотри, что ты написал? Это же просто напросто угрозы. За такое легко не отделаешься. Я пожал плечами. Кум несколько секунд раздумывал над чем-то, видимо, начиная догадываться, что записки эти должны играть какую-то особую роль. Потом аккуратно расправил их и вложил в папку. - Хозяин - барин, - сказал он. - Крепись, коли решился на такое. Может быть, ты и прав. Прав я или нет, должно было показать будущее. Оно показало, что прав. Против меня ни Тофик, ни Алексей не сказали не слова. Хотя могли… Почему я был уверен, что делаю правильно? Потому что знал, что информация от меня дойдет до нужного адресата - до того и до другого. Откуда я знал? От Ангела. ПРЕДЛОЖЕНИЕ Кум не отпустил меня сразу. Он спросил: – Ну как сидится? Я ответил: – Весело. – Я слышал, что ты даже бегать умудряешься во дворике. Я сказал: – Не только во дворике. Еще и в камере на месте, как у Высоцкого в песне. – И сокамерника от смерти спас, – как будто не слыша меня, задумчиво продолжал перечислять мои заслуги кум. – Мне не привыкать, – скромно потупил я глаза. ПРОСЬБА Он прямо посмотрел на меня и спросил: – А если бы я попросил об одолжении, сделал? Я удивился, но вида не подал. – Смотря какое одолжение. – Родственник у меня болен. Жена. – Что с ней? – спросил я. – Сахарный диабет. Помочь можно? Я спросил: – Степень тяжести какая? Он ответил? – Шестьдесят единиц инсулина. Язвы. Я посочувствовал: – Тяжелый случай. Он спросил: – Так можешь помочь? – Отсюда? Вряд ли. Необходим живой контакт. И потом, ей нужно серьезно лечить свои женские заболевания. Он огорченно произнес: – Да ей врачи об этом уже давно говорят. – С этого надо начинать все равно. – А потом что? – спросил он. – А потом будем смотреть. Потом – суп с котом. – Значит, не отказываешься? – спросил он с надеждой. – Придумаем что-нибудь, – неопределенно пообещал я ему. Я понимал двусмысленность своего положения. Сахарный диабет практически не поддается никакому лечению. Только инсулин. Поэтому легче было бы просто отказаться от помощи. С другой стороны, если сам больной сможет заставить себя вести определенный жесткий образ жизни, то инъекции инсулина можно было снизить вдвое. Это было вполне реально. Так же, как и попытаться освободить его от язв. Однако кум решил по-своему. То ли он проконсультировался у кого-то в отношении меня, то ли нашел другую возможность помочь жене, но больше разговора о ее заболевании между нами не происходило. А может быть, сама жена не пожелала доверить себя какому-то зэку? Все может быть… СТАТЬЯ Но не только над уголовным делом и над записками я ломал свою бедную голову. Сидя на своей шконке, я подготовил и переправил через Жориного адвоката статью в научный журнал о лечении людей с помощью необычных состояний сознания. К статье я сделал приписку о том, что ее нужно перепечатать и передать знакомому журналисту, которого тоже попросил посодействовать с публикацией. Не знаю, какими мотивами руководствовался журналист, но, к сожалению, помочь в опубликовании статьи он не захотел и полностью статья свет не увидела. Но часть приведенных данных была все же использована этим журналистом в его статье обо мне, которую он опубликовал в центральной газете. Вырезку статьи он прислал мне в колонию. Было потешно показывать эту статью людям и говорить при этом: - Вот посмотрите: я мотаю свой срок в заключении и фактически умер, а обо мне пишут в центральных газетах, как о живом.   …Ты мне помашешь из окна вагончика И стук колес останется со мной. Ну что с того, что уезжать не хочется? - Ты все равно не скажешь: “Мой родной!”   И небо опрокинется обидою, Растает призрак наших общих грез. Так просто в дождь из жизни твоей выйду я. Я – на перроне из небесных слез.   Закончим под дождем конец истории. В смятении не станешь обнимать. И голос твой я не услышу более. Не то, чтоб для тебя любимым стать.   И на прощанье ты мигнешь фонариком: Вагон последний - “Красная стрела”. Всего на миг перрон качнется шариком. Нас растворит космическая мгла… ПРОВОКАЦИИ В поединке с беззаконием было несколько моментов, когда напряжение то возрастало до еле сдерживаемого предела, то спадало до неощущения жизни. Один из таких переломных эпизодов касался поведения Виктора и Антона. Время от времени они оба вдруг начинали агрессировать, провоцируя нас с Жорой на различные выступления. Меня это касалось меньше, а с Жорой они не церемонились. Жора хоть и казался огромным, но за время своей болезни ослабел, обмяк. Он больше лежал, чем ходил. Я же наседал на него, заставляя больше двигаться, объяснял пагубность лежания. Постепенно Жора понял, зачем я это делаю, начал заниматься и втянулся в зарядку. Он был довольно безобидным малым и наверное еще поэтому издеваться над ним более молодым нашим сокамерникам было лестно. Они начинали его, как правило, толкать, шпынять и доводили дело до того, что Жора мог взъяриться. Поначалу, когда он был не в форме, им сходило с рук все, что они с ним ни вытворяли, но, по мере того, как он креп, им все больше стало доставаться от него. ПАУКИ Мысленно я прозвал этих молодых пауками. Что они, будучи наседками, были заключенными, а не вольными, я сделал вывод по тому, что им не приносили передачи и они, оба молодые, жадно набрасывались на еду и курево, когда кому-нибудь из нас двоих приносили передачи: мне или Жене. Я не поддался на их просьбы и уговоры и мне не приносили сигарет - сам я не курил. А Жора, хотя и не курил тоже, все-таки получал сигареты и отдавал их все нашим паукам. На них было противно смотреть, когда они каждый час рвались к тем продуктам, что приносили мне или Жоре родные. Это были чавкающие животные, никак не меньше. СУЩНОСТЬ Я глядел на них и мне становилось грустно от одной мысли о том, что человек поистине только называется человеком. Поставь его в условия голода и он станет другим. Происходит снижение уровня его сознания до поиска еды. У некоторых, кого я видел потом, недостаток еды вызывал изменения в психике, сравнимые разве что с настоящей психической болезнью. Они переставали контролировать себя. Некоторые вообще не осознавали обстановки. Мы, люди, что пауки - одни ткут паутину, а другие в нее попадают, становясь жертвой. АГРЕССИЯ Однажды эти двое обострили обстановку в камере настолько, что чуть было не возникла драка. Когда четвертого – Жору – вызвали к адвокату, а я сидел и писал на своем месте на втором этаже нар, эти двое, подступив ко мне, стали качать свои призрачные, тюремные права. Антон вдруг ни с того, ни с сего стал требовать: – А ну-ка ты, ученый, отдай мне по-хорошему вон те новые штаны! Тебе они все равно не нужны. Мне только что передали из дома почти новые спортивные брюки. Я и сам думал перед этим, что мог бы одному из них, скорее тому же Антону отдать эти брюки, тем более, что у меня они оказались запасными, а у пауков была одна рвань, да такая, что там и штопать было уже нечего. Однако я не успел им это предложить, как оказалось, что они решили по-своему. Но не таким же способом! Приблизившись ко мне, Антон мне заявил: - Мы из тебя котлету сделаем, если не отдашь. Я возмутился. Конечно, я против каждого из них не смотрелся физически, а мой возраст равнялся их возрастам в сумме. Но они каждое утро и каждый вечер в течение вот уже двух месяцев были свидетелями того, как я занимался по часу-полтора общефизическими упражнениями и отрабатывал удары по стене, как я бегал во дворике, причем, так, что они не могли удержаться за мной. И все же, несмотря на это, они думали, что я сломаюсь. И когда я на их атаку вдруг удивленно и спокойно протянул: “Что-о-о?”, они опешили. Я же, сидя в позе полулотоса вверху, тут же пригласил: - Ну, кто самый смелый? Подходи! Я выпростал из-под себя одну ногу и пошевелил пальцами, как бы разминая ее. Как-то сразу пропал пыл у моих сокамерников. КРЮЧОК После этого, поняв, что безоблачная жизнь в камере скорее всего пошла к концу, я постарался взять обстановку под свой контроль и затеял ничего не значащий разговор с одним из пауков, со старшим, Виктором. Втягивая его в диалог, я ощутил, что его угнетает какая-то проблема со здоровьем, и намекнул ему на это. После этого он напрямую спросил меня: - Что ожидает меня в отношении болезни моих легких? На это я ответил ему: - Видишь ли, вся проблема твоих легких связана не с тюрьмой, как ты думаешь, и не с туберкулезом, которого ты опасаешься, а с той давней ситуацией, когда тебя в числе других парашютистов выбросили в смрадный горный район, и ты, неудачно приземляясь, повис на дереве с проткнутым боком, напоровшись на острый сук. Ты тогда еще еле выжил. Вот с чем все это связано. Так что твоя болезнь началась десять лет назад в лесу. Именно тогда ты и поседел. Он выслушал меня молча и так же молча несколько часов после этого лежал на шконке и не разговаривал ни с кем. СПОКОЙСТВИЕ Он понимал по-своему, что сказанное мною выходит за пределы обычного человека, потому что он вряд ли когда-нибудь хоть с кем-нибудь в этой тюрьме говорил о событии далекого времени. Я не мог знать, что случилось с ним когда-то. При условии, что кто-нибудь в военном архиве не заглянул специально в его дело и не передал эти сведения мне сюда. И только с этого эпизода открытая агрессия в отношении меня и четвертого заключенного, Жоры, прекратилась. Этот эпизод произошел в самые первые месяцы заключения. Потом уже никогда не возникало ситуаций, даже отдаленно похожих на эту. Молва в тюрьме шла впереди заключенного. ИГРА Поняв, что психологически схватка оказалась ими проигранной, наши пауки встревожились и многое стали делать, чтобы исподтишка досадить нам. Конечно, в наше отсутствие они обыскивали наши пожитки. Следили за каждым нашим движением и словом. Но вот носят ли они эти сведения куму и нашим следователям? – вопрос, на который я бы однозначно не ответил. Скорее, они это делали для себя, чтобы просто контролировать на всякий случай ситуацию. АДВОКАТ Пришел мой адвокат Кончевский Игорь Борисович и снова предложил опротестовать постановление о моем аресте в суде как необоснованное. Я его напрямую спросил: – Неужели то мое заявление, которое я писал в КПЗ под вашу диктовку, потерялось? Или что? Он смутился, – видимо, забыл о том эпизоде, когда подобное нами уже делалось. – Да. Вы знаете, такие случаи часто бывают. - А есть ли надежда на этот раз, что и заявление не потеряется, и меня выпустят? Он ответил, что, конечно, есть, если нам очень постараться. Я опять его спросил: - А что означает это “очень постараться”? Он сказал, что в основном придется, конечно, говорить ему, а мне в основном - молчать. Я согласился с этим, но спросил: - Есть ли основания для того, чтобы выиграть это сражение? - А почему бы и нет? Не боги горшки обжигают. - Это, конечно, так, - сказал я, - но я как-то не чувствую, что нам это удастся. И все же я согласился, потому что это был шанс. Сидеть у моря и ждать погоды способен каждый. А вот что-либо предпринять… Я снова написал под его диктовку заявление в суд, послушал, что он мне советовал и мы расстались. СОН В ночь перед судом я совершенно естественно, спал плохо. Мне мерещилось, что меня отпустили домой и я иду по улицам своего города. Вдруг из подворотни выскочила собака величиной с теленка и зарычала на меня. А я зарычал на нее в свою очередь, превратившись в волкодава. Так повторялось несколько раз, пока я шел по улицам, но постоянно что-нибудь мне мешало продолжать свой путь. После этого сна я долго ворочался, переживая увиденное и желая побыстрее его забыть, потому что не чувствовал в нем ничего для себя хорошего. Под утро снова забылся в дреме и, уже просыпаясь, вдруг услышал Голос Небес: – Твоя задача писать. Но знай, что не всякая писанина достойна Меня. С этим и встал с постели. УТРО Утром после зарядки и завтрака я стал собираться на суд. Собираться - это слишком сильно сказано, брать с собой мне было нечего, кроме клочка бумаги с записями своей речи. - Ехать на суд в телогрейке некрасиво, - сказал Виктор, глядя на то, как я привожу в порядок свою одежду. - Бери-ка мою куртку. Он достал из-под подушки свою хоть и не новую, но вполне приличную для арестанта одежку. К ней он добавил свою кепку. Рубашка и брюки у меня были вполне достойны, чтобы в них появиться перед гражданами судьями. Я волновался. - А если я не возвращусь после суда? - спросил я Виктора. - Как тогда быть с курткой и с кепкой? Виктор засмеялся: - Еще не было такого случая в моей судебной практике, чтобы с такого суда кто-нибудь не возвращался. И наверное еще долго не будет. Куда ты денешься? Привезут обратно в том же наряде. - И все же - а вдруг? - Да ладно тебе! Передашь потом посылкой. Телажку же ты нам оставляешь. БОКСЫ Тех, кто отправляется в этот день не только в суды, но и на очные ставки, на этапы или по каким-то другим вызовам, собирают утром по всей тюрьме и группами уводят вниз в подвал в боксы для ожидания. Боксов несколько и они разные по вместимости. За время моего пребывания в СИЗО мне удалось побывать во всех. В первый раз я выезжал на суд и впервые попал в маленький, человек на пять, если усесться плотно, бокс. Были мы там вдвоем. ПРАЗДНИК Моим временным спутником оказался здоровенный малый, ростом под метр девяносто, по виду громила, который непрерывно курил и вздыхал. - Не могу успокоиться, - пожаловался он мне. - Еду на суд в район, километров за сорок. Что будет? - Что будет? - переспросил я. - Пиво холодное будет. - Жену свою убил. Точнее, сожительницу, как пишут в деле. А на деле все равно - жена. Как размотают на полную катушку. Я посочувствовал ему. Он заговорил, изливая душу: - И вышло-то по пьянке. Понимаешь, небольшой семейный праздник получился. Принес я бутылочку, она картошечки пожарила, присели и выпили. Хорошо было, да черт принес моего приятеля. Разве одной бутылки на троих достаточно? Вот я и побежал за угол. Минут десять отсутствовал, а когда пришел, они уже в постели кувыркались. Я его, как он был в одних носках, так и выкинул. Пересчитал он ступеньки на лестничной клетке. Теперь он свидетелем проходит. Сволочь. Провокатор. Его бы и судить. ОТКЛЮЧКА - А жену-то зачем трогал? - спросил я. - Вот оно и непонятно, что произошло. Дальше почти не помню. Да нет, совсем не помню. В памяти только, что дверь закрыл на защелку и все. А оказалось, что я ее так избил. Вон я какой. Одного кулака достаточно, чтобы убить. Он покачал головой, затянулся снова сигаретой и продолжил: - Когда пришел в себя, вижу - лежит и кровь из горла… Я к соседям звонить. “Скорая” приехала, забрала ее. Ночью, не приходя в сознание, умерла. Вот такие пироги. Лучше бы мне от позора повеситься. Я здесь работаю, то есть нахожусь в рабочей камере, из которой выгоняют на работу пять раз в неделю. Но не устаю я там. Не могу забыть ничего. А она мне снится и донимает постоянно. Что делать, скажи? ПЕТЮНЯ С этим громилой, Петюней, жизнь нас не только не развела, но, наоборот, соединила в дальнейшем. Встретились мы с ним снова в общей камере, куда меня бросили после спецблока. Дали ему на суде тогда семь лет усиленного режима, однако формулировки в приговоре были нечеткие. Петюня написал кассационную жалобу, по которой областной суд в составе трех женщин добавил ему еще один год к его сроку и таким образом ему теперь надо было отсидеть уже восемь лет. Петюня готовил документы в Верховный Суд, не мог успокоиться, пытался доказать, что его спровоцировали, что это был у него нервный срыв. Думаю, что вряд ли наше правосудие готово рассматривать такие дела в истинном свете. А с Петюней несколько месяцев мы пролежали и просидели бок о бок - рядом на нарах, а потом и в колонии. Уходя на волю, я оставил Петюне в наследство свою шконку на первом этаже у окна и то, что у меня к тому времени накопилось: шапку, телогрейку, простыни, тумбочку и еще что-то.     Глава 8   Я раб и негр – преступник, быдло. В меня не то, чтобы стрелять, – Меня распять и то обрыдло! И это – ты, Россия-мать!?. ОЖИДАНИЕ И опять автозак, наручники, менты. Когда шел от машины, увидел свою сестру: оказалось, что адвокат сообщил ей. Спасибо ему. Больше никого. Внутри помещения суда - маленький бокс, рядом еще один. В соседний бокс ввели двоих парней, они громко разговаривают, так, что мне почти все слышно. Ко мне привели еще одного, молодого, потом еще - старше, по виду лет на сорок. Познакомились: Костя и Валерка. Молодой хорохорится, второй производит впечатление поникшего человека. Костю увели и привели через час. Он доволен: дали, как он говорит, всего навсего трешник, а могли и восьмеру. Пришел его адвокат, тоже доволен. Они поговорили и расстались. Посмеялись при нас, что судья дешево им стоил. Потом Костю увели совсем. Внутри меня трясет, но вида не показываю. Уже почти наверняка знаю, что наша затея провалится, но в то же самое время и понимаю, что для чего-то это необходимо. Посмотрим… Вот уже и меня вызвали. В сопровождения конвоя иду. Поднимаюсь по ступеням. Кругом народу - не протолкнешься. Конвойным приходится туго, они с трудом очищают мне путь. Слышу краем уха, что судят за бандитизм и изнасилование. В помещении, куда меня ввели и посадили за ограду, никого нет, если не считать меня, моей сестры и двух ментов. Появляется мой адвокат, садится за стол в отдалении, мне ничего не говорит, лишь издалека кивает головой в знак приветствия. А вот и судья в единственном числе и прокурор. СПЕКТАКЛЬ Далее вдруг начинает разворачиваться такой спектакль, о котором невозможно не вспомнить без содрогания. Если бы это не было так трагично, то, без сомнения, это была бы комедия чистой воды. Судья - молодая, красивая женщина, вдруг начинает говорить таким гнусавым искаженным голосом, что мне кажется, что это делается специально, чтобы ее не узнали потом, если придется встретиться. Кошмар, как можно так обезобразить голос! Никогда бы не подумал, что подобное возможно. Голос настолько притягивает своими какими-то извращенными нотками, что я, хотя и не могу вникнуть в то, что она изрекает, понимаю, что лишь этот голос решает сейчас мою судьбу. Ахинея какая-то! Остальные тоже внимательно вслушиваются. Она читает мое заявление, еще что-то, постановление, а дальше все присутствующие, кроме конвойных, по очереди дают объяснения. Я горячо говорю о том, что у следствия нет ни одного доказательства моей вины. Адвокат как-то сбивчиво, что меня очень поразило, заявляет о том, что у меня положительные характеристики и что мне можно изменить меру пресечения на подписку о невыезде или освободить под денежный залог. Я про себя отмечаю, что вообще первый раз слышу о денежном залоге. Странно. Прокурор, не мудрствуя лукаво, просто и косноязычно, как будто он впервые вообще видит свои юридические термины, зачитывает еще раз постановление областной прокуратуры и от себя добавляет: - Ввиду того, что подсудимый может повлиять в ходе следствия на показания свидетелей и этим исказить результаты следствия, обвинение просит суд сохранить указанному лицу прежнюю меру пресечения. ТОРГ Вопрос судьи ко мне и присутствующим: - Какую сумму денежного залога могут внести родные? Я вообще не мог себе представить, что могут собрать родственники. Встала сестра и назвала цифру. Названная сумма не устроила судью. Адвокат пытался как-то поторговаться, но его не стали даже слушать. РЕШЕНИЕ В решении этого суда фигурировали те же бредовые измышления о моей причастности и о моем руководстве преступной группой путем сговора. Все было слово в слово перепечатано из постановления прокуратуры, даже фраза прокурора о возможности моего влияния на показания свидетелей. Внутри меня все возмущалось. Особенно поразила фраза прокурора, которая перешла потом в решение, где он назвал меня подсудимым. Хороша оговорка! Из подследственного, без предъявления мне каких-либо обвинений, перекрасили меня уже и в подсудимого. ДИКОСТЬ Суд проводился не надо мной, а по моему заявлению как обжалование постановления прокуратуры по поводу моего задержания. Значит, над прокуратурой. Эта дикость, когда стоящие у власти переворачивают и ставят на голову то, что стояло на ногах, заставляла долго еще дрожать мою душу от бессилия перед нашим правосудием. НАГЛОСТЬ Наглость власти разжигала в ответ мою собственную наглость как один из элементов моей защиты. Потом в своем заявлении на имя прокурора области я укажу ему, что я не подсудимый, а только подозреваемый и задержанный. И что влиять на других, в том числе и на свидетелей, я могу хоть с луны. Хотите – проверьте! Но погода на моем горизонте явно изменилась. И довольно резко. Я понял, что Кончевский ничего не будет делать, он - паразит. Что указания о моей судьбе идут с уровня областного прокурора или его заместителя. Что некоторые из проходивших по делу просто откупились, даже те, кто не был никаким боком причастен. Значит, были угрозы или же простое вымогательство. Когда принесли решение, я внимательно перечитал его и как-то обреченно развеселился. Возможность моего влияния на свидетелей резанула особенно. ПОСЛАННИЦА Сквозь приоткрытую дверь бокса я вдруг увидел совершенно незнакомую женщину, которая внимательно смотрела на меня. Наши взгляды встретились и она шагнула через порог навстречу мне. - Я адвокат, - сказала она, - и вы должны знать, что весь город возмущен вашим арестом. Я бы хотела вам помочь, но я занята в других процессах. - Кто такой Кончевский? - с ходу спросил я ее. - Будет лучше для вас, если вы от него откажитесь, – быстро произнесла она. - Хорошо, – так же быстро согласился я, внимательно глядя на нее. - Мы подберем вам адвоката, – вдруг сказала она. – Лучшего. - Спасибо, – произнес я. - Будьте готовы ко многому, – сказала она и добавила, – плохому. До свидания. Она повернулась, чтобы уйти, но я остановил ее вопросом: - А вы скажете свою фамилию? Она сказала и вышла, а я записал ее фамилию на клочке газеты. Этот клочок не сохранился, но я часто вспоминаю эту женщину и стараюсь понять, почему вдруг она прониклась ко мне симпатией? Неужели потому, что все-таки мой арест им - адвокатам - тоже показался таким несправедливым, что одна из них решилась на такой шаг? А может… БЕЗУМИЕ А вот и Валерий после экзекуции. На нем нет лица. За ним входит его адвокат с бегающими глазками и помятой физиономией. Валерий в ярости оборачивается и почти кричит: - Что ты сюда приперся? Иди отсюда! Ты - сволочь последняя! Адвокат дрожит. - Валерий, побойся Бога, я сделал, что мог. Но ты же видишь - на них нашло затмение. Еще немного и Валерий кинется на него. - Ты - мямля. Ты не смог … Детский лепет… Уйди!… Он закрыл рукой лицо, сел на скамью и застонал. Адвокат нерешительно постоял с минуту, глядя на него, и ушел. - Сволочи… - стонал Валерий, - какие сволочи! Я пропал… Он поднял голову, увидел меня, и из глаз у него полились слезы. Он не стал утирать их. Он вдруг начал рассказывать мне свою историю: - Ты пойми - я уже другой, я переродился. У меня дочь пяти и сын трех лет. Я живу нормальной жизнью. А они!… Семнадцать лет по тюрьмам и лагерям. Всего шесть лет на свободе. Я только жить начал. Скажи, за что?… Я постарался успокоить его, но он меня не слышал. Я нужен был ему, чтобы освободиться от внутреннего напряжения, и я стал слушать, чтобы все же постараться перехватить инициативу и как-то воздействовать на него. Это был психический срыв. ИСТЕРИКА Глотая слезы, он рассказывал мне: - Я с сыном гулял в центральном парке, - говорил он. - И вдруг какая-то женщина в двух метрах от нас под деревом села помочиться. А меня как черт дернул и сказать ей: “Кругом дети. Что вы делаете?” И все. Все! - ты понимаешь? Не было ничего другого. Свидетелей полно, десятки людей. Сейчас на суде несколько человек подтвердили, что ничего, кроме этих слов, не было. А она развизжалась на весь парк: ее, видите ли, насилуют. На беду менты рядом оказались: пройдемте, гражданин. Вот и прошли. Она, сволочь, тут же в дежурке бумагу настрочила и меня под белы рученьки. А у меня три ходки, понимаешь? Он помолчал, поскрипел зубами и опять обратился ко мне: - Для тебя это абсурд - вижу, что ты не привыкнешь никогда к беспределу жизни, к ментовскому произволу. Нет закона!… - закричал он. - Нет! И не будет. Петля! Он опять уткнулся в руки и громко заскулил. - Прокурор запросил двенадцать лет. Дали одиннадцать. Нет, ты не понимаешь, что значит эти одиннадцать. Кем я выйду? Это же строгача дали. Значит, старик, развалина никому не нужная. А дети!… Что с ними будет? Тоже пойдут по стопам отца? У… Сволочи!… ПОМОЩЬ Минут через пять он затих, утерся и закурил. Помолчав немного, извинился за слабость: - Ты прости, что я тебя так нагрузил. У самого, вижу, история не лучше. Сам-то откуда? Я кратко объяснил ему, как попал сюда, что делаю и что намерен делать. Я вдруг ощутил, что он сейчас готов слушать другое – то, чем я поднимал неизлечимых. И я начал говорить. Долго рассказывал о себе, о своем понимании жизни и о своем образе жизни, о режиме своей жизни тут в тюрьме. Мы провели вместе несколько часов, почти день, пока ждали автозака. И вместе ехали в тюрьму. Психологическая раздавленность все же ощущалась в нем. Когда прощались, он сказал: - Не сгибайся. Иначе тут конец. И спасибо тебе, что помог мне понять кое-что. Если можно, я тебе напишу когда-нибудь. Я дал ему свой адрес на воле. Больше я не видел и не слышал, как он там. ПУШЕЧНОЕ МЯСО Приехал я с суда уже после ужина. Ребята еще с обеда оставили мне поесть. Но аппетита не было. В наших судах перестали кормить. Раньше, когда человек отправлялся на суд, ему хоть паек выдавали. Теперь же и этого не стало. Бывает что у кого-то суд продолжается несколько дней и приходится выезжать даже до завтрака, а приезжать уже после ужина. И если родных нет и человек днем голоден, то несколько таких дней делают его совсем больным. Хороша машина правосудия! Зачем ей человек? Мясо - оно и есть мясо. ЛОГИКА Я пишу это и у меня начинает болеть сердце. Так, как тогда. Я попал в другой мир, где логика человеческая заменена другой логикой, зазеркальной, антихристианской, антилогикой. Кем? Зачем? ЗАПИСКА Написал еще записку - решился. Иначе будет плохо. В ней такой текст: “Боря Петров, Воловик, Булавина и Тофик откупились. Передавали деньги через Окунева Юрия Ивановича…” Виктор с удовольствием взялся передать ее своему адвокату, а тот уже, якобы, передаст моей сестре. Потом, на суде, эту записку не станут зачитывать, чтобы не портить впечатление о нашем правосудии. Интересно, как среагирует мой следователь, когда увидит, что тут написано? Кум на этот раз не стал меня вызывать к себе. Он просто оформил рапорт и отправил мою записку следователю Крысину. Что-то его давно не было. Я уже и соскучился по живой вольной душе. Тут же ловлю себя на вопросе к самому себе: “А есть ли у Крысина душа?” ЖИЗНЬ СПЕЦБЛОКА Жизнь у нас в спецблоке течет своим чередом. Через коридор переговариваются зэки. Не все контролеры закрывают на это глаза и уши, некоторые звереют, но ничего не делают, не наказывают - относительно нас у них особый приказ, мы на особом положении. Многие из контролеров тусуют через коридор курево, в основном это махорка. Иногда передают бумаги и ручки. Кормежка в спецблоке тоже особая - наваристые щи, второго - сколько хочешь, чай. В остальных камерах этого нет, щи - пустые, второго - чуть на донышке, чая вообще не дают. А тут и на завтрак, и на ужин значительно больше всего. Иногда мы пересекаемся в коридоре с жильцами других камер и тогда возникают короткие разговоры. Один из обитателей камеры восемнадцать всегда гуляет в одиночестве. Виктор говорит, что он в камере один - какой-то туз. Якобы, в камере у него телевизор и все, что он пожелает. Так это или нет, но одет он в добротную дубленку, пыжиковую шапку и шикарные ботинки. Он ходит и не смотрит ни на кого, ни с кем не разговаривает. ВИЗИТ Меня вызывают в следственную комнату. Наконец-то! Но оказалось, что пришел Юрий Иванович Окунев, дознаватель, член следственной бригады, тот самый, кого я упомянул в своей последней записке. Его бычья шея напряжена, покрасневшие глаза горят звериным блеском. Он расположился передо мной на стуле, помолчал минуту и спросил: - Откуда тебе известно о деньгах? Я же молча смотрю на него, не отвечаю. Он, не дождавшись моего ответа, снова спрашивает: - Как ты узнал? - Это допрос? - задаю я в свою очередь вопрос. - Пока беседа. - Какой смысл в такой беседе? - снова спрашиваю я. - Надо кое-что прояснить. - Лучше не прояснять, а то спать плохо будете, - советую я. - Ты мне угрожаешь? - меняется в лице Окунев. - Как же, вас испугаешь, - усмехаюсь я. - Так ты будешь отвечать? - наливается кровью Окунев. - Если только под протокол, – ставлю условие я. – А так зачем? Он скрипит зубами: - Ну ты еще пожалеешь о сделанном. - Уже пожалел, – издеваюсь я. – Пожалел волк ягненка. - Ты на что намекаешь? – угрожающе спрашивает он. - Я вообще не намекаю, – говорю я. – Я человек откровенный. Разве вы не заметили этого? - Ну так как же, у нас получится разговор? - немного помолчав, спрашивает он более спокойно. - Вряд ли, - говорю. - О чем нам разговаривать? - Ну кое о чем мы могли бы договориться, – вдруг предлагает он. - Как же это мы теперь договоримся, – говорю я, – если моя записка уже побывала на столе прокурора, а теперь подшита к делу. - Да вот она, - он достает из кармана мою записку и бросает ее на стол. - Она? Я смотрю на нее. - Ну она. Окунев спрашивает: - Хочешь ее уничтожить? - Какой смысл? – отвечаю, – Не для того писал. - Все-таки? Я перехожу на серьезный лад: - Пусть лучше будет в деле. Не в игрушки играем. Он опять помолчал. - Тебе зачем это надо? Я начал злиться: - Чтобы всякая сволочь сидела и не блеяла. - Ты меня обзываешь сволочью? - А хотя бы, – вызывающе бросил я. Он удивился: - Смелый ты парень. - А что мне терять? Он усмехнулся нехорошо: - Жизнь. - Она такая ценная? - я засмеялся. Он пригрозил: - Ты еще пожалеешь об этом. - Уже жалею, я же сказал. - Как ты узнал? - опять набычился Окунев. Я повернулся к двери и крикнул: - Конвой! - вошел конвойный. - Уведите меня отсюда. Я не буду больше вести беседу. Идя по коридору с конвойным, я ощущал, что мой выстрел запиской попал в цель - теперь эта публика будет знать, что мне известно несколько больше, чем они подозревают. А потому будут бояться. Спасибо моему Ангелу. Больше на беседы ко мне никто не приходил. Моя записка о деятельности Окунева была приобщена к делу. БОЛЕЗНЬ Со спецблока началась моя болезнь, которая растянулась на много месяцев. Я заболел внезапно. Мне приснился сон, что я ныряю в грязную воду с высокого скалистого обрыва и не выныриваю. Этого было для меня достаточно, чтобы понять, что приближается болезнь, долгая, нудная, тяжелая. Уже к концу этого дня поднялась температура, меня стало лихорадить - начался типичный грипп. Но тюремные условия проживания накладывали на течение болезни свои особенности, усугубляя ее сыростью и заразностью атмосферы, отсутствием многих необходимых организму элементов в пище, постоянным состоянием стресса. По опыту я знал, что если не смогу обуздать болезнь за три недели, дальше начнется обвал, вызванный потерей основы - я как рыба, выброшенная на берег, стану задыхаться и одновременно терять энергию. Я постарался сконцентрироваться и вспомнить все, чему учился и что еще мог освоить, чтобы помочь самому себе. УПРАВЛЕНИЕ СНАМИ Я знал, что многое дают людям так называемые управляемые сны. И решил попробовать на себе их воздействие. Постарался вспомнить, как советовал это делать Кастанеда и что говорили об этом другие, например, йоги. Моя болезнь, повышенная температура, только помогли мне лучше овладеть этим искусством. Я находился в полузабытьи, перестал есть, только пил воду. На меня надвинулось сумеречное состояние сознания. Я стал видеть сны наяву, а во сне ощущал действительность. У меня как бы поменялись местами ночь и день. Я существовал одновременно в двух мирах и в двух телах - в одном видимом, а в другом невидимом. Обострилось обоняние и другие чувства, пришло состояние опережения события: только кто-нибудь хотел что-либо сказать или сделать, как я за миг до этого уже понимал, что произойдет. Иногда информация давалась мне за несколько минут и даже за несколько часов. Люди, проживающие со мной или появляющиеся вблизи, или те, кого я вспоминал, стали для меня прозрачными в своих желаниях. УДИВЛЕНИЕ Получив или, точнее, усилив в себе такую способность, я был поражен, насколько противоречив человек. Он может буквально за доли секунды менять себя, переходя иногда из одной крайности в другую. Но я стал терять связь с реальностью значительно быстрее, чем мне того хотелось и стал уменьшать продолжительность управляемых снов. Во сне уходила телесная сила, потому что мой ослабленный организм слабел с удвоенной скоростью. Я начал понимать, что незаметно подменяю ориентированную в реальном пространстве жизнь на сумеречное состояние. Это могло означать для меня только одно - ускорение разрушения. СОН НАЯВУ Сон - это состояние, когда организм осуществляет настройку всех своих систем на критерии жизни, хранимые в таких пластах материи и Духа природы, которые пока что недоступны другим нашим состояниям, как бы страстно мы того ни хотели. Можно ломать сон своими желаниями без особых последствий, если только запас жизни в организме достаточен. Иначе - разлад и осложнения в здоровье, как правило, в психике. Или же приход очень логичных снов и совсем не логичной реальности. В ней же человек становится совершенно несчастным, потому что не может воспользоваться логикой в полном объеме: из реальной жизни она уходит в сон. И человеку все кажется, что в жизни возникает абсурд. Ему перестает хватать воли, чтобы преодолеть непонятно откуда выросшие препятствия. Сколько встречалось мне людей, у кого были прекрасные, удивительные сны и одинокая, глубоко несчастная жизнь! ОПЫТ И все же для меня этот опыт жизни, который я набирал одновременно во сне и наяву дал мне главное, к чему, кажется, и можно было стремиться: я научился по своему желанию вызывать состояние сна в любое время, даже при интенсивной работе, и накладывать его на обычное состояние бодрствования и контакта с другими людьми. Мир окончательно перестал быть для меня однобоким и одномерным - он стал глубинным и наполненным одновременно разными событиями. Развитие этой способности открыло мне глаза на дополнительную причинность навязчивых состояний как психических отклонений. У меня появился еще один рычаг влияния человека на собственное состояние. Однако, оказалось, что для регулирования собственного самочувствия с помощью управляемых снов существовала всего лишь очень тонкая грань возможностей. Сойти с нее означало одно – разлад и нарушения в психике. МОНСТР Так, Виктор уже не всегда казался эдаким монстром. У него проявилось и нечто человеческое. Но он сходил на свидание, как он сказал, к своему адвокату, и человеческое ушло. На самом деле он, конечно, доложил обстановку в камере тюремному оперативному начальству, и от этого был вынужден прибегнуть к дальнейшему обострению наших отношений. Иначе он лишался полиэтиленового пакета чая, пачки махорки и наркотика.     Глава 9   …Забудем… Хотя это жутко. Прости, что напомнил опять - К тебе залечу на минутку, Взгляну - и¼ в Небесную гладь.… УХОД Болезнь… Как давно не бывал я в этом состоянии! Лежу и ухожу в воспоминания о тех, кого любил и люблю, родных и близких. В их жизни много нарушилось в связи с моим арестом. Плохо представляю, что им пришлось пережить. Конечно, обыски, все перерыто вверх дном. Потом они мне расскажут, что на самом деле так и было. Что искали? Прежде всего валюту, которой и отродясь не было. Бумаги по алмазам, которые я с Монголовым когда-то сжег в городе Свердловске. Даже не зная, как это происходило, мне иногда становилось совсем плохо. Спасали меня стихи. Оказалось, что они великолепно могут вытаскивать из болота засасывающей тоски по родным и по прошлому. Ностальгия, выплескиваемая в них на бумагу да в рифмах, требовала для этого такого напряжения, что тоска уменьшалась, теряла свои силы, а я возвращался. Мне казалось, что негатив не накапливается,  – так это было незаметно. ПОКАЯНИЕ Сердце сжимается от ощущения своей вины перед семьей. Они остались без денег, без кормильца. Жена не работает. Как там им приходится? Поможет ли кто? Покаяние перед Богом за грехи. Господи, если можешь, помоги моим детям! Ангел оставил меня. Я лежу один. Нахожусь как в расплавленном свинце. Так продолжается около часа. Потом – ледяной холод. Есть только одна связь – с Богом. Ощущаю Его молчаливую поддержку. Сокамерники оставили меня. Ведут себя тихо. Понимают, что я болен? Странно. А у меня перед глазами проплывает вся моя жизнь. Отмечаю свои ошибки, обиды, которые нанес людям. Каюсь перед ними и перед Господом. И так день за днем, час за часом. Секунды ощущаю физически преградой, сквозь которую не пройти. Вижу, как время проходит через мое сердце. СЕРДЦЕ Космический Канал Сердца, или, по-другому, ККС, – это труба, через которую время как первичная энергия поступает в организм человека. От ширины этой трубы зависит, сколько энергии усвоит организм из Потока Времени. Сознательная жизнь человека, в которой он делает нечто, – это есть поток, направленный навстречу Потоку Времени. Конечно человек спешит жить. А жить означает одно – усвоить и трансформировать время. В своей спешке в погоне за жизнью человек переходит границу и желает быстрее закончить задуманное, или получить быстрее результат. Эта спешка приводит к тому, что количества энергии-времени как питающего ресурса начинает не хватать, и тогда возникает сначала нервный или психический разбаланс, а потом – невроз, а за ним, как правило, уже и функциональные, и органические поражения организма. ВРЕМЯ Лучше всего жить со скоростью, которая совпадает со скоростью течения времени через себя. У каждого эта скорость своя. Сердце болит по двум причинам: первая – человек живет слишком быстро или слишком медленно и, вторая, – в нем мало любви, даже когда его очень любят и он живет со своей скоростью. НАЧАЛО В детстве я мало тянулся к людям. Это пришло потом. Когда я осознал, что другие похожи на меня лишь внешне, а внутренне, в своих мыслях, они совсем не такие, как я, мне захотелось понять, что у нас может быть разного. С этой мысли, которая посетила меня в девять лет от роду, и началась моя исследовательская деятельность. ЛЮБОВЬ Я знаю, чего мне не хватает сейчас – любви. Только она способна открыть Космический Канал Сердца. Наполненность любовью спасала меня, даже когда приходилось неоднократно умирать. Но тогда не было такой концентрированной ненависти по отношению ко мне. Поэтому моему ослабленному организму трудно восстановиться, очень трудно преодолеть барьер ненависти. Я знаю, что этот барьер можно перейти в контакте с Божественным началом природы. Боженька некоторым людям дал много любви. Она как жизненная энергия ощущается вокруг них. Я физически чувствую, как сжимается вокруг удушающее меня кольцо ненависти. СУМЕРКИ Я ловлю сумеречное состояние, чтобы войти туда – погрузиться и растворить свою боль, превратив ее в наслаждение. У меня на этот раз плохо выходит. Но эксперимент стоит того. Иногда кажется, что это последний опыт такого уровня. Ангела не слышно. Я один, лишь притяжение Боженьки чувствуется. Но до Бога далеко, да и не будет Он после того сна со мной церемониться. СОН Падаю в другой сон, где повторяется история полугодовой давности. Почти, если не считать некоторых очень прозрачных моментов, которые бывают лишь во сне, а после просыпания быстро стираются. Я опять оказываюсь в Питере, в здании, у которого стоит памятник собаке, послужившей человечеству. Меня встречает Владимир Николаевич – заведующий лабораторией. Он говорит после приветствия: – Мы вас вызвали, потому что уже все готово для эксперимента. Как вы? Я готов всегда. ПИТЕР Питер для меня – это чуть больше, чем друзья и наука. Здесь живут несколько человек, кто и жив только потому, что мне удалось им помочь в свое время. Когда мы встретились, у них не было здоровья в том смысле, как это понимают все. Об этом как-нибудь после – в моем сумеречном состоянии они промелькнули тенями и ушли с арены. Питер же для меня особенно значим, потому что тут, на квартире Галины Дмитриевны произошло для меня слишком важное событие, во многом определившее мою жизнь. Не забыть об этом. Тут я открыл связь резус-фактора крови с энергетикой. РЕЗУС А вот мы – я и мои подчиненные – в нашей областной клинике. Человек, сидящий перед нами – заведующий отделением. Он показывает на стопку историй болезни высотой в полметра и говорит: – В этих историях болезни описаны случаи, когда по непонятным причинам человек гаснет. Многие умирают, особенно если болезнь застала их в молодом возрасте. У других развивается синдром хронической усталости. Если сможете чем-нибудь помочь, вы сделаете для человечества открытие. Мы – целая лаборатория экстрасенсов и врачей – ничем не могли помочь. Мы тоже не поняли, что происходит с организмом. И только через несколько месяцев в Питере будучи в гостях у Галины Дмитриевны и как-то взглянув на нее по-другому – внутренним своим зрением, – я вдруг осознал, что расположение ее энергий Инь и Ян в левой и правой половине туловища обратно расположению тех же энергий у других людей, меня окружающих. И тут же прошла подсказка: это связь с резус-фактором крови. У нее был отрицательный резус-фактор и вторая группа крови. Ее уникальность состояла в том, что она своей жизнью опровергала бытующее мнение, что люди с подобными параметрами являются самыми болезненными. Они составляют основную группу риска. Но Галина Дмитриевна была известным экстрасенсом, с могучими данными. ОТКРЫТИЕ Тогда я вывел простую формулу нормального состояния: Ян в левой половине туловища соответствует отрицательному резус-фактору крови, а в правой – положительному. Я понял, что произошло раньше со мною, когда я вместо того, чтобы умереть от миокардодистрофии и пневмосклероза, как все нормальные люди, вдруг стал другим. Оказалось, что я мысленно научился попадать в природную среду, в которой организм получал большее количество первичной энергии – шлюз потока Времени приоткрывался моим сознанием шире. У меня была перевернута энергетика, но я умудрился ее нормализовать, используя для этого длительные пробежки, холодную воду, волю. ЗАМЕНА ШОКОТЕРАПИИ Несоответствие энергетики резус-фактору всегда приводило к целому обвалу тяжелых состояний и заболеваний человека, в том числе и недиагностируемых, о которых когда-то нам говорил будущий академик. Я понял, что под эти чудные состояния подходит и большинство психических заболеваний, радикальным способом лечения которых является шокотерапия. Мне повезло и я набрел в своих исследованиях на целую группу методов, которые превращали исцеление подобного в процедуру, несшую одно удовольствие. Некоторые из них относились к методам углубленной медитации. Я их назвал методами самоконтролируемого аутотранса. Сотни людей, прошедших передо мной, с моей помощью вышли из состояний которые классифицировались и врачами, и мной как практически недиагностируемые. Ошибки в диагностике их заболеваний были видны любому. Во всем этом одно требование делало мой опыт уникальным и трудно передаваемым другим людям – целителям и врачам, – для эффективной работы с положительным исходом необходимо было научиться внутривиденью. А это было уже далеко не каждому под силу. ЭКСПЕРИМЕНТЫ Когда мы провели первые опыты по влиянию на клетки организма с помощью выхода на новый режим Канала Сердца, то результаты, полученные в свое время академиком Казначеевым, подтвердились: бактерии живущие, например,  в кишечнике человека, под влиянием экстрасенсорного воздействия меняли свою функциональную направленность на противоположную – из вредных становиться полезными и наоборот. Восстанавливались мембраны в нервных клетках и резко отступал рассеянный склероз. Возникали новые капиллярные сосуды и тело человека оживало, даже если ему было по паспорту пятьдесят или шестьдесят лет. Например, в сердце при тяжелой ишемии вдруг начинали расти и брали на себя основную нагрузку, казалось, бы недоразвитые с детства сосуды. Человек оживал. СУПЕРКЛОНИРОВАНИЕ Но наиболее эффективное и стойкое генетическое перерождение клеток в пространстве любви происходило при их размножении. В этом и состоял эффект суперклонирования. У любящей и любимой будущей матери потомство намного более здоровое, чем у будущей матери, подверженной негативным реакциям.  И дело тут не только в функциональном влиянии состояния женщины на плод, нет. Происходит трансформация некоторой части генетической программы клеток организма, ответственной за адаптацию всего организма или отдельных органов. Только одни клетки меняют ее в большей степени, другие – в меньшей. Именно поэтому мое сказочное возрождение из мертвых, наблюдаемое неоднократно, происходило исключительно под действием пространства любви на генетическом уровне. Вот почему оказалось, что для успешного преодоления неизлечимых заболеваний необходим, как правило, срок в два года. Именно столько необходимо организму чтобы закрепить во всей массе генетического материала клеток организма положительные изменения. ПРАКТИКА Все это было бы пустыми словами, если бы эксперименты над животными полностью не подтвердили эти выводы. Но практика показала также, что нужным для преобразования генов полем обладает далеко не каждый человек. Таких людей оказалось слишком мало – единицы из многих и многих тысяч. Я был одним из них, причем в некоторые отрезки времени степень состояния моего влияния на гены чужих клеток оказалась самой высокой из всех, известных до того людей. А это давало совершенно новое качество клеток. ПРЕДЛОЖЕНИЕ В Питере состоялся любопытный разговор. Он произошел в одной из лабораторий Академии без свидетелей. Моложавый медицинский генерал, активно интересующийся проблемами управляемого клонирования в мире и руководящий подобными работами, предложил мне следующее: – Я наслышан от своих коллег о ваших успехах. Посмотрел в закрытых отчетах разделы о некоторых результатах. И хочу предложить вам как человеку достаточно умному вариант другой жизни, нежели та, которой мы с вами живем сейчас. Я прикрыл глаза и увидел над ним признак смерти. Он продолжал: – Существует международная корпорация, занимающаяся трансплантацией органов человека. То, что показали вы с помощью моих коллег, может существенно изменить качество материала – трансплантанта. Как вы посмотрите на то, чтобы включиться в серьезную работу в этом направлении с серьезной оплатой труда? Согласитесь, что пока это детский лепет – эти ваши доморощенные эксперименты. ИДЕИ Мне захотелось узнать, какое из направлений привлекает генерала, и я спросил: – Вы не смогли бы хотя бы приблизительно обрисовать направление, в котором, вы считаете, наиболее перспективно можно было бы применить наш подход? – Пожалуйста, – он даже воодушевился. – Первое – это не просто замена органа. Думаю, что значительно более  перспективно перерождение гена в существующем органе без его замены. Тут вы могли бы научить, как это делается. Второе – это выход на клетки-посредники, такие, которые могли бы, войдя в механическое соприкосновение с клетками мозга или нервными клетками, пропускать через себя информацию в обе стороны. – Понимаю, – сказал я. – Связать компьютер с мозгом человека и совершить прорыв в биологии. Так? Он подтвердил: – Да, конечно. Ну как? Я в ответ улыбнулся: – Я не возражаю. С удовольствием буду с вами работать. Он был доволен: – Значит, можно считать, что я получил ваше согласие? ОБМАН Конечно, я, согласившись, сказал генералу как бы неправду в том плане, что, скорее всего, больше не увижусь с ним.  Точнее, я не сказал ему ту правду, которую видел. Его поле было напряжено до такой степени, что смерть, витавшая над ним, была, думаю, показана не только мне одному. Говорить об этом людям не стоит. Но я, действительно, хотел принять участие в подобной работе. И в этом состояла моя правда. ЗАПРЕТ А дальше стало происходить что-то, что плохо вписывалось в человеческую логику. Генерал погиб в Чечне. Неясно, что занесло его туда. Несколько человек из той группы, которая работала по изменению генетических программ получили нелепые увечья: один попал под мотоцикл, другой – под машину. Кто-то умер, кто-то исчез, кто-то совсем сошел с ума. Боженьке почему-то не понравилось предложение генерала. Но, думаю, что те из сильных мира сего, с кем был связан в свое время генерал от медицины, помнят о нас и рано или поздно я встречусь с ними. СУМЕРКИ В своем сумеречном сознании я проделал один из последних экспериментов. Я воспользовался тем, что начал чувствовать и видеть мозг любого человека. И в этом ощущении и представлении более крупный мозг больше притягивал к себе пространственной сетки и больше искривлял пространство. Я представил перед собой свой собственный мозг и исследовал его. Я проделал это, лишь слегка возбуждая по очереди его участки, группу за группой. На нескольких участках он был полностью заблокирован и не отвечал на мои воздействия. Попробовал вскрыть блокировку, но от этого остатки моего сознания стали уплывать и я отключился совсем. Эти блоки были поставлены не человеком. БОЛЕЗНЬ Мне становилось то легче, то, наоборот, я уже прощался с жизнью. Бывали дни, когда я не мог поднять от подушки голову. Заранее я простился с миром. Болезнь сильнее обострила мои психические способности. Но она же и сняла защиту там, где раньше она имелась. Нужно было думать над этим. И иногда, особенно по ночам под утро, когда было особенно тихо, я пытался решить эту свою проблему. То, что я проделывал со своей психикой, в принципе было подвластно каждому, и я, подолгу обдумывая то, что делал, прикидывал, как это объяснить другим. Потом я убеждался, что некоторые понимали меня. Болезнь открывала новые возможности, и я, страдая от болей и забытья, радовался этому как единственному солнечному лучику, пробивающемуся сквозь темные тучи, нависшие надо мной. УХОД Это не было уходом от жизни, это было приближением к ней, к той, которая потом ждала нас за теми тюремными воротами, которые когда-нибудь все равно должны были открыться и выпустить нас в мир. И необходимо было так приготовиться к этому событию, чтобы не пасовать перед незнанием, не психовать, как психует большинство вчерашних зэков. Чтобы разрешать возникающие проблемы, превращая их из непреодолимых проблем всего лишь во временные трудности. ЛАБОРАТОРИЯ Для меня моя жизнь всегда была и остается творческой лабораторией, в которой исследования проводились постоянно, даже во сне. Условия моей жизни могли меняться независимо от меня. Но я, создавая внутренние усилия, старался, чтобы на много не менялось состояние моей души, моего тела, моих мыслей, моих желаний, моей воли. В этом поддержании внутренней устойчивости, в поддержании внутреннего гомеостаза организма, я видел свою основную задачу, чтобы выжить по большому счету, сохранив не только видимость себя или физические кондиции тела, но и Высшее в своей душе. ЗНАКОМСТВО Вдруг во сне, ставшем для меня пластическим материалом – глиной или некой игрой, – ко мне явился человек, образ которого я уже основательно успел забыть. Он припомнился мне в обстоятельствах, при которых мы с ним познакомились в Москве, когда наша общая знакомая – врач и моя пациентка Ольга из Прибалтики попросила меня помочь, как она сказала, одному удачливому коммерсанту, экономисту по имени Сергей. Но заинтересовал он меня скорее не этим, а тем, как он сформулировал свою проблему: - Все есть, а с женщинами не везет. Только начну развивать знакомство, как по какой-то причине связь обрывается. Не могу понять, что влияет так негативно. Можно ли мне хотя бы в чем-нибудь помочь? Мне удалось проникнуть в подсознание этого человека и я начал заниматься с ним, стараясь настроить его самого на изменение комплекса в его собственной психике, комплекса, доставшегося ему от его родителей. НАВОДКА Ольга, у которой были определенные виды на Сергея, рассказала мне, что Сергей играет на бирже, что у него есть уже свое дело в Москве, и что он работает в паре со своим братом, с которым они приобрели на несколько десятков миллионов рублей ваучеры. Однажды за чаем в присутствии нашей общей знакомой Сергей разговорился и упомянул в разговоре своего брата, проживающего в моем родном городе. Я это тогда запомнил. А моя знакомая вдруг стала объяснять Сергею, что я тоже когда-то занимался коммерцией и даже был одним из директоров отделения знаменитого на весь мир АНТа. Сергей как-то значительно на меня посмотрел, но я тогда не придал этому значения. А ведь он, очень уж как-то особенно задумчиво глядя мне в глаза, сказал: - Значит, ты очень богатый человек. Да, некоторые руководители АНТа стали баснословно богатыми, потому что у них была только одна цель - стать таковыми. Что я не то, чтобы небогат, но и постоянно мотаюсь по стране в поисках средств на исследования, я Сергею не стал объяснять. Что у человека может быть цель - исследование жизни, люди, подобные Сергею и, наверное, подобные его брату, не понимают и понять не могут. Они, скорее всего, - временные роботы в этом мире. И останутся ими, пока не осознают Духовное пространство. Где-то они догадываются об этом. БРАТ ПРОКУРОРА И вот сейчас вдруг во сне мне напомнили фамилию Сергея и то, как мы с ним познакомились. Он тогда сказал, что моя фамилия напоминает ему о его родственниках, у которых была такая же – Кравцовы. А я ответил на это, что моя бабушка имела девичью фамилию Павленко и родом была из Курской области, и что она со всей семьей еще перед Отечественной войной приехала в районный центр нашей области. Мы тогда еще посмеялись такому совпадению. Ольга, удивившись, сказала: – Надо же, родственники нашли друг друга! И вот теперь сон мне напомнил, что Сергей с братом учились в этом районном городке, и снова прозвучали слова нашей общей знакомой: - Его брат - прокурор в городе, где ты живешь. Так вот кто подписывает все постановления областной прокуратуры в отношении меня! Вот кто желает, чтобы я сгнил в тюрьме, если не захочу одуматься!   …Я воскресну из мертвых, забытых живых. Я воскресну из добрых, из средних и злых. Я явлюсь неожиданно, как из тумана, Из придуманного обмана.   Я пришел в этот мир отраженья искать, Познавать, даже трогая нежную прядь.   …Позвоню… Телефонная трубка прижмется И щека о нее обожжется. Попрошу разрешения и помолчу, В телефонную трубку “Прости!” прошепчу.   Господи! Сколько рассветов я встретил в тюрьме! Солнце поутру ласкалось ко мне. Звезды пророчили годы и счастье, Стали другими вдруг в одночасье.   Вянет черная роза неволи - Нами измучены главные роли.   … Я - на пороге, готов повиниться, Радость ловлю на растерянных лицах. Я повинился, о, люди! О, дети! Богу покаялся, принявши плети.   Я не пророк. Я молчу о грядущем. Вижу и смерти и райские кущи. Можно увидеть любовь и свободу, Можно раскинуть, гадать, дуть на воду. Можно! Но лучше воскреснуть из мертвых, Заживо брошенных, в пепел истертых!   Мы воскресали из черной печали. Мы возрождались и вновь начинали…     Глава 10   …А жизнь меня дожмет, конечно, Хоть обкричись, хоть разорвись. Душа построена навечно, Мозг – на единственную жизнь… ДОРОГА Дорогой в тюрьмах называется веревочная почта, по которой переправляются из камеры в камеру записки - малявы. В нашей маленькой камере спецблока мы с Жорой поначалу не понимали значения дороги. Не знали, что существует закон, согласно которому ты должен по графику отсидеть свое положенное тюремным братством дежурство у окна, наладить дорогу и следить за тем, чтобы она бесперебойно работала, и чтобы по ней двигались в обе стороны записки - малявы. Больше месяца Виктор использовал дорогу, чтобы получить от своих знакомых наркотик, переправлял по ней шприц и изредка записки. Я подозревал, что связь с оперативниками у него, в основном, идет этим путем – очень уж просто все получалось. Мне все казалось, что посадить милиционера в одной из камер, даже освободив ее совсем от таких, как я, было вообще плевое дело. И посему я относился ко всей этой технологии тюремной почты с самого начала весьма подозрительно. Через два месяца моего и Жориного пребывания в камере, когда ни он, ни я уже не могли дать следствию каких-то новых фактов, я понял, что дальше начнется спектакль, в котором будут разыграны еще более грубые провокации, чем были до того. СПЕКТАКЛЬ И спектакль начался. Виктор вдруг резко обострил ситуацию тем, что стал выискивать любую сколь угодно горючую вещь, чтобы ее сжечь и приготовить себе чифир. Чай ему тоже стали подгонять значительно чаще обычного. В ход шли библиотечные книги, из которых он варварски вырывал десятки страниц, куски одеяла, одежда, даже полиэтиленовые пакеты. Впечатление временами создавалось такое, что у него не все дома. Он стал спать днем, а все ночи напролет просиживал у решки - у глубокого и узкого оконного отверстия, скорее напоминающего бойницу, чем то, что мы привыкли называть окном. По ночам тюрьма оживала криками, которые раздавались из окон. Заключенные вели переговоры. Почему-то все это не пресекалось администрацией. В противоположном крыле здания тюрьмы были женские камеры. Виктор с помощью веревочной дороги вошел в контакт  с одной из заключенных там женщин, воспылал к ней любовью и все ночь переговаривался с ней, крича свои признания. Естественно, никто в нашей камере не мог спать в таких условиях. Я же болел и понемногу таял. Прошли три недели, болезнь набирала силу. МАЛЯВА Виктор предложил мне: – Григорий, давай пошлем по всей тюрьме маляву от тебя. Выясним, тут ли твой  дружок Алексей Таргаров, прибыл ли он из Москвы? Я послушался его, хотя мне от Алексея не нужно было ничего. Я не видел никакого проку от подобного, кроме неприятностей. Через двое суток пришел ответ: “Алексея в тюрьме нет. Был двое суток, но отправлен по этапу в СИЗО города…”. Дальше стояло название города. Я спросил у Виктора: – Чем бывает вызвано такое перемещение? Виктор ответил: – Туда отправляют самых опасных и самых отпетых, с кем нежелателен контакт его подельников. Менты не хотят, чтобы ты связывался с ним. БОЛЕЗНЬ За окном стояли двадцатиградусные морозы. Тот, кто дежурил на дороге, одевал телогрейку, шапку, даже рукавицы. За несколько часов наша и так не очень хорошо отапливаемая камера превращалась в настоящий холодильник. Это катастрофически усугубляло состояние моих легких, но я молчал. Даже тогда, когда через меня перекатывался студеный ветер и перепархивали снежинки, молчал. Так продолжалось около месяца. ДОРОГА Виктор постепенно приобщил к дороге Антона с Жорой. Антон гонял малявы к своим подельникам и девицам, хохотал над ответными письмами. Жора, получив ответ от своих друзей-милиционеров, которые тоже сидели в нашей тюрьме, негодовал и ругался. Его дружки пытались все представить так, будто он был у них организатором кражи. Я понимал, что по замыслу моего следователя и оперативников Виктор должен либо изменить линию своего поведения по отношению ко мне, либо меня дожать. Но он сам ничего из уже известного не предпринимал. МЕНТЫ Несколько раз контролер заставал Виктора у окна, что, естественно, категорически запрещалось. Дверь с лязгом открывалась, врывались менты, кричали: – Немедленно освободить камеру! Они рвали веревку, орали на нас, но на следующую ночь веревка появлялась снова - ее спускали сверху и нужно было ухитриться всего лишь поймать конец палкой с крючком, которая называлась маяком. Меня всегда удивляло, что при всей тщательности обыска, шмонающие всегда оставляли в камере сам маяк. Он стоял в углу, был очень хорошо виден, и тем не менее, он оставался нетронутым. ПРОВОКАЦИЯ Иногда у меня возникало ощущение, что ко мне персонал, начиная с самых высоких и до самых рядовых, все же относится иначе, чем ко всем остальным, по крайней мере, к тем, кто находился в нашей камере. Но я не хотел над этим задумываться. Возможно, информация, которой я обильно снабжал Виктора о своих связях с генералитетом, делала свое дело. В основном, это было правдой. Виктор тоже не снисходил до прямых угроз или прямых действий против меня. Хотя я всегда ощущал натянутость его нервов. Было ясно, что в других условиях он бы вел себя совершенно по-другому. Возможно, что для формального соблюдения провокационной установки в действиях, для создания видимости нарушения, за которое можно было раскидать камеру, это было необходимо. Их можно было понять, если принять во внимание формальные оправдания своего участия в провокациях самого Виктора. Он этим зарабатывал себе чай, махорку и наркотик. Относительно же остальных участников спектакля, находящихся за пределами камеры, я не понимал, зачем это нужно было, –  ведь в пределах тюрьмы никто из таких зэков, как я, не имел никаких прав и его можно было переводить, куда заблагорассудится. Иногда подкрадывалась мысль о том, что во мне администрация тюрьмы видела, в отличие от следователя, кого-то другого, значительно более уважаемого, чем я мог предположить это в отношении себя. ВЫЗОВ И вот пришел день, когда по замыслу наших режиссеров я и Жора все же покинули спецблок. Всех нас вызвали на проработку к старшему оперу, где он собрал всех наших собак в кучу и навешал на каждого. Два часа мы вчетвером стояли в маленьком пенале, тесно прижатые друг к другу, и молчали. Пенал - это выемка в стене, как встроенный шкаф, для стояния или сидения одного или двух человек. Мы же поместились все, правда конвоиру, приведшему нас, пришлось приложить некоторые приличные усилия, чтобы утрамбовать наши зады дверью и закрыть ее на замок. По очереди нас вызывали в кабинет, и сидящий за столом капитан вспоминал все прегрешения, которых к тому времени немало набралось у каждого из нас. Мне он объявил: – Камера расформировывается, а ты переводишься в другую. – В какую? – по наивности спросил я. – Узнаешь, – ответил он, даже не усмехнувшись. – А сейчас – в камеру и быстро собрать вещи. РАССТАВАНИЕ Как мы с Жорой и предполагали, перевели только нас двоих, а Виктор с Антоном остались там же. Они отчужденно смотрели, как мы лихорадочно собирали свои шмотки, бумаги и книжки. От них шло излучение, которое говорило мне, что работа, проделанная ими в отношении меня и Жоры, сделана, и теперь они будут ждать новых лохов. Когда все уже было собрано, ко мне подошел Виктор и тихо вдруг сказал: – Было бы неплохо с тобой поработать. Мне было не до него. – Это как понимать? Все также негромко он произнес: – Деньги приличные могли бы заработать. Ты находил бы тузов, а я помогал бы им. Я отмахнулся от него. Все постельные принадлежности пришлось сдать, и отправлялись мы в новое свое плавание по тюрьме уже налегке. Это означало, что переводили нас в другое отделение. Через двое суток всю тюрьму обошла малява о том, что они - Виктор с Антоном – наседки. След Виктора затерялся, видимо, имя и фамилия, под которыми он выступал перед очередной жертвой, каждый раз менялись. Антон же проявился в одной из колоний области, - значит, он не сдал настоящий экзамен на настоящую подсадную утку. С Жорой мы потом встретились в колонии. Дали ему сроку на три года больше, чем мне, но Верховный суд учел его чистосердечное признание и сбросил два года. МОМЕНТ Снова я стою перед дверью камеры, но теперь на двери другой номер. Сейчас ее откроет контролер и я войду к тем, кого не знаю. Я не думаю, как меня там встретят, потому что задумываться над этим не нужно - чем меньше над подобным задумываешься, тем увереннее чувствуешь себя. Главное, быть тем, кем ты есть, а не тем, кого ты можешь представлять в этот в чем-то переломный момент. Момент обманчив, он - маска, он может подвести, потому что придет другой момент и перекроит поведение, сменит маску. Тот, кто часто меняет маски, рискует остаться в дураках, когда окружающие поймут его игру. И вот я вхожу в открытую дверь. На этот раз у меня нет тяжелого матраца, нет ничего, что было положено в спецблоке, - все это у меня появится, когда кто-нибудь освободит место. Все мои пожитки уместились в одном совсем небольшом свертке. Тут другие порядки, другие люди - проще. КАМЕРА По тому, как спокойно отнеслись к моему появлению в камере, видно, что находящиеся в ней привыкли к такого рода новичкам. Большинство из находившихся тут только быстро взглянули на меня и опять занялись своими делами. Не меньше пятидесяти человек населяли это жилище. Буквой “П” вдоль трех стен камеры расположились двухъярусные нары и только четвертая стена, примыкающая к  коридору, была свободна от них. Вдоль нее шли полки, стояли бачки с водой – фанычи, в углу - отгороженный небольшой стенкой туалет с раковиной – дальняк. Я стоял у двери и ждал, что кто-то подойдет ко мне, объяснит, что к чему в этой камере, но никто не подошел. Тут поселилось равнодушие, нелюбопытство на виду у других. Я насторожился еще больше. Это была рабочая камера. Мои благодетели пожалели меня. ДЕНИС Лишь один человек бросился мне в глаза, одно его лицо на первый взгляд резко выделилось на ровном фоне других лиц: избитое оспой, искалеченное несколькими шрамами, обезображенное неправильно зажившими ранами. Минут через пять после того, как я, не дождавшись чьего-либо участия в своей судьбе, присел на лавку у стола, ко мне подошел этот человек и шепеляво представился: - Денис. Я помощник смотрящего. А сам он - вон там, - он показал в центр шконок. - Его зовут Сашка. Из каких краев? По какой статье? Я кратко рассказал о себе. Услыхав, откуда я, он оживился: - Земляк. Да мы же рядом живем. Ты здесь земляков держись - помогут. БЫТОВУХА Я поинтересовался: – А как ты попал сюда? Он махнул рукой. - Случайное убийство. Жену убил. Уже год в этой хате. Все никак не дождусь обвинительного заключения. Ему потом дали четыре года усиленного режима, когда он был в заключении уже третий год. Суд принял во внимание, что смерть жены наступила случайно, когда Денис, держа на коленях свою трехлетнюю дочку, резал в кухне длинным ножом арбуз, и нож соскользнул и попал в живот рядом стоящей жене. Она умерла от потери крови. ПОВОРОТ Дочку на время отсутствия Дениса взяла в свою семью его адвокат, сердобольная женщина. Может быть, я ошибаюсь, но такого, как он, можно было, наверное, и не арестовывать, потому что раньше он не проходил ни по каким уголовным делам. До этого он работал начальником отдела снабжения крупного завода. Он очень переживал случившееся, иногда по ночам безутешно рыдал. Никто к нему не подходил, не успокаивал. Это не принято. Результатом явилось не только то, что он потерял работу и связь с дочкой, но и то, что он сильно изменился за время заключения в худшую сторону. Встретившись после освобождения на улице, я едва узнал его - он был пьян, неопрятно одет и нес в большой сумке десятка три пустых бутылок из-под водки. Я вспомнил его, хоть и шумного, но хозяйственного, делового в тюрьме и мне стало грустно - все пошло у него наперекосяк. ТРЕВОГА С Денисом у меня был связан случай его воскрешения из мертвых. Однажды, уже прожив в камере несколько недель, я вдруг проснулся глубокой ночью в большой тревоге. Будто меня разбудили. К таким внезапным пробуждениям я отношусь очень серьезно, понимаю, что случилось или может случиться что-то ужасное, а я могу повлиять на ситуацию, изменить ее и кого-то спасти. Я мгновенно вспомнил, как в своей жизни уже несколько раз просыпался именно так. Однажды квартиру наполнял газ от незакрытого крана на плите. Еще раз на той же плите бушевало пламя, а чайник, который стоял на горелке, был пуст и раскален почти до бела. Бывали случаи, когда кому-то, кто был рядом, становилось так плохо, что требовалось уже медицинское вмешательство. Сон слетел с меня мгновенно и я, еще лежа и не шевелясь, внимательно прислушался. Кроме размеренного храпа и сопения, в этот раз ничего не было слышно. Обычно по ночам в нашей рабочей камере за столом кто-нибудь писал, если собирался на суд или сочинял жалобу. При этом сидевшие всегда разговаривали шепотом. Не беспокоить спящих - это негласный закон, который тут неукоснительно соблюдался. С утра большинство пойдут на работу, и в камере держались только те, кто хотел, кто работой топил тоску, кому работа помогала по-другому. За работу платили деньги, хоть и гроши, но и на них можно было выписать себе дополнительные продукты в тюремном ларьке. ВОЗВРАЩЕНИЕ На этот раз никто не шептался. Я вскочил и увидел, что за столом, как-то неестественно навалившись на него грудью, будто спит, сидит один Денис. Я быстро подошел к нему и тронул рукой за плечо. Он не прореагировал на мое прикосновение. Безжизненность его тела не вязалась с зажженной и слегка дымящейся сигаретой в его руке. Я повернул его лицо к себе и увидел, что его глаза практически бессмысленно глядели на меня, рот был открыт широко, ему явно не хватало воздуха. Я и раньше обращал внимание на то, что он частенько, затягиваясь сигаретой, начинал так натужно и долго кашлять, что один раз я все же не утерпел и сказал ему: “Курить надо бросать”. Он, кашляя, только махнул рукой, мол, все равно уже. Я бросился снимать спазм, надавливая ему на особые зоны на спине что было сил. Через минуту он задышал, а еще минут через пять рассказывал: - Ну, Григорий, побывал я на том свете, посмотрел. Хоть и хорошо там, да еще рано. Уже перемахнул забор, да какие-то люди остановили. Сказали: “Двигай назад! Сейчас тебя спасать будут”. С этих пор он стал курить значительно меньше. А утром его рассказ оброс потрясающими подробностями и стал жить уже сам по себе. Отношение ко мне, хотя и до того ровное, с этого дня переменилось – я вырос в глазах зэков еще больше. НАЧАЛО В камеру я явился совершенно больной. Я кашлял, хрипел, на глаз было видно, что температурил. Самое плохое для меня было в том, что я стал быстро худеть. Как свеча я таял каждый день и уже довольно сильно чувствовал свои легкие. При кашле отдавало в сердце. Общая слабость была такой, что я не мог уже несколько минут находиться в положении стоя. Мест в камере не было. Только перед открытым постоянно окном на втором ярусе шконок валялся старый-престарый рваный матрац. Мне указали на него. Было страшно до него дотрагиваться, так как я просто ощущал, что он кишит насекомыми. Но как мне тут же объяснили, насекомые живут в основном в тех вещах, через которые передается человеческое тепло. И все равно я с опаской смотрел на это трухлявое тряпье. БОБ Надо мной сжалился Боб - Борис, очень деловой и внушающий доверие молодой человек лет тридцати, у которого тоже, как и у меня, была черная окладистая борода. Он сам подошел ко мне и сказал: - Я всю эту неделю буду на дороге стоять, малявы переправлять, а ты можешь ложиться на ночь на моей шконке. Только не под одеяло, а поверх. Своей телажкой накроешься. Я его поблагодарил и несколько ночей провел вполне сносно, если не считать, что мерзли ноги и от этого болезнь моя разошлась еще больше. Боб был серьезным человеком, говорил мало и по делу, не вмешивался в чужие разборки и, глядя на него, нельзя было сказать, что он - убийца своей жены. Дома у него остались дети, школьники начальных классов. Присматривала за ними его мать. Она же присылала ему вместо заварки высушенные полевые и лесные травы и он иногда угощал меня тоже. Наверное можно было посочувствовать Бобу, что он выбрал себе в жены ту, которая, попробовав когда-то вина, так и не смогла остановиться. Она стала воровать и продавать все, что только видела и могла умыкнуть. В заключении у Бориса появилась аллергия на некоторые продукты, причем, иногда она так сильно его захватывала, что его глаза превращались в щелочки - настолько опухало его лицо. Мы с ним довольно часто стали разговаривать на эту тему и я посоветовал ему попросить мать, чтобы она принесла ему чистотела, что он потом и сделал. У него был какой-то неофициальный канал с волей, чем он иногда и пользовался. Аллергия его прошла, но спина донимала. Мне удалось помочь ему и в этом и научить, что делать, если станет совсем плохо, а меня рядом не будет. Живя в камере, я присматривался понемногу к своим новым сокамерникам. Но присматривались и они ко мне. КУДА МЫ КАТИМСЯ? Великие ученые твердят нам, что наука безнравственна, что она не остановится ни перед чем, чтобы провести свои опыты, какими бы бесчеловечными они ни были. Если верить этому абсурду, то нашу цивилизацию ждет естественная смерть от какого-нибудь научного эксперимента. И совсем не обязательно, чтобы ученый, который будет проводить его, был бы сумасшедшим. Очень не хочется верить в это. Люди часто задаются одним и тем же весьма интересным вопросом: почему так называемое общество оказывается, в конце концов, глупее отдельно взятого человека? Почему общественное мнение или управление государством так прямолинейно, когда почти всем, кто задумывается над общественными проблемами, давно уже ясно, как должно быть, чтобы не произошло катастрофы, кризиса, войны, любого негатива. Обычно отвечают: в обществе законы другие, управление им сложнее, предсказать последствия даже положительных шагов сложно. Не зря же так часто повторяют слова Данте: “Благими намерениями вымощена дорога в ад”. ЛАБОРАТОРИЯ Так что же - ждать естественной смерти? Не лучше ли хоть немного разобраться в отношении общества и отдельного человека? И чем тюрьма и колония не подходят под образец творческой лаборатории? Здесь может быть более всего видно противоречие наших законов, более выпукло. Лежа на месте Бориса и впадая иногда в сумеречное сознание от боли и слабости, я думал над этим до тех пор, пока однажды опять не ощутил помощь моего Ангела-хранителя. ПОЯВЛЕНИЕ В забытьи я ощутил, как что-то теплое окружило меня и я понял, что пришел мой Ангел, которого я так долго в последнее время звал и не мог дозваться. “Значит, – думал тогда я, – мне необходимо сейчас одному сражаться, чтобы доказать свою состоятельность. Если я не преодолею свою болезнь, мне уже никто не поможет”. Время показало, что я был прав в этом. И вот опять он со мной. Это могло значить лишь одно - что я прошел очередной тур испытаний и что начался следующий. Так возобновился у меня контакт с Ангелом, выражающийся не словами, а пониманием. Я ощущал его присутствие и понимал, что он говорит мне от себя и что он отвечает на мои вопросы. АНГЕЛ Мое состояние, даже несмотря на появление Ангела, было настолько подавленное, что я, не дожидаясь, когда он что-либо скажет мне, поспешил спросить его: “Неужели же и люди рождаются подобно насекомым и животным только затем, чтобы переработать свой слой почвы и умереть?” “Ты задаешь мне несерьезный вопрос, - ответил мне Ангел. - В тебе говорит болезнь и усталость. Но скоро они отступят, держись! А ответ на твой вопрос достаточно прост: люди наделены разумом, они всесильны”. “Ты обманываешь меня, потому что мы, люди, неспособны выбирать хотя бы делать выбор, рождаться нам или нет?” “Ты не прав. Каждый рождается в страстном желании жить. Мы же говорили с тобой об этом. Потом человек устает и начинает жалеть, что родился.” “Но мы, люди, живем, как тля или саранча. Плодимся, не понимая, зачем. Это похоже на безумство, и тогда следует признать, что весь мир безумен. Или же в этом и состоит самая главная истина - во что бы то не стало путем стадного размножения достичь такого могущества человека, такой его устойчивости, что он действительно станет Богом?” “А как же иначе стать Богом? Пока что человек живет за счет того, что дала ему природа, его Создатели. Но разум человека способен понять и перестроить себя самого с тем, чтобы процессы жизнедеятельности стали управляемы самим человеком.” “Нет, мы безумны, - не соглашался я. - Посмотри, на что похоже то, где я нахожусь?” “Эти люди подозреваются в нарушении законов и потому это естественно для вас. Те, кто не видит, что здесь происходит, не верит в самое плохое. А их подавляющее большинство.” “Значит, по-твоему, безнравственность в отношении меня есть норма и это правильно? А если она примет размеры в сто раз, в тысячу, более широкие, чем сейчас? Что тогда? А если наши дети станут убивать своих отцов за то, что те не смогли дать им желаемого?” Я почувствовал, что далеко зашел в своем отступничестве и что Ангел укоризненно смотрит на меня. И потихоньку стал остывать.     Глава 11   …Нас – под белы ручки и в болотину, Сверху донизу испачкали в дерьмо, И как самую последнюю уродину – Через облака, как сквозь трюмо… НЕПОНИМАНИЕ Анатолий был старше меня лет на десять, но выглядел значительно моложе своих лет. Видя, как он живет, как он аккуратен, вежлив и интеллигентен, трудно было представить его в роли детоубийцы. И все-таки это так и было. Он не чувствовал себя преступником, как и Денис, ибо оба не впускали внутрь себя своего нынешнего положения - они не понимали, как могло случиться такое, а не понимая, могли только отталкивать от себя случившуюся с ними трагедию. В душе каждый из них считал, что это случилось не с ним, а с кем-то другим. И тем не менее. Они как бы раздвоились. ТАРАС БУЛЬБА Анатолий рассказывал: - Не один раз спорили мы с сыном. Не мог он никак понять, что у меня своя жизнь. Приедет и начнет разводить турусы на колесах - и то хорошо бы иметь, и это. Я уж поднапрягся, купил ему сначала мотоцикл, потом, когда тот надоел, - машину “жигули”. И деньги ему давал, и все, что нравилось, а он не успокаивался. И лет ведь уже около тридцати, не мальчик. Говорили мне, что нездоров он. Да и то правда - лечился в психбольнице, но недолго, месяца три. А в последнее время приедет, сядет и смотрит на меня. Говорит: “Ненавижу я тебя, батя. Убью. Все равно убью”. Жутковато мне становилось. И дружок у него появился такой же. В народе уже стали говорить, что они на пару людей грабят - рэкетиры. А однажды знакомый приехал и за грудки: “Мол ты своего сынка укоротить не можешь, так я тебе голову сверну”. Оказалось, что сын мой со своим дружком  пригрозили ему и потребовали выкуп большой за его дочь. “Иначе, говорят, мы с ней такое сделаем, что тебе, старый, и не снилось”. Я ночь не спал, все думал, а потом решил - будь что будет. Только он подъехал на следующий день, я двустволку в руки… А дальше уже дело техники - он дверь открыл, я и выстрелил сразу их двух стволов… Три года дали ему за это. Ниже за убийство уже, наверное, не давали у нас никогда. АНГЕЛ “Раньше машину репрессий у вас заводили для того, чтобы создать с ее помощью армию рабов для выполнения грандиозных планов, - говорил Ангел мне. - Это – из отношений раба и рабовладельца. Сейчас же торгуют работником: хоккеистом, программистом - это тоже работорговля. Пока что вы, люди, не продвинулись далеко в понимании свободы.” “Позволь! Ты хочешь сказать, что нам, людям, чего-то не хватает?” “Нет самого необходимого для свободы: избыточного разнообразия. Его должно быть столько, чтобы ты смог получить свое, не задевая при этом других.” “Но если нас расплодилось так много, что не только разнообразия, но нет самого необходимого?” “Так и будет, пока вами руководит наслаждение, а оно понимает только себя. Ваш разум пока бессилен противопоставить что-либо стихии размножения.” “Значит численный рост человечества можно рассматривать как всемирный потоп, который захлестнет сначала землю, а потом и весь мир? Ведь это стихия. И любая инквизиция может рассматриваться как благо, сдерживающее этот потоп?” “Ты почти прав. Если не считать, что человечество зреет быстро.” “Так быстро, что на смену половому размножению придет, например, клонирование - размножение из клетки человека, получение точной его копии? А не безнравственно ли это?” “При чем тут нравственность? Разве для вас, людей, более нравственно убивать зародыши абортами и рожать, даже когда не хочется?” “И что же станет с нравственностью, с греховность?“ “ Они останутся на своих местах. Нравственность увеличится, а грех уменьшится, потому что для продолжения рода человеческого не нужно будет искусственно подогревать сексуальную тягу полов, как это делается сейчас. Инстинкт самосохранения человека уменьшит свою работу.” ТУРИСТ Турист сидел за грабеж, ждал своей участи. Он с компанией друзей промышлял тем, что снимал с автомобилей колеса. На этом и попался. Однажды мы с ним разговорились - нашлись общие знакомые и тема. Особенно его впечатлило то, чем я занимаюсь, и он стал задавать вопросы, касающиеся его здоровья. Его левый глаз перестал видеть после автомобильной аварии, поэтому больше всего его волновало, сможет ли он восстановить зрение. И вдруг однажды он вспомнил меня. Я приходил в то отделение больницы, где он находился на излечении. Пошли воспоминания и, доверившись друг другу, мы разоткровенничались. Однако, я не терял бдительности и прослеживал, что делается вокруг. Турист стал задавать мне вопросы, а я стал отвечать ему. В это время рядом с нами сидел, наблюдал и слушал третий - Валера Танкист. КЕНТ Валерка Танкист жалел, что не дорезал свою бывшую жену. Так он ее ненавидел. Для него на свете не существовало авторитетов, разве что только я. Да и меня он выбрал сам потому, что его поразило, как он потом мне признавался, то, с какой легкостью я смог определить самое больное место Туриста. Мы проведем с ним вместе достаточно много времени - около двух лет в тюрьме и в зоне, пока его не увезут в специализированную туберкулезную колонию. Уже при первой нашей встрече мне очень не понравился его булькающий глубокий кашель и то, что он не мог долго находиться вдалеке от окна. Когда я после разговора с Туристом остался один, Танкист подошел и  сказал: - Гриша, перебирайся ко мне. ЛУЧШЕ МЕСТО И я перебрался. Мне было нечего особенно переносить. Но через полчаса Танкист вытащил из-под кого-то второй матрац и он стал моим. Он приволок его в самый дальний угол на первый ярус под окно, где было его место. Мне припомнились слова из знаменитого кинофильма: “Где самое лучшее место в камере?” Вот так неожиданно для себя я оказался среди тех, кто правил в камере бал. Танкист был из их числа. С этого момента отношение ко мне как в камере, так и среди обслуживающего персонала этого отделения тюрьмы изменилось еще больше. И если теперь в камеру входили дежурные или опера, то даже они с уважением отмечали, что на их зов я появлялся из дальнего угла. И они терпеливо ждали, пока я соизволю подойти к ним. ОТСТРАННЕННОСТЬ Но я не ввязывался ни в какие разборки, я сидел на своей шконке - благо место мое позволяло мне делать это под светом лампы - и записывал свои мысли. Я объяснил Танкисту, что его легкие изменены и даже нарисовал на листе бумажки чертежик, где указал, что и как нарушено в них. Он забеспокоился и с этого времени стал внимательнее относиться к себе, но, как оказалось потом, было все равно уже поздно. Между пальцами у него краснели глубокие язвы. Обращение на больничку ничего не дало и я посоветовал ему попросить у Бориса травы, запаривать ее и в горячем растворе держать кисти рук как можно дольше. Он так и сделал, и на долгое время болячки исчезли. Но время от времени потом, особенно весной, они появлялись снова, хотя и не в таком страшном виде. Вот так случайно я оказался на шконке между Танкистом и тем самым Петюней, с которым мы встретились в боксе в подвале, когда оба ехали каждый на свой суд. КОМУ ЧТО МОЖНО Через несколько дней я стал свидетелем двух случаев нарушения принятых в камере законов. Сначала проштрафился Турист, закурив не вовремя, и ему настучали тяжелым ботинком по голове. Он принял кару безропотно. Потом в камере случилось ЧП. На ужин не все ели свою кашу и, когда он подходил уже к концу, вдруг выяснилось, что не хватило пяти порций. Дежурный клялся, что все было в норме, когда он принимал еду через кормушку. Посчитали миски - шленки - и выяснилось, что дежурный прав. Постепенно, разматывая случившееся, всем стало ясно, что среди нас оказался кто-то один, кто не смог насытиться своей порцией и прихватил еще пять, не испросив на то разрешения. Вообще отказ от еды и передача своей порции кому-то - это обычное дело, но такого, чтобы кто-то нагло, самовольно, присвоил ее себе, то, что ему не принадлежало, давно не было слышно. ЯРОСТЬ Виновного отыскали. Им оказался здоровенный детина лет пятидесяти, который до этого смирно сидел и поглядывал по сторонам. В камере он был всего лишь неделю, но порядки за это время мог изучить даже умалишенный. Когда он признался в содеянном, Танкист с перекошенным лицом бросился на него и осыпал градом ударов. Конечно, низкорослый Валера не смотрелся против этого тяжеловеса, но в нем клокотала такая ярость, что детина от страха забился в угол и, закрыв голову руками, скорчился. Он молчал и терпел. Потом, на другой день, на его лице проявились большие синяки и опер стал вызывать нас по одному, начав с самого главного действующего лица. Но тот уже понимал, что если он и на этот раз что-нибудь выкинет, то лучше в камеру ему не возвращаться. И он не стал рисковать, потому что тюремные законы могли достать его в любой камере. Он сказал, что упал ночью, слезая со второго яруса, и ударился о скамейку. УПАЛ Для оперов это, конечно, было подозрительно, так как у нас только что за два дня до этого был действительный случай такого падения, когда, привыкший спрыгивать сверху на скамейку, Славик - старик лет шестидесяти, - промахнулся ногой мимо скамьи и рухнул на пол, ударившись при этом ухом о край скамьи - вовремя успел повернуть голову. Ему на больничке пришили отлетевшую половинку уха и она долго потом у него не приживалась, гноилась, но, встретив его в колонии, я увидел, что как ни странно, а ухо его, хоть и искалеченное, но осталось живо. НАКАЗАНИЕ История же с обжорой закончилась для него плачевно. Тут же после экзекуции было решено собрать оставшиеся от ужина шленки с кашей, свалить кашу в одну посуду, круто-круто посолить и принудить его все это съесть - сожрать, раз ему не удается укоротить свой бешеный аппетит. Наш детина все это съел и не поморщился, но с этого дня с ним никто, кроме одного бывшего бомжа, не общался и он сам сидел тихо-тихо, боясь чем-нибудь рассердить даже последнего доходягу. Так что история эта пошла ему впрок, а Танкист вечером того же дня, когда мы уже легли, попросил научить его хоть чему-нибудь, что позволило бы ему управлять своей психикой. Что мы с ним и делали много-много дней. Чему я учил его? Пусть это будет нашей тайной, одно могу лишь сказать - это касается нравственности нашей жизни. Да и учить-то так, как принято понимать учебу, не пришлось, то были просто беседы. СУТЬ Мы все, даже такие, как Танкист, преступники, взваливающие свою вину на свою душу, уже давно знаем, почему наша жизнь в некоторых своих проявлениях так искорежена. Потому что мы в своем понимании законов природы идем снизу - от своих желаний, от низменного. А понять Высшее, идя таким путем, можно при условии, если не впускать в себя неверие в тайны жизни и если осмысливать жизнь. Но самая большая тайна пока для нас, людей, - это допустить, что свыше в нас вливается Дух, несущий законы мира, до которого мы еще не доросли. АНГЕЛ В своих контактах с Ангелом я по-прежнему нападал на него. “Некоторые общественные институты, такие, как наука, религия, искусство присвоили себе право решать, что для них может быть нравственно, а что нет, или же решили совсем освободиться от нравственности. Почему под искусством слишком часто понимают любую хитрость, любое ухищрение, любое нравственное и общественное преступление, несущее извращенные формы наслаждения?” Ангел слушал меня и не перебивал, в этом состояла его манера общаться. Я же, чувствуя, что не противоречу его принципам, продолжал: “Парадокс: чтобы верить, ученые требуют безумно точных проверок и мелочных перепроверок своих теорий, а уткнувшись в ловлю друг друга на подтасовках, не замечают и не хотят замечать чудовища безнравственности своей деятельности. Ученые добровольно отдали свое право решать за себя другим, кто почему-то самозванно кичится этой ролью. Почему они решают, что в науке нравственно, а что нет? Учеными зачастую могут руководить и руководят самые отъявленные безумцы и преступники.” Я замолчал, ожидая, что же скажет мне Ангел. “Вас обманывает та наука, - начал он, - которая сегодня оправдывает все, что существует на земле и в первую очередь оправдывает агрессию - безумие войн, иезуитские тюрьмы, мракобесие, рабство, открытое и скрытое. Но вы должны знать, что эпоха безнравственной науки закончилась на моменте вашего времени, когда она перешла грань уничтожения человечества.” “Но наука жестока, как жесток тот, кто управляет людьми. Он хочет остаться у власти и потому делает все, чтобы подавить у своих вассалов тягу к осмыслению.” “Известно давно, - сказал Ангел, - что жестокость насаждается в массах, буквально сеется, теми, кто правит, кто имеет влияние. Конечно, им принадлежат и каналы информации, и разработчики идей, и многое другие. Всей этой гвардии не мешает понять, пока не поздно, что удержать человечество на уровне рабов и рабовладельцев нельзя. Уже пытались некоторые, но, как показала практика, срок этого желания ограничивается их собственным маразмом. Природа не любит пустоты, но когда пустоту заполняет маразм и абсурд, то за дело принимаются силы невидимого уровня - Духовного - и довольно скоро фарс становится виден всем.” “Но это происходит потому, что обществом не приняты нравственные ориентиры, потому что общество не приемлет Духовности. Разве не так?” “Рыба гниет с головы - это вам, людям, известно. Путь Духовности - восхождение по смыслам жизни. Какой смысл в ее обессмысливании, которое проводится в вашем обществе? Вы достаточно разумны, чтобы понять: смысл как поплавок, за которое цепляется человечество во вселенной. Как поплавок, за который цепляется человек, стремящийся к здоровью и благополучию. Наша жизнь – это только умножение смысла. А любая бессмыслица, провозглашаемая от имени закона и возведенная в закон - это убийство, массовое убийство.” СМЫСЛ Я лежу на шконке, размышляю об услышанном и пытаюсь сообразить - а что, собственно, сдерживает процесс осмысливания? Готовый ответ, не раз уже звучавший: личностные негативные качества тех, кто у власти. Я не считаю это правильным ответом. Это уход от ответа. Потому что в нем заложена атомная бомба безысходности, безвариантности, согласно чему нужно пассивно ждать чуть ли не генетических изменений в своем лидере, в человеке, который управляет нами. Нет, это не ответ. Это просто вранье. Потому что осмысление жизни есть уровень жизни каждого, а это зависит от меня, от тебя, - от каждого. ТЕРПЕНИЕ Деду Ивану было восемьдесят пять. Он лишился одного глаза еще в Отечественную. Типичный старик, уже плохо ориентирующийся в пространстве, он старался лежать на своем месте возле отхожего места, где жили несколько таких же, как он, стариков. На вид все они были безобидны, но все эти тихие старикашки оказались убийцами. Трудно сказать, что на самом деле послужило им толчком к такому дикому их делу, но, глядя на них, изучая в течении нескольких лет нрав некоторых из них, я пришел к однозначному выводу: они точно такие же, как и те, кто ходит за пределами тюрьмы. Даже скромнее. Все они долго терпели издевательства родственника. Но в один совсем не прекрасный момент терпение их лопнуло. Значит ли это, что терпение есть большое благо? Я хотел бы спросить об этом своего Ангела, но он скрывается. Подозреваю, что он дает мне возможность самому разобраться, до какой степени добродетель может быть добродетелью, а где она переходит в свою противоположность? ГРАНИЦА Такой границей служит граница паразитизма: вот тут ты можешь уступить и преподнести человеку подарок, особенно если этот человек - твоя кровинушка. А вот отсюда ты не должен уступать, тут начинается алмаз в душе. Иначе твой ненаглядный не станет самостоятельным и не получит иммунитет к невзгодам жизни. Дед Иван жил скромно, но покоя его лишила собственная дочь, которая стала злобствовать во всем, чтобы свести со свету отца. СПРАВЕДЛИВОСТЬ Последний раз она рассвирепела, когда они садились на электричку, а ноги деда Ивана не удержали его высокое и костлявое тело. Она разразилась площадной бранью на него. Кое-как без помощи дочки залез он в тамбур да там и остался стоять на своих трясущихся ногах - не было сил войти в вагон после срама перед пассажирами за дочку. Вот так и стоял он в тамбуре, обдуваемый из одной незакрытой половинки двери ветром. Дочь, уже усевшаяся в вагоне, не выдержала этого  и выскочила в тамбур, чтобы последний раз обложить отца трехэтажным матом. Да простит ли Бог деду Ивану его преступление, когда он сбросил ее через открытую дверь. Откуда только силы взялись, но взялись же. Никуда он не побежал - некуда, ждал, пока заберут его. ЗАХВАТ Какие бы хорошие законы ни писались, а выполнять их будет все тот же бандит, согласно терминологии В. Ленина. И власть захватит скорее бандит, притворщик, обманщик, так как он всегда использует больший арсенал средств и, как правило, подключает все, что можно только изобрести с помощью безнравственной науки, что будет работать на него. Стоит лишь поставить ему цель. Мой Ангел как-то сказал о людях, что они мыслят задом наперед: какая бы сложность ни была перед людьми, они вместо того, чтобы разобраться в ней, сводят ее к примитивизму, чем и убивают содержащуюся в ней истину и смысл. ПЕРЕВОРОТ “Юридическое право, любой государственный закон, любую истину, - говорил он, - можно обойти, исказить, перевернуть в противоположное, если только выйти за пределы формулировки права, закона или истины. Но и в рамках формулировки все можно тоже исказить очень просто - оставить один скелет. Взять самый прогрессивный закон и начать отсекать от него все, что не является необходимым. Это носит название: подойти формально. Но скелет не способен к жизни.” ОБМАН Я по-своему могу прокомментировать услышанное: на языке психологии целостности это означает: спуститься на самый низкий уровень функционирования, пренебречь всем более высоким и отбросить его вообще. Ангел подхватывает: “А на языке смысла это означает возвести в самый высший закон примитив, самое простое, самое низменное. В жизни оно тоже необходимо, но в настоящей жизни оно находится под постоянным контролем Высших сил - Духовных. Но низменное без контроля!… Это - бандит у власти, это - фекалий на обеденном столе!” “Как же тогда толковать закон?” - спрашиваю я его. “Такое толкование законов, прав, истин - это отмирающее толкование, оно еще наблюдается и будет долго наблюдаться, пока ваши блюстители прав основным законом жизни за пределом себя будут считать обман и обессмысливание, которое они насаждают, а внутри себя - оправдание любой хитрости, подлости, любого зверства.” СЛАБОСТЬ “Что в таком случае, - спрашиваю я, - является самой большой слабостью человека сегодняшнего?” “Самая большая слабость - в недостатке осмысления, того, что вместе с увеличивающимся валом информации требуется от человека, человечества, от тех, кто правит им. Если степень осмысления общества в целом уже велика, то отставание в нем отдельных людей приведет к большему информационному шуму. Поэтому не надо удивляться растущей преступности, наркомании, алкоголизму и невменяемости - это все продолжение одного процесса отставания в осмыслении.” ОШИБКА Чудовищная ошибка была бы совершена, если бы ее не исправил Верховный суд. Петр мне рассказал, как у самого дома, где он жил, на него напали двое и как он отбивался от них. Досталось ему сильно, но итогом этого оказался труп одного из нападающих. Следствие по его делу продолжалось более двух лет, хотя имелся свидетель, который подтвердил все, что говорил Петр. Однако один из оставшихся в живых нападавших решил переиграть ситуацию и выставил себя и своего приятеля отражающими нападение. Такие дела очень тонки и доказать свою невиновность очень тяжело. Тем более, что закона о применении любого подручного средства в целях собственной самообороны нет. Петр достаточно горячий парень, но это еще не является доказательством его вины. А в момент нападения он вообще шел один и молчал. Увидев спешащих к нему парней, вообще решил подальше от греха сбежать, и уже побежал от них да запнулся. А так они вряд ли его догнали. В руках одного из парней была увесистая палка и он не только ею размахивал, но и успел ударить Петра несколько раз. О синяках на его теле свидетельствовала на суде справка. И все же суд не признал его невиновным на том основании, что он, отняв палку, якобы не должен был ею бить угрожающих его жизни парней. А тем более одного из них по голове. Суд одарил Петра подарком в десять лет лишения свободы. Кассационная жалоба осталась без удовлетворения. Он уехал на зону и только оттуда посланная жалоба в Верховный Суд поставила все на свои места. Ему был снижен срок до отсиженного, а это три года.     Глава 12   …А хочешь, напиши - мне на помин души - и выпей рюмочку, где дым, под сигарету! Я, может, вспомню раз, как предавали нас. Мы полюбили черную карету… НАПАДЕНИЕ Я не знал, как помочь симпатичному Петру, моему земляку, с которым на воле мы жили в соседних домах. Он ходит как в воду опущенный. Тоска и бессилие. Такое бывает с человеком, который накануне собственной свадьбы вдруг попадает в тюрьму, да за убийство, которое и доказывать нечего, потому что приехавшая милиция снимает его прямо с еще теплого трупа. У его следователей не находится ни воображения, ни совести, чтобы осознать происшедшее. А произошло вот что. Петр с приятелем Костей абсолютно трезвые возвращались с тренировки по футболу. По дороге решили заглянуть к своему знакомому. Зашли, посидели, выпили кофейку, поговорили. Петр больше молчал, чем говорил. А те разгорячились, заспорили. Хозяин квартиры оказался довольно хорошо выпивши, что и показала потом проведенная судебно-медицинская экспертиза. Ребята стали уходить, но хозяин продолжал спорить. Костя выскочил за дверь на лестничную клетку, когда Петр еще продолжал завязывать шнурки на кроссовках. И вдруг удар ногой в опущенное к обуви лицо. Петр не успел распрямиться, как получил удар чем-то тяжелым по голове и потерял сознание. ВЫЗОВ Как показали соседи потерпевшего, после этого хозяин квартиры зашел к ним, чтобы позвонить по телефону и вызвать милицию. В трубку милиционерам он сказал: - В моей квартире хулиган. Я его пока оставил без сознания, а сейчас пойду и свяжу. И он ушел связывать Петра. Соседи показали, что на нем не было ни царапины, никакого шума они не слышали, хотя и находились в это время дома. АВТОМАТ-УБИЙЦА Петр пришел в себя, когда лежал на спине, а на нем сидел хозяин квартиры. Хозяин чем-то размахнулся, чтобы снова ударить Петра, но сообразил, что к Петру возвращается сознание. Петра словно током ударило. Как он потом говорил, он просто испугался, что его этот верзила убивает. Милиция таким и взяла его - с незавязанными шнурками, в шапке и пальто, с сумкой в одной руке, но сидящим верхом на трупе хозяина квартиры. Когда была проведена экспертиза, то все были потрясены: низкий, худенький и невзрачный Петр буквально превратил в лепешку верзилу в два раза превышающего его по весу: сломал половину ребер и отбил внутренние органы. А все объясняется тем, что Петр прошел спецвыучку в диверсионных войсках. Как он мне сознался в разговоре, он ничего не помнил из того, как убивал. Это объясняется состоянием аффекта - потери рассудка и памяти на время совершения действий. Я советовал ему честно рассказать суду о том, что он за время службы в армии был превращен в автомат по убиванию, в зомби, что его психика запрограммирована на убийства, если он получит приказ. Таким приказом для него послужила провокация хозяина квартиры и страх. Но он не послушался меня и стойко перенес решение суда, который приговорил его к шести годам лишения свободы. Свадьба была отложена. ЗАКОН Человек теряет свою самостоятельность вместе с потерей смысла. Нравственность возносит по смыслам и придает смысл существованию, потому что она поднимает человека. Безнравственность опускает его понимание на уровень садизма. Какой бы хороший закон ни был, он подразумевает исполнение его в среде, степень нравственности которой соответствует степени нравственности, заложенной в самом законе, то есть он должен быть адекватен ей. Вместе с человеком растет и среда его проживания, растут и законы, но их рост определяется не только юридическими ухищрениями, но и свободой их трактовки судьями в зависимости от нравственных критериев судей. Когда судья использует уголовные дела в качестве трамплина в своей карьере, то этим он втаптывает в грязь человека, каким бы он ни был. Судью не оправдывает ни спешка, ни глупость. А тем более карьера. РАСПУЩЕННОСТЬ Если человек не выполняет требований Природы, требований Жизненного Потока, это приводит к потере им жизненных ориентиров. Основное требование жизни – это искоренять в себе и в своем поведении любые негативы – агрессию, раздражение, ревность, ненависть, ярость, тоску, апатию. Иначе человек сам добровольно катится ко все большей и большей внушаемости и разрушению. Он попадает в плен к своим агрессивным внутренним голосам, а они своим гипнозом все больше превращают его в убийцу, садиста, маньяка, потому что смыслом для него становится убийство. В чем бы оно ни выражалось. ДЕДОВЩИНА Ко мне приходили за советом мамы, которые успешно превращали своих абсолютно нормальных чад путем своего навязчивого воспитания в абсолютно послушных, бездушных, равнодушных автоматов. Некоторые из сынков не могли даже сами одевать на себя брюки. К сожалению, психика таких детей оказывается настолько слабой, что, вырастая и попадая затем в обстановку изоляции от мамы, они не просто терялись, они по-настоящему сходили с ума. Это является одной из причин дедовщины в армии, когда над таким тихоней позволяют глумиться агрессорам другие, такие же безвольные. Та же самая мама потом пытается вытащить оттуда свое дитя правдами и неправдами. Домой же приходит совсем другой человек – сломленный силой, агрессией и ею же наученный, а через два-три года он сам уже становится садистом, социально опасным маньяком, готовым убивать тихих и безвольных, и убивающим свою мать, потому что, прежде всего, он видит причину своей слабости в ней. Я с такими находился в одной камере. Но были и другие. ВАСЯ Вася талантливо разыгрывал умалишенного. Даже мне трудно было подкопаться, несмотря на то что я с ним провел в одной камере более полугода. Он хорошо играл в шахматы, великолепно логически мыслил, объяснял мне, как он разыгрывает комедию перед психиатрами и ментами. Однажды он затопил водой камеру в другом отделении, заранее предупредив об этом в иносказательной манере контролера, когда тот отказал ему в вызове врача. Вася сказал ему: – Если ты не хочешь, чтобы Господь Бог покарал тебя, то лучше сбегай на больничку и позови психиатра. Иначе Небо может разразиться потопом. На работе он разыграл из себя ребенка лет двух, когда начал хохотать над ментом, выводящим Цыганом, называя его дяденькой и прося конфетку. Тому ничего не оставалось делать, как отвести его в санчасть. Надо сказать, что Цыгану не так редко выпадало на долю переправлять прямо из рабочей зоны на больничку тронувшихся арестантов. Один из таких стал искать бутылку водки под верстаками и отмахивался от Цыгана до тех пор, пока тот силой не отвел его, куда надо. В другой раз дед, деревенский пастух, ночью начал рваться в двери и окна, якобы, услыхав призывный рев своего стада. Вася имел уже три ходки, эта была четвертой. Но больше двух лет он никогда не отсиживал. Да и то его срок заканчивался заключением врачей о его невменяемости. И постоянно его выручала мать – она обивала пороги, прося медицинского освидетельствования ее чада. Теперь же матери не было: Вася ее убил, когда она стала грудью на пути выполнения Васей его решения жениться. Вася просидел в СИЗО несколько месяцев, был отправлен сначала для освидетельствования в институт судебной психиатрии имени Сербского, который на нашем языке назывался Серпы, а потом уже на три месяца –  в Курск для лечения своей ненормальности. После этого он вернулся снова к нам, а через несколько месяцев суд пришел к выводу, что Васе на тюрьме делать нечего. Он был доволен. А вот был ли он настолько невменяем, я сильно сомневаюсь. УВАЖАЕМЫЕ В нашем углу гнездились самые уважаемые люди. Эти могли передавить любого или любую группировку просто тем, что не одобряли ее. Среди них тоже не было единства, но это - по мелочам. По крупному, по делам камеры, по поддержанию порядка, они были единодушны. Не помню случая, чтобы между ними возникли какие-нибудь стычки. Ощущение, что они достаточно умны и очень контактны, не покидало меня. ФАРАОН Фараон - Володя - больше походил на квадрат и на гориллу вместе взятых. Силы он был неимоверной, харч, который ему доставлялся из дому, позволял поддерживать ее кондиции. Он установил во все дни, кроме банного, так называемый мораторий на курение с шести вечера до восьми - на время, когда он занимался физическими упражнениями. Никому не запрещалось выйти вместе с ним на так называемый пятак - свободное место в камере и делать упражнения. Наоборот, это приветствовалось. От шмона прятались кожаные перчатки и боксерская груша, но все равно время от времени они отбирались ментами при обысках – отметались. Когда мы пересекались с жильцами из других камер, то слышали от них одобрение моратория. Дело в том, что при численности в пятьдесят и более человек и страшной скученности табачный и махорочный дым практически всегда висит в камерах туманным облаком, усугубляя и без того катастрофическое положение с кислородом. Занятия же физкультурой молодыми ворами отвергались. МОРАТОРИЙ Приказ о моратории поддерживался всеми местными камерными авторитетами и его никто не смел нарушить. Иначе он сразу попадал во внеочередные дежурные по камере. При повторении подобного нарушения над провинившимся устраивали экзекуцию. К сожалению такие экзекуции наблюдались, потому что в камере обитал разный люд и такой тоже, у которого, как говорят, “поехала крыша” и для которого побыть без курева полчаса, а два часа тем более, было настоящей пыткой. КИДАЛА Володя Фараон попался на автомобилях. Он был профессиональным кидалой из Москвы. Кидала - это человек, который в последний момент, в момент передачи денег владельцу автомобиля вдруг придумывает что-нибудь такое, что позволяет ему благополучно оторваться от владельца с неотданными ему деньгами. В это же самое время другие люди группы уезжают на покупаемом автомобиле. Фараон жаловался мне: - Весь Советский Союз объездил, везде живут нормальные люди, а в этом городе… Он очень переживал, что на воле у него остались любимая жена, ради которой собственно он и занимался своим опасным делом, и десятилетняя дочь. Попался он в нашем городе только потому, что владельцем автомобиля оказался милиционер в штатском. Была ли это как по нотам разыгранная милицией операция или же просто случай помог ей накрыть с поличным всю группу, Володя Фараон не знал. Но что через двадцать минут при выезде на окружную дорогу впереди и сзади их угнанного автомобиля оказались милицейские, он запомнил на всю жизнь. КУКЛА Когда его привели в отделение милиции, то в первый раз вежливо спросили: - Знаете ли вы, у кого ваша преступная группа пыталась угнать автомашину? - Нет, не знаю, - так же вежливо ответил он. Тогда в комнату, где он был, зашел бывший продавец в форме майора милиции, и Фараон понял, что тут ему отвертеться не удастся. За свою многолетнюю карьеру кидалой он уже несколько раз откупался. Но то было далеко в Сибири и на Востоке. Майор весело сказал: - Здоровый ты парень. Даже жалко тебя. Молись, чтоб жив остался. Здоровья мы тебе, конечно, поубавим, чтобы не был больше таким прытким. Прежде всего Фараона хорошенько избили. Предварительно его подвесили на наручниках к вертикальной решетке, разделяющей подземный коридор надвое. Несмотря на это, здоровья у него не убавилось. Целый месяц упражнялись на нем в отрабатывании ударов добровольцы. Он терпел, потому что понял, что действительно может не выйти отсюда живым. ФАРАОН Когда я познакомился с Фараоном, он сидел в тюрьме уже два с половиной года, регулярно ходил на работу, выполнял все требования администрации, но не заискивал с нею. Он получал из дома положенную передачу и еще сверх того столько, сколько было ему необходимо для поддержания его необычной формы. Купленные менты доставляли не только продукты, но и спиртное. Был суд над ним, но по его кассационной жалобе дело было передано на доследование. Как он говорил, его адвокат легко смог придраться к тому обвинению, что было предъявлено ему. В основном его судили по показаниям его бывших корешей. А они постарались наговорить на него лишнее. ПОДСТАВА С воли его родственниками была проведена операция по подкупу судьи, которая, как им показалось, была успешно проведена - судья взяла пересланные ей по почте деньги. Однако, эта сумма была судьей сдана в прокуратуру, и дело чуть было не усугубилось взяткой. Едва удалось уговорить судью и других не делать этого. И тем не менее его друзья так крепко подставили его одного, что стоило только удивляться, как они могли так безнаказанно уйти от нашей Фемиды. По делу он шел один. СТРАДАНИЯ Володя очень страдал по своей семье. Он несколько раз показывал мне фотографии жены и дочки, писал и передавал им, рискуя карцером, письма, где ничего, кроме тоски не было. Иногда на него накатывало и он плакал. Но это случалось, как правило, после того, как он получал передачу и в ней заветную бутылочку водки - как ни стерегли его менты, он нашел щель и в их несмазанном механизме. Выпив, он не поднимался со шконки, тихо запевал грустные песни. Часа через два после того, как от бутылки ничего не оставалось, он читал свои стихи особо избранным. Мне он читал редко - не чувствовал, видимо, во мне родной души. Ночью после гулянки, он спал очень плохо, стонал, иногда даже кричал, плакал. КЕНТ В кентах Фараона, то есть в членах его камерной семьи, ходил только один человек - тоже Володя с кличкой - погонялом - Цыган. Он был настоящим цыганом в отличии от выводящего нас прапорщика молдаванина Цыгана. Володя вел оседлый образ жизни. Володя Цыган совершенно не понимал, как он оказался в тюрьме. Более двух лет он сидел на нарах, а примириться со своей участью насильника никак не хотел. По его рассказу и по показаниям потерпевшей выходило, что Володя с друзьями, проезжая на автомобиле, заметил трех молодых красавиц, которые не долго думая, сели к ним в автомобиль и отправились в гости. ДЕЛО Эта история, как и многие другие аналогичные, не была бы предана огласке, если бы одна из красавиц, а именно, та самая, которая отдалась Володе Цыгану, не написала бы заявления в суд. Сделала она это по настоянию милой своей мамочки и не сразу после случившегося, а лишь по истечении недели, когда уже никакая медицинская экспертиза не могла достаточно достоверно установить, было или не было… Но… Володю потянули к ответу, свидетели показали, что было, а слова его о том, что эта молодая дама не то, чтобы сопротивлялась, а даже наоборот - сама напросилась, были нашим правосудием проигнорированы. И пришлось Цыгану платить свободой за мимолетное удовольствие. Сколько по этому поводу было сказано им слов! И всяких, и разных, на разных языках, вплоть до татарского. КЕНТЫ У Цыгана была семья, дети, родственники, но они философски отнеслись к случившемуся и, казалось, что их любовь к нему не только не уменьшилась, но и увеличилась, если судить по вниманию и передачам. Привольно жилось Цыгану за спиной Фараона, да и оказавшись потом в колонии, где к этому времени уже обитал и я, они опять поселились вместе - уговорили начальство. Фараон, правда, к тому времени сильно похудел от переживания, от того, что черное клеймо уголовника теперь будет постоянно напоминать ему о его бесславном занятии в добывании денег. ФАРАОН Однажды я встретил его в колонии, осунувшегося и потемневшего лицом. Он получил письмо от сестры, которая написала, что лежит при смерти их старая мать, в которой он души не чаял. С просьбой отпустить его на несколько дней к матери он сходил к начальнику колонии, но ничего не получилось. В ту же ночь у него случился сердечный приступ от расходившейся тоски. В голове нарушилась координация и он стал по полчаса заговариваться, отчего ментам пришлось его даже закрыть в одиночку в изоляторе на две недели. Ему кололи уколы и подлечили. После этого начальник колонии сжалился над ним и дал добро на его пятидневную поездку в Тамбов, где жила его сестра с матерью. Он вернулся грустный и еще больше похудевший. ДОВЕНИЕ Я принимал посильное участия в делах камеры, но больше, сидя на шконке, писал свое, то, что не давало мне покоя: об отношениях человека и природы. Меня в тюрьме особенно поражало доверие людей к тем, кто хоть что-то знал о секретах здоровья. Из всей камеры разве что два-три человека из новичков не были больны чем-нибудь. Гнойники, возникающие на теле в разных местах, особенно на седалище, тут не считались заболеванием. Вот если они расползались по всей поверхности и становились размером с блюдце, вот тогда уже это привлекало внимание окружающих. Такого переводили в стандарт заразного и силой отправляли к врачам. Ко мне шли за советом все, и я старался хоть чем-нибудь облегчить участь таких же, как сам. ЗАРАЗА Мой ослабленный организм ничего не смог противопоставить этой гнилостной заразе, попадающей в кровь от укусов всякой живности, особенно паразитирующего на деревянных скамьях клеща. Наверное, численность его колонии насчитывала многие сотни тысяч, и потому в жаркое время года, когда температура в камере поднималась градусов до сорока, все, кто садился на деревянную скамью или облокачивался на деревянный стол, начинали ерзать и чесаться. Чесотка передавалась в основном через матрацы, а клещ жил в дереве. Как показал опыт, никакие методы борьбы с ними и с другими паразитами не приводили к победе над ними. Дезинфекции хватало дня на два, не более. У некоторых гнойники текли постоянно. Я сам это испытал на себе, когда на каждом локте, на каждой коленке, на лице, на ягодицах было по десятку гнойников величиной с монету, из которых днем и ночью непрерывно шел гной, лимфа, а иногда и кровь. Кровавые гнойники у некоторых доходили до размеров блюдца, причем, они на протяжения месяца-полутора не покрывались коркой и не заживали. Страшно было смотреть на это. ЛЕКАРСТВО Мази, которые давали нам работники санчасти, совершенно не помогали, потому что они работали на заживление ран. Единственный действенный способ, который применял я и которому научил других, - это смесь черного хлеба, соли и чеснока, которая перед употреблением хорошо разжевывалась и насыщалась собственной слюной. Я лепил лепешки из этой смеси на свои болячки и она вытягивала из тела гной, инфекцию и позволяла за неделю или две освободить организм от заражения. Что это зараза, я не сомневался. Здесь мало оказывалось таких, у кого иммунная система справлялась с ней. Бывали случаи, когда у некоторых, особо отмеченных природой в нервном отношении, гнойники совсем не проходили в условиях тюрьмы. Уже в колонии мне приходилось объяснять любопытным, от чего с ними приключилось такое.   …Между нами - Зеркало, Зеркало Любви. И сквозь это Зеркало Виден край Луны.   Бледными отсветами Твой любимый лик. Я напрасно сетую - Я уже старик.     Для меня вчерашнее Ближе и родней. Мне б закончить зряшное В сутолоке дней.   Страхом исковерканы, Приговорены. За окошком - Зеркало: Мертвый лик Луны.   Между нами - Зеркало, Зеркало Любви. И сквозь это Зеркало Виден край Луны.   Ты возникнешь в Зеркале Отраженьем Лун. Я исчезну, свергнутый, Бывший. Ныне - лгун…     Глава 13   …Нам не помог ни третий глаз, ни дух; Как убивали – до сих пор молотим. Наш самый жуткий бес или недуг Скрывается не в психике, не в плоти… ПОЛЕ Сижу на шконке в позе лотоса, пишу и размышляю о своей жизни. Ко мне не приходит ни следователь, ни адвокат. С тех пор, когда я отказался от адвоката Кончевского, прошло уже около двух месяцев. Другого пока нет, а хочется узнать о том, как живут мои родные. Хотя и понятно, что помочь им в случае их неурядиц нечем, но все же… Внутренне создаю обстановку, которая бы хоть немного им помогала на расстоянии. Стараюсь не задумываться над тем, как и где придется жить после отсидки. Все может случиться. Ведь как никак, а меченый. Конечно, руководить клиникой и жить в Москве уже отпадает. АНГЕЛ Сегодня снова явился ко мне мой добрый Ангел и сказал: “Не мучайся зря над проблемами жизни. Не думай над тем, где тебе жить, потому что нет тебе места обычного человека на этой Земле. Крыша над головой найдется сама, вот увидишь. Не страдай!” “Но я же - человек, - сказал я ему. - И мне хочется жить по-человечески.” “Жить по-человечески, - усмехнулся ангел, - долго еще будет невозможно. И потому ты не отчаивайся, что оказался тут. Твое назначение - это показать людям высоту их полета. Пиши!” “Как же так? - не успокаивался я. - Я, который сам не побывал на вершине, поведу к ней других? Не слишком ли это дерзко? Во всяком случае мне непонятно.” “Для других дерзко, это правда, - прозвучал странный ответ Ангела, - а для тебя - нет.” “Но почему? - недоумевал я. - Ведь я же нелюдим. Даже когда я знаю что-то наверняка, то часто не могу сказать, потому что стесняюсь. А если я не смогу?” “Ты пока продолжай писать. Все остальное - потом. Не думай над этим.” БАЙКИ Я открываю глаза и вижу все ту же камеру и все тех же зэков. Душно, хотя окно и открыто. Кто-то из тех, кто лежит на своей шконке рядом с окном, однажды зимой в лютый мороз пытался прикрыть его. Но получил тут же по пятаку, а в назидание стекло было разбито и сейчас из него, несмотря на раннюю весну, летит крупными хлопьями снег. Я, оказывается, задремал. Слишком редко стали меня навещать все, даже Ангел. Без него скучно, потому что он рассказывает интересные байки. Если им поверить, то может и у самого крыша поехать. ШМОН Мои мысли об Ангеле прерываются металлическим лязгом двери камеры и истошным криком: - Шмон! В камеру врываются охранники: - Не одеваться! Выходить по одному! Строиться в коридоре! Мы в полуобнаженном от жары виде начинаем нехотя подниматься со своих мест. - Ну сейчас прочешут, - весело и одновременно брезгливо произносит Валера Танкист. Наш угол всегда переворачивают, но ничего никогда не находят, хотя у каждого есть и лезвия для безопасной бритвы и у некоторых - ножницы. Ножи у всех самодельные, но они применяются только для резки хлеба, сделаны из мягкой жести. Их, как правило, не отметают шмонщики. В нашей камере всюду висят небольшими кусочками веревки, много бумаги, картона, проволоки. Потому что мы - рабочая камера, мы снабжаем веревками и бумагой всю тюрьму. У нас много крючков для развешивания рабочей одежды. Но каждый раз в других местах камеры что-нибудь запретное да находится - то большой моток веревки, припрятанный для переправки в другие камеры, то лезвия, то заточку. ЗАТОЧКА Однажды перевернули все вверх ногами в поисках какой-то детали от станка. В камеру пришел начальник производства и пригрозил: – Мы ничего не будем делать. Сами найдете, потому что иначе завтра всю камеру расформируем. Раскидаем вас в обычные переполненные. Вы этого хотите? Потом, когда наше возмущение закончилось и все поговорили о провокации, зэки сами обнаружили эту деталь у одного из нас, уйгура по национальности. Он уже по ночам начал ее обтачивать, чтобы сделать себе заточку. Что он хотел предпринять, кого пугануть или подрезать заточкой - это осталось тайной. Потому как пришлось ему выдержать физическую экзекуцию. Было постановлено, что назавтра он незаметно пронесет эту деталь в цех и как бы случайно найдет ее в горе картона. Работой тут дорожили, как и местом в рабочей камере - все же работа в тюрьме была привилегией. Угрозы тюремного начальства выгнать всех вон и набрать новых, если деталь не найдется, были не пустым звуком: тут дважды никогда не повторяли - если понял, то успел, а если не понял или замешкался - получи на орехи. СТУКАЧИ Иногда шмоны проходили быстро. Только успевали выгнать всех, как буквально через пять минут уже загоняли обратно и вызывали проштрафившегося. То, что кто-то, и не один, доносил ментам о некоторых нарушениях, ни для кого не было секретом. Но этот или эти шпионы в стане своих боялись показывать на авторитетов. За это можно было и поплатиться. Поэтому в нашей стороне, хотя все переворачивалось, но ничего не находилось. Была, правда, еще одна причина такому отношению к тем, кто меня окружал… ТРУБА Мне больно смотреть на Павла – этого гиганта, могучего мужика, когда он, сжав зубы от страданий, старался пересилить собственный организм. Как правило, это ему не удавалось. Он – убийца. Убийство зверское. Так считали следователи и прокуроры. Произошло же оно по пьянке, когда такой же верзила, его друг, решил проверить его на прочность и замахнулся на него со спины металлической трубой, зажав его для верности между дверью и косяком. Однако, со страху наш герой сумел одной рукой перехватить трубу и вырваться. И вот когда он резко поворачивался вокруг своей оси, чтобы оказаться лицом к лицу с нападавшим, то по инерции концом выхваченной трубы зацепил своему другу горло и распорол его. Друг умер тут же от потери крови, которая хлестала из артерии. Громадный синяк на голове Павла, оставшегося в живых, который он демонстрировал, не произвел впечатление ни на следователей, ни на судей, хотя и был отмечен соответствующей медицинской справкой. ШУТКА Я думаю, что во многом благодаря этому синяку, показавшему снаружи место травмы, можно было бы поставить диагноз сотрясения мозга, если бы медики были более внимательны к нему. Но… Эта травма дала возможность психике сыграть с ним злую шутку. У него все тело покрылось громадными волдырями и воспалениями, похожими на псориазные. Все это не давало ему спать, очень сильно зудело и чесалось. В результате нервы его совсем сдали. Началось подобное еще в камере, прибыв же к нам в колонию, он разыскал меня, и мне пришлось гулять с ним час по морозному воздуху и в процессе этой часовой прогулки работать с ним на полную катушку своим Двойником, объясняя, обучая и воздействуя одновременно. ЛЕКАРСТВО Безо всякого гипноза, только на уровне понимания смысла этот простой по обычным меркам человек смог войти в контакт с собственной психикой и совершить чудо. Сколько же было у него радости, когда на следующий день после нашей беседы у него начался процесс выздоровления, а через неделю и следа от болезни не осталось. Конечно, не надо переоценивать влияние людей друг на друга, но и недооценивать значение его и нашей раздвоенности нельзя. Пренебрежение особенностями собственной психики не приводит к здоровью автоматически. Мне кажется, в своем понимании причины его заболевания я был недалек от истины, когда решил, что начало болезни спрятано в той истории, за которую он и получил срок - в убийстве. СТУКАЧИ К нам в камеру иногда бросали тех, кто постоянно курсировал по всей тюрьме. Вот на такого, в первую очередь, и падало подозрение, что он и есть подсадной ментами. Стукачами были при мне несколько человек, от которых за версту несло ненормальной психикой. Эти ломались на всем: на еде, на куреве, на наркотике, просто на хорошем отношении, а уж про обещание учесть это при вынесении приговора и говорить нечего. Они даже и не ломались, а покупались по своей наивности. Иногда, правда, среди них попадались и нормальные, которые стучали на нас из-за принципа или по просьбе мамы. Среди них были рэкетиры-спортсмены, бывшие маминькины сынки, ставшие до того на воле, на жирных харчах, наркоманами. ПРАКТИКА Но однажды на два дня к нам в камеру привели такого молодого туза, что кроме как ментом на производственной практике назвать его никак было нельзя. Два дня - это как раз тот срок, когда окружающие стараются разобраться в человеке и понять его нутро. И не бывает так, что один и тот же всем нравился или всем не нравился. Обязательно находятся такие, кто не желал бы его видеть вообще, считают его сразу и бесповоротно стукачом, а другие в нем души не чают. Нам доносила малява, что он, как ненормальный, куда ни попадал, стучал на всю камеру. Причем, делалось это регулярно через день, когда его вызывали то на свидание к следователю, то к адвокату, то куда-то еще. Он приходил и облизывался. Когда на вторые сутки он вдруг обмолвился, что у него в тюрьме служит родственник, то нашелся человек, который отвел его в уголок, указал пальцем на некоторых и сказал: - Вот видишь этих? Они для тебя перестают существовать. Ты понял? Он ответил, что понял и на следующий день его благополучно перевели в другую камеру. МЕЛКОТА Однако, стукачество в ту пору уже не имело в тюрьме былого размаха, потому что время было переходное, настоящие авторитеты по тюрьмам не встречались, а если кто из них и попадал, то там он был под защитой еще более сильной, чем на воле. Единственно, где стукачи еще могли себя проявить, так это на выявлении тех, кто задумывал отомстить обидчику и делился этим со своими кентами. Вот тогда желающего свести счеты могли бросить и в карцер для остывания пылу. Несколько таких горячих прошли передо мной за время моего заключения. ГУСЬ За время своего нахождения в тюрьме я написал более сорока жалоб, заявлений, ходатайств. Из них первую, пущенную мной по неофициальным каналам, отправил с оказией. Я сошелся с одним из арестантов - Виктором по прозвищу Гусь, веселым, контактным парнем, который, как оказалось, жил на воле совсем недалеко от меня. Он, как и большинство сидящих, не считал себя виноватым в преступлении, в котором его обвиняли. Поддатый, он со своими друзьями шел в гости. Дорога была грязной после дождя. И потому, когда они пришли на нужную им квартиру и в темноте отправили Виктора искать в комнате выключатель, он, продвигаясь ощупью, наступил на что-то лежащее посреди комнаты. Оказалось, что этим что-то был труп их друга и собутыльника. А Виктора взяли потому, что на одежде убитого хорошо отпечатался след его кроссовки. А он и не скрывал, что был с друзьями на квартире покойного. Тем более, они же и вызвали милицию. Что произошло на воле, неизвестно, только через два месяца его жизни в СИЗО неожиданно ему был преподнесен подарок: с грохотом открылась дверь и один из оперов заорал: - Гусев! С вещами и на волю! Пошел! Виктор так начал суетиться по камере, что несколько секунд производил впечатление ненормального. Потом взял себя в руки и оделся. Все вещи, которые у него были, он роздал тем, кто оказался ближе. ЖАЛОБА Ему-то я и отдал толстую пачку исписанных листов - свою жалобу на сорока страницах в адрес генерального прокурора и маленькую бумажку с адресом, куда надо было отнести ее. Спасибо ему - все сделал незамедлительно. Гусю повезло больше других. И вообще это был на моей памяти единственный случай, когда человека явно невиновного, как тут говорят, нагнали - освободили из-под стражи. ДРУЗЬЯ А жалобе суждено было долго колесить по моим бывшим друзьям в городе Москве. Они передавали ее из рук в руки и никто из них не осмеливался отнести или отправить ее в генеральную прокуратуру. По назначению она попала только через полгода, когда я попросил вернуть ее в свой областной город, жене. Она перепечатала ее на машинке, добавила свою и отправила незамедлительно. И слава Богу, что отправила: на основании этой моей жалобы и жалобы жены позже, через год после суда, первоначальный срок моего заключения был пересмотрен и снижен. Мне очень сложно теперь пересилить себя и продолжать с моими бывшими друзьями те же отношения. Несколько раз некоторым из них я пытался звонить, но по моей вине даже телефонный разговор совершенно не получался. Какое-то время я переживал, а потом бросил думать над этим. Все мы стали другими. Это только кажется, что мы все те же. Тела - те же и чуть-чуть дряхлей. А души… ПОФИГИСТ Когда у нас появился Серега, я выделил его из всей толпы по тому качеству его психики, о которой в народе ходит определение: “не все дома”. С ним постоянно происходили какие-нибудь казусы и нелепые случаи. То он забудет за собой убрать со стола, то скажет что-нибудь неподобающее случаю, то опрокинет чужую кружку. Ему было всего лишь двадцать лет. Он не служил в армии, потому что вовремя поступил в институт, но потом, через год, бросил и его. Чем он промышлял, было не совсем понятно, хотя он говорил, что в нем не чаяли души мать и бабушка и что они ему все позволяли. На это было похоже. Что-то с самого начала настораживало в нем. Потом я понял, что это его пофигизм. Ему в принципе было в жизни все равно, а таких людей сторонятся, потому что они ненадежны в делах. Они пустозвоны. Их гонят отовсюду. Гнали и его. Он держал себя тихо, незаметно, но до тех пор, пока с ним чего-нибудь не происходило из ряда вон выходящее. Тогда он сразу становился заметным, как правило, из-за абсурда содеянного. У него не было практически ничего, хотя он сидел в тюрьме уже пять месяцев. За это время у самого последнего и самого ленивого зэка появляется хотя бы самое необходимое – ложка, кружка и сидор – баул. ОГРАБЛЕНИЕ Он рассказал, за что оказался тут, и получалось, что если он говорит правду, то и делать ему тут как бы нечего. А с другой стороны, многим из нас там было нечего делать, однако находились люди, олицетворяющие правосудие, которые так не думали. Ему вменяли соучастие в ограблении. Его шапочный приятель, с которым он познакомился всего лишь за час до происшествия на вокзале в нашем городе, позвал его пить пиво в ларьке. Подходя к ларьку, приятель вдруг отклонился от маршрута, отошел от Сергея метров на пять и о чем-то поговорил с незнакомым мужчиной. Тот согласно покивал головой и отдал приятелю свою куртку. Вернувшись к Сергею, он и вручил ему в руки эту злополучную куртку. Беря ее, Сергей еще спросил: - Знакомого встретил? На что приятель ответил: - Да вот видишь как неожиданно. Попросил у него куртку на несколько дней. Потом отдадим. Бери пока, носи. Ну-ка, примерь. Серега примерил куртку. Она была чуть великовата на него, но приятель одобрил: - Нормально. Пока поноси, чего в руках держать. Вот так с одетой на нем курткой и взяла их милиция. Как Серега ни объяснял, что он тут ни при чем, его все равно задержали, а потом и привезли сюда. ПОДОЗРЕНИЕ На Серегу падало подозрение в стукачестве из-за его инфантилизма. Но какое-то время было все тихо. Однако, после того, как он упустил за окно маяк - длинную палку с крючком на конце, приспособленную для ловли веревки за окном, - после этого на него стали смотреть, как на врага народа. Пошли нешуточные разговоры о том, что стукач как раз он и есть и с ним надо разобраться. Сразу вспомнили, что за ним было что-то нечистое по другой камере, где он сидел до этого. Послали туда маляву и пришел ответ, который окончательно развеял все подозрения. Серега, этот салага, юнец и пофигист, был чист. ЗВЕРЬ В маляве же говорилось, что он, Серега, однажды стал спорить с одним парнем и тот не выдержал и накостылял Сереге по ребрам. Да так, что при этом несколько из них оказались сломаны и была порвана селезенка. Сереге сделали операцию в областной тюремной больнице и вырезали селезенку полностью. Немного его подлечили и отправили в нашу камеру, так как она считалась у ментов самой спокойной. Видимо, поэтому к нам направляли и стариков-убийц, которые не то что работать, метров сто без отдыха не могли пройти. Как ни пытали Серегу опера, но своего обидчика тот не выдал. Информацию они получили от своих людей. Против парня, который напал на него, было возбуждено уголовное дело по факту насилия, его тоже перевели в одну из тихих камер. Позже ко сроку за первое преступление ему было прибавлено еще и за это два года строгача. Сереге менты рассказывали, что его мать очень билась, чтобы хоть как-то облегчить участь сына, но, как донесла потом молва, дали ему шесть лет и отправили в одну из самых дальних в России колоний. РАБОТА Первый раз я вышел на работу, когда меня еще по-настоящему качало. Но это была такая мощная отдушина, которая, как я понимал, могла хоть немного нормализовать мой организм. Слабость была страшная, меня бросало из стороны в сторону, а мне приходилось таскать большие и тяжелые листы упаковочного картона - пачками по пятнадцать-двадцать штук и весом килограммов по двадцать. СОПРОТИВЛЕНИЕ Сердце давало постоянные перебои - экстрасистолы, которые сотрясали грудную клетку. В первый день я просто задохнулся. Но вспомнил свою жизнь в детстве, когда не ходил, не ползал, а только мечтал об этом. Вспомнил, что если силы кончились, взъярись! “Не умирай, пока живешь!” Я же еще жил, и пусть Ангел был привидением, сном, но он настраивал меня на сопротивление. Он был мною, но тем, который просто так не сдастся, не умрет. И я садился, отдыхал и снова вставал и шел. Вокруг визжали станки, ползали между ними старики и собирали обрезки картона, а я все таскал и таскал. НЕБО Приехала машина с картоном, открыли ворота, решетку, отделяющую наш цех, как казалось, от воли, и мы вышли под открытое небо на небольшой пятачок среди колючей проволоки. И я понял, зачем все эти люди частенько так рвутся сюда, в цех, где пыль ест глаза и лезет в горло, где стоит невообразимый шум, где все-таки надо работать. И некоторые так вкалывали, что снимали телогрейки, и рубашки на них промокали насквозь от пота. И пусть из углов смотрят на нас телекамеры, а с вышек - солдаты, пусть колючая проволока рядом, а за ней прохаживаются собаки! Тут - воздух. И тут – небо! ТУЗ Я увлекаюсь природой и пропускаю удар ниже пояса: ко мне подходит один из тузов, зацикленный на руководстве и поучении других и приказывает мне собирать обрезки в то время, когда уже объявили всеобщий перекур. Не знаю, что двигало им в тот момент, но всего лишь через месяц его выберут смотрящим камеры, а на эту должность мог претендовать только сильный в физическом и волевом плане человек. Никто не видел и не слышал нашего разговора, иначе для меня он мог и плохо закончиться. Хотя тот же Танкист отзывался об умственных способностях туза довольно прохладно, но это будет потом, когда я стану своим. А тогда рядом никого не было, я устал до чертиков и очень хорошо помнил закалку, полученную мною в камере номер двадцать. Я грубо послал его на три буквы, чего в тюрьме делать ни в коем случае нельзя. Есть закон и согласно ему это считается смертельным оскорблением для нормального зэка. Не знаю, что подействовало на него, но он стушевался и отошел. Может быть, он понял, что навязывать в тюрьме свою волю тоже можно не всегда и не всем. Но этот, другой закон, все же был мягче первого. Когда мы с ним сдружились через несколько месяцев, он, вспоминая этот эпизод, почти всегда усмехался и качал головой - мол, ну и смел же ты был, Гриша. ПЯТАК Настало время, когда и я вечером вышел с Фараоном на пятак, чтобы позаниматься, нагрузить свои мышцы, побить кожаную подушку, укрепленную на стене, – нашу боксерскую грушу. Я медитировал, стоя и глядя на глазок двери, бегал на месте и хотел новой жизни даже в тюрьме. Я рвался к ней…     Глава 14   …Давит горло круг неволи: Я и нищий, и босяк. Разбежаться лихо, что ли, И башкою о косяк?… ТАНКИСТ Шустрый Танкист свел меня с мастером производства - вольнонаемным Шурой. Перед этим Валерка объяснил: – У Шуры почти неподвижна одна рука и, хотя ему уже пятьдесят стукнуло, он бредит временем, когда она у него станет нормальной. – И ты думаешь, что я могу ему помочь, сидя здесь? – спросил я его. – Поможешь потом, когда на свободу выйдешь. Не век же тут сидеть. Я сказал: – Что-то не верится, что он ради отдаленного будущего… Валерка перебил меня: – Ему все равно никто помочь не может. Везде лечился. Он свяжет твоих близких с тобой, чтобы ты хоть как-нибудь подсказал им, что необходимо сделать, чтобы повлиять на события. Я не доверял ни мастеру, ни Танкисту. Этому уже, слава Богу, я был обучен. Но проверить канал вполне можно было. Хотя, конечно, за это тоже грозил карцер. ШУРИК Я принес на работу и показал Шурику несколько вырезок из газет, которые положила мне в передачу моя жена: - Вот посмотри, что в центральных газетах когда-то обо мне писалось. Он взял вырезки и, уважительно взглянув на меня, спросил: – Как ты думаешь, сколько тебе дадут? Я успокоил его: – Суд меня оправдает. Скоро выйду подчистую. Он прочитал о том, как здорово я помогаю людям, иногда излечивая их даже от самого неизлечимого. Шура воодушевился, поверил моим россказням о моем, якобы, скором освобождении и поведал о себе. Мой Ангел, если он слышал мои заверения в полной моей невиновности, наверное, густо покраснел. СВОЙ Я спросил его, где он живет? - Я старожил этого города и раньше жил на улице Октября. - Позволь, это ведь в частных домах. Почти всю улицу снесли, остались всего-то два или три дома. - Мой дом остался. - Значит, - сделал вывод я, - ты должен знать мою сестру Машу Соловьеву, которая вышла замуж за Соловьева. А он с детства жил на той же улице.. - Да с ее мужем - Петькой - мы росли вместе! Да я же у них на свадьбе был и работали на одном заводе! Петька - мой корешок. Вот так и вышел я на канал, о котором другой на моем месте может мечтать. Моя сестра Маша работала в пятидесяти метрах от стен тюрьмы. А у Шурика был свободный режим посещения. Поэтому с этого дня я смог иметь постоянную и быструю связь с миром. Что она дала мне? Почти ничего. Если не считать головную и иную боль. АДВОКАТ В очередную пятницу я был вызван в следственную комнату к адвокату. Я шел по коридорам с конвоиром и думал, что вот сейчас я, наконец-то увижу человека, который будет защищать меня по-настоящему. И я не ошибся. Только я вошел и взглянул на него, как тут же мой Ангел дал мне понять, что этому человеку можно доверять все. И действительно я никогда потом не пожалел ни об одном слове, сказанном ему и ни об одной просьбе, ему переданной. Седоватый, худощавый, возраст под шестьдесят, серьезен и спокоен. Конечно, опыт многое значит. Именно  о таком адвокате я и думал. Он удивительным образом был похож на моего друга юности, с которым мы учились в институте и с которым, к великому сожалению, разошлись наши дороги. От него исходила уверенность профессионала высокого класса, точность, педантичность, обязательность. Его звали Владимир Иванович. Он сказал как отчеканил: - Я пришел сегодня познакомиться с вами. Посмотреть на вас и принять окончательное решение: берусь я или не берусь за ваше дело. Меня долго уговаривали. Вы можете передать через меня любую просьбу родным, какую сочтете нужной. Скажите, что вам необходимо принести? Я передам. Вот вам лист бумаги, напишите. У меня был по-существу один самый важный вопрос: - Если вы, Владимир Иванович, что-то знаете о моей семье, то скажите, пожалуйста, как там они? СЕМЬЯ Он очень внимательно и долго смотрел на меня и, видимо, оставшись чем-то удовлетворен, сказал, все так же не отрывая от меня взгляда: - Я вижу, что вы тут не опустились и вообще держитесь молодцом. Что-то скрывать от вас грешно. Но в общем крепитесь. Я замер, понимая, что сейчас услышу самое плохое. – После вашего ареста, – продолжал он, – ваша жена слегла надолго и лечилась в стационаре. Но успокойтесь, сейчас все в порядке. К сожалению, детей пришлось отдать в санаторий, который является скорее детским домом. Они там находились несколько месяцев. - Но ведь приезжала же моя теща! - с недоумением сказал я. - Да, действительно, она приезжала, но пробыла недолго, так как умер ваш тесть, как раз тогда, когда она была здесь. Ваша жена, как только вышла из больницы поехала к своей маме и пробыла там почти месяц. Еще за это время умер ваш дядя - дядя Миша. Вы только держите себя в руках. Это очень важно. Я помолчал некоторое время, затем сказал: - Видно, сегодня у нас не получится разговора по делу. Поэтому я хочу вас попросить: как только вы решите взяться за него, сообщите, пожалуйста, мне! - Непременно. Я приду к вам на следующей неделе, если я действительно возьмусь за него. До свидания. И он откланялся. МАШИНА В камеру я добирался так тяжело, как еще не было никогда. Когда я вошел, то мои кенты, Валерка и Петюня, лишь взглянув на меня, бросились навстречу: - Что случилось? На тебе лица нет. Я только махнул рукой и рухнул на свою шконку. Моя душа было просто растоптана. Кем? Моим следователем, заместителем прокурора области, всей этой машиной, которая называлась правосудие. Она имеет право судить, оно ей доверено. Судить означает давать возможность жить или не жить. А я имею право умирать и сопротивляться. Больше ничего. Я буду стараться сопротивляться, сколько хватит сил… ПИСЬМО Я написал письмо жене, в котором резко отозвался по поводу ее отдыха в то время, когда дети были в детском доме сиротами. И отдал его Шурику. Через несколько дней он принес мне ответ от моей благоверной. Со всеми предосторожностями, оглядываясь по сторонам, он передал мне его за горой картона и я, засев в туалете, прочитал: “Ты обманул меня. Для меня все это - несмываемый, трагический позор моей жизни. Простить тебя не смогу, ты так и знай. Детей воспитаю сама. Живи, как знаешь! Знать тебя не хочу! Пропадай в своей тюрьме!” Я порвал листок на мелкие кусочки, ошалело смотрел, как они смываются водою и исчезают в жадном жерле. Не видя, не слыша ничего, вышел из туалета и, как автомат, пошел к решетке, закрывающей въездные ворота в цех. Стоял у нее и смотрел на колючку, на запретку и на фонари вдоль нее. И на какие-то мгновения вдруг стало все равно, что со мною будет дальше… РАЗВОД В тот же день к вечеру из канцелярии передали мне два листка: сопроводиловку из народного суда и заявление о разводе, написанное моей женой. В нем звучал, как я тогда говорил, бред сивой кобылы. Было собрано в единое обиды и сплетни. Заявление было большое, с двух сторон листа. В сопроводительном письме народная судья просила администрацию СИЗО, чтобы я ответил на три вопроса. Вопросы были приведены тут же. Я взял лист бумаги и написал свои ответы, главный из который звучал так: “Своего согласия на развод не даю”. БОЛЕЗНЬ Ночью мне стало совсем плохо. То ли во сне, то ли наяву я начал умирать. Оборвался один из смыслов этой жизни, может быть, главный для земного человека: я стал никому не нужен из своих. Потом, уже из колонии, когда будет разрешено писать и отсылать письма, я пошлю их некоторым своим самым близким по крови родственникам с одним единственным вопросом: можно ли мне приехать и пожить у них после освобождения, если с моей женой не наладятся отношения? И я получу потрясающие по своей прямоте ответы: нет. На это я, надо отдать должное, совершенно не рассчитывал. Ну что ж, решил тогда я, будь что будет! Не стану больше испытывать судьбу и стучаться к тем, кто может отказать. Подожду, ведь найдется же хоть одна добрая душа на свете. К сожалению, не нашлась… И я просто взял быка за рога и прибыл домой, когда получил свою свободу. И вот, пожалуйста, живу… НЕБЕСА А тогда мне было так плохо, как было наверное только в том далеком-далеком детстве, когда я, умирая, сначала ощутил свое одиночество и тоску, а потом - необыкновенную поддержку и тепло. И голос, который прозвучал без слов: - Живи! Я помогу тебе! И я тогда понял, что со мною говорил сам Бог. АНГЕЛ “Ты простишь всех, ты уже их простил. Но они не простят тебе ничего. Будь готов к этому.” И я готовлюсь, все время готовлюсь. Потому что стать таким, чтобы принимать спокойно обиды, - это для земного человека очень трудно. Но я стараюсь. И у меня хорошо получается. Иначе бы я это и не писал.   …Я вернусь! Возвращаются только живые. Я вернусь как и прежде - спокойный и сильный как Бог. Я вернусь и в глазенки взгляну голубые, И еще надышусь знойной пылью далеких дорог.   Можешь ждать и не ждать. Все равно я вернусь из провала. Я вставал столько раз из тупых в безысходности дней! Из кровавых боев по кусочкам душа восставала. Я очнусь от позора судебных свистящих плетей.   Я под вечер вернусь, обниму, а потом наудачу Прикоснусь я губами к любимым и милым чертам: Если ты позабыла - отвернусь и беззвучно заплачу, Если ты прокляла - отдышусь и пошлю все к чертям.   Я в желтеющих лицах ищу, как в себе, неземное. Унесется душа за тюремную тень фонарей. Лед тюремных замков заскрежещет и рухнет за мною, И во сне загрохочет цепями железных дверей.   Я вернусь! Обниму так, что кости хрустеть перестанут. Затихающий дождь снова примется лить на Земле. “Я вернулся!” - скажу, и отступят невзгоды и канут, И капель в знак печали долго будет дрожать на стекле.   Мы уходим в созвездья. Среди них будут наши портреты. Может, где-то еще и сойдутся в Сверкающем наши пути. Будем жить и любить в Океане лазурного Света, И от этого нам уж теперь никуда не уйти.   Этот Мир отзовется и снова придет мне на помощь. Я вернулся живым! Я иду! Я спешу! Снова слышу небесный мотив. Я вернусь! Распахнется в созвездиях полночь. Я вскричу, потрясенный, весь Мир на ладонь уместив…   БОЛЕЗНЬ Шли дни, я медленно восстанавливался. Моя миокардодистрофия перестала прогрессировать. Вот уже по полчаса стал ходить, не отдыхая. Вот уже по несколько минут начал бегать на свежем воздухе в прогулочном дворике. Вот уже стало легче на работе. Я натренировал себя не зацикливаться на мыслях о болезни. Видимо, мне удалось уговорить своего двойника, отвечающего за мои физические кондиции, и он исправно следил за состоянием моего здоровья, лишь иногда указывая мне на нарушения. Я обнаружил в себе множество двойников, отвечающих за совершенно разные стороны моей жизни. За время своей болезни я не раз уходил в параллельный мир, где общался с душами многих. Оттуда не хотелось возвращаться, но приходилось. ПРОШЛОЕ Мое прошлое вдруг высветилось неожиданно с другой стороны, нежели обычно я воспринимал его. Стало казаться, что оно - живо и что я могу снова пережить его, окунувшись в его прелесть. И я окунался. На какое-то время оно стало для меня наркотиком. Я снова ощутил себя в том времени, когда только познакомился со своей будущей женой Лидией. До сих пор нет у меня правдоподобного объяснения странному, просто абсурдному поведению моего тогдашнего непосредственного начальника Сергея Семеновича - руководителя отдела института. Я опять переживал ту далекую схватку с невидимым врагом, который пытался разорвать нашу связь. А ведь мне подсказывал уже тогда Ангел, что сделать это невозможно. КАМЕРА Когда приходит время приема пищи, в камере выстраивается очередь к кормушке. Это очень важное время. У каждого из заключенных имеется свое место в этой очереди. И не дай Бог, если кто-то нарушит ее своим поведением. Раздача пищи - это целый ритуал. Вот Саша Художник стоит в конце очереди. А я помню, как он, только появившись у нас в камере, в первый день полез почти по головам. Когда перед тем, как накостылять ему по шее, его спросили, зачем он это делает, он ответил: - А там, где я сидел до этого, устраивали давку. Последним ничего не доставалось. САША ХУДОЖНИК Саша сидит за убийство. Но совершено оно в состоянии аффекта. Экспертиза, однако, признала его полностью вменяемым. Может, это и правильно с точки зрения необходимости его изоляции как общественно опасного. Но он болен, болен по-настоящему, очень сильно. Иногда он впадает в полную прострацию и не воспринимает окружающее. Все это уже знают. Недавно он подошел ко мне и мы с ним с полчаса тусовались по пятаку и вели милую беседу. Он рассказал о себе. О том, как его заразила безумием его родная бабушка, которую собственно он и порешил. Она очень тонко воспитывала в нем особое отношение к окружающим и к себе. Основа этому – агрессия. Но стать полностью сумасшедшим он не смог. Потому что внезапно понял, что она с ним сделала, и это позволило ему взглянуть на себя другими глазами. БАБУШКА Но самое плохое, как он говорит, заключалось в другом. У него уже был сынуля трех лет и приходилось его оставлять с этой самой бабушкой, то есть прабабушкой. И он, и его жена работали часто по вечерам: он художником в Доме Культуры, а она подрабатывала сторожем. Бабуля была ласкова с правнучком, но однажды Саша нечаянно застал ситуацию, когда бабка ругала маленького площадной бранью и делала страшное лицо, стараясь его еще и напугать. Саша давно уже заметил, что сын стал спать значительно хуже с тех пор, как его отдали на воспитание бабке. Он высказал ей все, что думал. Но бабка как-то криво усмехнулась и сказала: - Внучек, не делай мне больно. Я сама знаю, что творю. А ты еще пожалеешь, что сказал это мне. Я тебя с того света достану. ПЫТКА Не выдержал он, когда однажды вечером случайно прибежал домой и застал такую картину, от которой у него волосы встали дыбом. Бабка, держа его сына за ноги, окунала его головой в ванну, заполненную до краев водой. Сын уже не мог плакать, а только задыхался и смотрел на все безумными глазами. Он отнял у нее малыша и убежал с ним к своей сестре. Попросив ее присмотреть за сыном, вернулся домой, где решил и поговорить со старушкой. Но она не дала ему долго разговаривать, схватила со стола скалку и дико закричала. АФФЕКТ Вот до этого времени он все помнит. После же помнит лишь с того момента, когда он уже сидит посреди комнаты на стуле и чистит ногти. Под ними запеклась грязью кровь. Вспомнив, что он должен сказать своей бабушке нечто важное, пошел искать ее и не нашел. В доме к этому времени уже был порядок, даже ванна сверкала чистотой. Потом, когда начнется следствие, будет установлено, что он убивал бабку в ванной комнате, где рубил ее на куски и уже оттуда вытаскивал по кускам и прятал по окраине в зарослях. Пришел после всего сделанного домой и навел порядок. Всего этого он совсем не помнил. КОНТАКТ Ему верить можно было, потому что он часто бывал на таком чрезвычайно сильном контакте с демонами, что ничего кругом не замечал, разговаривал сам с собой вслух и не успокаивался до тех пор, пока не выполнял какой-нибудь дурацкий приказ своего демона. И только тогда сознание возвращалось к нему. Конечно, находиться с ним в одной камере было тоже не очень приятно, но мы не выбирали себе соседей по нарам. И лишь после неоднократных разговоров со мною привязка к демонам его стала оставлять, слабея, но до конца все равно не ушла. Уже находясь в колонии, я прочитал в областной газете большую статью о том, что он сотворил со своей бабулькой и что дали ему десять лет. Ни словом не обмолвился корреспондент о его болезни. Как будто такой проблемы не существует вовсе. А жаль… ЛЮБОВЬ Моя теория любви не содержит в себе ничего такого, чего понять нельзя. Однако я к любви отношусь, как к измененному состоянию сознания, иногда к такому измененному, при котором человек даже не замечает, что предметом его любви иногда бывает совершенно недостойнейший ее. Древние говорили: любовь - это болезнь. В некотором роде, конечно, это так, но без привлечения низменного никогда бы человек не размножился. АНГЕЛ Однажды я поспорил со своим Ангелом на эту тему. Он сказал: “Любовь - это смешение противоположных состояний - низменного и высокого, точнее, самого низменного и самого высокого.” “Может быть, это и так, - сказал я, - но любовь всегда выставляли как нечто высокое.” “Низменное само по себе, то есть оторванное от другого, - продолжал Ангел, - никогда не станет предметом обсуждения толпы - ведь вы не обсуждаете акт дефекации или мочеиспусания, хотя определенное удовольствие от их процесса человек испытывает.” Я однако не во всем согласился с ним: “Некоторые больные чувствуют оргазм и от этого.” “Облегчением является и нормальный половой акт, - сказал мне Ангел, - если нет негативного влияния партнера. Иначе - невроз и сексуальные расстройства. Или же сексуальная мания.” “Что же тогда считать за норму?” - спросил я. “Норма полового акта - интим, что бы ни говорили борцы за раскрепощение вашего секса. Потому что низменное, а это - низменное, - разрушительно в больших дозах. И если оно не освящено самым высоким состоянием, выводящим человека в глубокое трансовое состояние, приносящее удовольствие при погружении в собственную внутреннюю среду, то человек в целом деградирует.” Я же заявил на это: “Кто способен наплевать на окружение, тот сделает принародно все. А кто в силу своей высокой чувствительности краснеет и бледнеет, тот на миру или на виду, если и сможет произвести низменное, да и то в сплошном неврозе.” “Ибо в этом и состоит природная защита его, – с радостью, как мне показалось, подхватил Ангел. - Потому что низменное необходимо для физиологии или для продолжения рода, а поддерживается за счет самообмана, в который впадает ваша психика, путая низменное и самое высокое состояние - любовь как погружение в транс, в наслаждение.” “Где же в таком случае место стыду?” “Стыд для нормального человека явление нормальное, если он относится к примитиву, живущему в человеке, потому что человек наследует пока что все функции отправления.” “Отсюда не следует ли, что высокого стыдиться не нужно?” “Каждый решает сам”, - был мне ответ Ангела.     Глава 15   …Любимые, гляжу на вас, На глянец слез на фотоснимке. Тоску и грусть из ваших глаз В себя впитаю до крупинки… ОХОТНИК На фоне моей болезни как-то незаметно прошел визит ко мне моего следователя. Крысин явился важный - причесанный, отутюженный, степенный. - Есть у нас несколько вопросов, - сказал он, - которые требуют своего уточнения. Вы готовы мне ответить, не вызывая адвоката? - Мне все равно, - сказал я. - Спрашивайте. Я не знаю, какие цели преследовал Крысин, повторяя пройденное. У меня сложилось впечатление, что ему нужно было просто иметь некоторое определенное количество допросов. Иначе его могли и отругать как мальчишку, и наказать. Ничего нового от этой встречи мы не открыли для себя - ни он, ни я. АДВОКАТ Владимир Иванович пришел, как и обещал, через неделю. Он сказал: - Я познакомился с вашим делом. Дело непростое. Очень непростое. Приготовьтесь к самому худшему, что только можно предположить. - Я приготовился. Однако, все-таки скажите, есть ли шанс? Он ответил: - Шанс есть всегда. Другое дело - случай. Случай может усилить роль одного шанса из тысячи в тысячу раз. - А можем ли мы с вами, – спросил я, – создать этот самый случай? - В жизни все возможно, – согласился он. ПРИЧИНА  – Однако, скажите мне, пожалуйста, – спросил Владимир Иванович, – как вы думаете, за что вы сидите? Я не мог ответить определенно. - Меня можно по липовому обвинению за многое посадить. Как я понимаю, та самая запорная арматура - всего лишь предлог, а настоящая причина скрыта под слоем юридического мусора. Но он не отступал: - Ну а все-таки - за что? Я вынужден был все же включиться в подробности: - Если я вам начну называть, то вы обзовете меня фантастом. Но первая серьезная причина - инакомыслие и доносы. - Да, я прочитал ваши жалобы. Они в деле. Не все в них одинаково сильно, но есть места заслуживающие внимания. Что еще? – спросил он. Я продолжил: - Мое директорство в АНТе. Прокуратура в свое время не нашла, к чему придраться, а вот теперь решила отыграться. Он согласился: - Да, это самое серьезное, о чем говорят в наших кругах. Я круто изменил направление разговора: - А вы не отбрасываете такую причину, как заработать на мне? Следователю, прокурору, судье. Это его нисколько не удивило. - Они откровенно говорили об этом? - Говорить со мной может пока что один следователь. Нет, он сам не говорил, но попытки были. Он понял: - Вы имеете в виду Кончевского? - А что - этого мало? – вопросом на вопрос ответил я. ПРОФЕССИОНАЛ Он уточнил: - Вы по этой причине отказались от него? - Наверное, нет. Просто я понял, что он не профессионал, а любитель. У него нет внутреннего стержня. Владимир Иванович взглянул на меня с любопытством: - А у меня, значит, есть внутренний стержень? Так? - Значит, есть, – ответил я твердо. Он поблагодарил: - Ну что ж, спасибо. Я улыбнулся: - Ну что ж, пожалуйста. Он достал из своего портфеля несколько страниц. - Вот здесь я подготовил на трех страничках жалобу в Генеральную прокуратуру о нарушениях в отношении вашего задержания. Посмотрите. Если вы не возражаете, то я отправлю. Можете взять с собою и внимательно изучить. Но я сказал: - Я посмотрю прямо сейчас. Я быстро пробежал глазами текст и очень удивился, насчитав в нем около двадцати серьезных нарушений уголовно-процессуального кодекса, которые Владимир Иванович отметил в одном только моем случае. ИСКЛЮЧЕНИЕ - Неужели же, Владимир Иванович, это возможно? Двадцать нарушений, а я здесь сижу. Он развел руками: - К сожалению, бывает. - А как часто такое бывает? – спросил я его. Он замешкался. Я подсказал: - Ну за вашу карьеру сколько раз было? Как на одной руке пальцев или больше? Он ответил: - Да нет, меньше. Таких дел, как ваше, мало. Много дел, где просто приписывают убийства или хищение. С НОГ НА ГОЛОВУ Я не согласился с его выводом: - А чем же мое отличается от подобного? Ведь мне тоже приписали хищение в особо крупных размерах. Он вдруг горячо пояснил: - В вашем деле не просто нет на вас доказательств. Нет, наоборот! В вашем деле достаточно доказательств, которые показывают вашу непричастность. И вместе с тем имеются все доказательства вины других лиц - Булавиной, Петрова, Таргарова. Вы тут, как бы точнее выразиться, вообще ни при чем. Я был сражен его логикой. Настолько все, что он произнес, не вязалось с реальностью жизни. - У меня нет слов. И это говорит юрист? Он горько усмехнулся: - К сожалению, вынужден вас огорчить - адвокат в нашем правосудии фигура иногда почти лишняя. Случай с вами, возможно, и подтвердит как раз эту истину. Где-то вверху уже все решено. Вас держат тут и будут судить не за арматуру. ПРИТВОРСТВО За свою нынешнюю жену я бился когда-то аки лев. Но, подумав, вспомнил, что и за первую жену я выдержал тоже большую битву. Однако, несмотря на это, не получилось… Можно жить с человеком, который относится к тебе нейтрально, но катастрофически разрушительно жить с той, кто в самом раннем детстве был воспитан в атмосфере ненависти к мужчине. Постаралась ли ее мама или сказалась природа ее предрасположенностью, но когда рядом такой человек - жена, - то это убивает. Тогда жизнь во многом теряет смысл, ибо ведь смысл - это совместное стремление к открытиям перспектив, тяга к необыкновенному, таинственному. О каком смысле можно говорить, если просыпаешься с тем, чтобы доказать жене, что ты не только не верблюд, но и еще кое-что значишь? Если она плохо скрывает свою ненависть ко всему мужскому населению планеты, а вымещает свою злобу к ним на тебе? Как ускользнуть от этих жалящих сердце стрел? Можно, конечно, спрашивать, куда же я глядел, когда выбирал? Но это тема специального исследования, так как в жизни любой женщины бывают периоды, когда природа говорит через нее языком размножения. И тогда какая женщина устоит от соблазнов? Потом же, когда она сделает свое дело, все приходит в свою, искаженную, норму и иногда чрезвычайно быстро. Да и мы, мужчины, тоже меняемся, к сожалению, не в лучшую сторону, провоцируя ее этим. КАПИТАН В институте психиатрии имени Сербского Стаса Капитана или просто Кэпа признали способным к немотивированному проявлению агрессивных поступков с особой жестокостью. Я не знаю, чем вызвано было такое решение господ психиатров, но могу представить им доказательства обратного: с точностью до наоборот в Кэпе существует особая личность. Это выдающийся человек, по моим, конечно, меркам. Именно поэтому я думаю, что любую великую личность (и в будущем тоже) ожидает подобный диагноз, если только его дело дойдет до института имени Сербского. Является ли Кэп жестоким человеком? Или, хуже того, особо жестоким? Нет. Он просто раскрепощен, бесстрашен, смел, но и очень аккуратен, самоконтролируем, прекрасно ориентируется в ситуациях, милосерден. АБСУРД Я спрашивал себя: за что сидят здесь люди? И сам себе отвечал: в основном за убийства: одного спровоцировал полусумасшедший пенсионер; другой, мой сосед по отряду в колонии, отбывал срок якобы за убийство отца, который, будучи пьяным, упал и ударился виском об острый угол, и ему никто не помогал в этом, а сын же в это время находился в рейсе. Третий, бывший офицер-афганец, отбиваясь от хулиганов, которые хотели изнасиловать его жену, убил в ярости нескольких. И еще… Кэп не любит абсурда, он его, в отличие от меня, просто терпеть не может. У него высокая чувствительность и аллергия на абсурд. Когда он рассказывал, какие вопросы задавали ему психиатры, он хохотал. Он открыто издевался над ними в институте и это тоже помогло отправить его обратно с дикой формулировкой. За эту формулировку он потом получит “пятнашку” - пятнадцать лет. А то как же? Особая жестокость ведь. ПРИГОВОР А как же на самом деле все было? Вот передо мной приговор, где черным по белому написано: во дворе его дома на него напали двое пьяных и стали избивать. Он вытащил нож и ударил одного в живот. Это все? Опять же нет. Сначала они, эти двое пьяных, издали его оскорбляли и угрожали. А потом только стали приближаться к нему. Он же их неоднократно предупреждал не делать этого. Он очень не любил, чтобы с ним плохо обходились. Кто эти двое? Только что освободившиеся из заключения, сидевшие не по одному разу, приехавшие из Питера к родственникам в гости. Вот так они решили отметить свое освобождение. ПРИЧИНЫ Почему же фигурирует особая жестокость? По двум причинам. Первая: убийство произошло днем во дворе дома на глазах взрослых и детей, среди которых была и двенадцатилетняя дочь убиенного. (Абсурд: как будто убийство втихомолку отличается особой мягкостью!) Вторая причина: родственница, к которой приехали искатели приключений, являлась судьей. Ларчик просто открывался. Комментарии излишни. Все эти факты я не выдумываю. Я их почерпнул из приговора суда, а суд - из показаний свидетелей, на глазах которых и произошла трагедия. Что отягощало вину Кэпа? Он был нетрезв, как и нападавшие на него. У него был нож, а ему ножом не угрожали. Он говорит, что ничего не помнит, все события были реконструированы по показаниям свидетелей. ОБРАТНАЯ СТОРОНА И еще - он не пытался бежать и не убежал. Потому что имел обыкновенное человеческое достоинство, которое заставляло его защищать себя и других. Кэп не переживал случившееся. Просто он хорошо понимал, что если снова ситуация повторится, то он сделает все точно так же. В таких мужчинах женщины часто чувствуют особую твердость и надежность. Но, оказывается, даже надежность может обернуться своей противоположностью. И тем не менее, та женщина, с которой он собирался соединить свою судьбу, поклялась, что будет ждать его все пятнадцать лет. Будет ли? АНГЕЛ Я спросил Ангела: “Почему мы обманываемся в любви?” “Чаще всего, - сказал Ангел, -  в любви не вы обманываетесь, а вас обманывают.” “Почему? - снова спрашиваю я. “Женщины в принципе от природы созданы для привлечения внимания мужчины любым способом. Даже те из них, кто проповедует мужененавистничество, ведут себя по канонам эксгибиционизма, то есть яркости и завлекательности.” “Действительно, – поддержал я его, –  очень потешно бывает смотреть на женщину, которая отрицает роль мужчины в собственной жизни, борется безоглядно за преобладание женского, но настолько искажает свое поведение в сторону этого так называемого женского, что невольно закрадывается мысль - она нас дурачит и именно таким способом стремится притянуть к себе.” “Отталкивание, - сказал Ангел, - это тоже метод привлечения. Недополучившие когда-то в детстве любви или же получившие вместо нее ненависть к противоположному полу, не отдавая себе отчета, инстинктивно тянутся к нему, но в гипертрофированном и часто в искаженном противоположными желаниями виде.” ЙОГА Как-то Кэп увидел у меня широко известную книгу философа Шри Ауробиндо “Интегральная йога”. Он выпросил ее у меня почитать, и с этих пор началась у него новая жизнь - он увлекся такого рода литературой и стал вести со мной разговоры на эту тему. - Я долгое время в раннем детстве, - рассказывал мне Кэп, - жил в доме моего дядьки-врача. У него было множество книг по медицине. Моя странная память иногда выдает сейчас целые куски прочитанного мной в десятилетнем возрасте. Кэп обладал уникальными возможностями в том, что мог почувствовать любую свою мышцу и воздействовать на нее. Ускорял и замедлял ритм сердца, снижал и повышал по желанию температуру тела. Он с первого раза запоминал все. Сочиняя стихи, он помнил их все. Я встречал таких людей и раньше, и мне они были интересны не только тем, что могли демонстрировать нечто, не встречающееся у других. Я наблюдал их в другом: насколько жестко они были запрограммированы? Такие люди, имеющие уникальную память, как правило, были плохими логиками или изобретателями. Лишь отдельные личности были развиты гармонично. Кэп, в отличие от других, ограниченных в творчестве, наоборот, носился со многими собственными оригинальными идеями в получении даровой энергии. И все же, оценивая его уникальность, можно было сказать, что он от природы был наделен способностями йога. ПОИСКИ Я послал несколько записок своим родным через Шурика с просьбой отыскать в Москве общество Сокирко. До сих пор на них не было никакого ответа. И вот мой адвокат принес мне письмо, отпечатанное на машинке от моего старого знакомого, который организовал партию любителей пива. Я до сих пор не знаю, как весть о моем аресте дошла до него? Обращаясь ко мне, он дает мне адрес общества Сокирко. Я тут же прошу письменно своих родных связаться с ним и попытаться что-нибудь сделать. ЧЕРТА Услышав однажды наши споры с Кэпом относительно поведения женщин и о том, что им можно прощать, а что – нет, один уважаемый зэк сказал: - Жить с чужим человеком, можно, и довольно успешно. Раньше, когда я был молод, мне казалось, что нелюбящая жена - это виселица, потому что тот, кто внутри меня, не мог вынести этого. Но после того, как на годы оказываешься среди таких же полудиких мужиков, совершенно разных, а иногда и просто сумасшедших, то жизнь в семье с женщиной, пусть даже с холодной, есть рай настоящий, а не выдуманный. И не надо искать от него еще более чего-то привлекательного. Его нет и не будет. ДЕЛО Я давно уже знаю, что мой подельник Алексей Таргаров снова находится в этой тюрьме. Мне сказал об этом мой адвокат. Совсем не хочется с ним связываться, не вижу смысла. Сегодня с утра неспеша я читаю свое уголовное дело. За столом дремлет Крысин. Он сам принес мне его. Видимо, опять была у него бессонная ночь - брали такого же валютчика и торговца бриллиантами, как я. Про эти бриллианты в деле нет ни одного слова. Значит, скоро надо ждать обвинительного заключения и суда. АНГЕЛ Вдруг за моей спиной возникает Ангел и говорит: “Если ты не изменишь свою тактику, то все эти три тома тебе придется изучать долго, чтобы добраться до наиболее важного. Если ты не поймешь, что этого времени у тебя не будет, то останешься с носом.” “Но вначале идут тоже важные документы, например, акт ревизии.” “Не спорь со мной! Прочти и выпиши главное по основным допросам. Потом просмотри, все ли документы, которые необходимы тебе, есть в деле? А потом уже будешь смотреть акты ревизии, ведомости и прочее. Ты понял? Спеши!” Как прав оказался мой Ангел! ЗАБЛУЖДЕНИЕ Но, тем не менее, я не вытерпел и спросил Крысина: - Сколько времени вы даете мне для ознакомления с делом? - Согласно закону у вас времени столько, сколько вам будет необходимо, чтобы подробно ознакомиться со всем, что там собрано. Так что можете не спешить. ДЕЛО Я листаю, читаю, делаю выписки и помню каждую секунду, что мне надо спешить с этим. Не разрешаю себе даже удивляться той ахинее, которая собрана в деле в качестве допросов. И чего только не наговорили на меня мои друзья! Я и узурпатор, и негодяй, и подлец. Но, слава Богу, никто не сказал, что я жулик или ленивый. Вот допрос Булавиной. Как она мечтала, оказывается, обмануть! Ну хоть кого-нибудь: меня, следователя, своего мужа. Такая натура. Так кто же вы, госпожа Булавина, на самом деле? Ладья, ферзь, или все-таки королева? По-видимому, королевская пешка, если вы не пали. Итак, шахматная партия продолжается. Я ее проигрываю. Но как завершить комедию достойно? “Достойных комедий не бывает”, - сказал бы мне сейчас мой Ангел. И он, как всегда, будет прав. В комедии надо смеяться, но, к сожалению, я этого при всем своем усилии сделать не могу. И потом – над кем? Над собой, что ли? ШОФЕР По-моему, вот кто развернулся на допросах, – так это шофер. Он с каким-то литературным наслаждением выдумывал, как видел эти самые деньги, хотя они и находились (согласно показаниям Булавиной) в наглухо застегнутой непрозрачной сумке. А он и держал их в руках и любовался ими! “Господи, да он просто сумасшедший, помешавшийся на деньгах!” Только они могут с такой страстью фантазировать, как эти проклятые для меня бумажки лежали пачками на столе в комнате у Таргарова, в которую этого шофера не только ни разу не впустили, но даже не позволили заглянуть. Судя по тому, что он говорил, так мы вообще много раз бывали у Таргарова с деньгами. Ну и бред! ДЕЛО Свой камень бросил каждый из тех, кого допрашивали. Видимо, кто не хотел этого, того не трогали. Прошел месяц. Дело мне раза три приносил сам Крысин, потом он устроил перерыв. И еще два раза я читал его в присутствии секретаря суда - молодой молчаливой женщины. Благодаря тому, что я усиленно концентрировался, когда принимался за него, уже к третьему визиту я успел записать и осознать главное. АЛЕКСЕЙ Однажды, выходя из следственной комнаты, я увидел в соседней следственной комнате Таргарова с его адвокатом – немолодым и, по-моему, не очень здоровым человеком. Брюки у Алексея были закатаны до колен и все голени покрыты большими гниющими язвами. Мы кивнули друг другу, приветствуя. Я не утерпел и спросил его: - Хоть лечишься чем-нибудь? Он ответил, что нечем. Крысин молча наблюдал за нами. – А ты чего так похудел? – спросил меня Алексей. – Так и ты не поправился, – ответил я. КРЫСИН И вот через месяц снова появился Крысин. Он положил передо мной лист бумаги и сказал: - Сегодня вам необходимо будет подписать акт ознакомления с материалами дела. Вот тут постановление прокурора о прекращении ознакомления по причине затягивания его с вашей стороны. Я прочитал постановление. Спросил: - Сколько у меня сегодня времени? - Два часа. - Хорошо, – сказал я. – Я готов читать. Разрешите мне начать? Я читал ровно два часа. После этого написал в акте о нарушении закона и расписался. Копию постановления прокурора взял себе на память. Вдруг пригодится когда-нибудь. РАССТАВАНЬЕ Сегодня я в последний раз встречаюсь со своим следователем. Я его спрашиваю: - Вы не захотите посетить суд, когда меня там будут линчевать? - Нам не разрешено этого делать. - Вы проверили мое алиби? – спросил я. – Почему-то нет никакого документа относительно этого, хотя я писал заявление на имя прокурора области. Он нехотя ответил: - Да, мы его проверяли. Я усмехнулся: - Не хотите выглядеть хуже, чем вы есть на самом деле? Он ответил достаточно холодно: - Я могу поместить в дело любой документ, если посчитаю это необходимым. Я задал ему вопрос, ради которого и затеял весь разговор: - И что же вы мне предъявите в обвинительном заключении? Крысин многозначительно улыбнулся: - Не могу разглашать раньше времени. Но я уже пишу понемногу. Я понял, что ничего не узнаю от него, и придется, по всей видимости, ждать срока. Поэтому переменил тему разговора: - Если вдруг возникнут какие-нибудь проблемы со здоровьем, а психика ваша уже больна - милости прошу! Уж так и быть, приму. Даже без очереди, – съязвил я. – Только у меня прием платный. С вас много не возьму - вот такой толщины пачку зеленых. Жалко, что вы так быстро закончили следствие! Еще бы чуть-чуть и вы бы окончательно поняли, что я за фрукт. Крысин несколько секунд переваривал то, что я ему сказал, раздумывал. Потом все же решился: – Григорий Андреевич, мне не хотелось бы напоминать вам еще раз о некоторых возможностях. Но вы меня вынуждаете. Вы же знаете, что есть люди, которые готовы поручиться за вас. От вас требуется только одно – дать согласие. Поверьте, колония – это, конечно, лучше, чем СИЗО, но и она ни в какое сравнение не идет со свободой. До свидания. Когда меня уводил конвойный, Крысин сказал мне вослед: – Подумайте, у вас еще есть шанс. Вот увидите. По крайней мере, я его вам даю. Даже гарантирую. На том и расстались.     Глава 16   …Я думал, что хоть чуть осталось на двоих. Но там, за дверью, - жуть от мыслей, от моих… КОНТАКТЕР – Я не понимаю, – говорил мне как-то один мой хороший знакомый, которому я оказывал иногда услуги в том, что по его просьбе предупреждал о возможных неприятностях. – Ты же контактер! Ты можешь деньги грести лопатой. И тем не менее, ничего не хочешь делать! Почему? Ответь? Я лишь смеялся в ответ: – Может быть, на старости лет, чтобы прокормить большую семью, я и займусь этим. Не знаю, почему я отказываюсь от выгодных предложений? Что быть в рабстве у военных, что горбатиться на миллионера с его секретами – это одинаково означает потерять свободу. Наверное, она мне важнее. Но если в моей жизни вдруг случится что-либо подобное повторно, я не гарантирую, что поступлю точно так же. Все течет – все меняется. Нужно учесть еще и такую малость, как те самые способности, вокруг которых и разгорелся весь сыр-бор. Ведь они часто пропадают у людей совсем по непонятным, однако, причинам. И потом – все мы смертны… ОБВИНЕНИЕ И вот в моих руках обвинительное заключение. Я сразу заглядываю на последние страницы, в так называемую резулятивную часть, главную в обвинительном заключении, где собрано обвинение, и читаю о том, что, со  слов Петрова, я влияю на людей; я виновен, потому что я директор; я давал указания о хищении по телефону. И все?!. Я читаю снова и не верю своим глазам. Нет моего присутствия на квартире Таргарова – значит, алиби проверили и оно подтвердилось! Нет ни одного доказательства, ни одного слова о том, что я присваивал деньги. Абсурд! Как же так - областная прокуратура ведет следствие и, начав обвинять меня во всех смертных грехах, ничего не находит? Готовили к расстрелу, а получился пшик! Ай да Крысин, ай да молодец! Нужно посмотреть, что он там наворочал на тридцати страницах? О каких таких гарантиях он говорил мне? Подумать только, оказывается, я смог насовершать преступлений аж на тридцать страниц текста! По телефону отдавал указания, которые никто не слышал. Кому отдавал? Петрову, естественно, - все так убеждают. А почему же тогда сам Петров все это начисто отметает? Все утверждают, что я составлял и фиктивные ведомости тоже. Однако сама Булавина признается, что это ее почерк. Экспертиза подтверждает. Где здесь я? В чем моя вина, хотя бы формальная? АДВОКАТ Приходит адвокат и говорит: - Дело дрянь. Такого странного обвинительного заключения я уже давно не читал. Спрашиваю: - Как давно, Владимир Иванович? Он задумывается. - Да уж, почитай, лет десять. Интересуюсь: - И что же вы видите плохого? Владимир Иванович задумчив. - Прежде всего настораживает тот факт, что ваш следователь, как говорится, умыл руки. Фактически он выбыл из игры. Я не соглашаюсь: - Однако он откровенно переврал показания некоторых свидетелей. Однако, адвокат машет рукой: - Да, это так. Но его понять можно. Вы посмотрите на резулятивную часть: вам нечего поставить в вину. ЛОГИКА Я не понимаю его логику. - И в чем же здесь плохое для меня? Владимир Иванович рассуждает: - Вот это и настораживает. Ваш следователь испугался. С одной стороны, он понимает, что вы невиновны, а с другой, боится начальства, которое приказало ему набрать на вас материал. Когда же он с таким рвением принялся за дело, считая, что набрать можно на любого, не тут-то было. Вы оказались прямо как стеклышко. Честно сказать, и я удивляюсь, как это вам удалось, вот так, командуя коллективами, не запачкаться? Я извиняюсь: - Виноват, исправлюсь. Он не понимает шутки: - Ради Бога, не надо это исправлять! Оставайтесь таким. Но против вас настроено начальство в областной прокуратуре. Где вы им дорогу перешли? Не иначе как за АНТ. Надо ли говорить, что такие разговоры не прибавляли мне уверенности. ООН И вот я еду на суд. Впервые мы находимся вместе с Алексеем. Потом, после того, как суд закончится, на какое-то время нас опять разведут. Но мы будем переписываться, используя для этого запрещенную тюремную почту. Затем колония – и мы снова вместе. Прошло пять заседаний суда, прежде чем прозвучал приговор. В одной из своих записок, которые я передавал на волю, я просил, чтобы в Москве разыскали моего знакомого, который занимался от ООН защитой прав человека - Груздева. Его удалось найти, и он рьяно принялся за дело. Приезжал в наш город, оставил в мою защиту два письма с шапкой ООН и они фигурировали в деле. Мой адвокат уговаривал его приехать на заседание суда, но Груздев не приехал. Мне передали, что он звонил и извинялся - у него заболела мать и не с кем было оставить собаку. Адвокат говорил мне потом, что если бы Груздев просто присутствовал на суде и даже ничего не говорил, то это бы изменило решение в мою пользу. Видимо, поэтому приговор суда был заготовлен не на меня, а на Петрова. И только под конец, в последний день, когда стало окончательно ясно, что Груздева не будет, наша местная фемида решилась на подлог. СУДЬЯ Обычно дела такого уровня - по особо тяжелым преступлениям - рассматривал областной суд. Однако буквально перед нашим событием вышло постановление Верховного Суда о переподчинении при рассмотрении дел и мое дело слушалось в районом суде. Но этот районный суд был лучшим в области. И судья, председатель районного суда, тоже был лучшим. Он проходил специальное обучение во Франции. Он был молод и ходили упорные слухи, что именно он займет кресло председателя областного суда, когда нынешний председатель уйдет на пенсию. И это действительно так и случилось. Вскоре после моего процесса, он перебрался в то самое кресло, о котором мечтал, наверное, с самого детства. Ему моего дела не хватало, чтобы набрать необходимое количество очков. И если бы что-либо помешало ему осудить меня, то и его восхождение затормозилось бы или кто другой опередил бы его. Его друг и приятель Павленко тоже хотел въехать в рай на костях таких дураков, как я, но… не получилось. Пока. Видимо, двоим на одном осле не уместиться. Низкий все-таки во Франции уровень судопроизводства, если оценивать мастерство судьи по тому делу, через которое меня пропустили. ТЮРЬМА А в это время тюрьма жила своей жизнью, не пустовала, а наоборот, заполнялась все больше. Пришло и ушло жаркое лето, когда жить в переполненных камерах было невыносимо. По международным нормам условия, в которых мы там находились, принято считать пытками. Участились обмороки и усилилась зараза. Практически каждый был чем-нибудь серьезно болен. В нашей камере случилась драка. Никто толком не знает, почему подрались два кента, но один другому навалил так, что второго водили на больничку и зашивали щеку. Официальный диагноз - упал сонный со шконки и ударился о край стола. СИПЛЫЙ Эта причина - основная во всех случаях. Но дед, недавно поступивший к нам, которого мы прозвали Сиплый за его придушенный голос, действительно неудачно спланировал со второго этажа, промахнулся и грудью лег с размаху на угол деревянной лавки. Прямо на наших глазах он стал сереть. Когда его под конвоем четверо наших отнесли в медсанчасть, мы думали, что нам уже не придется его лицезреть. Однако не прошло и полчаса, а его принесли обратно. Он так же почти не дышал, и никаких изменений к лучшему не наблюдалось. В санчасти с ним не стали заниматься – некому. Его на одеяле положили у бачка с водой на пол и постепенно внимание было отвлечено от него. Кое-кто мыслено распрощался с ним. Утром же он совершенно неожиданно вдруг встал и начал ходить. Через несколько дней сделали рентген и определили перелом двух ребер. Сердобольные деды на первом этаже шконок взяли его к себе, потеснившись до предела. 8 МАРТА К нам в камеру заехал Серега по прозвищу Теща. Неуклюжий, несобранный, балаболистый, он с первого дня вошел в нее, как к себе домой. По ночам он часто кричал во сне и дело дошло до того, что его стали уже побивать за ночное творчество. То, что с ним приключилось, невозможно выдумать. У себя дома он отмечал праздничный день 8 Марта. Были он, жена, почти молодая теща  пятидесяти пяти лет и две девочки - его дочки. После того, как выпили и закусили, жена с дочками решили погулять и ушли. Серега не пошел, потому что выпил лишнее. Осталась дома и теща. Жили они в небольшом поселке, поэтому там особенно не разгуляешься. ТЕЩА Как только они остались одни, она пристала к нему с большим женским желанием. Это он хорошо помнил. Помнил также и то, что отбивался от нее. Теща потом в заявлении в суд все подробно описала, а он сам больше ничего не вспомнил и вообще сильно сомневался, а было ли хоть что-нибудь? Но у тещи в милиционерах ходил ее ухажер по молодости. Он собственно и дал делу ход как бы ради шутки. Уже когда Серега сидел с нами, теща то ли сама передумала, то ли ее дочь уговорила, но она написала второе заявление с просьбой его отпустить, а ее наказать, потому что она обманула. СПЕКТАКЛЬ Однако, все равно дело было доведено до суда и она там выступила. Сначала она сказала: - Я прошу вас, граждане судьи, отпустить его, потому что негоже так, без отца деткам малым. Он один был у них кормилец, а теперь-то они на мне. Но потом, вдруг вспомнив, как однажды он послал ее подальше, разволновалась: - А вообще так ему и надо. Плохой мне зятек попался. Безрукий. Ничего делать не умеет. Судья на это сделал замечание: - Вы, пожалуйста, по существу. Не отвлекайтесь. - Я и не отвлекаюсь. И дочку мою, свою жену, недавно ударил. И вы не поверите, граждане судьи, он в прошлом годе изуродовал котенка, убил и закопал у нас на огороде. Изверг, а не человек. Я этого котеночка потом в лесок отнесла, там его и похоронила. Судья снова перебил ее: - По существу дела ответьте: то, о чем вы пишите в своем заявлении, имело место или нет? - А как же! Еще как имело! Он меня повалил на кровать и все сделал, что надо. - А зачем вы на него написали заявление? - спросил раздраженно судья. - А как же не писать. Он, поганец, пьянствует и ругается. - Он что же - постоянно пьет? - Нет, не постоянно. Но раз в неделю выпьет. Это точно. Определил суд Сереге-Теще шесть лет под стражей. Когда приговор прочитали, мать и дочь волосы на себе рвали, причитали, как над покойником. Мол, как же теперь они без кормильца будут? Вот так теща зятя проучила. ДРОЗД Петра Дроздова, Дрозда, бросили к нам в камеру СИЗО с простреленными ногами. Чтобы больше никогда не ударялся в бега, с полутора метров стрелял в него сосед милиционер, с которым случайно он столкнулся, выходя ночью из своей квартиры. Сосед спросил его: – Ты чего, Петро, тут делаешь? На что Петр ответил быстро: – Да вот в командировку опять собирался. Срочно нужно выехать. А сам задом-задом и в сторону. Сосед ему громко: – Погоди, дело есть! И лезет за пистолетом – он как раз на дежурстве был, а домой случайно заехал. К тому времени все уже в милиции были оповещены о розыске Дрозда. Петр только успел дернуться, сосед и прострелил ноги.  На одной ноге пули прошили мякоть и она зажила через месяц. И он смог наступать на нее, правда, с болью. А вот на другой были раздроблены кости, и их осколки острыми краями резали ткани, заставляя их гнить. ЛЕШИЙ Целый месяц Дрозда таскал на себе Колюха Леший, добрая душа: на дальняк, умываться, на обед. Он же стирал ему и помогал обмыться. У Коли рожа страшная, повадки бандитские, сам как горилла. Грубый, резкий, неуживчивый. Судили его за разбой и изнасилование восьмидесятилетней бабушки, которая продавала самогонку и к которой занесла его нелегкая с подругой. С бабушкой покалякали, самогоночки приняли, но чем-то он бабуле не понравился. Вот она и накатала на него заявление. Тоже добрая душа. Около пятнадцати раз откладывался суд по делу Лешего, все не подтвердилось в конце концов, но разбой оставили, а то стыдно за нашу систему: невиновного заставили три года только в СИЗО сидеть. Совестливые судьи попались, такие же, как и следователи. Здорово Колюха рисовал на салфетках цветными фломастерами или ручками. Это искусство называется делать марочки. Он говорил, что и играет на всех музыкальных инструментах. АНГЕЛ Однажды в это время посетил меня Ангел и как-то молча побыл некоторое время рядом. К чему это? Неужто к большим испытаниям. СУД Опять автозак, помещение суда, люди, которых не очень много, бокс. Когда нас с Алексеем вели, видели своих. Бокс такой маленький, что даже вдвоем тесно. Он жалуется на своего адвоката - мало встречался с ним, мало говорил. Адвокат у него новый. На душе муторно, хотя понимаешь, что некоторым хуже, у них суд откладывали на год, два, а то и три года. Есть такие, кто и больше сидит в тюрьме. А тут не прошло и года – и вот тебе суд. Наконец, начали заседания. Нас привели, все в сборе. Решетки вокруг места, где мы сидим, нет. Лишь небольшой барьер. Я положил на него заготовленные листы бумаги, на которых отметил основное. У Алексея маленький листок. Рядом с нами два мента. В отдалении от нас сидят наши адвокаты. Три судьи за столом, который так далеко от нас, что невольно напрашивается вопрос: зачем? Может быть, подсудимые бросаются с кулаками? Или же тут что-то другое. Это другое стало понятным, когда началось заседание: судья говорил негромко и мой подельник Алексей ничего не слышал – у него тугоухость. Возможно этому, как самому главному, и научился на народные деньги наш молодой судья во Франции. Эту изощренность я лично очень высоко оценил. Система перемалывала любого. Ей во все времена было все равно, кто перед ней: садист-убийца или Спиноза, Галилей, Достоевский, Тухачевский, Солженицын… Пустой зал, только несколько наших родных сидят и какие-то люди - трое. Оказалось, что это друзья или знакомые Алексея. Вот мать Алексея, моя сестра. Моей жены нет… ДОПРОСЫ Самое интересное в суде - это допросы свидетелей. Кто побывал на собственном суде, тот, как правило, бывает  потрясен той трагичностью, с которой некоторые из них восприняли вызов в суд. Суд – это не похороны, это даже совсем наоборот. О покойнике не говорят плохо, а о подсудимом – хорошо. Вот тот, кому я помогал в диссертации, возводил по ступеням жизни, сделал своим заместителем по науке. Как у него внезапно отшибло память! Более того, начал нести какую-то околесицу о науке, да так испуганно, что судья его прервал и отправил домой. Вот спиной ко мне за кафедрой стоит спасенный мною от петли несостоявшийся шахматный гений Яковлев и, потеряв свои шахматные кондиции, выдумывает несуществующие встречи, порочащие меня. В показаниях других свидетелей не было ничего подобного, о чем он толкует. Что с ним: то ли он опять стал плох здоровьем, то ли решил поиграть дальше, не замечая, что доска уже пуста? Хотя вряд ли второе: его спина, обращенная к нам, ходит ходуном, руки за кафедрой трясутся, того гляди, Богу душу отдаст. Значит, помнит еще, кто его из петли вытащил и долго потом откармливал. АЛЕКСЕЙ После первого дня заседаний Алексей возбужден сверх меры. Он рассказывает мне в боксе, как его везли из Москвы этапом через несколько городов кружным путем десять дней, как он был плох и как он решил покончить жизнь самоубийством, да остановило лишь то, что у него маленький ребенок и молодая двадцатипятилетняя жена. Из знакомства с материалами уголовного дела я уже знаю, что он ничего не говорил на допросах, листы чистые. Интересно, что он скажет здесь? Признается ли? Судья зачитал иск к нам от Инженерного центра по несуществующим убыткам и сообщил, что он погашен родственниками Алексея. Говорить не хотелось. АНГЕЛ И опять встреча с Ангелом. И снова вопросы и ответы, и рассуждения, которые для меня представляли интерес, но… “Я хочу объяснить тебе, что твоя жена живет своей жизнью.” “Наши жизни непересекаемы в будущем.” “Ты неправ. Она не пришла на суд, потому что ее не отпустили дети.” “Оправдать можно все.” “Но и понять можно.” “Значит ей действительно все равно, что будет со мною.” “Ей не все равно. Она в смятении. Представь себе: ты - в тюрьме, она без работы, да еще - в больнице. Чем кормить себя и детей?” “Она отреклась от меня. Бросила.” “Нет, это ты бросил ее. Это твоя вина в том, что она оказалась без денег и без места.” “Она так хотела детей!” “Это зов Бога. И тебе нельзя обижаться на нее.” “А разве я обижаюсь? Когда заканчивается любовь, обидам нет места - я это понимаю.” “Она помогает тебе. Единственный человек, кто не отвернулся. Что тебе еще надо?” “Я люблю ее.” “И хочешь, чтобы она тебя тоже любила? Так бывает редко.” “На что же мне надеяться?” “В любви - ни на что. Твоя личная любовь - в прошлом. У мудреца нет ни зла, ни добра, – говорят на Востоке. И его любовь - это уже не та личная любовь, которая сводит с ума.” “Но почему она меня возненавидела? Из-за других женщин? Это - ревность?” “Нет. У вас не сошлись желания. Иметь много детей - ее скрытое желание. Ты же подходил трезво.” “Я не могу взять на себя смелость в этом.” “Она, как и многие женщины, неспособна подчинить себя логике. Над ней властвует желание.” “Она знает, что еще Будда говорил, что все страдания - от желаний. У нас были общие интересы, мы разделяли одни и те же истины.” “Это в прошлом. Истины хороши, когда дети не просят есть. Любовь к мужчине заканчивается там, где женщина видит страдания детей. Она понадеялась на тебя, а ты ее подвел.” “Скажи, отчего еще может женщина возненавидеть любимого?” “Причин много, но основная, обобщенная - это предательство. За предательство сходит и пренебрежение ее женским началом. То есть отношение к ней, как к некоему среднему и разумному существу. Большинство женщин не выносят этого. Еще одна из причин - аборты, если она страстно хотела детей, а мужчина причинил ей боль своим нежеланием иметь детей.” ТЮРЬМА. На улице дождь. Пока гуляли в прогулочном дворике, все промокли до нитки. Я же все равно потею, бегая, мне хорошо, не жарко. В тюрьме появилось больше собак. Вечером в коридорах появились омоновцы в масках. Но тихо. Никого не  трогают. Омоновцы тронут нас, когда я буду уже в лагере. Они, как лавина, будут нестись, все сметая на своем пути, раздавая удары палками. Не успел отбежать, получи. И только когда руководитель христианско-демократического союза области сходит в их часть и поговорит с ними о человеческом достоинстве, объяснит им, что это не по-христиански, только тогда они немного присмиреют. А так, какие-то варвары, а не люди, которые, врываясь в цех, могли просто так сломать станок или перевернуть вверх дном готовую продукцию, при этом изуродовав ее до неузнаваемости. Из других камер ночью сообщили, что режим усилен в связи с побегом из колонии области трех человек. СУД Булавина на суде путала карты. Когда судья спросил ее: - Вот вы вышли из банка, вынесли в сумке деньги. Сумка ваша закрыта. Вы сели в машину? - Да, мы все сели в машину. Судья уточняет: - Сумка осталась у вас или вы ее отдали кому-нибудь? - Сумка осталась у меня. А вот о любопытном шофере:  - А шофер, который вас возил, утверждает, что сумку вы отдали Мартиросяну, который сидел сзади. Что вы на это скажете? Булавина соглашается: - Может быть, и отдала. Судья уточняет: - Но у вас в сумке были деньги? Булавина категорически заявляет: - У меня в сумке был кефир. Судья сердится: - Но вы получали в банке деньги в тот день? Она словно издевается: - В тот день, о котором вы говорите, я денег в банке не получала. - А когда вы их получали? – начинает терять терпение судья. Следует безразличный ответ: - Я уже не помню. ИГРА Судья заходит с другой стороны: - А сколько раз вы приезжали на квартиру к Таргарову? - Я не помню. Мой адвокат задал ей вопрос, на который все ждали ответа: - Каким образом вы смогли получить в банке наличные деньги, не имея на то разрешения? Булавина сыграла свою роль: - Я не знала, что для этого нужно разрешение. Адвокат удивлен и возмущен: - Как так? Ведь вы же взрослая женщина! Каждый человек знает, что для получения наличных денег в банке нужно иметь право. У вас оно было? Равнодушнее ее на свете нет никого. - Я не знаю. - А кто в таком случае знает? – Директор. Все опять замыкается на мне. Поделом – буду знать, что лучше с умным потерять, чем с такими дураками найти. Нашел…     Глава 17   Прощай, тюрьма, прощай, моя берлога! Мне было писано, как видно, на роду. Знать, суждена была к тебе дорога И я по ней теперь один иду… РОДНЫЕ За хорошую взятку наша охрана устроили нам с Алексеем двухминутную встречу с нашими родными. Он встречался со своими в мужском туалете, я - в женском. Поцелуи, охи, несколько слов. Одно расстройство. Алексей же воодушевился: - Мои заверили меня, что все будет нормально. Вот увидишь. Договорятся. Я скептически помалкивал. СУД Допрос Петрова проходил как игра в одни ворота. Судья показывал ему документы и спрашивал: - Это чья подпись? Петров отвечал просто: - Моя. Он пояснил, как обстояли дела, взял на себя вину за преступление. Но в конце сказал, что деньги не брал. Адвокаты накинулись на него, как голодные. ПРИЗЫВ После нескольких заседаний нам сказали, что дальше тянуть уже не будут и что приговор будет вынесен уже на следующем заседании. Перед последним заседанием я полночи сочинял и писал последнее слово. Я призывал в нем оставить ненависть профессионалов и взглянуть на суть дела трезво. Одним словом, я просил судей одуматься и не делать глупостей. ОШИБКА Когда Алексея стали спрашивать, брал ли он деньги, он отказался категорически. Практически же все свидетели говорили, что это не так. Он стал вести себя так же, как я. Зеркальное отражение. Какую цель он преследовал? Ведь этим он усугублял ситуацию. Конечно, он надеялся, что с воли все устроится. Он отказывался думать, что подобное ненадежно. В этом была его ошибка, этим он утопил и меня и себя еще глубже. Ведь он мог признаться прямо, что брал деньги у Петрова и Булавиной. И тогда мне можно было бы и выплыть. Если же он сказал бы, что деньги передал мне, то стало бы хуже и ему. Толкала его на риск групповухи исключительно мысль о самом себе. А для этого необходимо было его непризнание - он ловил крупную рыбку в мутной воде. И он обманулся. В любом случае меня он мог выручить, если бы показал на себя, а меня не тронул вообще. Но он молчал. И потому нам пришили сговор преступной группы. Нашему правосудию позарез нужна была преступная группа и крупняк. И Алексей талантливо подыграл судьям. ПРАКТИКА Он так и не понял, что мог бы отделаться легким испугом, если бы взял всю вину на себя одного. Таких дел по хозяйственным преступлениям передо мной в тюрьме прошло несколько. По ним одиночке в то время давали от года до двух. А мы находились на государственных харчах уже около года. Такова была судебная практика по аналогичным статьям. И практика хищений тоже свелась к простому: тот, кто был засвечен больше всех, категорически отрицал участие в деле еще кого-либо. Так он спасал и других, и себя, ибо по групповым статьям жесткость судей была намного выше. Да, все или почти все укладывалось в такую логическую схему, понятную всем. Оставалось невидимым лишь мое несогласие работать на военных или на бизнес. Они выпадали из рассуждений, потому что о них никто не знал. И если быть честным перед самим собой, то следует признать, что как бы Алексей не поступил, он ничего не мог сделать, чтобы облегчить мою участь. ПОМЕШАТЕЛЬСТВО Когда объявили перерыв перед зачитыванием приговора, мы еще раз увиделись с родными. После этого Алексей в боксе устроил танец живота от радости. Он почти в полный голос кричал: – Я сейчас выйду на волю. Там - все решено и куплено. Он обезумел. Мне не удалось его успокоить и таким он шел в зал – невидящим ничего, с лучезарной улыбкой на устах. Он не замечал ступенек, он был уже на воле, со своими. ДИКОСТЬ Когда я выступал с последним словом, судьи решили, что многое из того, что я говорю, - лишнее. Наглость молодого и раннего судьи была безграничной. Он меня лишил слова через пять минут. Потом был зачитан приговор и Алексей надолго потерял дар речи. Я тоже, хоть и готовился к этому. Мне дали срок больший, чем ему. Как паровозу. Как организатору преступления. И вообще как главарю. ВСЁ Кто так обманул Алексея, для меня осталось тайной. И хорошо. Со стыда за нашу фемиду прокурор на последнем заседании совсем не присутствовал, но, как оказалось потом, написал протест, в котором обосновал незаконность приговора. Я сам держал этот протест в руках, знакомился и расписывался в знак этого. Протест был отозван областной прокуратурой в лице Павленко. Видимо, это тоже было одной из расписанных заранее сцен спектакля. Кассационные жалобы были оставлены без удовлетворения, жалобы в Верховный суд тоже. И лишь после всего этого, когда уже моя жена написала еще раз от себя, снова приложив материалы, которые я переслал ей из тюрьмы с Виктором Гусевым, срок мне был уменьшен до такого же, как у Алексея. СВИДАНИЕ После суда разрешили свидания и переписку. На тюрьме шутят, говорят, что от того, как пройдет первое свидание, зависит будущее: если хорошо, положительно, то можешь оставаться прежним, если же плохо, отрицательно, то тебе никуда не деться: либо вообще не вылезай из тюрьмы, либо же стань другим. Ничего себе шутка! Когда я пришел на первое свидание и увидел сквозь толстое бронированное стекло свою Лиду и сестру, то как-то сразу понял, что от прежнего меня осталась разве что память и высохшее тело. Мы говорили о многом. Но разговор этот проходил странно: они были из другого мира. Было ясно, что они для меня вряд ли что серьезное смогут сделать. Сочувствие, любопытство. Но это все с другой планеты, более благополучной. Хотя участь жены мало чем отличалась от моей - она была закабалена детьми. ЧЕРНОТА Перед прощаньем она решила мне сказать все, что думала обо мне, о моей жизни и о моем деле. А думы эти были такими тяжелыми, ненавидящими, что перспектив моих на восстановление отношений с нею после этого не стало окончательно. До тех пор, пока она не высказывалась глаза в глаза, да еще и при чужих людях, надежда, хоть какая-то призрачная, существовала. Теперь же она рухнула. Я остался один на всем свете. Ах, как тошно жить одному! Но, слава Богу, я уже не первый день жил так и уже насмотрелся на все, что только может быть самого паскудного. От такого можно было вполне умереть. И кто-то умирал, и кто-то вешался, и кто-то вскрывал себе вены… От того, что отвернулись любимые, от того, что перестали считать его человеком…   …А из тюрьмы не хочется идти - Там ждет холодный пот, неразбериха. Ты на мое, пусть жалкое “Прости!” Опять не пишешь. В мире тихо-тихо…   Я завтра утром должен все решить И дать ответ - пойду ли я на волю. Но как - скажи! - с тяжелым грузом жить И как смотреть, не падая от боли?   Здесь просто все: побудка, шмоны, храп И черный цвет опустошенных зэков. И самый сильный - местный наш сатрап, Существованье, как сейчас, - калекой.   И я решу назавтра, как проснусь, Чтоб с вахты в лагерь снова не вернулся… И если я в могиле развернусь, - Не сам я умер - значит задохнулся… АНГЕЛ Я воспринимал себя как тяжелобольного из-за своей беспомощности что-либо предпринять, чтобы изменить свою судьбу, из-за равнодушия и бессилия близких, из-за ненависти, которая в таком количестве вдруг обрушилась на меня. Об этом я и сказал Ангелу, когда опять еле дополз до своей шконки. Я сказал ему, что это несправедливо. “Ты неправ. Потому что ты смотришь со своей колокольни. Другие помнят тебя прежним. А ты можешь поклясться, что всегда был справедлив?” “Но я не могу оставаться прежним. Я не могу делать то же самое для них, как тогда. Они заботы не знали. Теперь же многим приходится самим добывать средства к существованию.” “Конечно, это жестокая наука им. Может быть, они от этого ожесточились. Но  ты учись. Ты уже многое понял.” Я становлюсь действительно мудр, а таких нельзя любить. Их или ненавидят или уважают. Два дня я отходил от потрясения и хотел уже отказаться от следующего свидания. Но через месяц пошел снова, чтобы увидеть своих сыновей. ВОЗВРАЩЕНИЕ Постепенно возвратилось мое прежнее внутреннее состояние почти устойчивого  равновесия. Видя это, некоторые смелее стали подходить ко мне со своими проблемами. Подошел Мальчик - веселый, неунывающий, лет тридцати молодой человек, ожидающий своей участи за убийство жены. Он совершенно не помнил, как произошло само убийство, но то, что был сильно возбужден от приличных доз алкоголя, помнил. УТОПИЯ Подавляющее большинство убийств вообще связано с принятием вина или водки. В последнее время причиной некоторых убийств стал прием наркотика. Мне приходилось слышать мнение, даже среди судей и врачей, что хорошо бы придумать такое вещество, которое будет возбуждать человека точно так же, как алкоголь, но не вызывать в нем таких агрессивных вспышек, которые приводят к убийствам. Однако поспешим разочаровать этих любителей вина и наркотика в том, что нельзя отделить одно от другого, потому что это звенья одной и той же цепи. Свои агрессивные начала человек разумный обязан давить в себе, ибо это и есть безумие. И делать это он долго еще будет только одним способом – с помощью своего сознания. Любое раскрепощение агрессии тренирует человека к появлению еще большей, вызывает в нем рост ненависти. Не зря говорил об этом Христос: “Возлюби врага своего!” УЧЕБА На примере Мальчика, который был исключительно веселым и контактным человеком, было мне видно, что бес алкоголя только того и ждет, чтобы человек выпил, а там он уже найдет возможность отключить сознание у самого, казалось бы, уравновешенного человека. Обо всем об этом я и говорил Мальчику, поясняя, как менять себя, как укреплять дисциплину самоконтроля. Показывая ему приемы работы с психикой, я и сам быстрее приходил в норму, потому что поневоле пропускал через себя то, что давал ему. Так я, если и не укреплял собственные кондиции, то, во всяком случае, не позволял им разрушаться. ГОТОВЛЮСЬ Я начал готовиться к отъезду в колонию. Прежде всего распорол один из своих матрацев – а к тому времени у меня их было уже два с полным комплектом белья. Сшил из него вместительный баул, потому что у меня уже собралась целая библиотека – книги, тетради, рукописи. Благо на рабочке мы резали бумагу и ее было достаточно. Привел в порядок одежду, в которой собирался ехать на зону. Лишнее роздал: куртку, брюки, ботинки и прочее. Уже уехали на зону многие из старожилов. Танкист, когда прощался со мной три месяца назад, прослезился: – Если что не так, Гриша, прости! Может, еще свидемся. Приезжай к нам в Красноярск! Мы обменялись адресами. ПРОЩАЙ, ТЮРЬМА За девять дней до Нового Года мне объявили утверждение приговора, а на следующий день меня, Алексея и еще нескольких человек погрузили в автозак и… Прощай, тюрьма! Век бы тебя не видеть!   Прощай, стена, прощай, судья и Ангел! Я не хотел печали никому. Но жизнь - одна, неважно в каком ранге, И путь един: к решетке в том дому¼                                                                     Часть4. МАШИНА ДЛЯ ПРЕДСКАЗАНИЯ   От автора   Я жизнью к боли тренирован, Как будто к креслу инвалид. Душа под видимым покровом И кровоточит и болит… ОТКРОВЕННОСТЬ Перечитывая то, что написано мною в предыдущих частях, я вдруг с ужасом понял, что не могу донести до читателя атмосферу нечеловеческого одиночества, раздавленности и ощущения крайнего предательства. Не могу показать, как она пропитала меня собой, словно чернила промокашку. Как резко изменилось отношение ко мне всего человечества, стоило мне только  “загреметь под фанфары”. Я не преувеличиваю, потому что я перешел в разряд изгоев для всех – многие страны не разрешают въезд бывшим преступникам. А я шел по особо тяжкой статье. Действительно, заработал закон: о покойниках – хорошо, о зэках – плохо. Я раздумывал: а стоит ли продолжать писать о таком? Ведь это не детектив, не приключение, это – выживание в экстремальных условиях. В условиях, в которых ты ничего не значишь. Ты не имеешь прав, голоса, документов. Тебя вообще как бы уже и нет. Не можешь никуда спрятаться от несправедливости, от насилия. Нормальному человеку это неинтересно, зэки это и читать-то особенно не будут, от силы пришлют десяток писем. И все. Ведь то, о чем я пишу, – это полуправда, потому что мне было проще и легче, чем другим, виновным и невиновным. Я создал в тюрьме свою лабораторию, она жила во мне, я все исследовал, как Иван Петрович Павлов, который, умирая, диктовал студентам свои ощущения. У меня было дело, которое отвлекало от петли вокруг горла, от растоптанной души, от презрения и ненависти со стороны и зэков, и ментов. МОДЕРАТОР Во мне жила идея, и эта идея была мною воплощена именно там, в тюрьме. Она описывается мудренным словом модератор, которое означает машину для предсказания. Тропа моих приключений в сознании и жизни привела в конце концов к полунаучному обоснованию методов прогнозирования событии и принятия эффективных решений. Для меня это вместе со стихами было поплавком, который спасал меня в океане насилия. Шторм накрывал и меня с головой, но я выплывал, или мне так казалось, что выплывал. Многие и многие другие не смогли выбраться, сохранить в себе ту же веру и ту же любовь, которые несли в себе до тюремного заключения. Наверное, половина зэков, если не больше, вышла оттуда с ненавистью ко всему. ФАРШ Я читаю уже написанное собой, и начинаю видеть себя эдаким бодрячком, пришедшим на дно жизни чуть ли не на экскурсию. Мне становится стыдно. Потому что многое, что там есть, не может быть описано по причине нехватки адекватных слов и чувств. Как рассказать о том ощущении, которое получаешь, попадая туда, а потом и проживая в нем каждую секунду в течение нескольких лет, если не с чем сравнить свое состояние, разве что с состоянием куска мяса в мясорубке, когда он превращается в фарш? Что, кроме ненависти к этой мясорубке – к системе, – может наполнить душу? Там сразу начинают из тебя делать фарш. Не спрашивая, естественно, о твоем желании. Кто спрашивает у куска мяса, хочет ли он стать фаршем? Каждый знает, что он не только хочет, он рожден для этого. Вот я, как оказалось, был рожден, чтобы превраться в фарш. И думаю: если я стараюсь хоть как-то правдиво писать об этом, значит, я не стал фаршем. Хорошо это или плохо? И тут же вспоминаю многих и многих, кто не позволил этой ненависти захватить его душу и кто тоже не превратился всего лишь в мясной фарш. Я могу себя успокоить мыслью, что кто-то, прочитав мою книгу и ругнув ее за приукрашивание, все же найдет в себе силы остаться прежним хоть наполовину, хоть на четверть, если попадет когда-нибудь туда же. ДНО Что такое дно жизни? Если я скажу, что дна жизни нет, кто поймет меня? Миллионер не хочет остаться нищим, а нищий не желает стать поставщиком своих органов для пересадки другому за миску похлебки. Но я знаю: жизнь возможна даже в серной кислоте. И от этого она не перестает быть жизнью. Вот великий американский физик, у которого чуть шевелятся только пальцы рук. Он ими нажимает кнопки клавиатуры и так разговаривает с миром. Он только живой мозг и глаза. И живет. Но это не дно жизни! А может быть, дно жизни, когда думают только о себе? Или только о личной карьере? Или о личном обогащении? Может быть, дно жизни – это когда человек начинает не спать по ночам от угрызений совести или от интриг, которые он плетет другим? Или от пролитой по его вине крови? От слез матерей, чьи дети по его вине остались сиротами? Мой следователь Крысин тому пример. Убедить меня в том, что он совершил подвиг для человечества, засадив за решетку невиновного, невозможно. И ведь я у него не первый. Он заслужил свои звания и титулы. Лучше больше, чем меньше! – это лозунг их – Крысиных. Потому что по количеству обвиненных видна их работа. А оправдание в глазах тирана не есть благодеяние. Скорее наоборот. Иначе, это и есть дно? ЗАКОН Каждый видит дно там, где ему не хочется быть. И карабкаемся со дна, кто как может и как позволяет совесть, если она, конечно, есть в наличии. Некоторые стараются подчинить таких, как я. А я плохо понимаю, зачем нужно мне кому-то подчиняться. То есть я понимаю, конечно, что тому же бизнесмену нужна информация о будущем, о его конкурентах, о негативных и позитивных изменениях на рынке. Но он заблуждается, если полагает, что за нее почти ничего не надо платить, кроме подачки мне, ибо не учитывает закона простой компенсации: если человек не соответствует уровню получаемой информации, он, узнавая негатив будущего, платит за это своим страхом и своим здоровьем, что в сумме означает – короткой жизнью, протекающей в страдании! РОК Поэтому я как пророк, или прогнозист, или, как принято говорить в последнее время, аналитик, постоянно не нужен – это мы уже проходили с другими, которые вначале также очень желали иметь меня около. Потом же им становилось дурно от ощущения рока, которое исходит от меня. От костлявой руки, которая постоянно начинает держать его за горло. Человек задает мне вопросы, на которые, допустим, получает ответы. Но дикость состоит в том, что ответы верны не на сто процентов. Оказывается, что человеку необходимо приложить усилия, чтобы реализовать задуманное. Само ничего не бывает. Само только портится. ВЗЛЕТ Есть тестовый вопрос: – Что важнее для человека – высота взлета или глубина падения? Прежде, чем продолжить, замечу, что мне иногда задают вопрос: – Неужели же и вам тоже бывает трудно объяснить что-либо своему подопечному? На что я отвечаю: – Мне объяснить нетрудно. Это ему бывает трудно понять. Потому что часто при преодолении тяжелых случаев поведения или болезни я имею дело не с человеком, а с бесом. Возвращаясь к первому вопросу, отвечаю загадкой: – Человек велик в своей низости и низок в своем величии. Оказывается, мы почти все безошибочно определяем сердцем величие низости и низость величия. Это только кажется, что то и другое – полюса, которые не сходятся никогда. Человек и велик, и низок всегда одновременно. Он рожден и тем, и другим, и всегда остается таким. И есть воля человека, и его цель жизни, и его задача, и осознание им его предназначения, чтобы каждый выбрал, по какой дороге ему идти и какую роль разыгрывать – стремиться в величию души или оставаться низким в плоти.   Глава 1   Живу секундами и слушаю их звон, Считаю, прибавляя их ко сроку. Здесь для меня из всех земных времен Важней секунда. Вне – не вижу проку… ВРЕМЯ Для меня время – вещь чисто физическая. Время – это не только граница внетелесного, это энергия сознания и созидания. Именно сознание превращает мысли людей с помощью их рук в творения человеческого духа и воли. И происходит это только во времени. В его океане. Наверное, поэтому я не понимаю пустого времяпрепровождения. Мне всегда кажется, что нельзя ни в коем случае разбазаривать даже секунды. А в тюрьме эта истина лишь получила свое дальнейшее подтверждение. Но парадокс: секунды в неволе всегда было очень больно переживать, а годы стирались и превращались в одно мгновение, потому что, оказывается, человек живет радостью и запоминает радость, а негатив просто вытесняется из памяти. Время, наполненное тоской, депрессией, ненавистью, ревностью перестает существовать, потому что в мире имеет право на существование только положительное. Оно накапливается и совершенствуется. Так природа сохраняет человека от разрушения в обстановке агрессии. А если в психике происходит накопление негатива, то приходит срок, когда человек решает: стоит ли продолжать такую жизнь?   …Замуровали, что живым, в гранит. Который год зима сменяет лето. Мой приговор секундами гремит И сердце отзывается на это.   И ярость будоражит нашу кровь. Ах, как хотел бы в радости забыться! Ты иногда напишешь про любовь, Да так, что после – только удавиться.   Мы были рядом годы и века. Пришла пора  – обязанности сложишь. Ты от меня настолько далека, Что ни понять и ни простить не сможешь.   Здесь, рядом с нами, свой живет закон Какого-то Всевидящего Ока. Идут секунды. Слушаю их звон И продолжаю отнимать от срока…   ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ На зону, то есть в колонию, меня привезли не сразу, а после небольшого приключения. В нашем автозаке поместилось, наверное, человек сорок - так плотно мы еще не сидели ни разу в его железном кузове. Мороз был градусов около двадцати, поэтому все быстро задубели. Спасала теснота, в которой тепло передавалось от одного к другому. Среди нас были и такие, кто не имел телогрейки. Куртка на “рыбьем меху” – это не полушубок конвоира, а летняя обувь – не валенки. Но мы все рвались в колонию, как в родной дом. Тюрьма осточертела своей теснотой, удушьем, толстыми каменными стенами, заразой, но, главное, неопределенностью. Большинству из нас объявили утверждение приговора только вчера, а сегодня мы уже в пути. Тот, кто бывал на зоне, в тюрьме только и мечтает, чтобы побыстрее закончилось эта пытка. Новичок, когда слышит мечту бывалого, спрашивает, удивляясь: – Что там хорошего? Та же неволя. – Не скажи, – облизнется бывалый. – Там воздух. Когда хочешь, тогда и выйдешь из барака. Там – кино в клубе. На гармошке можно поиграть, на гитаре. В футбол перекинуться. Нет, не поймешь ты, пока сам не прочувствуешь. Там – уже почти свобода! ЗАВИСТЬ Женя, конвоир на тюрьме, выводя как-то нас на прогулку, разоткровенничался: – Мне бы ваши заботы: ни о чем не думай, сиди, лежи, читай  – не хочу! А тут: дети плачут, им есть подавай. Мы не понимали, о чем он мечтает: – Женя, сюда попасть – проще пареной репы. Придумай что-нибудь и окажешься на нарах. Гробани кого-нибудь – и детишкам на молочишко, и тебе отдых. Он продолжал, не слушая: – Все тебе дадут, все принесут, в баню отведут. Коммунизм или рай! – заключал он мечтательно. Мы его останавливали: – Зато там свобода! Он осматривал нас с головы до ног, как будто первый раз видел, и бросал презрительно: – Вам много не надо: шконку, жрачку и прокурора. А я сыт по горло этой вашей свободой! И довольный ржал. Мы шли и удивлялись: в мире все перевернулось – мент хочет на нары, у власти – бандиты, в тюрьме – случайные прохожие. НЕНАВИСТЬ В колонии уже не зависть, а ненависть к нам проявляли некоторые из администрации из-за того, что зэку, действительно, не о чем думать, за него это делают другие. Еще и работать не нужно: закрылись производства. Не доходит, что ли, до ментов, что и живут они с заключенного и осужденного? Пока мы есть, у них имеется работа. Иначе бы пополнили армию безработных. Эта ненависть тоже была стимулятором, тоже подталкивала, потому что ярче высвечивала противоречия, антагонизмы природы, – то, что часто, слишком часто, мы пропускаем мимо сознания, не делая выводов. НЕОБХОДИМОСТЬ Когда пишу эти строки, думаю: – Но ведь то, к чему я пришел в своих поисках, открытиях, найдено мною там, в тюрьме! А здесь, на свободе, я был до такой степени обвешан обезьянами, что не мог продохнуть от их требований. Доходило до смешного: я тут же кидался их удовлетворять, даже если меня и не просили об этом. Просто кто-то из моего окружения мечтательно произносил: “А вот если бы достать то-то и то-то…!” Он не мог, а я почему-то мог! Но зачем?.. Да, в заключении болели душа и тело, но в таком болезненном состоянии я умудрился добиться невозможного – я в своих исследованиях набрел на открытие. А может быть, и благодаря этой болезни. ТЕРПЕНИЕ Мне говорят: – Хорошо тебе – ты пашешь и пашешь, как вол, без перерыва. Выносливый, терпеливый. Я только усмехаюсь, ибо знаю истину: “Если Бог хочет наказать человека, он отбирает у него разум, а если Он хочет наградить – дарит терпение и мудрость.” Горячий, нервный, страстный, нетерпеливый, яростный, буйный, гневный, агрессивный – это все я собственной персоной. Я, как и многие другие, тоже очень талантливо проходил мимо истин человеческих, которые нам завещаны Богом. До тех пор, пока моя болезнь не поставила меня перед выбором – или жить осмысленно, или умирать. Я научился терпеть в беге и перенес это на все остальное в жизни. Если раньше удовольствием для меня было пробежаться или промчаться на лыжах так, чтобы ветер свистел в ушах, на пределе возможностей, то теперь я мог часами бегать неспешно, получая удовлетворение от другого – от того, что я перетерпел, указал на место возле порога своей страсти. У летчиков-испытателей есть мудрость: делай медленно, но без перерывов между этапами – и тогда получится очень быстро. АЛЕКСЕЙ Едем с Алексеем рядом. Он говорит без умолку. Рассказывает мне, как надо вести себя на зоне, чтобы было правильно. (Ловлю себя на том, что постоянно говорю и пишу так, как говорят там: “на зоне”, “на тюрьме”, как “на театре”, “на рынке”.) Алексей спрашивает меня: – Ты хоть знаешь, куда тебя везут? Отвечаю, что не знаю. – А меня на двойку. Я не местный, поэтому, когда мама подала заявление, его сразу начальник и подписал. Из Москвы ей будет далеко ездить на другие зоны, неудобно. Еще по одной или по две пересадки нужно делать. Жена мне говорила, что она тоже пыталась подписать у начальника колонии заявление, чтобы меня направили на ближнюю зону, но он ничего не сказал ей, однако, заявление взял. Алексей жалуется, что был совсем плохой после суда, хотел на себя руки наложить, ребята остановили. Он очень остро ощущает дно жизни. Спрашивает, что делать ему, чтобы это состояние потерянности совсем не возвращалось, потому что он боится его. Отвечаю. Он, стараясь запомнить, переспрашивает, спешит, потому что ему выходить на первой же нашей остановке. Куда мне, не знаю… ДВОЙКА Вот и первая, ближайшая зона. Автозак заезжает во двор. Выкрикивают фамилии, среди них и фамилия Алексея: – Таргаров! Он жмет мне руку и в порыве произносит: – До свидания! Когда еще увидимся… Действительно, когда?.. Лают собаки, скрипит под шагами снег – мороз приличный. В открытую дверь пробивается солнце. Погода на улице великолепная, если не сидеть в консервной банке автозака, а гонять на лыжах. На пять человек нас остается меньше. Но все равно тесно. Впереди еще три зоны, куда надо успеть сегодня. Конвоиры говорят, что это километров сто в один конец. ЛЕД Проходит несколько часов. Впереди последняя точка нашего маршрута. Нас остается уже двое. Дрожим от мороза так, что, наверное, конвоирам слышно, как стучат зубы. Наконец, останавливаемся. – Вылезайте! Приехали. Оглядываюсь с высоты грузовика. Забор и одноэтажный барак, несколько ментов смотрят на нас. Зэков не видно. Моя когда-то покалеченная нога совершенно не хочет слушаться. Пытаюсь нащупать ею скобу под дверью и не нахожу. Менты торопят, и я падаю на лед. ПУТАНИЦА Поднимаюсь и, хромая, иду между конвоирами в комнату, где тепло. Но отогреться не успеваю. Слышу недовольные громкие голоса, потом конвоир выходит с моим делом и говорит мне: – Зря тебя мотали, дед, по морозу. Поехали назад. – Куда назад? – с удивлением спрашиваю я. – По дороге выясним, – отвечает он. Я понимаю, что они будут связываться по рации с начальством, если оно еще на месте. Потому что солнце уже садится и надвигаются сумерки. Меня опять возвращают в тот же промерзший грузовик, и он трогается. Через полчаса на одной из зон ко мне подсаживают еще одного бедолагу, и мы отправляемся в обратный путь. Эта путаница со мною происходит постоянно. Помнится, возили меня несколько часов по ночному городу, когда хотели определить в КПЗ. Что-то перепутали. Как будто я схожу за кого-то другого. Так же и в приговоре. Одновременно я нахожусь в Москве возле банка и в своем родном городе; на квартире Таргарова в столице и в Питере. Мистика, да и только. Неужели никого, кроме меня, это не волнует? РОМАН Но если бы не было этого возвращения в морозном декабре, то я не встретился бы с очень замкнутым человеком по имени Роман. Мой подневольный попутчик был одет в черный бушлат и шапку. На ногах – обычные рабочие ботинки. Худой, бледный, чисто выбритый и строгий. При нем был небольшой баул с прикрученными к нему громадными толстыми валенками. Какое-то время мы ехали молча. Потом я, показав на валенки, спросил:  – Далеко? Он строго посмотрел на меня и отчужденно ответил: – На Север. На красную зону. У меня режим особый. Красными зовут те зоны, где администрация сломала зэков и установила беспредел. Я усмехнулся: – А меня вот целый день возят и никак не могут нигде пристроить. Наверное, я являл собой жалкое зрелище – усталый, замерзший, голодный, потому что он смягчился и задал мне несколько вопросов. Я кратко поведал ему свои злоключения. Мы познакомились. ВОСТОК Узнав, чем я занимаюсь, он вдруг стал рассказывать: – Я до этого жил в Москве, преподавал в университете философию. Тоже увлекался Востоком, бывал в Индии. По образованию я востоковед. Он поведал мне, что не только знает о медитации, о йоге, о буддизме, но и сам занимался многим, и вел занятия для других. – Я уже недавно думал над тем, что неплохо бы было снова окунуться в эти знания и в необыкновенный опыт. Сказал, что после нашей встречи обязательно возобновит занятия. – Защиту, – пояснил он, – надо наработать. Или восстановить. ЗАЩИЩЕННОСТЬ Что и кто нам угрожает? От чего и от кого защищаться? – вот вопросы, над которыми ломают голову люди, попадающие в пикантные ситуации. Я не знаю, что такое защита, потому что знаю – на этом свете защиты нет. Есть дикое везенье, охрана Ангелом-Хранителем и задача, которую человеку надо выполнить, чтобы умереть. Пусть кто-нибудь оспорит меня! Что делать? Беречься! “Береженного Бог бережет.” У кого жизненной задачи нет, кроме как родиться и протянуть немного, тот быстро кончает свои счеты с жизнью. “Скажи спасибо, что еще живой!” – пел Высоцкий и был прав, потому что человек призван быть живым и должен для этого стараться, а остальное свалится само собой. Ну, может, слегка лишь постараться. Вон, некоторые стараются так, что противно на них смотреть, из кожи вон лезут, а воз и ныне там. МЕЧТА Когда мы прощались, Роман почему-то спросил: – Хоть одна мечта сохранилась еще? Я вначале озадачился, потом нашелся: – Не утерять бы чувство полета. Фазу полета. Он удивился: – Это что такое? – Фаза полета, – пояснил я, – это когда в беге не касаешься земли. Вот это ощущение, мне кажется, вообще для человека одно из самых важных. – В беге? – улыбнулся он. – В жизни, – сказал я и тоже улыбнулся. СЧАСТЬЕ Когда я говорю о фазе полета человека, то, конечно же, подразумеваю его свободу. Человек привязан к плоскости земли: о какой свободе речь!?. Он – животное ползающее. Но человек-творец придумал, как ему перемещаться в пространстве – вверх и вниз: в небо и в глубь земли. Сверху, с высоты поднебесья, завораживает разнообразие открытого пространства. Снизу отталкивает однообразие закрытости. Спросите пилота: что есть счастье? И он ответит: счастье – это когда летишь высоко над землей и душа поет! Спросите о том же шахтера! И он скажет, что под землей счастье тоже есть, но в чем оно, неясно. Может быть, в преодолении стихии? Кто не хотел летать? А многие ли рвались в шахтеры? Все свое детство я мечтал стать летчиком, чтобы покорять пространство и наслаждаться далями, наблюдая их и изучая. Зачитывался книгами о подвигах военных пилотов, испытателей самолетов. Но жизнь распорядилась так, что я, будучи еще маленьким, потерял зрение и свободу передвижения. Наверное, она хотела чего-то другого от меня. И я стал конструктором систем управления летательных аппаратов. ГОРИЗОНТ С годами мне открылась истина, что можно перемещаться и даже летать, не покидая своего места, к которому ты привязан болезнью. И можно это делать не только в мечтах. Я понял, что человек может видеть и стал видеть то, что скрыто под землей или под оболочкой. И не только материальное, но и движения души, изменения в психике, работу органов. Я знаю, что счастье – не просто в полете, а в свободном полете, в проникновении туда, куда захочешь. И его воплощение для меня – это решение математической задачи, которая считалась до того нерешаемой, что я и проделал, будучи студентом. Это мои изобретения, которых до того не существовало в природе. Это овладение способностями, которые позволяют видеть даже то, что видеть, кажется, невозможно. И, конечно, бег. Бег за горизонт. Именно тут физическое ощущение полета не оставляет меня. Бег, в котором наблюдается четкая фаза полета: толчок! – и нога оторвалась от земли, а другая еще не опустилась на нее. И так – часами… Физическая работа не так проста, как нам говорили. ДИСПУТ Когда-то я участвовал в импровизированном диспуте, который возник стихийно за столом на банкете по случаю закрытия международной конференции по гуманистической психологии. Я сидел напротив Владимира Петровича Зинченко, известного во всем мире психолога, академика и директора института Человека. Зинченко, выпив и быстро захмелев, стал жаловаться на то, что психология зашла в тупик, а молодые, такие, как его сын Саша, который находился тут же, или я, не могут и не хотят, главное, воспринять старые проверенные истины. На это я сказал: – Нельзя вечно жить в гипнозе старых представлений. – Это не представления! – горячо возразил Владимир Петрович. – Это законы бытия. И именно в них придется жить вечно. – Это вряд ли, – сказал я. – Потому что нельзя идти вперед, глядя при этом назад. В гипнозе слов, пусть даже научных. Он скаламбурил: – Если на свой собственный зад глядя, то, конечно, нехорошо. Я не принял его шутки: – Вектор нашего внимания неуклонно поворачивается в сторону предсказания и упреждения наших поступков. В сторону сознания. Не вы ли первый на этой конференции заявили, что сознание – это самая большая загадка материи? Он задумался, потом повторил свое любимое выражение: – Да, сознание – это орган тела, вынесенный наружу. – Потом добавил. – Ни черта мы не понимаем в сознании! А вы уже о векторе заговорили. ГИПНОЗ Большинство не верит, что они загипнотизированы даже в нормальной жизни. И все же это так. Но их гипноз не совсем обычный – это своего рода запрограммированность на определенные действия, но, самое главное, – это заданность в оценках происходящего. Когда человек говорит: “Нужно поступить вот так!” или “Должно быть вот так!”, – то он – либо Бог, которому все подвластно, либо глупец, который не ощущает своей ограниченности. Глупость – это лучшая из программ примитивной жизни. Для нее не нужен такой тяжелый и такой большой мозг, как мы носим. Можно обойтись и блошиным. Но зачем-то же он нам дан! Кто запрограммирован подобным образом, тот слеп за пределами своей программы. Он ограничен поэтому и в действиях, и в перемещениях. Я был уверен всегда, что слова и речь человеческая несут нагрузку, скрытую от взора нашего сознания. Гипноз классический всегда был построен на словах, он, как принято говорить, вербальный, то есть словесный. Но человек может отключиться в своем сознании и продолжать действовать, даже когда не были произнесены слова. Значит, в глубине нашего сознания оно устроено не на нашей человеческой логике? На какой? УТРО Сознание просыпается – человек способен увидеть большее. Он удивлен: как же так, ведь я же часто смотрел на солнце, почему же я не видел раньше его живых цветов? Помните: “Глядящий, да увидит!” Шахтер увидит, потому он и поет в своей песне: “Что ты знаешь о солнце, если в шахте ты не был?” Вслед за ним я могу повторить: – Что ты знаешь о высоте полета, если не был на дне жизни? Утро начинается с осмысления своего положения и с осмотра места действия. АФФЕКТ Попав на дно, я стал понимать, что так называемое подсознание человека на самом деле разделено на части, и одна из них всегда настроена на агрессивную сущность мира, которая независимо от каждого из нас живет в окружающем нас пространстве. А состояние, в которое скатывается человек, если сознание его вдруг меркнет, называется в психиатрии состоянием аффекта. Он становится невменяемым, агрессивным и, главное, нацеленным на уничтожение другого – на убийство. Некоторые психиатры против того, чтобы я называл такие состояния одержания нечистым духом состоянием аффекта. Они говорят, что это неправильно. Может быть, с научной точки зрения это и так, но психиатрическая наука не захотела исследовать то, что находится за пределами ее примитивной логики. Она самоустранилась. Я же понимал, что помочь оказавшимся в своем несчастье рядом со мной, можно, лишь вычислив или определив тот самый пресловутый вектор устремленности человека, точнее, того пласта его сознания, который не проявляется в осознании им самим.   ЧЕЛОВЕК Ко мне приходили многие – и воры, и убийцы, и просто заблудшие – и просили одного: – Научи, как снова стать человеком! И я старался дать ему умственные и физические упражнения, чтобы его голоса, которые он слышал внутри себя и которые призывали его на драку, на убийства, на воровство, слабели и затихали. Даже в таком состоянии, как правило, человек был способен сдерживать себя. Он страдал, потому что понимал, что голоса требовали от него запретного – человеческая этика на этот счет говорила о другом. И долго не подчиняться им он тоже не мог – его силы сопротивления были не беспредельны. И он срывался. Но иногда я был бессилен. Нужно было более глубокое понимание проблемы, чтобы человек сам сумел бы справиться со своим бесом, с нечистым, который владел его телом и жизнью. А понимания такого тогда еще не было. Надо мной – проклятья, Как любови крылья. Лагерные братья Новый мир открыли.   Улетаешь птицей – Письма манят белым. С головой закрыться Уголовным делом.   Мысли о полете Больше не щекочут. Твой шконарь – твой плотик. Бес в ушах хохочет.   Я один в локалке. Облака в зените. Со своей со свалки На тот свет звоните!   И пока в ночлеге Тело нежит кто-то, Я летаю в беге – В фазе я полета.   Серебром трепещут Крылья из подмышек. Выбиться из пешек Я учу братишек.   Старенький асфальтик Знает, что не струшу. Пятачок – что фантик… И колючка  – в душу…     Глава 2   Не воином, так тихим звездочетом Под звездным небом и до сотни лет Сверхчувственным компьютерным расчетом Меж звездами найти обратный след… ЗОНА Когда меня привезли, было уже почти темно. Я разглядел под светом тусклого фонаря двухэтажный барак, забор, нескольких зэков и двух ментов. Убогость обстановки тогда не бросилась мне в глаза – надо было привыкать к этому месту, а этот дом становился моим новым домом, как бы он убог ни был. Но внешняя убогость еще не означает убогости внутренней. Наверное, нет ни одной зоны в России, где зэки живут в особняках или, на худой конец, в девятиэтажках со всеми удобствами. Нищета обстановки потом станет заметной, но я уже привыкну. Мне все не будет давать покоя мысль о том, что я ни в самом начале, ни в середине и ни в конце моего пребывания здесь не ощутил отчужденности, тем более давления на психику. СТРАХ А ведь многие, кто переступал порог колонии, особенно священники, жаловались, что каждый раз чувствовали сильнейший удар по психике. И оттого они должны были делать какие-то значительные внутренние усилия, чтобы сохранить себя в этих условиях. Иначе – заболевали. Что это: страх перед преступниками? Ужас? Или что-то еще? Скорее всего, страх, потому что я не ощущал страха, или чего-то ужасного. Я знал, что тут я буду жить и внутри меня как-то само собой возникало теплое ощущение. Для меня это не было дном жизни с его убийцами, где для них была своя своеобразная свобода. Для людей случайных в пространстве деградации, какими являлись, видимо, и священнослужители, и половина нашей администрации, тут было настоящее дно жизни. Они так и воспринимали наше существование здесь и потому, может быть, инстинктивно отталкивали от себя эту жизнь и эти условия. Я же не был чужим, я был свой, со дна, родной и близкий всем, кто тут жил. ВСТРЕЧА Зона располагалась в том же моем родном городе. Меня провели в помещение, которое ни камерой, ни комнатой нельзя было назвать – стены облицованы плиткой, одна длинная лавка и дверь с глазком. И все. Подслеповато горит лампочка. Несмотря на вечер, мои утренние попутчики вместе с Алексеем были еще тут. Они удивились, увидев меня: – А ты что тут потерял? – Вас, – ответил я. Алексей, кажется, больше всех обрадовался. Я видел, что он чувствует, насколько сильно изменилась его психика. Они уже получили матрацы и темную робу. Небольшого роста, с накачанными мышцами зэк быстро вошел к нам, оглядел меня с ног до головы и сказал тихо, словно про себя: – Размер сорок восемь третий рост. Жди! И ушел. Минут через десять он принес мне хлопчатобумажный костюм и шапку. Я попытался ее одеть, но она не лезла на голову. ШМОН Меня с вещами вызвали в дежурку на вахту, сличили фото, уточнили данные и отправили с толстым краснолицым прапорщиком на досмотр моего сидора. Однако, я ошибся. Он завел меня в пустую комнату и приказал: – Шапку снимай! Я снял очень приличную темную шапку, повертел ее в руках и спросил: – И что? – Ничего, – сказал он. – Кидай ее в тот угол. И он указал на дальний угол комнаты, рядом с открытой дверью, ведущей в соседнюю комнату. В той, другой, комнате на полу виднелась брошенная одежда. – Зачем? Он посмотрел на меня насмешливо. – Не положено. Наденешь темную. Тебе дали? – Дали, – ответил я. Понимая, что спорить с ним бесполезно, я с сожалением бросил шапку в угол. Толстый мент продолжал смотреть на меня, усмехаясь. – Теперь ботинки снимай, кидай туда же! Тут я попытался возмутиться: – Да они же совсем крепкие! И темные. Их-то зачем? – Кидай без разговоров! Кинул. Он указал пальцем:  – Теперь – свитер туда же! Рубашку не положено – кидай! Брюки само собой… Я опять завелся: – Брюки вам  чем не угодили? Темно-серые. Тут, я сам видел, в таких ходят. НИКТО Он посмотрел на меня презрительно. – Ты сколько здесь находишься? Полчаса? А те, кто в таких брюках, тут уже пять лет. Вот когда станешь таким же, тогда и будешь в рыжих шапках и в серых брюках ходить. Да еще в свитере. Ты пока никто. Понял? В помещение заглянул здоровенный детина в пятнистой форме, похожий выправкой на гусара: – Что за шум, Алексеич? – строго глядя на меня, спросил он. – Упирается? – Новичок, – махнул рукой Алексеич. – Больше ничего делать не умеет. Обломаем. – Ну ты давай с ним построже, – посоветовал здоровяк и удалился, прикрыв дверь. Алексеич повернулся ко мне: – Слышал, что командир сказал? Тряси свой баул, показывай, что там у тебя? В моем бауле было много бумаги, книг, пол-литровая банка клея с рабочки, письменные и хозяйственные принадлежности, кроссовки и полотенце. Он внимательно осмотрел все и приказал: – Банку – вон! Что в ней? – Клей. – Нам пригодится. Книги оставь. Сколько их? – Около десяти. А что?  – Ничего. Больше десяти не положено. – Почему? – А чтоб не умничали. – Понятно. ЛОГИКА – Кроссовки выбрось! – Да вам они не пригодятся! – в сердцах бухнул я. – дырявые, старые. И потом, я бегаю. Занимаюсь то есть бегом. – Спортсмен, что ли? – с сомнением глядя на меня пристальней, протянул он. – Что-то ты не больно здоров. Хиляк. Или придуриваешься. Ладно, посмотрим, какой ты спортсмен. – Я не спортсмен, а физкультурник. Здоровый образ жизни проповедую, – осмелел я. – А-а-а, – понял он. – Ну это ты брось. Проповедуют здесь попы. Каждую неделю ходят. Поэтому кроссовки выбрось по-хорошему! Понял? – Понятно. Вот это “понятно” потом долго преследовало меня всюду. Многое становилось понятным только при разъяснении. Никакой человеческой логикой нельзя было объяснить положение, зачем нужно “отметать” у прибывшего в колонию последние туфли, если ботинок не было у половины и не ожидалось. Почему нужно было отбирать свитер темной окраски, если потом все, кто мог выписать из дому свитера, делали это. Но –потом. Не было шапок, и мы мерзли без них. Не было брюк, и нам бывалые кидали обноски. Хорошо еще, что несколько десятков человек в зоне были мне знакомы, потому что вместе парились на тюремных нарах. И они подбрасывали, что могли. Над теми, кто прибывал издалека, брал шефство кто-нибудь из бывалых. Но жалко было смотреть на дедов, коих в колонии оказалось на удивление очень много. Некоторые из них не сильно отличались от бомжей на улицах наших городов. ПРИОБЩЕНИЕ Я обул какие-то рванные ботинки, напялил на затылок серый блин под названием шапка, натянул на три размера больше тонкие-тонкие рабочие брюки, вместо своей рубашки одел холодную робу и сказал после этого: – Вот теперь я стал похож на клоуна. Другого все равно ничего не было. Взвалив на себя по матрацу и прихватив свои вещи, мы вышли на свежий морозец и направились в дальний конец колонии, туда, где нам предстояло провести ровно неделю перед тем, как войти полноправными членами зоны. А пока что мы были просто этапниками. ЭТАПКА Там же, где и штрафной изолятор – ШИЗО, и помещение камерного типа – ПКТ для провинившихся, находится и наш изолятор для этапируемых. Тут мы проходим своеобразный карантин. Нас восемь человек. День и ночь в этапке идут разговоры за жизнь. О чем только тут не рассказывается, чего только она не слышала! Один из нас дрался и, наконец, подрезал друга. Другой угонял автомобили и получил при этом травму глаза, который теперь ничего не видит. Несколько человек сразу едят пайку за убийства. ИГОРЬ Очень какой-то нежный и симпатичный парень толком не может сказать, за что его осудили. Как бы за соучастие в хищении. Говорит, что совершенно ни при чем, ничего не знает и не участвовал. Наверное, ему можно верить. Те, кто участвуют, так себя не ведут. Назвал себя Игорем. Игорь так Игорь. Сказал, что смотрящий этой зоны, то есть местный авторитет, его друг. Интересно, при каких обстоятельствах нежные маменькины сынки имеют в качестве друзей смотрящих зоны? Кормят здесь хорошо, в смысле дают много. Даже по сравнению со спецблоком тюрьмы. Еда остается. Раздатчики молчаливые, но сразу принесли кипятильник и чай. Так что этого у нас завались. Есть несколько книг. Но очень слабый свет и нет радио, к которому привыкли на тюрьме. Мы в первый же день пожаловались какому-то менту на это, он клятвенно пообещал нам исправить непорядок на другой день, но все семь суток пришлось просидеть впотьмах и ломать глаза. АЛЕКСЕЙ На меня сразу накинулся Алексей со своими проблемами. Как мог, постарался помочь ему, попытавшись настроить его на более простое отношение ко всему, что было и что еще ждет. Но он совершенно не обращает ни на что внимания. Я сказал ему: – Подожди немного! Я устал, как сто чертей. Намерзся, оголодал и переволновался. Вот отдохну и наговоримся еще. Он пропустил мимо ушей сказанное мною и продолжил свои бесконечные вопросы, не переставая донимать ими даже в отхожем месте, благо оно находилось рядом, у самой двери. Конечно, его понять можно - он был уверен, как говорится, на все сто, что уйдет с суда домой. Но… Я вспомнил его очумелое лицо и безумные глаза, когда он кричал в боксе здания суда: – Я сейчас уйду домой! Никто никуда не ушел и в ближайшие годы не уйдет. Не может успокоиться и “гоняет” днем и ночью. Почти не спит несколько месяцев. А это очень плохой признак. Психика, действительно, может не выдержать. Придется за него взяться всерьез. Мне рассказывали те, кто с ним находился после суда в одной камере, что он временами просто заговаривался и объявлял всем, что решил вешаться. Над такими тут потешаются. Однако, иногда кто-нибудь из таких чудаков осуществляет свою угрозу, и тогда становиться не до шуток персоналу и очевидцам. ОБХОД На следующий день рано утром, в шесть часов, пришли с обходом менты - вся дежурная смена. Так заведено. Во главе вышагивал тот самый высоченный, могучий гвардеец со спортивной выправкой, который заглядывал в помещение вечером предыдущего дня, когда меня шмонал прапорщик. Он сразу увидел меня и засмеялся как-то без улыбки: - О, опять борода. Привет, старый знакомый! Эти бороды нас замучили. Постричь не хочешь? Я воспользовался его вниманием к собственной персоне и, не отвечая на его вопрос, в свою очередь спросил: - Могу ли я попытаться вызвать сюда своего адвоката? - Естественно, - быстро  отчеканил он. - Это абсолютно законно. Даже Папу Римского. Другое дело - поедут ли они? И потом это будет тебе дорого стоить. Намек был такой, что не понять его было невозможно. Меня несколько покоробило обращение на “ты” этого начальника смены. Почему-то мне показалось, что не для него такое нескромное поведение. И вообще его лицо показалось мне чересчур знакомым. - И все же, - не унимался я, - как это сделать? - Ты сначала выйди из этапки, а там и поговорим, - как-то сразу переходя на грубость оборвал меня гвардеец. ИЗВИНЕНИЕ  Я не мог предполагать тогда, что через месяц он, став уже заместителем начальника отдела безопасности колонии, вызовет меня к себе и начнет просительно извиняться: - Григорий Андреевич, дорогой, простите за ту грубость в этапке. Тут такие тузы проходят, что поневоле сам уже задубел. Сразу не узнал вас. Потом вспомнил. Жене сказал, что ты такой-сякой здесь, а она меня отругала. Вспоминали, как свадьба у нас была, а вы поздравили. Помните? Что ж не вспомнить? Можно и вспомнить. Евгений Иванович Мамонтов. Его жена когда-то работала в моем отделе. Я принял его извинения. Но ощущение неудобства в наших отношениях осталось навсегда. От его высокомерия и презрения, высказанного в первые дни моего пребывания в колонии, теперь уже некуда было сбежать. ЭТАПКА На второй же день к вечеру меня неожиданно вызвали: – Кравцов, к тебе посетитель. Собирайся! – Какой посетитель? – я вскочил со шконки. – Кто? Адвокат? Для меня самым близким человеком в тюрьме был мой адвокат, который, конечно, не знал об этом. – Я не знаю, кто, – был ответ человека, которого в тусклом свете лампочки я не разглядел. – Пошли! Когда мы шли с ним к комнате свиданий, я на всякий случай постарался запомнить этого человека. Передо мной был пожилой, седой, сгорбленный и могучий, как кряжистый дуб человек в майорской форме. Что интересно, я его после в течении нескольких лет, проведенных в зоне, не видел ни разу. Он был, видимо, из управления и на территории колонии показывался редко. ПОСЕЩЕНИЕ Зал для свиданий – это довольно большая комната, длинная, с перегородкой по всей длине из толстого двойного пуленепробиваемого стекла на случай покушений на зэков. Говорят, что такие случаи были, но успеха не имели. Удивительно, но меня встречал в полутемном, пустом зале свиданий человек, о существовании которого я помнил, но что он может вот так, в первый же день моего появления в колонии, узнать об этом и прийти ко мне, было для меня неожиданностью. Несколько фраз после приветствия и я спрашиваю его: – Лешка, как ты все это организовал? Я понял, что свидание наше происходит уже после рабочего дня, неофициально и, значит, по особому разрешению кого-то из руководителей местной администрации. Его ответ ничего не прояснял: – Через оперов и знакомых. Да ты не думай над этим! Как себя чувствуешь? Это было первое свидание с чужим человеком за все время моего заточения. Я не знал, о чем говорить, спросил лишь о некоторых наших знакомых. Лешка тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Поэтому, отдав мне узелок, в котором оказалось немного продуктов, он распрощался. Он был тем человеком, с которым у нас когда-то давно был самый лучший контакт при диагностике заболеваний. Тогда мы были идеально совместимы. ПИР  В этапке был устроен праздник, если это можно назвать праздником. Мы вскрыли три консервные банки, заварили чаю, нарезали настоящего белого хлеба и настоящей колбасы. Вспомнили волю и свое житье там. Меня расспрашивали о свидании, а молодые пацаны девятнадцати лет смотрели уважительно. Я, памятуя о законах зоны, о которых мне столько говорил Таргаров, отнекивался. И все же, узнав чем я занимался на свободе, многие стали задавать мучившие их вопросы. Я кратко отвечал. Уже ночью, сидя при слабом свете на единственном табурете, я разговаривал с одним из молодых парней. Наслушавшись моих ответов на свои вопросы о смысле жизни отдельного человека и о смысле жизни вообще, он вдруг задумался и повторил после этого вслух слова, которые произносил, точнее, передавал, мне когда-то мой Ангел. Он, словно столкнувшись с глыбой смысла, сказал: - Вон ты сколько знаешь и сколько умеешь! И сидишь, молчишь… А другие и двух слов связать не могут, а туда же - в лидеры. В паханы. Грех тебе прятаться. БАНЯ В изоляторе была своя баня, точнее, душевая. После тюремных условий нас жалели. Это я понял на третий день, когда дежурный предложил нам снова идти в баню, хотя перед этим мы уже были в ней. Почти никто не отказался. И так продолжалось всю неделю. Мы кайфовали: мылись часа по два, до изнеможения. Правда, помещение помывочной было небольшое, однако, чистое и без грязных луж на полу, как то мы пережили в тюрьме. И потом, в колонии, тюремная ситуация с баней повторилась. С той лишь разницей, что общая баня в колонии была больше, чем в тюрьме, раз в пять по размеру, но имела рожков меньше - всего четыре, из которых иногда работали два. Да и лужа в ней была гигантская глубиной сантиметров до пятнадцати. И если учесть, что общая баня в колонии иногда по причине ее затопления не работала месяцами, а на каждый отряд в сто человек отводилось не более двух часов в неделю, то эта проблема вырастала в непреодолимую. Ибо паразиты, как известно, очень любят большую скученность и отсутствие банных дней. Те, кто посещали рабочую зону, имели возможность помыться в санпропускнике, который на моей памяти единственный из всех помывочных мест сохранялся в относительной чистоте и порядке. В последние годы в колониях с работой стало совсем плохо и потому большинство осужденных в рабочую зону не выводятся месяцами. Они не могли, естественно, пройти через санпропускник и душевую рабочей зоны. Потому с помывкой на зоне было очень плохо. ИШЕМИЯ Я стал шефствовать над Алексеем, чтобы вывести  его из состояния психоза. Игорь, наблюдая это и слыша мои с Алексеем беседы, попросил помочь ему разобраться в том, что происходит с его здоровьем. Оказалось, что у него с момента ареста возникают одновременно головокружения и боли в сердце. Несмотря на его молодость, а ему стукнуло всего тридцать, это было уже проявление ишемической болезни сердца. Видимо, у него была генетическая предрасположенность к этому заболеванию. В беседе со мной он подтвердил это предположение. Конечно, тюрьма просто ускорила течение болезненного процесса. Вот и теперь он больше лежал и страдал от сильных, а порой, как он говорил, и от невыносимых, болей в груди. В этот день я провел около него несколько часов, прежде чем он сам научился ощущать особые состояния погружения. На следующий день он уже все выполнял сам, от чего радовался, как маленький. Я же в тот день и на следующий ощущал в себе некоторую печаль в отношении него. Как будто кто-то большой и знающий наше будущее давал мне знать о том что Игоря ждет невеселая судьба. ПЕЧАЛЬ Нам так и не пришлось быть с ним в одной колонии. Через три дня его отправили назад в районный центр на доследование его дела. Уже потом, будучи в колонии и познакомившись с его другом, смотрящим зоны, я от него узнал, что Игоря нагнали - освободили, признав его почти невиновным, чтобы оправдать его заключение в полтора года тюрьмы. Он присылал мне письма и хвастал в них, что его сердце совершенно не болит, что он здоров и что делает все упражнения, которым я его когда-то за один день обучил. Когда я вышел на волю и позвонил по имеющемуся у меня номеру его домашнего телефона, мне ответила его мать. Она сказала, что полгода назад Игорь погиб, разбившись на мотоцикле. БОЛЕЗНЬ В этапке, где мы отдыхали от диких условий тюрьмы, только человек со свежим или профессиональным взглядом мог заметить, как мы все были искорежены. В наших реакциях откровенно сквозило раздражение, переходящее в постоянную агрессию, навязчивые состояния стали нормой, сна у большинства не было вовсе. Все это вместе с накопившимся болезненным ожиданием своей судьбы приводило к явным психическим сдвигам. У многих, кто прошел эти круги ада,  психоз сохранился на всю жизнь. Некоторые потом замыкались. Кто-то не мог жить на воле, потому что она требовала от него собранности, выдержки, постоянной концентрации на самом важном. А мы уже не могли делать это. Раньше психологи считали, что психические изменения в условиях нашей неволи начинаются у людей в среднем после трех лет пребывания в них. Теперь же в первый год человек терял свою человеческую, творческую личность из-за страшной скученности и неопределенности, когда становится невозможным самое необходимое – просто нормально спать. А значит восстанавливаться. Люди переставали понимать друг друга, каждый замыкался в себе, и его окутывал страх ожидания еще более худшего. Это была настоящая пытка – принудительное отсутствие сна, кислорода, уединения и работы. Куда ни повернешься, всюду тебя достает многоликая и многорукая, многоглазая и вечно гудящая многоголовая толпа, словно ты попал в отражения многих зеркал самих в себе, приводящих к помешательству, как это используется в особом приеме черной магии. Иногда понимание исчезало совершенно, о чем мне неоднократно потом, да и тогда, жаловались зэки, те, кто еще не до конца потерял контроль над собой. Как выжил я в таких условиях, сохранив свой потенциал? Меня спас Ангел. Но будучи там, я определил, что все человечество страдает непониманием точно так же, как мы, зэки, только в более скрытой форме. СУПЕРБОЛЕЗНЬ То, что человечество больно изначально, по-моему, уже не надо долго доказывать. Каждый из нас, не понимая, чего хочет другой, тоже болен. Просить человека много раз об одном и том же – кто не знает, как это муторно и унизительно? Поэтому часто мы раздражаемся. Кричим, трясемся внутри, портим нервы себе и другому. А надо ли это? Не лучше ли воспитывать всех нас так, чтобы каждый из нас понимал, что другой, как бы он ни был здоров физически, болен непониманием. Всегда, изначально, неизлечимо. Ловлю себя на своем определении этой болезни как неизлечимой. Ошибаюсь. Почему? Видимо, меня тоже заносит не так уж редко. Благо только, что я еще пока могу себя хоть как-то контролировать. И может быть, необходимо не только несколько раз повторять свое, прежде чем убедить кого-то, может быть, нужно еще и по-другому отнестись к его непониманию? Как? “Люди – дети”, – этому учат нас Духовные учения. Относиться к людям, как к слегка неразумным детям и уговаривать их сделать что-нибудь, не напирая на них, а разыгрывая роли, уподобившись театральному режиссеру. Совсем, как у Шекспира. Другие говорят, что люди не просто больны, они больны душевной болезнью, они – сумасшедшие. В этом они тоже, как дети, но дети ничего совершенно непонимающие. Как в этом случае поступать? И кто врач этой больницы? ИТОГ Вот это, пожалуй, и было основным итогом в прозрении, что дала мне тюрьма. Другое видение человеческих проблем. Другое понимание. Какое? – спросите вы. – Коммунистическое! – отвечу шутя. А серьезно: оптимизируя свою жизнь, накладывай непростое ограничение – учитывай, что если не будет выигрыша для всех, а выиграет один или несколько, то твоя жизнь и жизнь ближнего превратится в ад кромешный, что бывало с человечеством уже неоднажды: инквизиция, рабство, фашизм, тирания, деспотизм…   Не воином, а тихим звездочетом Под звездным небом и до сотни лет Сверхчувственным компьютерным расчетом Меж звездами найти обратный след,   Вернуться на исток, что нас задумал И клетками посеял на Земле, Откуда нас ведет великий штурман Через Вселенную на сфере-корабле.   Но… человечество с тоской глядит в пространство И дышит у поверхности Земли, И в гости ждет космическое братство, Чтоб в жизни разобраться помогли.   Забыли… Не готовимся к потерям, В которых Вечность старостью грозит. Мы им, родным, опять себя доверим И обеспечим временный транзит.   Я звезды сосчитал бы тихим утром И свет их подарил бы сам себе. По небу бег расписан по минутам И встреч цепочка тоже – по судьбе.   Пора прощаться: время гонит круто, А мне еще последнее решить… Приблизится нелегкая минута – Я улетаю вновь к истокам – жить…     Глава 3       Я за вас помолюсь утром ранним И отдам, что берег для себя, И Господь покрывалом охранным Вас укроет, шепча и любя… ВСТРЕЧА Встреча с Танкистом произошла так. Нас повели в медсанчасть на осмотр. Мы шли через всю колонию, метров сто пятьдесят, встречая свободно расхаживающих зэков. И вдруг откуда-то сбоку с горящими глазами появился мой бывший кент Валера Танкист, прилепился к нашей процессии и стал быстро говорить мне: – Вас поведут к заместителю начальника колонии распределять по производствам. Я, когда узнал, что ты здесь, сказал бугру – бригадиру, и он готов замолвить за тебя слово перед начальством. Если ты не против, то я передам бугру и он подойдет сейчас в медсанчасть. Что ему сказать? Ты согласен? У меня в колонии не было никого, кто был бы мне роднее Танкиста. – Согласен. – Я побежал. И он действительно побежал искать бригадира. САНЧАСТЬ В санчасти никого не было, кроме медперсонала и нас, нескольких этапников. Санчасть – это несколько кабинетов, длинный коридор, по стенам которого развешаны медицинские плакаты, как это делается везде. Что здесь колония, видно особенно не было. Единственным признаком разве что была офицерская форма, которую носили под белыми халатами врачи. Медицинские процедурные сестры были гражданскими. Остальную работу выполняли зэки – дневальные, которых отбирали в санчасть по трудолюбию и лояльности. Потом, когда один мой пациент, которого я освободил от бесовской привязанности, перешел работать дневальным сюда, он, переговорит с начальником санчасти. Тот предложит мне стать таким же дневальным. Однако, я пережив уже к этому времени обострение моих отношений с врачами санчасти, откажусь. КОЛБАСА Как только мы появились в санчасти, тут же закрыли ее входную решетчатую дверь на замок. Я время от времени подходил к ней и смотрел, не идет ли по мою душу бригадир. Но он не шел. Мы уже почти закончили свои дела, уже у меня улеглось небольшое волнение, вызванное развернувшейся перспективой совместного проживания с Танкистом. И тут он появился. Подвижный, среднего роста, одетый как обычный зэк, он, если чем-то и отличался от других, взглядом больших карих глаз навыкате, отчего иногда возникало неприятное ощущение, будто тебя проверяют рентгеном. Это был давящий взгляд человека, знающего свою силу. Уточнив, что перед ним именно тот, кто нужен, он без перехода стал поучать меня, что и как необходимо будет сказать заму, чтобы попасть к нему: – Попросишься в девятый отряд на сборку. Скажешь, что с бригадиром, то есть со мной, договорился. И исчез. Назвался он Вениамином Колбасиным. По-другому его звали Колбасой. Он оказался тем, кто в колонии держал в своих руках основную информацию по религиозным собраниям, проповедям священников, посещающим нас, и по духовной литературе. ИКОНА Колбаса близко сошелся с двумя прилепившимися к религии молодыми людьми, шефствовал над ними. Я некоторое время не мог понять, зачем это ему было нужно. Оказалось, что ему как очень энергичному человеку в жизни просто было необходимо общение на уровне лидера. Молодежь соглашалась с ним во всем, хотя выбрали они путь свидетелей Иеговы. Он же был православным. Позже, когда между нами установились дружеские отношения с большой долей доверия, что в таких местах, как правило, бывает нечасто, он рассказал мне: – Попался я, в основном, на краже икон. За несколько лет у меня перебывали сотни икон. Одна же была ценной, древней. За ней-то ко мне домой и явился майор КГБ, но при знакомстве, естественно, не представился по всей форме, а отрекомендовался от моего главного перекупщика, которому я сбывал краденное. Стали торговаться и заспорили. Он полез в драку. Я же, как человек горячий, перехватил инициативу и двинул его ножиком. В результате дали мне всего лишь шесть лет, хотя могли дать и червонец. – Почему же снизили срок? – спросил я. Он засмеялся: – Потому что майор тоже сильно измазался. Выгнали его потом из КГБ. В основном, жил он в рабочей зоне, вдали от всех, потому что не терпел многолюдные общества и сон в отряде на сто шконок у него нарушался. Правда, время от времени администрация чистила рабочку и выгоняла на жилую зону всех, кто постоянно проживал там. Но такие периоды бывали недолгими. Через две-три недели все опять возвращалось на круги своя. А в коптерках на рабочке селили тех, кто приносил хоть какую-то прибыль ментам. Это были маклеры, изготавливающие иконы или ножи, слесаря, ремонтирующие и восстанавливающие разбитые автомобили, просто бригадиры, подобные Колбасе, которые полностью заменяли в производстве начальников участков и цехов. ПСИХ Колбаса поведал мне, как он сошел с ума в СИЗО, в знаменитой Бутырке. Сначала в его представлении стали меняться размеры помещения, длина его рук и ног. Потом ему показалось, что он остался без головы. Забеспокоившись, вызвал врачей, объяснил им, что он – это не он, а вселившийся в него дьявол, который, собственно, и производил кражи. Он перестал спать и есть. А когда врачи ничем не помогли ему, стал буянить. Шесть месяцев его принудительно лечили, но он посчитал, что недолечили. Часто по ночам он просыпается после часа ночи и больше не засыпает. Из угла на него иногда смотрит глаз. Иногда же из того же угла начинает вылезать что-то большое и лохматое, которое заводит с ним беседы на разные темы, в основном, стыдит за сделанное другим зло. ПОМОЩЬ Он просил у меня помощи, и я старался ему помочь. Вплоть до одного случая, когда вдруг он захотел высмеять мои взгляды перед своими молодыми кентами – Васей и Вовой. Я не стал ничего говорить ему тогда. Но когда мы остались одни, объяснил ему его заблуждения с точки зрения его свербящего в одном месте эгоизма, ради удовлетворения которого он может даже отказаться от жизни. Колбаса признался мне тогда, что слишком часто предпринимал такое издевательство над людьми. Я ему сказал: – Ты как шел, так и продолжаешь идти на поводу своего дьявола. Хочешь, позанимаемся, и я постараюсь договориться  с ним, чтобы он усох? Он сначала усмехался, слушая меня, потом начал все более и более сникать. – Надо ли мне это? – Тебе необходимо понять, что если ты хочешь посвятить свою жизнь служению Господу, то лучше избавиться от дьявольских проблем. Тогда он отказался от моей помощи. ЛЮБОВЬ Но настал день, когда Колбасин сам пришел ко мне и попросил ему помочь. – Гриша, я на перепутье. Ты ведь знаешь, что я учусь в духовной академии. И что ко мне сюда приезжают молодые ребята, которые привозят и объясняют задания, консультируют меня. – Да, знаю, – ответил я. Об этом знала вся зона. Зэки говорили, что Колбаса совсем рехнулся и решил замолить перед Богом свою вину. – Я влюбился в студентку третьего курса. Она приезжает теперь каждый месяц. Настаивает, чтобы я дал согласие на женитьбу и венчание. Я уточнил: – А ее родные знают? – В том-то и дело, что не знают. Но она обещает их уломать. Она единственная дочь и вообще единственный ребенок в семье, и говорит, что родители сделают для нее все, о чем она ни попросит. – Значит, по любви? – спросил я, понимая, что ему при его темпераменте будет сложно понять, где у него любовь, а где увлечение. Но он ответил честно: – Не знаю. Конечно, мне хочется иметь родную душу рядом. Мать совсем слегла и не может больше приезжать. Больше никого… С женой развелся еще пять лет назад. ИСПОВЕДЬ – Что тебя потянуло на кражи? – спросил я его однажды, собираясь услышать небольшую исповедь. И я услышал ее. – Мы жили с матерью в селе из десяти дворов в сорока километрах от Москвы. Село заброшенное. Ничего, кроме огородов и совхозных полей, там не было. Кое-как закончил школу, хотя отличался способностями, и пошел работать не в совхоз, а в монтажники-высотники. Тянули высоковольтные линии. Однажды линия шла через наше село. Так все вышли из своих изб, чтобы полюбоваться на меня. Грязь была непролазная – осень стояла, дожди лили как из ведра. А я упал, вымазался весь с головы до ног. Стыдно стало за свою нерасторопность. Но чего на себя вину брать – поскользнулся и упал случайно. Он задумался, как бы вспоминая подробности, потом махнул рукой. – Ничего интересного в этом и нет. Обозлился на себя. Захотелось жизни побогаче и посвободней. Мечты дурацкие… Связался со своим родственником, который приезжал как-то и хвастал своими воровскими достижениями. А дальше пошло: то одна церковь, то другая. Вот Боженька и рассердился. СХЕМА Но в своем повествовании я забежал вперед по времени, а пока лежу на шконке в этапке и думаю, почему я не умер в тюрьме, хотя должен был умереть? Почему Алексей не может освоить простейшее? Почему Игорь так быстро научился делать такие трудные для большинства внутренние упражнения? И вдруг до меня доходит: меня спасло понимание, которого у Алексея совсем немного, а у Игоря достаточно, чтобы осознать необходимое. Человек, находящийся на примитивной позиции и живущий примитивными принципами, идет по жесткому пути – по жесткой программе развития. Для него каждый шаг связан со своим языком природы – жестким, где все для него оговорено заранее. И если он играет в жизни, то для него и эта игра становится игрой по строго определенным правилам. И слово для него тоже Бог. Но многообразие жизни не уложить в жесткую схему. Приобретая большую свободу, все больше человек отрывается от жесткого поведения и жесткого подчинения. Он уходит от слова. Как говорят, он приходит к абстракции. Разнообразие жизни заставляет замирать сердце от богатства, скрытого под ее покрывалом. Богатства не материального плана, хотя, конечно же, для кого-то и это вынуждает трепетать душу. БОГ Человек уходит к богам. Раньше люди изнуряли себя в аскезе, особенно на Востоке, чтобы не только усмирить плоть, как думают у нас. Усмирение плоти – это лишь этап. Главное, зачем проводилась аскеза – это слияние с Богом. Аскет прорывал барьер, отделяющий каждого человека от бездны, и падал туда. И думал, что в ней соединяется с Великим и Единым. Отождествление с Богом достигалось у некоторых в тантрических погружениях, когда единение с женщиной рассматривалось, как слияние с Его  реализацией на земле. Моя вынужденная тюремная аскеза была принята мной полностью в смирении, потому что я был подготовлен к ней заранее. Но я бы никогда не сказал, что надо мною витал рок. Для меня все вокруг приобрело мистический, то есть тайный, смысл еще в детстве, и я шел к своему будущему, будучи уверенным, что это будущее я заранее знаю, люблю и трепещу от его предчувствия. ТРАДИЦИИ Простое объяснение страха, о котором нам прожужжали уши наши уважаемые психологи, примерно такое: – Человек думает о будущем, и ему становится дурно. Потому что он видит будущее через свое отвратительное прошлое. И больше никак – на другое он просто неспособен. Психологи говорят в этом случае, что в психике человека наработаны модели или комплексы поведения, за пределы которых человеку уже не выйти ни при каких условиях. Поэтому он будет повторять одну и ту же ошибку. Сначала мне хотелось спросить господ психологов: – До какой же глубины тупости вы можете довести человека, если будете приписывать ему почти полностью автоматическое существование? Потом, с годами, я стал понимать, что выйти из заколдованного круга непонимания, кружа лишь в одних психологических терминах, невозможно. Это все равно, если бы мы захотели рассмотреть, что такое делается на плоской крыше пятиэтажного дома, стоя на земле у его подножия, да если еще в глаза будет бить своими лучами солнце. Традиции ослепляют человека посильнее, чем солнце, если смотреть на него, в том числе традиции и психологические. Но немногие знают, что если долго смотреть на яркое солнце не мигая, то увидишь солнечную корону и само солнце отчетливо, будто через затемненное стекло. ПРИРОДА РОКА Заблуждение в этом рассуждении психологов о страхе состоит в том, что в нем совершенно не учитывается факт прогноза. Потому что прогноз существует в сознании всегда. Более того, сознание и есть прогноз. – Я сознаю, значит, я все время забегаю вперед в понимании того, что мне дается живой и неживой природой или другими людьми. Много раз, начиная говорить на эту тему, я вспоминаю простые примеры. Один из них касается перехода через улицу, по которой снуют автомобили. Мы оглядываемся налево и направо, прежде чем шагнуть на проезжую часть дороги. И оцениваем расстояние и скорость, а по ним уже где-то внутри высчитываем момент нашего столкновения и возможность его избежать. Конечно, в нашем внутреннем представлении есть у нас и модель перехода через дорогу и модель поведения шофера за рулем и модель движения автомобилей. Сравнение с этими моделями и дает нам искомый результат – сигнал, когда и с какой скоростью перебегать. Прогноз, о котором я говорю,  это совершенно неосознаваемое действие нашего разума. ПРИРОДА НЕПОНИМАНИЯ Есть люди, у которых их человеческое сознание, забегая в своем предсказании вперед, не обнаруживает ничего для себя интересного или общего, того, с чем можно его сравнивать. То ли оно не понимает, не находит похожего, то ли не хочет воспринимать увиденное. Если же интерес играет в жизни человека большую роль, то человек может открыть для себя новое, если сравнить полученную смысловую информацию не с чем. Для меня прогноз – это, прежде всего, познание и понимание законов мира, в котором мы оказались. Знание большего их числа всегда дает возможность увидеть больше и шире и, значит, предусмотреть меры для защиты заранее. ОШИБКА ПРЕДСКАЗАТЕЛЕЙ Все предсказатели пророчат катаклизмы, разрушения, катастрофы и даже конец света. Все это не было бы так страшно, если бы не сбывалось. Сбывается многое. Не все, но очень много. Однако, человек так устроен, что его естественный внутренний прогноз касается, как правило, негатива. И тогда он ощущает негатив своей душой в том или ином виде. Если негатива много, а чувствительность человека высока, то в его душе начинает голосить предстоящая опасность. Иногда же это становится хором голосов. Его захватывает страх, паника, ужас. Вот так, не понимая, что с ним происходит, и откуда берутся эти голоса, человек сходит с ума в прямом и переносном смысле. Хорошее, прекрасное не прогнозируют, потому что информация о нем не нужна человеку, ибо он не станет уменьшать долю хорошего. Долю счастья. Что он – дурак, что ли? Хорошее будущее для управления не нужно. А плохое необходимо, потому-то оно и проявляется в душе и в мыслях. ГРЕХ Некоторые женщины обвиняли меня в том, что я их, якобы, соблазнял, в то время как они сами требовали от меня этого самого соблазнения. Потом они вешали на меня свой грех и считали, что теперь-то они так замараны перед Богом, что им никогда не отмыться. Они почему-то совершенно не понимали, что любой грех может быть прощен живому человеку. Потому что в чистом виде он грехом не является, даже если он ненароком повторен ни один раз. Ошибки, соблазны и искушения – это наш опыт жизни. У кого-то он положительный, потому что ему так повезло, или он является хорошим прогнозистом. А другому человеку повезло меньше или совсем никак. Он весь опутан грехами. Что ему делать? Как относиться к своему такому существованию? Как к сплошному греху? Или как-то по-другому? Вот это “по-другому” я и хочу пояснить людям, чтобы они не боялись согрешить по неразумению своему. Если все время трястись над мыслью, что можно совершить несмываемый, непрощаемый грех, и потому хотеть и, одновременно, запрещать себе действие желания, то это – путь невроза, тяжелого заболевания психики. Лучше сделать шаг, как говорил Лев Толстой. А потом уже разбираться. ПРОГНОЗ Однако, с ростом масштабов разрушения и влияния все больше и больше становится актуальным вопрос о прогнозировании результатов действия. Некоторые из них могут разрушить полмира, нанести непоправимый урон генетическому богатству человечества. Поэтому я ставлю вопрос о прогнозе или пророчестве в наше время на одно из первых мест. От правильного прогноза будет зависеть, насколько быстро человечество пойдет вперед в своем развитии, насколько качественно оно защитит себя от нападения болезней, психозов, угроз агрессивной политики людей и техники. Грех, вина за содеянное будет меньше, если человек заранее будет предупрежден о последствиях, и не только морального плана. В этом я видел свою задачу – в предупреждении действий, несущих угрозу глобального масштаба путем передачи смысловой информации о возможных грехах. ОСОЗНАНИЕ – Глаз – это вынесенный наружу мозг, – говорят ученые. Понимание – это пронизывание своим сознанием объекта окружающего мира – другого человека или частички природы. Понимание творит непрерывно, потому что это нам интересно. Значит, наш интерес бесконечен. “Я осознаю, и я счастлив от этого. Я понимаю – и тоже счастлив.” Это уже творчество, потому что каждый понимает по-своему. Мы строим свое понимание сами. Кому-то это легко, кому-то – нет. Мой следователь был настроен на охоту. Он не видел ничего другого. Но это не означает, что другого не существовало. У него, как говорят психологи, не сформировалась к этому времени модель сострадания. БОЛИ Но как, не попадая самому в подобные моей ситуации, научиться сострадать? Вот почему Бог оставил нам наши болезни и боли: чтобы научить нас понимать других людей и природу, чтобы привлечь наше внимание к этому пониманию. Для моего внимания оказалось мало болей и болезней, даже таких неизлечимых, которые трясли меня. Понадобилась тюрьма, чтобы мне окончательно прозреть. Так и человечеству. Иначе агрессия захлестнет нас и мы погибнем. Но гибель наша не стоит в планах Господа. Значит, будем страдать еще долго, может быть, бесконечно, если генетически не создадим способность сострадать другому, слабому, убогому, несчастному. ЖАДНОСТЬ Любой слабый и безвольный может обмануть остальных, преувеличивая значение своей слабости и вымаливая таким образом себе больше, чем ему необходимо, чего-нибудь прозапас. Жадность человеческая – это магнит, для которого может  не найтись противоядия. Жадным может быть и бедный, и богатый. Научись терять – расстанешься с жадностью, – говорят нам Духовные Учения. Жадность человека – это следствие закона экспансии человечества, согласно которому мы с вами будем захватывать все большее и большее пространство на земле и на небе. Этот закон – Божественный. Но переносить его на себя лично – запрещено, согласно Духовным Учениям. Что Боженька пока терпит жадность – так это доказывает всего лишь начальный этап нашего развития, когда идет первоначальная концентрация сил природы с помощью человека-творца. СЛЕПЦЫ Я видел психологов, которых выдает презрение к людям, мыслящим не так, как они. Их ограниченность убивает не только их клиента. Ею они сами программируют себе ситуации, в которых, в лучшем случае, отделаются шишкой на лбу. В худшем… Человек сострадает, потому что он наделен чувством сопереживания. Это тоже творчество, но особое. Это тоже прогноз, но прогноз состояния другого человека и помощи ему. Помощи от того, кто понимает, что по-настоящему помочь ему может только его собственное преодоление, иногда его собственный героизм. А рядом будет стоять кто-то, кто по достоинству оценит этот героизм. Необходимо, значит, зеркало, каким служит добродушный собеседник или сопровождающий Учитель. Думаю, что мне как психологу раньше тоже недоставало чего-то главного в том, чтобы отождествиться со своим подопечным. А если не сделать этого, то как помочь? ПРОТИВОЯДИЕ – Предсказания запрещены христианством! – говорят часто. На это как бы нечего ответить. Однако, пророки были всегда, и к ним прислушивались. Всю свою сознательную жизнь я хотел заниматься прогнозом. Предсказание или прогноз – это все равно. Теперь же, когда моя жизнь вдруг круто изменилась по воле сил, вмешавшихся в мою судьбу, я понял, что меня готовили именно для этого. Физики изобрели атомное и водородное оружие, психологи – псикиллерство, способное убивать людей безо всяких физических заморочек, но есть еще и биологическое и химическое оружие. Но должно же быть противоядие к ним! Ведь если так пойдет и дальше, то мы неминуемо окажемся окруженными легионами болезней и горами оружия. Страх нас искорежит, и от нас останется одна видимая оболочка! Во что превратятся Люди? Что-то тут не то. На Востоке в иносказательной форме показаны пути развития человечества, если оно обладает мудростью. Но разве можно это утверждать, глядя на окружающих меня людей? Если кто-то и тянется к мудрости, то это не стимулируется никем и ничем. Значит, мудрость – это внутреннее свойство человека, это голос Бога. Она должна сама пробивать себе дорогу. Чем я и занимаюсь: узнаю законы, по которым она развивается. ДВЕ ЖИЗНИ Живу две жизни сразу. Наверное, никогда бы не поверил в такое, если бы мне сказали об этом раньше. Жизнь простого зэка как продолжение моей жизни на воле – как на ладони. Это телесное. Жизнь древнего саньясина – аскета – не видна никому. Мои жизненные эксперименты над собой оценены на Небесах по достоинству. Как я их всегда недооценивал! Не понимал их значение. Не думал, что опытом, который я пережил, необходимо поделиться. Потребовалось закрыть меня в тюрьму, чтобы Ангел без обиняков, напрямую, объяснил мне, какой я дурак! БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ С тем, что человек – машина, уже никто не спорит. Что вселенная – тоже машина, суперкомпьютер, – тут идут еще отдельные споры. Но наука всегда видела машину в том, что она изучает. Иначе не применишь анализ ни в каком виде. Женщина – проводник воли Бога, посредник между мужчиной и Богом. Но в мире все имеет свои две стороны, как минимум. Так и в женщине священно и Божественно только чрево, освященное любовью. Остальное телесное – это машина для существования. И когда женщина перестает быть матерью, она вдруг становится трудно переносимой. Это среднее состояние связано с тем, что она добровольно отходит от своей основной функции, превращается в какое-то существо, мятущееся между мужчиной и немужчиной. А стоит ли идти на это и забывать ей свое предназначение? МАШИНА Наш человеческий разум – это машина для доказательств и оправданий. Брось туда любую задачу, и разум начнет доказывать и, как правило, докажет необходимость задуманного. Какой бы подлостью оно не было. Воля – машина для достижения цели. Но как ее включить? – тысячи людей задают этот вопрос. Желание – машина для существования интереса. Но как заставить ее то заработать, то, наоборот, снизить свои скорости? – Что же такое душа? – спросите вы. Душа – это тоже машина, но машина для создания того, что необходимо доказать. В математике это называют целевой функцией. Эта функция задается нам духом – человеческим или Духом Высшим. Женщина без любви – просто машина для размножения. Но машина Божественная! Она – часть Бога, его реализация, до которой мы можем дотронуться руками. Поэтому ее красота завораживает и притягивает независимо от возраста. Не напрасно ль играю судьбою? Не напрасно ль в прошедшем брожу? Мне ль к Нему обращаться с мольбою? И Его ли ответ нахожу?   Я спешил сбросить панцирь свой грубый. Помогла Богородица-Мать. Мне хотелось тебя приголубить, Но об этом боялся сказать.   И теперь по утрам тихим-тихим Мы сливаемся с Богом в одно… Через годы взволнованным ликом Смотришь ты сквозь ночное окно…   Я за вас помолюсь утром ранним И отдам, что берег для себя. И Господь покрывалом охранным Вас укроет, шепча и любя.     Глава 4   Я в прошлое уеду, я умчусь, А будущее взглядом прикоснется, В засохшие озера окунусь И обожгусь мечтой-крылом у солнца… СВОБОДА ЗОНЫ Под самый Новый Год под вечер, когда ранние сумерки уже ложились на землю, я шел в отряд из этапки один, без провожатых, без конвоиров. Это было мое первое самостоятельное путешествие более чем за тринадцать месяцев неволи. Я шел и оглядывался – нет ли, случайно, около меня мента, не прячется ли он за моей спиной? Когда открылась дверь в этапку и грубый голос выкрикнул мою фамилию, я вздрогнул: – Кравцов, с вещами на выход! Конечно, после жестких условий СИЗО, тюрьмы и этапки, свобода зоны показалась просто раем. Сразу стало понятным, почему много лет дискутируется вопрос о том, чтобы одни день пребывания в условиях тюрьмы засчитывать за два или за три дня пребывания на зоне. Полторы сотни метров свободы по свежевыпавшему снегу! Неудобно было тащить разве что матрац, подушку, простыни и баул. Особенно когда проходишь вертушку в локальной зоне. А их надо миновать две. Локальные зоны отрядов обнесены высоченным забором вокруг двухэтажных бараков. Конечно, передвижение по территории колонии между отрядами все равно ограничено, но все же это - передвижение, а не жесткие рамки одной камеры. И в большинстве случаев можно было пойти туда, куда тебя тянуло. Иногда, правда, бывали дни, когда в колонии объявляли всякие строгости, и тогда приходилось пережидать их. ПРАЗДНИК Я пришел в отряд без сопровождающего. Лишь при входе в локалку мне помог кто-то из зэков пропихнуть через вертушку по очереди мое имущество. Переступив низкий порог барака, вдруг осознал, что это - другой мир по сравнению с тем, в котором я был больше года. Я понял, как я заледенел внутренне, душой, и что мне необходимо оттаивать как можно скорее. Я ошалел от того, что увидел. Прямо напротив двери в проходе между двухъярусными шконками сияла и переливалась разноцветными огнями елочка. Свет в отряде был приглушен и елка с ее мигающим светом так на меня подействовала, как будто я попал в сказку. Я совершенно не мог и предположить, что подобное возможно. Из репродуктора лилась громкая песня. Анжелика Варум взошла на небосвод за время, проведенное мною в неволе и теперь я жадно вслушивался в ее “ля-ля-фа” и в то, как я один брожу и никто не виноват. На всю оставшуюся жизнь для меня остался этот образ олицетворением праздника Нового Года. ПЕРВЫЕ Первые, кто почти сразу заговорил со мной в отряде, были два приятеля, похожие своими лысинами. Они сидели на шконках друг напротив друга и пили чай с конфетами. – Ей! – крикнул мне тот, который был повыше. – Что стоишь, как столб? Застыл что ли с мороза? – Любуюсь елкой, – ответил я. – Глаз не отведешь. – Соскучился? – спросил он. – Этапник? Я подтвердил: – Этапник. Тринадцать месяцев не видел подобного. Высокий засмеялся: – А мы тут уже пятый год паримся. И ничего, не жалуемся. Да ты что стоишь-то? Брось свой баул да матрац вон на ту свободную шконку и присоединяйся к нам! Завхоз все равно не скоро придет. Так или иначе, но я, бросив свои пожитки рядом в ожидании завхоза отряда, подсел на их зов. Второй, пониже и потолще, сказал: – Давай знакомиться! Валентин. Он протянул руку. Я назвал себя. Первый тоже представился: – Шура. ЛЫСИНА Валерий спросил: – Чем на воле промышлял? Неужели разбоем? И оба засмеялись. Я кратко объяснил им, кто я такой. Оба повеселели. Шура закричал от радости: – Слушай, мы тут мучаемся уже несколько лет со своими лысинами. Что ты можешь посоветовать? Они меня не то что удивили, нет, скорее, я сам был как-то заторможен годичным заточением, оторвавшим меня от жизни. А тут уже была жизнь. Их проблема не могла быть жизненно важной только в моем сознании. Однако, я сказал: – Природу облысения не знает никто. Думаю, что если исходить из этого, то самое лучшее – это пересадка волос с одной части головы на другую. – А если их нигде нет? Тогда откуда брать? – радостно заржал Шура. Валера полез в тумбочку и продемонстрировал мне книгу американского автора. – Я вот уже третий год живу по этой книге, – сказал он. – Мы с ним вдвоем мазали головы специальными растворами, которые наши родственники покупали где-то в Москве по нашей просьбе. Пили специальные напитки из трав, но лысины ни на миллиметр не уменьшились. МАНИЯ Меня поразила в них некая мания - упорство в достижении цели. Лысые всегда притягивали мое внимание тем, что среди них почти не бывает людей пассивных, а в старости - маразматиков. Видимо, процессы облысения имели все же причины в повышенном снабжении головы кровью и питательными веществами. А может быть, и наоборот: лысина, полученная по причине, например, радиационного облучения, заставляет организм питать кровью и веществами голову значительно лучше, чем это происходит у людей лохматых. Потом откроется, что один из этих облысевших окажется убийцей своей жены, а другой - насильником, и с ними мне придется провести вместе много времени и в обычном общении, и в том, чтобы снять с них проблемы их психики, отчего и тот, и другой оказались за решеткой. Лучше получилось у Шуры – он много занимался. И лысина у него уменьшилась от наших занятий очень сильно, а у второго – у Валентина – как была, так и осталась. Он ленился и не тянулся к занятиям.   Без особой на что-то надежды Письма пишут на душу взамен В ожиданьи ответа на нежность. В нашем лагере – без перемен.   Нам бы лучше – совсем не встречаться… Наметет за решеткой сугроб. На листочке под цифрой тринадцать Я пишу, словно делаю гроб.   Сколько слов понапрасну истратил! Сколько писем отправлено в лет! Мне подарены зэки, как братья, Словно глыбой – торосистый лед.   В эту ночь не балуют лишенкой Наших зэков, бесправный народ… Снег стучится в окно под решеткой, К нам убого идет Новый Год… НАЧАЛЬНИК ОТРЯДА Кое-как переночевав в эту ночь на свободной шконке, потому что ко мне, как к новичку-этапнику теплого отношения завхоз отряда не проявил, утром я предстал пред очи начальника отряда Крутилина. Когда мы с ним разговорились и он подробнее узнал, что я и кто я, , чем то было написано в моем деле, он вдруг разговорился сам. Оказалось, что он - тренер по восточным единоборствам и рукопашному бою, мастер спорта, интересуется восточной философией. Больше часа мы беседовали, после чего он вызвал завхоза – длинного, худого, самолюбивого человека лет под сорок, которого звали Виктор, и приказал поместить меня на нижнюю свободную шконку возле окна. - А что, он будет у нас новым дневальным? - указав на меня, заинтересованно спросил завхоз. Крутилин почему-то холодно сказал: - Нет, он не будет дневальным. Это достаточно уважаемый человек и без этого. - Но это место, о котором вы говорите, зарезервировано для нового дневального, – довольно резко возразил Виктор. - Я знаю, – с небольшим раздражением ответил Крутилин. – И тем не менее, на нем теперь будет жить Кравцов. Так я поселился на очень удобном месте, где никто не ходил, не мешал. РАК ЖЕЛУДКА Буквально на следующий день Крутилин подбросил мне завхоза другого отряда, тоже, естественно, зэка, Николая Першина. Перед этим, когда я еще не видел Николая, он сказал мне: - Гриша, посмотри и, если сможешь, помоги. Хороший малый, но совсем загинается. Еще совсем недавно он был полным и сильным человеком. Мне захотелось уточнить: - А что с ним? - Предполагают, что рак желудка. Я спросил: - Может, просто он плохо питается? Крутилин усмехнулся: - Наоборот. Так, как он питается, тут мало кто ест. Регулярно получает из дома хорошие передачи да и завхозу часто перепадают от своих подарки. Я попытался выяснить подробности: - Перед заболеванием что-нибудь наблюдалось? - Я его знаю лет пять, – ответил Крутилин. – Срок у него – двенадцать. Статья за убийство. Еще сидеть и сидеть. Сколько помню, почти никогда не болел. Это подтвердил и сам Николай. ПРИЗРАК Передо мной он предстал высохшим, костлявым стариком с потухшими глазами, хотя ему было только около сорока. Он рассказывал: – Несколько недель уже практически ничего не могу есть, рвет, проходимости кишечника нет. Сканирование его организма, предпринятое мною с помощью внутривидения, показало, что у него практически развился онкологический процесс, и жить ему в лучшем случае, если ничего не изменить, осталось от силы месяца полтора. – Какое медицинское лечение проводилось? – спросил я его.  – Практически никакого, – ответил он. – Даже наблюдать врачи не хотят. – А лекарства? – Лекарств в санчасти нет, не было и не будет. Да и те, что доставали дома, не помогают. – Операцию предлагали? Оказалось, что оперироваться ему уже не предлагали, говорили, что поздно, да он и сам не хотел, боялся. ИСЦЕЛЕНИЕ Я с ним занимался три раза по сорок минут, прямо в бараке, в отряде, насчитывающим более ста человек, без применения каких-либо специальных методов внушения, потому что он от одного звука моего голоса уже входил в нужное, именно такое, какое было необходимо, состояние внутренней сосредоточенности и легкого транса. Уверен, Бог помогал нам, если вот так ни с чего, через неделю он, нарушая мои предписания по поводу еды, уже начал есть масло и тушенку. Через два месяца он поправился уже настолько, что к нему вернулась полнота, живот стал откровенно выдаваться вперед, окреп голос. Оказалось, что он был очень властным человеком. Может быть именно это и облегчило его выздоровление. КТО ТЫ? Однако манеры у Николая оказались довольно странными: когда возникла необходимость освободить от вывода на работу моего кента, а Николай уже в это время работал старшим учетчиком зоны, и это было в его власти, он вдруг запросил за это две банки тушенки. Видимо, он забыл, как я его выходил на одном голом энтузиазме, на пустой баланде, не прося ни куска хлеба, хотя он имел все: и белый хлеб, и сливочное масло, и тушенку, и сгущенку и многое другое, что тогда ему есть было нельзя. Сам же он никогда и ничего мне не предложил. Странные все-таки люди эти раковые. ПРАКТИКА Потом, в условиях неволи, у меня было полтора десятка сложных случаев, таких, что я бы нисколько не покривил душой, если бы назвал их не просто случаями между жизнью и смертью. Практически передо мной появлялись завтрашние покойники, но этот случай с Николаем Першиным быстро стал предметом обсуждения других заключенных и работников администрации. Ведь я только что попал в колонию и большинство из них меня как бы не знали, хотя тут уже и находились те, с кем я до этого встречался в тюрьме. Их было несколько десятков, и они только подогрели всеобщее любопытство, рассказывая о моих успехах в исцелении на тюрьме. Очень многие стали ко мне относиться с уважением и по пустякам не беспокоили. Лишь изредка подходили с вопросами об очень серьезных заболеваниях их самих или их родственников. ЯЗВА Часто вина человека возникает не по злому умыслу, а по незнанию. Или из-за ограничений морального характера. Миша Никонов служил офицером в армии, но совершил преступление по халатности, просмотрев солдата-дурака, который взорвал сам себя. За это он и отбывал срок. Ко мне он пришел, когда язва желудка, как говорил он, уже не давала ему ни спать, ни работать, похудевший до прозрачности, несколько недель уже практически ничего не евший. Я его спросил: – Как со стулом? – Стул наблюдается через неделю, – ответил он. Мне такие случаи были знакомы. - Если можете, помогите! - взмолился он, называя меня на вы. - Попробуем, - отвечал я. - Но вам придется пережить несколько не очень приятных минут. Согласны? Он был готов на все. - Да хоть несколько неприятных дней. Ради Бога. БЕСЕДА Я спросил его: - Для начала скажите, когда язва проявила себя? Он с готовностью ответил: - Лет восемь назад стал ощущать ее. Потом боли усилились. А сейчас уже и не боли, а что-то другое, еще сильнее. - Что говорят врачи? – задал я вопрос, желая выяснить мнение врачей. Он поморщился. - Они предложили резать. Первый раз это было год назад. Я отказался. - Почему? Он пожал плечами. - Не знаю. Наверное, боюсь. Знаете, тут дают себя резать, только когда на стену полезут. Я посмотрел на него. - А вы разве не лезете? Он согласился: - Верно, лезу. - Когда последний раз были обследования? Он задумался. - С месяц назад. Больше не ходил. Какой смысл? - Я сейчас пройду внутривиденьем по вашему телу, – сказал я, – буду при этом называть места, а вы постарайтесь ловить любые ощущения, которые возникнут в теле при этом. Он переспросил: - Любые ощущения? - Да, любые, – подтвердил я. – Или что-то необычное, что почувствуете или увидите. Он удивился: – Глазами? – Да, глазами. Тут, около нас. ХИЛЛЕРСТВО Он сосредоточился, и я начал. - Прежде всего, - сказал я, - отметим ваш остеохондроз, переломы и слабое сердце. Я указал, где находились его слабые места. Он согласился. - Как вы себя чувствуете? - спросил я его. - Как в тумане, но контролирую все, - был его ответ. - Какие необычные ощущения вы отмечаете? – снова последовал мой вопрос. Он спокойно отвечал: - Совершенно прошла боль в желудке, там какое-то тепло. - Сохраните это ощущение и запомните его хорошенько. Потом, без меня вы будете вызывать его, вспоминая, каждый раз, когда станет нехорошо или почувствуете боль. Помолчите немного. Через некоторое время я спросил его: - Есть ли какие-нибудь воспоминания из прошлого? Он ответил: - Конкретных нет, но я действительно как бы окунулся в свое прошлое. Я поинтересовался: - Можно напомнить вам один неприятный для вас эпизод? - Да, конечно, – разрешил он. Но я не спешил. - Сначала скажите, какие ваши ощущения сейчас? Подумав немного, он ответил: - Мало что изменилось. Я попросил: - Хорошо. Старайтесь не изменять их. Вы хотите знать причину вашего заболевания? - Если это необходимо, – сказал он, – то хочу. ПРЕДАТЕЛЬСТВО - Странно вы отвечаете, – заметил я. – Неужели же вы не помните, что когда-то совершили подлый поступок по отношению к самому близкому человеку? - Зачем вы говорите мне об этом? - вдруг испугался он. Я объяснил: - Да потому, что пока вы не очиститесь от него, ваша язва не исчезнет. Да и не язва в чистом виде у вас. Уже начало онкологии. Он сконцентрировался. - Я готов. Он побледнел, на лице выступила испарина, руки у него дрожали, а глаза уперлись в одну точку где-то за моей спиной. Я сказал: - Вы когда-то предали человека тем, что дали показания на суде против него. Дальше продолжать? - Нет, не надо, - прохрипел Никонов. - Но это были правдивые показания? – спросил я. Он пересилил себя и ответил: - Нет. Я дал ложные показания. Помолчав немного, я задал вопрос: - Как вы себя чувствуете? - Во всем теле какая-то неестественная легкость. Голова отходит. В кишечнике сильно урчит. Я и сам уже слышал, как переливается у него в кишках содержимое. Через несколько минут он уходил от меня. - Вы мне разрешите прийти еще раз к вам? - приостановившись, спросил он. Я разрешил: - Приходите. УБЕРЕЧЬСЯ! Часто задается вопрос: – Можно ли избежать негативных результатов пророчеств? Возникает обеспокоенность в отношении того, что от результата прогноза, высказанного ясновидцем, никаким образом уйти не удастся. Так ли это? Опыт показывает, что это не так. Сильный человек способен переложить руль судьбы. Но что такое – сильный человек? Сильный – это синоним самостоятельного, изобретательного. Ведь провозглашение в Духовных Учениях стремления человека к совершенству есть ни что иное, как развитие в себе сильной воли и большой концентрации. Но имеется еще одно соображение по этому поводу. Знаки даются людям, чтобы они, учтя их, изменили свое отношение к действительности. Причем, резко. А многие так называемые пророчества – это всего лишь знаки, предупреждения, говорящие нам о том, что так и будет, если ничего не делать. Господь не любит тех, кто ничего не делает. Он любит тружеников, мудрость которых велика. БЕЗОПАСНОСТЬ – Безопасно ли посещать ясновидцев? – спрашивают многие. Пророк, если он обладает сильной волей, к сожалению, может запрограммировать будущее по своему желанию. Почему-то это не берется во внимание людьми, когда они принимают высказанное таким человеком за истину в последней инстанции. Поэтому и посещение ясновидцев, и гадания, проводимые некоторыми людьми неоднократно, создают поле смешанных решений будущего. Вот почему у таких людей судьба, как правило, исковеркана. – Что же позволяет человеку записывать будущее на космическую магнитофонную ленту? Ответ прост: – Воля. Его воля. Вот почему в человеке всегда будет существовать проблема воли. Тот, кто имеет слабую волю, подвержен колебаниям со стороны стихии значительно сильнее, чем тот, у кого воля сильнее. ВОЛЯ – Что важнее для человека – его воля или воля космоса? Вопрос не так прост, как иногда кажется астрологам. К сожалению, астрология плохо обоснована в том плане, что она, имея в принципе правильный алгоритм расчета, почти всегда не учитывает перерождений человека. Я говорю не о тех перерождениях, которые называют реинкарнацией, то есть рождением той же души вновь в новом теле. К этому я отношусь скептически по причине того, что, по-моему, душа человека делится после его смерти на множество осколков, и лишь они потом попадают во многие и многие зачатки душ. По мне важнее перерождения, происходившие с человеком при его одной жизни – реанимации, потери сознания вообще, сильнейшие стрессы или катастрофы, в которых человек остался жив по непонятным причинам. Любой абсурд, который наблюдается вокруг него должен настораживать. Потому что он может служить знаком перерождения. Воля человека и воля космоса – это параметры взаимодополняющие друг друга. И если они векторно совпадают, то человек может программировать будущее не только себе… Но он может не подозревать о своих способностях. ТЕТРАДЬ Мой Ангел оставил меня почти совсем. Я объясняю это тем, что мои верховные руководители подвели меня вплотную к своему собственному методу прогноза. Мне остается лишь понять, где зарыта собака. Поэтому рою. В этой работе по откапыванию собаки смысла стал записывать крылатые выражения. Для чего обменял пачку бумаги на одну общую тетрадь у Алексея. Он, узнав, зачем это мне, хотел отдать тетрадь так, ничего за нее не взяв. Я не разрешил – письма писать ему тоже надо, а он вырывал листочки из нее. Тетрадь намного лучше, – говорил мне как-то Ангел, и я его понял. Потому что тетрадь – это не контакт с другим, хотя бы и с Ангелом. Гипноз со стороны этого другого исключен, потому что нет словесного контакта. Нет вредного действия для психики. Но нет и зеркала живого собеседника. Тоже грустно. Однако, записывая мысли в тетрадь, можно установить зеркало, пусть небольшое, но оно есть. А может, его можно усилить? Надо подумать, как.     Из настоящего, открытого для пуль, Спасаются, отгородившись прошлым. Я как вселенский времени патруль Пробью завал космических горошин.   Я для тебя из прошлого вернусь И одиночество отдам в награду Всем тем, кому пока дороже грусть, Всем тем, кому любви пока не надо.   До вечности дотронуться рукой, Из настоящего его лелея. Напрасную мечту иметь покой Оставишь быстро, сердцем пламенея…   Я в прошлое уеду, я умчусь, А будущее взглядом прикоснется, В засохшие озера окунусь И обожгусь мечтой-крылом у солнца…     Глава 5   Любимая, храни тебя Господь! – Твою любовь и мысли, и мечтанья. Храни тебя, душа моя и плоть, И в этом приумножь мои старанья!… ОКРУЖЕНИЕ Вокруг меня постепенно образовался небольшой круг интересующихся проблемами здоровья и парапсихологией. Это были очень грамотные и любознательные люди, а, главное, - они были порядочными. Это те, кто на всю жизнь зарекся совершать что-либо подобное тому, что совершил. Влад - это человек, переживший в заключении душевное потрясение. Йога, медитация, философия жизни Кришнамурти и Ауробиндо, свой разум - это в них погружен он теперь и хотелось бы верить, что наши беседы накрепко изменили его внутренний мир. То, что он совершил по пьянке, наказано, срок он отбыл и теперь ведет свой корабль к новому берегу. Женька и Валерка - музыканты. Когда я впервые услышал эстрадный ансамбль “Уголовный кодекс”, как они себя называли, я остолбенел. На старых, разбитых инструментах они могли выдавать такое, что часто и не услышишь на воле. Эти люди жили не только сегодняшним, но и тем, что могло их ожидать завтра. ОГРАНИЧЕННОСТЬ Почему совершаются преступления, по большому счету остается загадкой. Можно морализировать на эту тему сколько угодно, но пока мы не поймем, что есть человек, это будет всего лишь вольным рассуждением. Наказывать преступников общество научилось, а понять причину преступления - нет. Наука молчит, философы молчат, врачи молчат. Почему Женька, офицер, спортсмен, пошел на кражу - неясно никому и, в первую очередь, ему самому. Почему Валерка вдруг нанес тот свой удар - тоже. Ведь он - каратист, тяжеловес. Для него убить человека ничего не стоит. Он и убил… ПОНОС Никонов пришел уже на следующий день и с порога вдруг заявил: - Что вы со мной сделали? Я всю ночь не спал. Не находил себе места. - Что случилось? - забеспокоился я. - Как будто в кишечнике клапан какой открылся, – испуганно и быстро выдал он. – Все, что там скопилось, выходило, и не раз. У меня понос! Я спросил его, подозревая, что он сгущает краски: – Сколько раз вы ходили в туалет за ночь? – Я вообще не спал, – горячился он. – Я только и бегал на толчок. Раз, наверное, восемь. Я облегченно вздохнул. - Зачем же меня пугаете? Так и должно быть. Ваши спайки разошлись, язва исчезла. И вот результат. Но это не понос. Понос – когда человек за час бегает в это место раз пятнадцать. Боли есть? - спросил я его. Он ответил отрицательно: - Нет, болей уже нет с того самого момента, как тут у вас ощутил тепло. - Теперь это необходимо закрепить, - сказал я. Он вдруг испугался. - Снова будете со мной что-то такое делать? В ответ я расхохотался. ОБРАЩЕНИЕ - Теперь вы сами будете учиться поддерживать свое здоровье. Есть замечательное обращение к Господу. И вы, чтобы быть здоровым, устремитесь к Богу в своих помыслах и просьбах. - А того, что вы сделали, недостаточно? – спросил он с некоторой надеждой. Я объяснил: - Вам было показано начало исцеления. А основное избавление вы получите сами, если искренне попросите Бога простить вас за свои грехи. И сами простите других. - Я должен обратиться непосредственно к Богу? – уточнил он. - Вы можете обратиться к Нему не непосредственно, а через Иисуса Христа или через посвященного. Так делается не только в христианстве. Это разожгло его интерес. - А если кто-то сделал гнусное дело, он все равно может очиститься от зла? - Человеку, если он осознает, зачем пришел в этот мир, нельзя, проявив жестокость, не признать своей вины. Такое признание очищает тем, что дает возможность начать перед Богом новую жизнь. Он не понял. - В каком смысле новую? Ведь человек редко покидает место своего проживания и переселяется. ПЕРЕРОЖДЕНИЕ - Конечно, такому человеку будет сложно жить среди его старых знакомых. Чтобы возвышаться духовно, нужно идти навстречу признанию своей вины, покаяться, обратиться к Богу, попросить прощения у всех, кого обидел, у живых и мертвых. Необходимо посидеть хотя бы полчаса в тишине в этом состоянии при зажженной свече. Он спросил: - А надо стараться при этом ни о чем не думать? - Не надо напрягаться в мыслях. Совсем ни о чем не думать очень сложно. Лучше всего прислушаться к разным голосам внутри себя, но выделить из них те, которые отвечают устремлениям твоей души. Особенно нужно отметить голоса терпения, ответственности и мужества. Вот их надо усилить. - А вдруг накатит страх? - Страх в этом случае появляется редко. Даже если вдруг посетят какие-нибудь видения и голоса. Могут явиться фантомы обиженных, родных, могут появиться золотистые туманные облачка целительной энергии. Нужно постараться перетерпеть даже самое страшное. Или пойти ему навстречу, потому что этого оно не выносит и рассыпается. Он послушался меня. И преобразился до неузнаваемости. ЦЕЛИТЕЛЬСТВО От целительства умирают. Одни - раньше, другие – чуть позже. Вот умерла известная целительница Травинка, которой было за шестьдесят. Умер известный Денис Дорофеев, которому было двадцать пять. Больной человек распространяет вокруг себя больное поле. Иногда задают вопрос: – Неужели же ты подпитываешься энергией от людей? Так могут спрашивать только незнающие. Невежественные в отношении влияния болезней одного человека на другого. Или: – Защищаются ли врачи психдиспансера от влияния больных? Вы спросите у них: – А сколько врачей доживает свой век здоровыми? И какова средняя продолжительность жизни врача? Окажется, ниже, чем общая средняя. Заразны все болезни. Это когда-то говорили, что существует инфекция в виде насекомых, микроорганизмов, вирусов. А сейчас все большее количество людей начинают понимать: шизофреник заразен так же, как и туберкулезник. Смотреть в глаза шизофренику бывает так же опасно, как пить из одной чашки с туберкулезником. ПРИЗНАНИЕ Поэтому отец Иоанн и признается нам, что, переступая порог нашей колонии, он ощущает такую мощную атаку на собственную душу, что не знает, что делать, чтобы противостоять. С превеликим трудом научился он собираться внутренне и уходить под защиту Господа. Конечно, в местах лишения свободы психическое поле напряжено особенно сильно и люди высокочувствительные это прекрасно ощущают. Но ощущать мало, надо уметь защищаться, в противном случае… БЕГ Защита – это здоровье… Это полет… Поэтому я со второго дня пребывания в колонии уже начал свой бег. И так я бегал практически в любую погоду несколько лет, будучи в заключении. Даже когда несильно болел. Вслед за мной начали бегать многие, особенно люди, которые имели стремление в душе. Самая великая из асан - это медленный бег, - сказал йог Свами Шивананда, ученик великого Рамакришны. Иногда это всего лишь тридцать минут, а иногда и четыре часа. Бывало, что мне не спалось, и я выходил в локалку в три часа ночи, когда темно и зэку на улицу выходить не положено. Но меня быстро узнали все, кто нес службу. И удивлялись: я мог начать бег в три часа ночи, а закончить перед проверкой в семь. Дежурные офицеры, проходя мимо, подбадривали. Один, Петрович, сказал однажды, подойдя к забору локалки и остановившись: – Были у нас всякие. Бегали даже по одному часу. Но чтобы всю ночь! Потом он станет советоваться со мною, куда отдать учиться своих сыновей. ХУЖЕ ДОНОСА Я старался помочь своим советом всем, кто приходил ко мне, за что чуть было не поплатился. Ко мне обратился молодой парень с жалобами: – Не прекращаются боли в животе. Я, посмотрев по-своему, объяснил ему причину: – Колит. Толстый кишечник воспален. Происходит это из-за нарушений чисто физического плана. Не хватает движений.  Он вместо того, чтобы достать лекарство через родственников или начать заниматься, пошел в санчасть и, сославшись на меня, потребовал, чтобы его поставили на диетическое питание и освободили от работы. Поднялся скандал. Человек попался тупой. Еще раз я убедился, насколько прав народ, обобщая в своей мудрости опыт совместного проживания с дураками: лучше с умным потерять, чем с дураком найти. УЛЬТИМАТУМ Меня вызвал начальник медсанчасти и предъявил ультиматум: – Если хотите жить в этой зоне, не мешайте нам работать, иначе… Он замолчал, и я спросил: - Иначе что? - А иначе мы попросим администрацию колонии отправить вас по этапу куда-нибудь в тьму-таракань. Вы этого хотите? На что я, хорошо помятуя о старых доносах врачей на меня из-за моей увлеченности исследованием человека и, казалось бы, таких безобидных, пообещал, что пересекаться с их работой не буду, и с тех пор подробно инструктировал всех, кто ко мне приходил со своими болями, как вести себя перед другими. Отказать кому-нибудь было все равно невозможно. ИГРА Но тогда я не утерпел и спросил врача: – Кто на меня указал вам? Это не принято – показывать на других пальцем даже среди врачей. Начальник санчасти понял, что наехал на меня слишком сильно. – Ради Бога, не надо никаких разборок! Я постарался его успокоить: – Я не собираюсь устраивать поножовщину. Я человек интеллигентный. Но они видели за свою службу в колонии и не такое. – Считайте, что я вам ничего не говорил. Тут уже я не согласился: – Почему вы не хотите мне сказать, кто меня подставил? – Потому что я забыл, – был его ответ. – Как хотите, – сказал я. – Вычислить мне несложно. ДУРАК – Ты что, дурак? – спросил я, придя в барак из медсанчасти, у моего подопечного, который требовал от ментов диетпитания на основании моего диагноза. – Неужели же у тебя не хватило ума сообразить, что я занимаюсь запрещенным делом? Он стоял передо мной и моргал глазами. По законам зоны я мог сделать с ним все, что хотел. Для меня это был хороший урок. ВРАЧИ Потом я сдружился с некоторыми из врачей и изредка захаживал к ним. Но старался не раздражать своими визитами. Даже когда дневальные санчасти приглашали меня на чай, я и то норовил прошмыгнуть незаметно в палату, где они жили. Врачи – публика самолюбивая. Они не прощают. Они могут лишь признать равенство. Да и то, если есть диплом медицинского института. САМОУБИЙЦА Утром стало известно, что в штрафном изоляторе повесился Сашка, двадцати трех лет, очень живой и, казалось, веселый парень. Он в карты выиграл громадную сумму денег. Срок расчета истек, а деньги ему не приносили. Должник решил просто. Была разыграна грубая классическая интрига-двухходовка: послана малява на волю с просьбой помочь, а потом, в ответ на нее, срочно заслана с воли в зону другая с тем, чтобы его дискредитировать перед зэковской общественностью. В письме сообщалось, что он в пятнадцать лет украл велосипед и был изнасилован – опущен. Однако об этом факте своей биографии он не распространялся. По законам зоны он, зная их и чтя, должен был находиться в отдельном месте, специально предназначенном для опущенных. И никаких, конечно же, карточных игр и других дел остальной публикой с ним вестись не должно было. Одним словом, он нарушил закон и должен был ответить кровью. Или же доказать клевету. Опять же кровью. О том, кто подстроил ему ловушку, он уже стал догадываться, когда по доносу стукача начальство закрыло его в изолятор в одиночку от греха. Однако это не помогло. Сколько стоит жизнь в ценнике человека? Почему существует такой категорический запрет на убийство в Духовных Учениях? ДВЕ СИЛЫ К выводу, который был сформулирован мною, а до меня другими исследователями, человек часто идет всю жизнь. Открыв же эту истину, начинает удивляться: почему раньше он был слеп? В жизненном поле существует две силы, которые влияют на жизнь противоположным образом. Одна – сила разрушения, основная функция которой – расчистить плацдарм, необходимый для строительства на нем более совершенного организма. Для человека, уже живущего, эта сила ассоциируется с негативной стороной природы. Но всегда существует и вторая сила – созидательная. ПЕРВАЯ СИЛА Для человека первая сила – это его искусы, соблазны, желания, ведущие к нарушению равновесия в организме или в мире. Она представлена в его сознании в виде психофизиологических комплексов, бесов, сущностей, через посредство которых человек может связываться с другими людьми, а медиум на спиритическом сеансе с сущностями промежуточного мира – демоническими образованиями. Первая сила, разрушительная – она знает все о будущем, которое смертно и ей подвластно. Но она тоже двулична. Ее задача: заманить человека в свое лоно, чтобы он доверился ей, и там его разрушить. Одновременно она очень настойчиво донимает человека всем своим негативом с тем, чтобы он обратил свое внимание на отклонения и предпринял что-нибудь, чтобы уменьшить их влияние. Предсказание человеком жизненного негатива связано именно с этой первой силой. Наука с физических позиций изучает как раз эту силу. На Востоке ее отождествляют с разрушительным аспектом Шивы и Кали. ВТОРАЯ СИЛА Вторая сила очень слабо проявляется в жизни, ее не видно, но она главная в том, что осуществляет расширение жизни – экспансию и ее совершенствование. Эта сила действует постоянно и целенаправленно. ОДНО Можно говорить о том, что как та, так и другая сила являются сторонами одного и того же процесса жизни. Жизнь не может развиваться в одностороннем поле одной силы. Если быть еще более точным, то обе эти силы есть одна Сила. Только проявляется она то с одной стороны, то с другой. Это – Бог. Конечно, мы стараемся представить, что имеются высшие и низшие сущности, с которыми каждый из нас  и налаживает свои контакты. Однако, необходимо уяснить себе, что каждое проявление сил – это всего лишь улыбка или нахмуренность одного и того же лица. точно так же, как и лица человеческие и их души и их тела суть точки единого живого и пока скрытого от наших глаз пространства, изменяемого под влиянием своей внутренней Силы и условий окружения. ЭКСТРАСЕНСЫ Сознательно же человек ощущает первую силу, когда позволяет себя затягивать предсказаниями негатива, лечением и диагностикой заболеваний с помощью экстрасенсорики – сверхчувственности. Потому что повышенная чувствительность открывает шлюзы для затопления организма и первой и второй силой. Процессы разрушения идут в таком организме более интенсивно. Будет ли таковым и влияние второй силы – восстановительной, – зависит скорее от степени развития сознания человека, чем от чего-то другого, стихийного.  Это одна сторона экстрасенсорики. И она всегда ограничена разрушением. СПАСЕНИЕ  Другая сторона – высокодуховная, Божественная. Потому что разрушение все равно вторично. Поэтому более продолжительная жизнь, сохранность человека от болезней возможна только при его тяге к созидательной, Божественной стороне. Поэтому любые проявления негатива человека в отношении себя, других, общества, животного и растительного мира и вообще природы являются не просто вредными – они сводят его с ума, если он не противопоставляет им свое сознание. Собственным усилием, как сказал Христос. Окунуться в разрушение можно всего лишь в раздражении. Это как на физическом уровне окунуться в дерьмо. И хотя экскременты человека и его моча так же, как и животного, для большинства тканей организма суть агрессивная среда, все же они выделяются как нечто необходимое и по каналам, стенки которых сами защищают от их проникновения в другие части организма. Все экстрасенсы более, чем люди с нормальной чувствительностью, связаны с процессом глобального метаболизма природы. Природа разговаривает с ними на языке  демонстрации заболеваний и негативов. Поэтому спасением на сегодня может быть только наше собственное осознание причин и наши собственные усилия, направленные на повышение роли восстановительных процедур и созидательной части жизни: по плодам будем судить сами себя, но не других. ЗАЩИТА Вопрос: –Как защитить себя от заболеваний, связанных с разрушением? Ответ: – Полностью защитить нельзя, потому что от метаболизма не защитишься. Можно уменьшить его влияние. И то на определенное время. Это достигается притягиванием или созданием разных внутренних, но обязательно положительных состояний и настроений. Это уже определенная сознательная гимнастика. – А могут ли быть заболевания от избытка не метаболизма, а, наоборот, – позитивного начала? Так сказать, от счастья? На это я могу ответить так: – Такое возможно, потому что нарушается внутреннее равновесие, которое само регулирует продолжительность жизни. Но, думаю, что для существенного снижения продолжительности жизни от счастья необходимо его иметь очень много. Хотя организм человека устроен так, что при возникновении пересыщения позитивом тут же происходит переключение психики на страдание, так как человек начинает терять необходимую степень неопределенности и трудности. Он перестает преодолевать и, значит, детренируется. И слабеет. МЕТАЯЗЫК – Но откуда же тогда подсказки, голоса, которые слышат некоторые? – Так реализуется связь в природе. Все развивается по одним и тем же законам природы. Законы, переходя друг в друга в движении, составляют язык движения. Но видов движений множество. Для каждого – свой язык. Но поскольку все движения есть отражения одного большого супердвижения с какой-нибудь одной стороны, то и все языки могут быть представлены в одном общем – в метаязыке. А каждый язык на каждый другой может быть переложен или переведен с некоторыми потерями, что определяется степенью новизны того пространства, которое каждый язык соответственно описывает. – Означает ли это, что как раз новизна объекта и может быть потеряна при переводах? – Вот именно. Что же касается голосов, которые иногда слышат некоторые люди внутри себя, то это объясняется снижением барьеров, в норме разделяющих разные виды движений в природе друг от друга. Эти движения не обязательно находятся в одном теле человека, или не обязательно они представляют материальный орган. НЕПОНИМАНИЕ – За счет чего возникает непонимание между людьми, говорящими на одном языке? Между теми, кто выражается на разных языках, непоннимание имеет причиной непереводимые с одного языка на другой формы. – К сожалению или к счастью, все люди говорят на своих личных языках, даже если они говорят на одном для какого-то сообщества. В каждом человеке существует некая степень новизны, в отличие от каждого другого. Нет одинаковых людей. Вот это, часто совершенно неуловимое, качество и составляет предмет разногласий людей. ЯЗЫКИ – И сколько таких языков можно насчитать? – Трудно сказать. Во всяком случае, можно указать на языки искусства – литературы, как прозы, так и поэзии, изображений, как статических, в картинах художников, так и в кино и на телевидении. Существует язык движений – язык нашего тела, по которому мы можем в какой-то степени узнать о намерениях человека, о его некоторых заболеваниях. Язык взгляда дает еще один вид информации – о душе, о намерениях, об искренности человека. Язык запаха часто позволяет очень просто диагностировать заболевания и степень метаболизма в теле человека. Разговорный язык позволяет лучше всего выявить особенности личности, ее масок, скрывающих часто истинное ядро человека. ПРОГНОЗ – Значит ли это, что открываясь прогнозу и точному, тем более, мы впускаем в себя разрушение? – Да. Это так. Однако, необходимо знать, что открытость человека созиданию, положительному, высокодуховному, спасает его от разрушения. Но истинное спасение, а не только воображаемое, лежит в максимальном Духе. И только! Я подчеркиваю – в максимальной вере! Это есть его поле сохранения. – Как добраться до такой веры – до поля сохранения? – Не надо ничего делать специально, потому что мы живем, погруженные в это поле. Нужно всего лишь почувствовать его, ощутить его влияние как влияние Океана Жизни. А это уже из области не столько науки, сколько веры. Этот аспект в человеке запрограммирован природой вообще. Даже можно утверждать, что только благодаря ему и жив человек. ТВОРЕЦ – Но почему же тогда человек, если он запрограммирован, имеет самостоятельность? – Исключительно вследствие того, что он как раз и наделен своей особой новизной, отличающей его и от подобных себе, и от окружения, где человек не присутствует, и от его внутренних программ. Закон природы: человек реализует свою новизну. Принудительно, задано изначально. Задан общий алгоритм, но не частности. Частности выбирает он сам. – Зачем? – Чтобы творить новое. – Но если прогноз его творчеству негативный, и человек, реализуя задуманное, погибает, то какое же тут творчество? – Все равно придет другой человек, другая личность, которая и реализует позитивную идею. Потому что позитив в природе превалирует над негативом. – Всегда? – По большому счету, да, всегда. Как существует глобальный экстремум в математике. Но на отдельном этапе или в отдельных частях – нет. Поэтому мы и живы, поэтому мы и смертны одновременно. ТЕТРАДЬ Я заполняю свою тетрадь блоками мыслей, которые ложатся в структуру моего модератора. Эти мысли – части моей машины, без которых он невозможен. “СТРАСТЬ К ЖИЗНИ В чем проявляется страсть к жизни? Ведь не только в том, чтобы, оказавшись в положении тяжелобольного, лезть из кожи, чтобы не умереть. В удовольствии она, может быть, видна более всего. В наслаждении, в стремлении удовлетворить свои желания. Конечно, имеются ограничения – морального, этического характера, Духовные, корпоративные (семейные, общественные). Страсть к движению – иногда скрыта, но есть у всех. Вот познание – стремление охватить как можно шире мир, в котором живем. Отсюда же страсть к накопительству, жадность. Получить плод, родить его, сделать, лелеять – часто такая страсть является движущей силой жизни, особенно у женщин, стремящихся родить ребенка. Иногда женщина идет даже на обман, чтобы реализовать эту страсть. Проявление Бога в женщине. Творчество – проявление Бога, больше в мужчине. Любовь – притяжение друг к другу, Бог во всем…”   …Ты подожди – храни тебя Господь! – Я над тобой свои раскину руки. Я помогу чужое побороть И растворю в прекрасном твои муки.   Я проведу по волосам твоим Ладошкой, боль с висков твоих снимая. И Благодать опустит нам двоим Отец Небесный из запасов рая.   Ты подожди! – я скоро возвращусь. Душа моя, тебя я обнимаю.   Шепчу: “Люблю!” – Вот упорхнула грусть. Я днем и ночью шепоту внимаю.   Живу одной тобой – Как мир погас! – Душа моя, он исчезает вовсе. Любимая, как будто вокруг нас Все унеслось в Божественные росы.   Ах, детская мечта: мне б вечно петь и петь Тебе одной, забыв про остальное! Храни тебя Господь! Мне только бы успеть Скорее разорвать кольцо стальное!   Любимая, любимая моя, Приди и ты, возьми меня за руку, И нашей крови общая струя Сольется, даст Господь, единым стуком!…     Глава 6   … Я люблю тебя, люблю… Я ловлю тебя, ловлю… Между верой и неверием Трепещу, боготворю. САТАНИСТ Зону затрясло. Передается из отряда в отряд: – Цветков, мент поганый, ночью ворвался в изолятор и до полусмерти избил заключенного. Парень на больничке. Сотрясение мозга.  Цветков – офицер, капитан, откровенный сатанист с татуировкой в виде пентограм на плече. Откровенно похваляется своей принадлежностью к сатанистам. Зэков ненавидит лютой ненавистью. Он - известный тренер по рукопашному бою и можно только представить, что он сделал с парнем. Оказалось, что, кроме сотрясения мозга, у него были сломаны три ребра, выбиты зубы, повреждена рука. Что у него было отбито внутри, врачи говорить нам не стали. БУНТ В этот день, а была пятница, на работу никто не вышел. Почти все две тысячи человек в десять часов утра были на плацу. Потребовали открыть клуб, что и было сделано незамедлительно. Тут же в течение пяти минут он был забит битком. Совет колонии решил требовать у начальника колонии общего собрания и обещания немедленно уволить этого офицера. Назревал бунт. Офицеры, работающие на производстве, рассказали нам потом, что за стенами колонии уже стояли бронетранспортеры и ждали команды здоровенные омоновцы в масках. НАЧАЛЬНИК В одиннадцать часов в клуб пришел начальник колонии Николай Иванович Колесов – хмурый, могучий человек с красным лицом. “Пьет!” – мелькнула у меня мысль. Он стал на сцене клуба и долго смотрел в зал, ждал. В это время через весь зал пробирались трое офицеров и среди них сам Цветков. – Убийца! – шипели на него. – Сволочь, рожу наел на наших хлебах. Злое лицо его было красно и потно. Чувствовалось, как он напряжен. Кажется, не было возможности вместить еще кого-нибудь – так был набит зал, но перед ним расступались, лишь бы только не коснуться его. Зэки словно боялись испачкаться. – Руки в крови по локоть, – сказал кто-то громко. – Убрать эту сволочь из колонии! – в какой-то ненависти взвился голос. – Что смотришь, начальник? Если не уберешь, то к утру труп будет! РЕШЕНИЕ Колесов дождался, пока все успокоятся и, глядя в зал тяжелым взглядом, сказал: – Я не могу сейчас проводить разбор случившегося. Потому что в управлении через пятнадцать минут начнется совещание. Предлагаю выбрать от каждого отряда по десять человек и в понедельник утром в девять часов тут собраться этим представителям вместе с администрацией колонии. А сейчас я должен уехать. Из рядов зэков раздались крики: – И Цветкова забери с собой! Он не нужен здесь! – Удавим гада! – Пусть лучше не появляется! Колесов послушал крики, поднял руку и, когда шум утих, произнес: – Пока я начальник колонии, обещаю вам, что отныне капитан Цветков в зоне не появится. Помолчал немного и протянул руку по направлению к Цветкову. – Капитан Цветков, удостоверение! Прошу! Зэки молча смотрели, как Цветков расстегивает нагрудный карман, достает коричневую книжечку и протягивает ее Колесову. ХИТРОСТЬ В четыре часа дня в пятницу, то есть в тот же день, Колесов пришел в клуб и приказал собрать выборных. Он еще раз пообещал, что Цветкова мы больше не увидим. – И еще, – сказал председатель совета колонии. – Требуем, чтобы никакие чины из администрации в нашей столовой не отоваривались. А то и обед, и ужин, и завтрак вся смена ментов проводит в столовке. Самим жрать нечего, одна капуста, а их кормить требуется по вольному. Колесов пообещал и в этом установить порядок. Он выполнил свои обещания. Благодаря хитрости начальника колонии удалось сгладить ситуацию. С этого дня сатанист больше не появлялся в зоне. На следующий день – в субботу – рабочая зона работала, как положено. Потому что в колониях трудовая неделя не пять, а шесть дней. БОГ Многие представляют себе Бога в виде человека, помятуя то, как представлен Он в христианстве, точнее в православии. Но не зря в Духовных учениях говорилось, что Бог внутри каждого. И если размышлять долго, то некоторые могут прийти к мысли, что Бог - это воля. Ангел мне подсказал когда-то, что, конечно, воля многое значит, но она мертва и убийственна, если не освящена любовью. Не знаю, как относится к Богу наш начальник Колесов, но о нем никогда ничего плохого ни один человек не говорил – ни зэк, ни работник администрации. НАЧАЛЬНИК Я стою в рабочей зоне среди таких же, как и я, мужиков, то есть тех, кто работает. К нам приближается начальник колонии. Его сутулая высокая фигура выражает бычье упрямство. Я с ним пока не сталкивался. Даже не знаю, столкнусь ли? Он проходит мимо нас и, глядя себе под ноги, здоровается своим трубным и одновременно хриплым голосом. Однако, человек тридцать зэков молчат. Я удивлен такому единодушию. Ведь никто не договаривался. Начальник одолевает метров пять, потом до него доходит смысл происходящего и он останавливается, поворачивается к нам и исподлобья всех осматривает. - Что, уже и здороваться не хотите? - укоризненно спрашивает он. И не дожидаясь ответа, поворачивается и идет дальше. Вслед же ему несется громкое и мальчишеское: - А зачем? Он останавливается, опять поворачивается и долго молча смотрит на нас. Но ничего не говорит. Потом, все так же согнувшись, уходит. КТО ТЫ? Через некоторое время я начинаю спрашивать у своих кентов, которые давно в зоне, кто такой этот наш начальник колонии. И слышу от них, что он ничем не замарал себя в отношениях с зэками. Только пьет горькую и болеет постоянно. Было два инфаркта, несколько раз уже лежал в больнице по поводу сердца. И вот я иду к нему на прием. Мне нужно подписать заявление на передачу мне с воли нескольких книг по медицине. Он читает список, поднимает на меня красные, воспаленные глаза и задает вопрос: - Неужели медик? И смотрит на меня, ожидая ответа. А я какое-то время колеблюсь, но все же спрашиваю в свою очередь: - Николай Иванович, вы меня совсем не помните? Его глаза округляются удивленно, он застывает в напряженной позе и вдруг догадывается: - Кравцов, ты? Ты-то что тут делаешь? Смеюсь: – Да вот заехал на недельку, а она растянулась на годы. ПРОШЛОЕ Объясняю ему, как получилось, что я оказался в его колонии. Он слушает, смотрит на меня и видно, что вспоминает студенческое наше время, когда мы жили вместе и учились вместе. А он был тогда статным тонким красавцем, по которому сохли девушки. – Ты ведь учился в группе вместе с Сорниченко, так? – спрашивает он меня. Я подтверждаю. – А в общежитии мы жили в комнатах рядом. Потом, после окончания института, сразу весь наш курс забрили в армию ракетчиками. Колесов вернулся в город уже с семьей и надо было где-то устраивать свою жизнь. Квартиру и работу получил здесь, где начинал рядовым мастером на производстве. Тогда тут делали хорошие вещи. Он подписал мне заявление и мы еще посидели у него в кабинете, вспоминая своих однокурсников. Больше мы с ним не встречались. Вскоре после моего визита к нему он опять заболел, лег в больницу с очередным инфарктом и через полгода ушел на пенсию. Новый же начальник выпросил у меня ксерокопии статей о моей научной и целительской работе и отдал их начальству повыше: начальнику управления – вот, мол, какие у меня ученые сидят. Больше я этих копий и не видел. ПОКОЙ Покой - это несчастье. Как сказал великий поэт, покой нам только снится. Прожив в состоянии принудительного покоя несколько лет, я понял, почему люди к нему стремятся и почему этим обманывают себя. Подумать только – в несчастье видеть счастье! Что может быть более разочаровывающим, когда, окунувшись в море покоя, осознаешь - это блеф! Конечно, усталость от слишком активной деятельности требует отдыха, но - временного. Человек создан, чтобы карабкаться. И самые несчастные люди - это неактивные, пассивные, безвольные. Покой - это ничто, это неинтересно. Это для человека не имеет смысла. Потому что не из чего выбрать хоть что-нибудь. Пустота… ВРЕМЯ ПОКОЯ В неволе быстро привыкаешь к размеренности. Сужается сознание. Мир перестает существовать. Время останавливается. Время вообще обладает удивительным свойством - оно меняет свой масштаб. В покое времени нет вообще. Годы в неволе - это один день, как в командировке: день приезда и отъезда. Время – это энергия творчества. Где нет творчества, там безумство и пустота. Обманывая себя покоем, люди стремятся к нему, как к наркотику, за блаженством, а получают в конце концов одно разочарование, боль и потери. ВХОД Научиться управлять временем – чем не задача для такого смелого парня в науке, как я? Что за наука? Психокибернетика. Только ей я поклоняюсь. Потому что остальное в науках – это лишь небольшие фрагменты, прелюдия. Мир – это мозаика разных философий, разных наук и разных искусств. Самая сложная задача, собрав из частей тело, – это вдохнуть в него жизнь. Человек на такое пока не способен. Хотя Божественного у него найдено, как будто бы много. Строим и разрушаем. Весь мир колеблется в своих ритмах. Лишь время как бы не меняет свой масштаб. Так ли это? Ведь многие знают, что в минуты крайней опасности человек за секунды переживает всю жизнь. А кто был за краем смерти, запоминает на всю жизнь, что там время другое. Нельзя сказать, что его нет, потому что там есть движение, и оно хорошо фиксируется. ПРИЧИНЫ ЖИЗНИ Ключом к изменению масштаба времени является способность человека к концентрации. Тот, кто проделывал эксперименты по проскопии – виденью вперед во времени, или по ретроскопии – виденью назад во времени, может сказать, что изменение личности от влияния из будущего или из прошлого возможно. Более того, причинами жизни могут быть будущие события, под которые нас готовят на Небесах. Нас наши Ангелы-Хранители, наши Эгрегоры так упорно заставляют соответствовать некому будущему образцу, что я не понимаю, почему наука еще этим не занимается. Ведь даже дураку ясно, что более менее умный человек сначала запланирует конечный результат того, что ему необходимо, а потом уже станет и огород городить, и ухаживать за ним, и лелеять ростки, прежде чем дело дойдет до урожая. Это только дурак в самом последнем измерении будет разбрасывать все, что подвернется под руку, а под руку подворачивается, как правило, самое ненужное, надеясь, что из отбросов само собой вырастет прекрасное будущее. Мы же постоянно видим гениальность тех, кто нас задумал и сделал. И я смеюсь над теми, кто в своих пророчествах предсказывает нам конец, свету конец, а до него сплошь одни катастрофы. Бред сивой кобылы… ТАЙНА Сейчас уже это известно, а когда-то вызывало неприятие: боль и наслаждение – близнецы. Боль, казалось, отталкивает, а наслаждение – притягивает. Первое разрушает, а второе созидает. Потом догадались, что боль тоже созидает хотя бы тем, что притягивает внимание к больному месту. И кто понимал это и начинал искать причины и способы защиты, тот вырастал. Оказалось, что и наслаждение обладает разрушительным действием. Оно развращает, если его много. Человек вянет и деградирует. Боль и наслаждение могут слиться в одно, если человек этого хочет и если он знает, что сильную боль можно так и преодолеть, превратив ее в удовольствие. Для этого необходимо лишь войти в себя или, как говорят, в самоконтролируемый транс. От этого не только сама боль уменьшается, но и болезнь уходит. Все дело в глубине транса. Но это ни в коем случае не гипноз. МОДЕРАТОР Существует прием входа в боль, когда человек может увидеть при этом трудности своего будущего развития. Вхождение же в наслаждение может оказаться обманом по той причине, что человек, вошедший в будущее через него, оказывается в пустоте, которую на Востоке назвали нирваной, самадхи, слиянием с Богом. Эта пустота – тоже барьер, который человеку нужно будет преодолеть, чтобы понять, каким он сам видится за ним. Каков этот образ будущего, к которому он спешит? Потому что наслаждение пока ослепляет каждого, кто к нему прикасается. Как солнце. Но если долго смотреть на солнце, то… Вот это, как мне кажется, стало поддаваться мне. Поэтому я хорошо понимаю тех, кто прекратил мое существование и отвлечение в том мире, кто освободил зэков от работы, как бы по случаю закрытия производств, чтобы я сидел и думал, и писал, и готовил для публикации свой труд, который станет другим людям началом в их неимоверной научной работе по проникновению за этот барьер. Покой – это промежуточная стадия нашего существования, это стена, которую придется пробить, чтобы посмотреть, а что там? МАШИНА Заключенный становится монотонной машиной, занятой несколькими простейшими производственными и бытовыми операциями, от которых легко отупеть, и многие тупеют, деградируют. Неоднократно бывали случаи, когда человек, отсидевший много лет, не хотел идти на волю - он ее боялся, потому что там нужно многое делать, чтобы жить, чтобы просто выжить. А в неволе ты превращен в машину, которая делает “от сих до сих” и все. Быстро обучается человек подобному, теряя разнообразие. Точнее, его отнимают у него. В тупости никогда не может быть духовности. В ней - суженность сознания зомби. При мне уходящий на волю зэк рыдал, как ребенок, потому что у него на воле ничего и никого не осталось: квартиру по закону отобрало государство, жена давно развелась и забыла его, дети не написали ему не одного письма. Его там не ждали друзья, они все были тут. Там не было работы, а тут, худо-бедно она бывала и он не киснул все время на жилой зоне, а проветривал свои члены у станка, получая за это крохи, которых хватало едва ли на сигареты и чай. Но на свои. В этом он ни от кого не зависел. На свободе же он должен был все искать заново, с нуля, как вновь родившийся. Его выпроваживали несколько ментов, взяв крепкими руками под локти. Они говорили потом, что пришлось его, горемычного, буквально выносить за ворота. РАЗНООБРАЗИЕ Необходимое разнообразие приносит ощущение счастья. Чем его больше, тем интересней. В этом свой закон природы. И свобода - в разнообразии. В нашу коптерку на рабочей зоне приходят словоохотливые менты, чтобы высказать нам, зэкам, свое несогласие с политикой партий и правительств. Им необходимо разрядиться, ощутить это самое разнообразие в том, чтобы проявить свое отношение к обществу, которое само по себе разное. И самые благодарные слушатели - мы. Более того, мы еще и добавим ему ощущение несправедливости и остроты. А это все же какое никакое, а очищение. Поиск необходимого разнообразия проявляется и в том, что человек идет по уже знакомой дороге, зная, что на ней его ждет именно то самое туманное, непонятное, неприятное, что обязательно нужно преодолевать. В неволе это алкоголь. Достать бутылку, выпить, раскрепоститься и при этом ощутить хотя бы кусочек счастья! В таком раскрепощении моему знакомому раскроили череп табуреткой за просто так, внезапно, по озарению, что он работает на ментов. Ничего, выжил. Принцип природы о необходимом разнообразии требует, чтобы у человека работало начало творческое, изобретательское. Даже такое. ТРУДОГОЛИКИ Есть в неволе люди, которым она противопоказанна, потому что не дать им что-нибудь делать равносильно для них самоубийству. Они становятся неуправляемы, агрессивны, злобны - их психика страдает прежде всего. Как я понял из тесного общения с ними, они настоящие наркоманы. На свободе из них получаются богатые или известные, но там они могут работать день и ночь, удовлетворяя своего беса бесконечным разнообразием и безмерным накопительством. Тут же для них ад. И если им не находят вовремя какого-нибудь дела, то для окружающих наступают черные дни, ад еще худший. БЕСОВЩИНА Мне, по милости случая и для изучения этого вопроса на своей шкуре, пришлось несколько месяцев пожить рядом с таким человеком. Отличало его, прежде всего, откровенное презрение ко всем без исключения людям. Причиной его было мнение, что все ленивы. Среди таких редки те, кто может спокойно принять лень другого, чаще всего ленивый для него - это аллерген, от которого он или бесится или его с души воротит. Обстановка неволи еще более озлобляет их, превращая в законченных психбольных. Никакие лекарства, никакие уговоры тут не помогают. Могучий бес требует одного – удовлетворения путем безумия или непрерывной работы. Я сделал попытку помочь одному такому, но, не встретив с его стороны ответного шага, быстро прекратил ее, чтобы не вызывать еще большего озверения. Представляется проблематичным его появление среди нормальных людей в будущем, когда он освободится. Потому что он постоянно провоцирует других на дикие неадекватные выходки, даже когда работает. ЛЕКАРСТВО Такие трудоголики почти всегда трудятся день и ночь. В этом для них находится отдушина страданиям их души. Привязанность к рукодельному, тонкому труду вообще для любых больных с нарушенной психикой есть не только наилучшее лекарство, это наилучший адаптоген - средство приспособления к жизни. Тонкий труд успокаивает весь организм в целом. МЕЧТА ЭКСПЛУАТАТОРОВ Многие начальники отрядов или руководители служб безбожно эксплуатируют таких людей, большей частью присваивая результаты их труда, как настоящие рабовладельцы. Они уносят с собой сделанное ими и продают. Самим же рукодельцам доставляют лишь продукты, да и то в мизерном количестве. Но и это выход. Потому что в столовой баланда – это совершенно прозрачная кислая капуста и каша-кирза. Для смягчения отношения таких трудоголиков их покровители иногда балуют своих вассалов водочкой или самогоночкой. Хоть за это им благодарны их подневольные работники - им все равно трудиться необходимо, чтобы не сойти с ума. Сделать всех трудоголиками - задача невыполнимая, но она неоднократно и всерьез ставилась руководством колонии. Хотя, конечно, в случае нарушения установленных норм на производстве у руководителей появляется формальный повод наказать неугодных. Я сам попал в подобную мясорубку сразу по прибытии в колонию, когда не мог за смену собрать необходимое по норме количество деталей. ПСИХ НА ПРОИЗВОДСТВЕ Сначала вслед за невыполнением нормы следует предупреждение, потом, по мере повторения подобного результата – наказание, вплоть до штрафного изолятора. Пятнадцать суток заточения в дикие условия из-за неспособности в сборке нескольких деталей – это нормальное отношение к зэку со стороны офицеров, командующих производством. Повышенная психнапряженность у нас на производстве автоматически поддерживалась начальником цеха, капитаном, психически глубоко больным человеком, который мог только кричать и отдавать приказы, причем, самые дурацкие. По-другому он разговаривал лишь со своими помощниками из числа зэков, в первую очередь, с Колбасой – нашим бригадиром. Они вообще походили на неразлучных друзей, которые отбираются природой по принципу слабой психики и услужливости одного и принятия служения другого. НЕНАВИСТЬ Однако, некоторые служащие почему-то люто ненавидели трудоголиков. Бывали случаи, когда на вахте принародно ДПНК - дежурный помощник начальника колонии - таких трудоголиков заставлял раздеваться наголо и приседать, якобы ища у них в заднем проходе наркоту. Как правило, вся эта процедура проводилась откровенно издевательски, после чего трудоголики жаловались своим покровителям. Но те помалкивали – у каждого свои причуды. ВЛИЯНИЕ НА РАССТОЯНИИ У меня было несколько случаев работы с тяжелыми больными на расстоянии, не контактируя с ними непосредственно. Ко мне обратился за помощью капитан Рувим, молодой, симпатичный парень. Он попросил: – Заболела теща раком кишечника. Слегла и не встает. Врачи предложили ей операцию и химиотерапию. Теща очень молода - всего чуть больше сорока лет. Я уточнил его отношение к ней, поскольку это было важно для успешного нашего опыта: – Как ты относишься к ней? Любишь, уважаешь или ненавидишь? – Да что ты! – воскликнул он. – Она замечательный человек. Мне очень хочется, чтобы она выздоровела. Я объяснил Рувиму, что буду с ней работать, если он возьмется быть посредником между нами и если он и она станут выполнять мои рекомендации. Он согласился, и мы начали. Я постарался, чтобы он понял, что моего заочного влияния хватит на полгода, и что за это время ему и теще необходимо войти в контакт с человеком, адрес которого и рекомендацию к которому я дал. Через две недели выполнения моих заданий теща Рувима встала. Потом наступила весна, потом - лето. Рувим отправил семью отдыхать на Волгу к родственникам. Я же, встречая иногда его в зоне, напоминал, что ему необходимо сделать еще. Но… В конце августа они приехали, теща пошла на обследование и ей назначили плановую химиотерапию. Чувствовала она себя абсолютно здоровой, анализы не показали болезни. Первый же укол уложил ее в постель, через неделю она умерла. Химия смертельно ударила по нормальным клеткам, потому что больных в ее организме не нашлось. СУМАСШЕСТВИЕ Не понимаю всеобщего, тотального, сумасшествия. Если оглянуться назад и внимательно через призму хоть небольшого сочувствия посмотреть на нас, на тех, кто находился тогда и находится сейчас за решеткой, то иногда хочется завыть на луну от душевной боли – мой дом тогда был самым настоящим сумасшедшим домом. Боже мой, какую силу нужно иметь, чтобы выйти оттуда через годы со способностью обычного человека – относиться к другим, как к себе. Не знаю, сколько таких, но уверен, что очень и очень мало. Там становится хорошо видно, что человек, даже нелюдим, даже закоренелый холостяк, даже женоненавистник, не способен долго поддерживать в себе высокие этические кондиции. Я преклоняюсь перед теми, кто сумел, точнее, умудрился сохранить свою человечность, несмотря ни на что. Мужское общество, организованное насильно, калечит людей. Красота деградирует, изменяется так, что от ее перекоса иногда становится жутко. Большинство там становится абстрактными художниками. Может быть, и женское общество, собранное на тех же условиях, страдает такими же болезнями? Но глядя на тех, кто находился по другую сторону барьера, разделяющего нас, зэков, от вольных, вольнонаемных, офицеров и рядовых, я не вижу особого отличия их от нас. Они варились в нашем котле! Господи! Услышь меня и сделай что-нибудь, чтобы изменить понимание людей! Я прислушался к своему крику… “ГИПНОЗ ЭГРЕГОРА Кто решает мою судьбу? Не люди – эгрегор. Люди же в его власти – он делает их рабами. Поэтому и абсурда в приговоре, да и вообще во всем моем уголовном деле столько, что, наверное, хватило бы человек на десять. Откуда этот гипноз? Ведь они самостоятельны. Но прозревают. К концу, когда от них уже ничего не зависит. Как мой следователь Крысин – поздно понял, что мне нечего выдвинуть в обвинение. Но решал уже не он, потому что право решения перешло уже к другому. Он и не кается – так, мол, получилось, затмение нашло, не разобрался. Я против него ничего не имею. Но почему же так зло пишу о нем? И фамилию ему придумал очень не благозвучную. На самом деле она у него вполне нейтральная, даже хорошая. Любой человек находится в процессе гипнотизации своим эгрегором. Если бы так не было, то мы либо видели бы все, либо опять превратились бы в зомби, как это уже было на заре человечества.” “ВЫРВАТЬСЯ? А как вырваться из этого гипноза? Уйти в отшельничество? Умереть? Третьего не дано. А может, и не вырываться. Ведь зачем-то меня ведут. Такие гигантские усилия развиваются, только чтобы вокруг меня стал разворачиваться негатив. От него я становлюсь сильнее, потому что я страшно упрям и меня хлебом не корми – дай только попреодолевать что-нибудь. Мне все время намекали, что я могу и имею право менять по своему желания многое, даже то, что, кажется, вообще ко мне никаким боком не относится. Все время мне говорится: человек суть Бог, не вреди, но измени к лучшему. Спрашиваю: как? Отвечают: мыслью. И добавляют: не беспокойся, это не шутка, все, что захочешь, можешь изменить. Ты – Бог. Человечество – Бог. Катастрофы, в которые его окунает его эгрегор, – это боль, ведущая его к здоровью.”   …У тебя беру крыло, Нежу белое чело. А наутро восклицаю:    - Сколько снега намело!   Сколько снега! - Только снег! Тих и глух пушистый смех. И под снегом и за смехом Призрак носится - наш грех.   Спрятать можно ли в карман Перед Богом наш обман? Виноваты в этом разве То ль метели, то ль туман?     … Я люблю тебя, люблю… Я ловлю тебя, ловлю… Между верой и неверием Трепещу, боготворю…     Глава 7   …Наша жизнь - это срок наказания, А любовь - это наш адвокат. Что вверху - тому нет и названия. Что внизу - это жизнь, это ад… ДУРИКОМ Прожить дуриком – мечта некоторых молодых и не молодых людей. Пробраться на хребте у кого-то в рай. Не знаю, почему русский язык создал такую странную связь: труд – трудность, раб – работа. Когда призывают к радостному труду или к работе, приносящей счастье, хочется плакать от умиления. “Непреодолимые трудности” несут рабство. Конечно, я еще могу признать за трудом счастье преодоления, но от рабства получить удовлетворение может или же наркоман, или садист. Хотим мы этого или не хотим, но гипноз слова существует, потому что слово переводимо на другие языки, о которых мы и не подозреваем, например, на язык жестов, на язык движения тела, на язык действий в экстремальных ситуациях. А что означает прожить дуриком? Это просто – прожить паразитом, когда сам паразит хорошо понимает язык своего носителя, а тот язык паразита – нет. ПЕТЛЯ В бараке ко мне подошел человек и сказал: – Я на рабочке приготовил моток провода. Буду вешаться. Завтра. Если вы мне не поможете. – Он помолчал, потом решился, перейдя на ты. – Не поверишь - уже однажды веревку вот так же приготовил в цехе. Лежала в укромном уголке. “Завтра, – решал как-то, – уже вешаюсь.” Но сорвалось. – А теперь окончательно, что ли? – спросил я. Он только кивнул в знак согласия. Его глаза выражали боль. Потусторонняя пропасть явственно ощущалась, как только я немного вошел в его поле. – Что случилось? – спросил я. – Почему вдруг жизнь стала немила? Он поведал: – Я убил свою жену. За это и нахожусь тут. Я понял, что передо мною человек, который совершил убийство в состоянии аффекта. Знакомимся - Юра, из новеньких, живет в другом отряде три месяца и не может привыкнуть к своему новому положению. Наслышан обо мне. Знает, что могу помочь и помогаю, потому и подошел. АФФЕКТ - Жизнь для меня превратилась в кошмар, - жалуется он. - Что только я ни предпринимал: и к врачам ходил, и молитвы читал, и колдовали надо мной, а воз и ныне там. - Что же конкретно мешает жить? - спрашиваю его. - Днем еще как-то существую, а вот ночью - ад кромешный. Сны или не сны, не поймешь даже. А в них жена моя приходит ко мне и зовет к себе. Я начинаю свой допрос. - Ты ненавидел свою жену? - Я ее любил до беспамятства, - ответил он. - Я делал все, чтобы она не нуждалась ни в чем. Но ей приспичило работать. И устроилась в магазин. А там попойки чуть ли не каждый день. Из-за них и начались ссоры. - А ты сам не пьешь? - Практически нет. А в тот день выпил с друзьями - отметили день рождения своего друга. Пришел домой около десяти вечера, а ее еще нет. Разозлился я страшно. А тут и она является. Пьяная¼ Куда там я!?. Она еле языком ворочала. Заспорили¼ Помню только, как она закричала: “Ну что ты хочешь? Ну убей меня, убей!” Когда пришел в себя, увидел: труп, нож в сердце¼ Больше никого¼ Жить без нее не могу. Помоги, если можешь! - Обрадовать мне тебя нечем. Может быть, даже помочь не смогу. - Ты отказываешь мне? - спросил он. - Нет, ты меня не понял. Я постараюсь сделать со своей стороны все, что можно. Но есть одно обстоятельство: окончательное освобождение от привязанности зависит только от тебя самого. ОБЪЯСНЕНИЕ - Объясни, пожалуйста, что со мною произошло! - Психиатры называют это состояние отключения разума состоянием аффекта. В народе говорят: наговор на смерть, от которого простого избавления нет. Или вселение беса, одержание. Некоторые по-другому представляют это. Он внимательно выслушал меня и спросил: – Есть же шептуны, которые излечивают подобное. Я сам слышал. Какая-нибудь бабушка в деревне. Я усмехнулся его наивности: – Не хотят бабушки брать на себя смерть чужую, не знают врачи, как к этому подступиться. – А наука? – спросил он с надеждой. Я его охладил. – Наука этого сторонится. – Что же, выходит, что тюрьма только и осталась на всем белом свете? Я не согласился: – Тюрьма тоже в твоем случае бессильна. Он не унимался: – Но я слышал, что ты можешь. Как будто что-то чудное изобрел. Ребята говорили. Я ответил ему: – Кое-что делаю. Но многое зависеть будет от тебя самого. ПРИВЯЗАННОСТЬ - Я чувствую, что уже близка смерть. Только в веревке и вижу выход. Я сам чувствовал, слышал, как напряжено все внутри у него, но спешить в таких делах нельзя. Мне надо было его подготовить предварительно. Поэтому я сказал: - Не спеши. Возможности есть. Не ты первый и не ты последний. - Отчего же существует такая привязанность? - спросил он. - Исключительно от любви. Присушила тебя твоя жена. Насмерть. И самому не отвязаться. Он готов был стать на колени. - Ради Бога, помоги! Я согласился: - Будем с тобой вместе выступать против этой болезни, если можно так выразиться. Согласен? Он обрадовался: - Ты меня зря спрашиваешь. Согласен - не то слово. Я готов делать, что угодно, только бы освободиться от этого состояния. НАУКА - Прежде всего, - сказал я ему, - необходимо настроиться на новое состояние, на то, которое ты хочешь иметь. Он не понял. - Я должен делать что-то специально? Я пояснил: - Много что придется делать специально. Главное - не лениться. Если ты готов, приступим. – Он в знак согласия закивал головой. – Необходимо прежде всего, выработать правильное отношение к себе и другому. - Что означает - правильное? - спросил Юрий. - Правильное отношение - это такое отношение, которое любое жгучее желание людей помочь друг другу никогда не превратит в страдание кого-нибудь из них. Он уточнил: - Ты хочешь сказать, что помощь может вызвать страдание того, кому помогаешь? Я подтвердил: - Вот именно. Но особым видом такого страдания всегда была слишком сильная привязанность человека к чему или к кому бы то ни было. Болезнь состоит в том, что человек уже не может найти хотя бы частичного состояния покоя и автономии. И с объектом его привязанности и без объекта для него в этом мире уже нет нормальной жизни. - Это очень похоже на то, что испытал я, - согласился он. ДЕГРАДАЦИЯ Я продолжил: - Страдание и мнимый комфорт настолько перемешиваются, что часто одно заменяет другое. А это дезориентирует человека, потому что он теряет способность увеличивать свою самостоятельность. Это похоже на то, что было? Он ответил: - Хуже, я полностью себе не принадлежал. Почти все, что делал, зависело от нее, от жены. От ее желания. Я поднял указательный палец в знак внимания.  - И от ее прихоти тоже. Думаю, что ты согласишься со мною в том, что это - не-норма нашего существования. Человек теряет человеческое лицо и в своей привязанности становится деградантом собственного духа, таким, что процессы разложения его сознания видны невооруженным глазом. Дух человеческий протестует против этого. Он был чрезвычайно удивлен. - Как? - Время от времени такой человек взрывается без причины. Даже убивает, как было, например, с тобой. – Дух звереет? – спросил он. Я ответил: – Дух человека уступает напору беса. Во почему и говорят: взбесился. Он ужаснулся. - Значит, действительно не я один таков? Я мог ему только посочувствовать. - К сожалению. Человек, предрасположенный к болезненной привязанности, становится на путь деградации личности очень быстро. Потому что он уступает свое тело бесу или одержателю. А их задача – довести этого ли, другого ли человека до смерти любым путем. ЗЕРКАЛО Он спросил: - А выявить таких привязанных к бесу можно? Я пояснил: - Я уже пишу книгу об этом. И хотел бы дать в ней многие программы-упражнения, которые являются тестами на выявление различных несоответствий в собственных представлениях и в реальности. Конечно, реальность полностью нам познать не дано, но отражение ее от таких же, как мы сами, доходит до нас, если специально настроиться на это. Это своеобразное зеркало. Человек, который хочет достичь в жизни определенных высот, будь то неизлечимый или находящийся на пути совершенствования, должен знать свои слабые и сильные стороны, чтобы ослабить первые и усилить вторые и, не дай Бог, по невежеству не сделать наоборот. Он заинтересовался: - Когда может произойти обратное? - Это возможно, если на пути своем он встретит другого человека, способного подавить его волю. Я научил этого человека входить в погружение - в аутотранс, в котором он самостоятельно смог, специально настроившись, или, как я называю, запрограммировавшись, постепенно уходить от привязанности. От привязанности даже к покойнику. ИЗЛЕЧЕНИЕ Я, как правило, избегаю в своей практике слова “лечение”, потому что оно отражает пассивное отношение больного и сверхактивное поведение врача. Но врач, как правило, сам привязан к методике, разрешенной к применению. Он не будет искать какое-то особое средство. Поэтому, если его метод не помогает человеку, то он спокойно умывает руки. Его так учили – равнодушию. Но, слава Богу, есть настоящие врачи, которые понимают, что нужно поступать наоборот. Однажды Юрий пришел и рассказал: - Видел сон, в котором моя покойница-жена отпустила меня, простив все. - А какое ощущение от сна и после? - спросил я. Он воодушевился: - Я чувствую очень сильную помощь от моего Ангела-Хранителя. Я уже успокоился, не раздражаюсь, и меня не тянет в тот мир. Через некоторое время ему было показано в погружении, что он освобожден полностью и может вести свою самостоятельную жизнь. ПРИВЯЗАННОСТЬ Мы привязаны к этому миру так, что частенько вырваться из его объятий невозможно. Каждый живет в той среде, которую создал для него Бог и он сам. Чтобы вырваться, часто нужен другой человек. Человек с другим, своим миром представлений и со своей средой проживания, у которого по-другому работают комплексы, и они совсем другие. Мы врастаем в свою среду так, что при необходимости рвать приходится с мясом, но это мясо невидимое: это – душа, это страдания, это боль, часто непереносимая. Наша этика что-то позволяет нам делать, что-то не позволяет. И этика у каждого своя.  Этика и создает комплексы, точнее, разрешает или не разрешает их создавать. Она руководит выбором наших желаний из моря желаний. Она выбирает эти самые комплексы: и нужные, и вредные, и даже враждебные. Но все комплексы взаимосвязанны, даже больше, они образуют такой большой клубок, в котором переплетается все – и хорошее, и плохое. И в ответе задачки жизни получается так: “…с одной стороны, это необходимо, а с другой стороны, вредно…” И человек мучается, решая, как поступить. А если и не мучается сознательно, то что-то там, внутри него, мучается и иногда вдруг выбирает такое, чего бы лучше не видеть, о чем бы лучше не слышать и не знать. И человеку становится страшно за свой выбор, за последствия выбора… СТОНЕР Заместителем начальника колонии к нам назначили Володина. Он один из тех, кто когда-то обращался ко мне. Он просил помочь его отцу, у которого была уже четвертая степень рака. Я в то время имел хорошие контакты в Москве и позвонил Стонеру. Он ответил: – Пусть привозят. И чем раньше, тем для него лучше. Сегодня или завтра. Стонер тогда уже располагался со всеми своими лабораториями в отдельном корпусе института рентгенографии, в известной клинике, и был не очень известен как врач-целитель. Но делал буквально чудеса в излечении раковых больных. В свое время он отсидел в советских лагерях восемь лет за свое увлечение нетрадиционными методами лечения по доносу одной своей пациентки. После его освобождения в КГБ ему предоставили все условия для работы. К сожалению, он все же уехал из России. Помню случай, когда мой бывший приятель, который жил за двести пятьдесят километров от Москвы и которого я сам познакомил со Стонером, позвонил ему домой утром тридцать первого декабря по поводу восемнадцатилетней девушки, которую уже выписали умирать из онкодиспансера. И Стонер сказал тогда:  – Везите немедленно. И ее привезли вечером под Новый Год. Праздник Стонер и девушка встретили вместе в палате. Но через неделю она сама своим ходом приехала домой здоровой. Что это? НЕПОНИМАНИЕ Когда я через день сообщил Володину, что в Москве все для его отца приготовлено, он вдруг сказал: – Отец слаб для того, чтобы сейчас везти его за двести километров. Я попытался нажать, посоветовав выехать на машине скорой помощи с бригадой врачей - ведь как никак а старый Володин занимал видную должность в нашей областной номенклатуре. Но… Сын сказал: – Надо подождать. Пусть он окрепнет.  Уговорить мне его тогда не удалось. Время было упущено и его отец умер. ВОЛОДИН И вот теперь он работает у нас. Через месяц после его назначения мне стало известно, что к Володину обратился старый друг его отца, мой хороший знакомый, с просьбой как-нибудь посодействовать мне в зоне. Хотя бы из благодарности за прошлые мои хлопоты. Однако Володин проигнорировал эту просьбу. Он проходил мимо меня по территории зоны и делал вид, что не замечает. Для него я перестал существовать. Моя жена как-то в письме спросила о том, что мой старый знакомый интересуется, помог ли мне чем Володин? Я ответил, как есть. Что там произошло между ними, не знаю. Могу лишь предполагать, что был еще один разговор, в котором, возможно, Володину и стало стыдно. Во всяком случае, когда ему выпало дежурить в колонии на очередной Новый Год, я был удивлен его порывом. НОВЫЙ ГОД  За пару минут до звона курантов мы уселись за импровизированный стол из двух сдвинутых между собой табуреток, какой нам удалось накрыть в своем проходняке. По радио играла музыка, и мы все – весь барак – с каким-то особым зэковским ожиданием замерли перед началом боя курантов. Начало любого года у зэков всегда ассоциировалось с амнистией, и те, кто был осужден по нетяжким статьям, иногда попадали под нее. Меня же амнистии не интересовали – моя статья по особо тяжкому преступлению никогда ни под какие амнистии не подходила. И вдруг из открывшейся двери с клубами морозного пара в барак буквально впали несколько офицеров. Во главе шествовал громадный Володин. Не здороваясь ни с кем, он прямиком направился к нам и с ходу протянул мне ладонь со словами: - Я прежде всего хочу поздравить вас, именно вас, с наступающим Новым Годом и пожелать вам скорейшего освобождения. А остальное, я думаю, приложится. Он развернулся на месте и, разрезая толпу в мундирах, каждый из которой тоже пожал мне руку, ринулся из барака. Это было явлением. Не знаю, как раньше, но я и не слыхал, чтобы когда-нибудь подобное случалось в колонии. Я остолбенел. Я не был блатным, шерстяным, не был авторитетом. Скромно месяцами и годами сидел на своей шконке, писал или думал. Мало куда ходил. Ко мне, правда, заваливалась иногда компания человек в шесть попить чайку и поговорить на разные парапсихологические темы. И вдруг… Пришлось объяснить своим кентам, с чем все это было связано. Поняли и передали дальше, чтобы не волновались господа зэки… ВЛИЯНИЕ НА РАССТОЯНИИ Ко мне обратился зэк Слава с просьбой помочь его матери. У нее был ревматизм и она стала не просто плохо ходить, а иногда по несколько дней уже не поднималась с постели. Я объяснил ему, что если я возьмусь, то он будет служить посредником между мной и матерью и что ему придется нелегко в том смысле, что надо будет самому выполнять многое и в строго определенные часы. – Если ты, – говорил я ему, – нарушишь график, то может сбиться вся настройка всей нашей компании. И тогда с матерью может произойти худшее. Подумай! Он, несмотря на мои предостережения, согласился. Я расписал ему, что во вторник и в четверг, начиная с двадцати одного часа ему необходимо будет уходить в укромное место, чтобы никто его не доставал, и мысленно выходить на связь со своей матерью всего на тридцать минут. Ничего сложного в этом не было. Нужно было все-то сидеть сосредоточенным на образе матери. Все шло хорошо и у его матери постепенно стали наблюдаться явные улучшения в здоровье. Через месяц пришло письмо, в котором она благодарила нас за помощь, в результате которой она уже может ходить не только по дому, но и по улице: в магазин за покупками, к знакомым в гости и вообще гулять. Как вдруг… СРЫВ Сразу несколько дней подряд Слава прошляпил время своих занятий, а в последний раз вообще напился и просто проспал. Дело в том, что он работал в гараже и тут же спал со всей гаражной бригадой, где, конечно же, никакого нормирования их деятельности не было и в помине. Для этого зэков и селят на месте их работы, чтобы они пахали, как проклятые. Через три дня стало известно, что именно в этот день вечером у его матери случился инсульт. Мне он признался только после того, как узнал о трагедии. Да и то я, почувствовав изменение в настройке, перед этим задал ему вопрос: – Что произошло? Почему я не ощущаю тебя? Что ты делал в положенное время? Случаев, когда люди небрежно относятся к такого рода занятиям, хоть пруд пруди. С одной стороны, они как бы и не теряют надежду на чью-то помощь, а с другой, относятся наплевательски к этой самой помощи, в глубине души не имея ни малейшей веры в результаты. Поиск такой помощи для них - это чисто формальный акт для показухи: мол, я сделал все, что мог. Первое же необходимое условие успешного результата - это искренняя устремленность, а потом - дисциплина и труд. Людям, как ни объясняй, что они внедряются в такую область, которая опасна почище пожара, оказывается все равно – они этого не понимают. После такого предательства своего сына Славы его мать слегла совсем и через несколько месяцев умерла. ЭКСПЕРИМЕНТ Некоторые журналисты или психологи идут на добровольный эксперимент, чтобы в течении нескольких дней прочувствовать на собственной шкуре атмосферу СИЗО, колоний, а потом сделать на этом обобщения в виде диссертаций или сенсационных статей. А меня пришлось силой засовывать туда же, чтобы я не пошел по ложному пути, на который вдруг вынесло. В чем ложность этого пути? В том, что экстрасенсорика - тупиковый путь, если только она не объединится с другими науками. Только целостный подход даст прорыв из кризиса медицине и, следовательно, долговременные положительные результаты любого лечения. А для этого, прежде всего, надо вернуть науке о человеке и практике истину: начинай с вершины - с Духа, с самостоятельности, с ответственности, с Этики. И еще одну личную истину я сумел открыть: в последние годы я стал играть ведомую роль. А я от природы - ведущий. Как сказал мой Ангел, а потом повторил в этапке еще почти мальчик Коля: “Знаешь ведь, как надо. Ну вот и веди!”  СЛОВО Гипноз словом – это неосознаваемая процедура. Это наш автоматизм. “В начале было слово, слово было у Бога, и слово было Бог.” Оно и сейчас для некоторых Бог. Но мы идем к самостоятельности. И посему гипноз слов падает. Следовательно, контактер, привязанный словом к своему поводырю, как слепец отстает все больше. В нас Высшие силы, независимо от нас и от нашего желания, развивают самостоятельность мыслей и действия, следовательно, и наша речь тоже меняется в сторону все меньшего гипноза слова. Если раньше слово обладало большей силой и потому лечение словом тоже было принято, то наступает время, когда защита от воздействия слова в организме человека будет все больше укрепляться. Значит, следует лучше обосновывать свои предложения, свои слова другими словами, доказательствами. Но уж коли мы общаемся друг с другом, в основном, через этот канал – словесный, то и каждое слово начинает жить все больше и больше совместной жизнью с другими словами, то есть возникают в нашей речи новые связи, которых до этого не было или некоторые из них были слабы. Значит, обобщающее значение слов будет увеличиваться. Жесткое, программирующее – уменьшаться.” “ОБОБЩЕННЫЕ ЧУВСТВА При этом уже появляется другой канал передачи информации. Точнее, он есть и был всегда, просто сейчас его значение для жизни человека увеличивается. Это – канал невидимых органов – органов обобщенных чувств, представленных в теле ощущениями, идущими с разных частей тела, связанных с так называемыми чакрами – центрами особой энергии. Эти центры соединяют сознание человека, его организм, с невидимым нам миром, в который каждый из нас погружен. Психизм – это Манипура, любовь – это Аджна. И так далее…” “МЕТАЯЗЫК Метаязык един во вселенной, переводы его на другие языки разные. И сейчас мы знаем языки: чакр, генов, клеток, органов, речи, глаз и так далее. Среди них свое место занимает язык уровней – телесного, психического, ума, воли, желаний. Если рассматривать их как языки, то, значит, можно выйти на их переводы. Ведь вызвать фантом другого человека не так сложно – всего лишь стоит о нем подумать, и он перед вами. Но значительно сложнее выйти с ним на уровень общения.  Здесь требуется уже другое знание – внутреннее. И умение контактировать со всей иерархией уровней человека. Этот контакт – высший. Некоторые люди рождаются с такими способностями, другие развивают их, третьи…” “ПОДСОЗНАНИЕ Чем выше сознание, тем более освобождается и совершенствуется человек. Тем более он уходит от слов, от жесткой программы.  Значит, он приближается к образам? К символам? И да, и нет. Нет, потому что символы тоже – жесткость, иногда большая, чем слова. Да, потому что человек учится ориентироваться в безбрежном море тонкого мира, а он населен символами, образами, ощущениями – объектами ассоциативной природы. Так и наше подсознание – оно, имея свой особый язык, откликается иногда на мелочи – на взгляд, на мысленный шепот, на внутреннее движение души. Но подсознание только ему присущим образом сканирует, изучает действительность – и видимую, и невидимую. Оно выделяет в ней рациональность, жесткость, и иррациональность, случайность, спонтанность. И слава Богу, что есть и то, и другое. Теория вероятности и теория случайных процессов дали многое миру, но, видимо, наступили другие времена, когда, оказывается, можно, учтя природную случайность момента, ухватить за рациональную его часть, которая и соединяется с другой рациональной, чтобы организовать жесткую структуру, цепь событий и выйти через это на глобальный уровень – на метауровень развития.”   Ты мир мой не любишь, не знаешь, Как будто кричит он на идиш. Ты зря меня проклинаешь И зря меня ненавидишь.   Как будто хлебнули мы перца И окунулись в солярис. Живу под напором инерций И им же сопротивляюсь.   Пускай не хватает хлеба И рвотно разит от зловоний! Я в этом бесчинстве Неба Ищу красоту гармоний.   Пусть злого все больше и больше! Но доброго – не убывает! Душа уже и не ропщет, Все кажется,  – забывает.   Будем, как дети, – будем! Как это трудно, знаешь? …Снятся твои мне губы – Зря ты меня проклинаешь…     Глава 8   Даже самое ценное рушу… Скоро, скоро, герой и старик, Тело это – боксерскую грушу Сброшу, чтобы найти новый лик… ПОДСТАВА У нас ЧП. Только о нем и разговору: – Утром при входе в колонию на вахте наш начальник отряда Крутилин задержан. Пытаемся выяснить, почему. Потом узнаем, что в картонном ящике, который он нес с собой, кроме продуктов, находилась бутылка спирта. Собственно, доставлять продукты в зону для заключенных не является большим нарушением. На это обычно не обращают внимания. Но наличие спирта – это уже криминал приличного масштаба. Мнение большинства: Крутилина подставили, чтобы свести с ним счеты. Думаю, что не подставили, а воспользовались, потому что он сам, регулярно решаясь на такое, давно уже ходил по краю. До этого случая подобного никогда не случалось, что бы он или кто-то другой ни проносил. А приносил он часто, каждую неделю, тем, кого опекал. Все знали об этом, видели, как менты, так и зэки. Единственно, что нужно было для оперативников и комитетчиков, – это случай, когда в его руках будет злополучный ящик, а в нем – спирт. Оказалось, что перед этим происшествием, вечером, тот зэк, которому нес продукты Крутилин, вертелся в оперчасти и, как все предполагают, вступил в сговор с оперативниками. Вот так не стало в нашем отряде спортсмена и уважаемого человека. Вскоре после этого прошел слух, что начальника спецчасти застукали при получении взятки. Все было разыграно как бы всерьез: и телекамеры и меченые деньги. Потом еще один начальник отряда попался на взятках. Но все это было понарошку, потому что эти люди просто уходили из органов и поступали на работу в не менее интересные для них места – начальниками охраны, руководителями служб безопасности при банках. А некоторые благодарили Бога, что Он их, как они говорили сами, освободил от неволи. И только один раз прапорщика, который проносил в зону наркотик, отправили в КПЗ. Просидев там пять суток, он вышел на свободу. Зэки равнодушно относятся к такого рода событиям. Это их мало волнует. Поговорили и забыли. Единственно что возникало в нашей среде, так это отчуждение по отношению к тем, кто сдал своих покровителей. На них косились долго: ссучился. Крутилина сдал Валентин, тот самый, которого я встретил первым в отряде и через проходняк от которого я жил. КУКЛА Что трудоголики зациклены на себе и на своей деятельности, являясь при этом полноценными наркоманами, подтверждает и такой факт, что в состоянии их опьянения с ними можно проделывать любые фокусы. Так, несколько человек, находившихся в моем окружении, пьяными были просто подложены под уже готовые трупы. Особой премудрости в этом нет. Я спрашиваю одного: – Ты помнишь, как было дело? Отвечает: – Хорошо помню. Зашли за ларек, выпили, драка завязалась, ну и стукнули по голове будущему трупу. – Почему же ты не ушел? – Я уже находился в таком состоянии, когда перестал ходить от перепития. Меня подвели, точнее подволокли к этому жмурику и положили. – Так что же, и свидетелей не было? – спрашиваю. – Все происходило за питейными ларьками, мало кто видел. А кто видел, сразу убежал. Я-то не мог уже ходить. Хорошо набрался. – И при тебе убивали? – Прямо на моих глазах и убили. ТИПАЖ Другого зазвали на квартиру и, залив в него на кухне сколько надо было водки, чтобы он отключился, подложили на кровать к убитой женщине. С третьего пьяницы его временные друзья сняли штаны и точно так же усыпили водочкой рядом с убитой и раздетой женщиной. Во всех этих случаях в самих приговорах находится масса противоречий, особенно в местах, касаемых экспертиз, но наше правосудие так обучено, что закрывает на это глаза и спокойно спит. Экспертизы не подтверждают преступного факта по отношению к осужденным, но необходимость отыскать убийцу толкает людей, стоящих на страже правосудия, поступать именно так, потому что считается, что граждане должны дрожать от страха при одном лишь упоминании о наказании, даже если ты невиновен. Думаю, что если бы наши судьи спали плохо, то и судили нас по-другому. ИЗМЕНА Я хорошо помню, как ко мне пришел молодой контрактник, только недавно надевший форму с погонами старшего лейтенанта. Он пожаловался, что сна практически не бывает, физически он рассыпается и только еще какие-то его сверхусилия позволяют ему не попасть в психбольницу. Держится он в свои критические дни в основном на таблетках, что делать дальше, не знает. Что же носил в своей душе этот еще молодой человек? Подлую измену своей любимой и любящей его девушки, раздражительность и злость на окружающих, предательство и обман своих близких. Сон - это настройка на критерии, которую проводит с нами невидимый организм природы - супержизнь, и на которую мало кто обращает внимание. Давно известно: придут к тому болезни и тела и духа, кто ненавидит, презирает людей, кто истину-смысл дальше своего желудка не видит. Какое бы у него лошадиное здоровье ни было, не миновать ему психатак тех злобных существ, которых он вырастил в своем организме. И спать они не дадут. И сны будут страшные. И организм начнет разваливаться. Как ему избавиться от болезни? Думаю, что, прежде всего, хорошо бы ему сначала избавиться от своей подруги. СКАЗКА Однако бывает, что у человека сны, как сказки, а жизнь все равно не складывается. Это означает, что критерии, которыми руководствуется человек, так высоки, так недостижимы другими людьми, что не оказывается рядом с ним любимого до конца жизни. Что делать таким? Может быть, изнасиловать себя и пойти на полон к тому, у кого критерии пониже и жизнь его потому не очень красивая? Каждый решает сам. Опыт показывает, что идя на уступки в критериях, не понимая, чем вызвано его одиночество, такой человек обрекает себя на нечеловеческие страдания. Если он не сходит с ума, что, как показывает жизнь, очень даже возможно, то рвет отношения и возвращается к своим принципам, освященным сверхвысокими жизненными критериями. Попадались ли мне такие люди в неволе? Конечно, и в неволе и на воле. И все они недоумевали по поводу своей неудавшейся жизни вне сна и наслаждались прекрасным видениям во сне. Они могли бы сделать так много для человечества, если бы осознали свою избранность и близость к Духу, о которой все остальные могут только мечтать! А болеют они теми же болезнями, что и остальные, но в некоторых случаях их болезни протекают более остро и обусловлены они их сверхчувствительностью и сознательным стремлением сковать свою жизнь рамками некоторого сознательного ублюдка представлений и принципов, взятого взаймы у других. Они боятся проявлять свою высочайшую духовность, чтобы не выглядеть в глазах людей белой вороной. Им, оказывается, не хватает обычного человеческого духа – решимости, чтобы взять на себя ответственность за свои собственные поступки. Они просто безвольны. Такие люди на самом деле несчастны в том, что не поняли своего предназначения и своей задачи по жизни, радикально отличной от задачи других людей как преобразователей материи. ПРИВЯЗКА Мой приятель, если можно тут назвать приятелем того, с кем душа находит отдых, болеет. Больно смотреть на него. У него сахарный диабет, который только что проявил себя. Я давно уже говорил ему об этом и предупреждал: - Саша, дорогой, прислушайся к моим словам. Тебе надо ограничить то-то и то-то. И уж, конечно, курево. Он же усмехался и изрекал с глубоко философским видом: - Мужик, если тут себя ограничить в еде и куреве, то кости загремят. Относительно костей он, конечно, прав. Кому не было передач, превращались на тюремных харчах в прозрачные существа. Он получал из дома продукты, но не о них шел разговор. Он работал дневальным в гостинице колонии, где проходили свидания зэков с родственниками, и потому ему, как и другим, работающим с ним вместе, перепадало многое. Вот от этого-то съестного и было невозможно отказаться им, хотя язва желудка говорила практически у каждого. Я вообще склонен считать, что как раз их бес требовал приложить любые усилия, чтобы попасть на хлебное место. Работа дневальным в гостинице и была таким именно местом, может быть, даже самым хлебным. А язву бес вызывал для того, чтобы они поняли причину. Бес проявлялся открыто – ему тоже хочется похвастать перед людьми своей силой. ОГРАНИЧЕНИЕ Сашка зашел и пожаловался: - Медицинская комиссия дает мне вторую группу инвалидности, с которой я не имею права работать. - Но пока ты работаешь, - говорю я, не понимая, к чему он клонит. - И никто тебя не увольнял. Он продолжал: - Формально мне запрещено работать. Но это еще не все: мне как инвалиду второй группы не положено условно-досрочное освобождение. Я догадался: - Так ты, что же - зря работал? Он тяжело вздохнул: - Выходит что так. Многие потому и идут работать, чтобы можно было освободиться досрочно. Такому освобождению подлежали те, кто подходил под категорию работающих. Правда, Сашка пошел работать не в цех, где на шлифовке, например, зэки, вдыхая абразивную пыль, получали тот же туберкулез в несколько раз чаще, чем в других производствах. Шли сюда те, кто хотел побольше заработать и кому никто с воли не помогал. Начальнику Сашкиного отряда тогда едва удалось уговорить медиков, чтобы они дали Сашке третью группу инвалидности, с которой уже можно было признать его официально работающим и подлежащим условно-досрочному освобождению. Выжить диабетику в условиях колонии проблематично. ВИКТОР Когда Виктор явился ко мне в первый раз, он попросил: - Если можно что-нибудь сделать, помоги! И он рассказал, что не может больше терпеть тоску по родным и ту боль, которая истрепала душу и желудок. На нем убийство по неосторожности, но сидеть из шести лет еще три. - Так истерзана душа, что я полезу в петлю. Обещаю, если ничего не изменится. Уже вешался, да крюк оказался слабым. - Что больше всего беспокоит? - спросил я - Запах. Из моего рта несет мертвечиной, да такой, что я не могу себе места найти. Я предложил ему провести занятие. Оно помогло. Потом еще и еще. Ему постепенно становилось легче. В дальнейшем он приходил ко мне и я с ним беседовал несколько раз. Это существенно помогло ему в снятии достаточно острого психического приступообразного заболевания. Запах исчез, проблемы самоубийства не стало. Но язва осталась. Мои предложения о том, чтобы нам с ним приступить к радикальному исцелению, он не принимал. Чего-то боялся. МЕДИКИ Как-то я зашел в медсанчасть и увидел его выходившим из кабинета. - Ну что? Как с язвой? - спросил я его. - Кладут в областную на операцию. Мне его было искренне жаль, но он сам не хотел что-либо делать больше того, что нами уже было сделано, чтобы улучшить ситуацию. Я зашел в кабинет к врачу-терапевту капитану Марии Ивановне. Миниатюрная, простая, она была многим зэкам разве что не матерью. С печальным видом она что-то писала в карточке. - Что-то у вас тут атмосфера какая-то не очень положительная, - сказал я. Она продолжала писать, на поднимая головы. - Да и вы что-то грустны, как никогда, - опять сказал я. Она подняла глаза и из них вдруг хлынули слезы: - Нечем лечить… Нет лекарств, бинтов, марли… Видели, вышел из моего кабинета Первухин? - Да, знаю его, язва… - Вот его бы мы подняли на одних лекарствах. А я его на операцию. А вы знаете, как у нас режут… Я знал, как режут. По ее лицу текли слезы. Потом она успокоилась и предложила: - Идите к нам дневальным. Хоть чем-нибудь поможете. Я отрицательно покачал головой. - Нет, Мария Ивановна. Меня тут у вас уже однажды предупредили. Испытывать судьбу не буду. А если кто-то будет из моих больных, присылайте. Я тихо позанимаюсь. Медицина в колониях оказалась один на один, словно охотник в лесу против медведя, когда у него ничего, кроме головы и голых рук нет. НАСМЕШКА Алексей иногда навещает меня. Он совсем отошел от болезни, поправился и теперь зарабатывает себе возможность условно-досрочного освобождения, работая в столярке. На этот раз он пришел с друзьями и с заваркой чая и завел свою шарманку о свободе, о неволе, о законах тюремного братства. Потом перебросился на мою науку и стал поносить на чем свет стоит многих известных в ней людей. Я попросил его не делать этого. Однако он развеселился и в присутствии других людей, наблюдающих за развитием событий, стал вдруг издеваться, что на него как-то не было похоже: - А что ты сделаешь? Ты что, будешь меня бить? Не имеешь права. А вот по существу ответь: что может сделать твоя никчемная наука? Действительно, было у нас однажды столкновение, когда я за некоторые его зловредные выпады чуть было не накостылял ему по шее. Но тогда никто не видел, а сейчас шесть пар глаз наблюдали и шесть пар ушей слышали. Я сказал: - Хорошо, если ты уже так прочно забыл, чем я помог тебе, то сейчас я продемонстрирую нечто, что, надеюсь, ты запомнишь навсегда и больше ничего эдакого делать не будешь. Никогда. Он засмеялся и сказал полупрезрительно, больше играя на зрителей, для которых это был бесплатный спектакль: - Да ладно тебе. Как будто и правда что-то можно продемонстрировать. Я смолчал, и мы продолжали пить чай. ПОКАЗ Разговор перешел на другую тему. И вдруг Алексею стало плохо. Он сначала побледнел, потом улегся и слабым голосом попросил: - Дайте мне какого-нибудь лекарства! Дышать не могу, сердце схватило. Все с любопытством наблюдали эту сцену. Один из его друзей засмеялся: - Ну так что, земляк, получил доказательства? - Все, получил. Ради Бога, Гриша, - взмолился он, - прекрати это, а то иначе я помру! Я дал ему возможность насладиться в полной мере моей наукой и только минут через десять его отпустило. Люди часто не понимают еще, что издеваться над человеком, которому ты чем-то обязан, – преступление перед Богом. Издевательство вообще приравнивается к насилию, оно и есть насилие, но если человек когда-то совершенно бескорыстно помог тебе в тяжелое для тебя время – это в Небесных сферах рассматривается как особо тяжкая провинность. “СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК” В последнее перед моим освобождением время мне пришлось значительно больше общаться с человеком, который думал о себе, что он - сексуальный маньяк, с моим соседом Валентином, которому не было еще и тридцати лет. Мои кенты к этому моменту уже  разъехались по домам, а мне еще надо было досиживать свой срок несколько месяцев. Судили Валентина за изнасилование по бывшей знаменитой статье 117. Меня удивило, что этот человек в своих разговорах всегда сводил речь к тому, что было бы так здорово сейчас напиться и отключиться. Как-то я не удержался и сказал ему, что он скорее не сексуальный маньяк, а самый обычный пьяница, которому до болота алкоголизма осталось недели три. На это он только гордо усмехнулся. Оказывается, стать алкоголиком для многих может быть целью в жизни, потому что круг их интересов лежит в общении с себе подобными, а говорить среди них о перспективах жизни можно только лишь в отношении алкоголизма и полного жизненного фиаско. Это их своеобразное кредо. Он действительно сладостно мечтал о том дне, когда сможет набраться до полного отключения и, если бы его ночью кто разбудил и спросил, что ему больше всего хочется, ответ прозвучал бы мгновенно: “Напиться до…” и дальше следовало такое слово, о котором лучше не знать тому, кто его не знает. ПРЕСТУПЛЕНИЕ Он и свое “преступление”, если можно так его назвать, совершил в состоянии, о котором сам ничего не помнит, - настолько был пьян. Почему я его преступление называю не иначе, как в кавычках, становится понятно, если послушать его самого. - После пьянки помню только, как вышел на троллейбусную остановку недалеко от дома. Увидел симпатичную девицу с подругами, пригласил ее домой. Она и пошла. Ее подруги поначалу тоже хотели пойти с нами, но она их развернула. По пути прихватили еще бутылку водки. А дальше все получилось само собой. Оказывается, дома были его родители, но дама нисколько не смутилась. И спать молодые легли в проходной комнате. И все было у них, как у людей. За исключением одного: через несколько дней она подала заявление в суд. Совесть у людей, ведущих подобный образ жизни, довольно своеобразна. ДЕМОКРАТИЯ Когда говорят о разгуле преступности, почему-то мало кто приводит в качестве примера состояние управляемости в наших лагерях - колониях для содержания преступников. А ведь в них процветают авторитарные режимы и они являются замечательной зеркальной копией того управления, которое имеется за пределами их колючей проволоки. Когда-то в некоторых колониях, в том числе и в той, куда я попал, тоже проводились эксперименты с демократизацией управления в них. Они оборачивались таким разгулом пьянства, насилия и мародерства, что говорить о какой-то управляемости в таких зонах было нельзя.  Демократия в них рассматривалась как вседозволенность. И сколько сил, хитрости, воли и мордобития потребовалось администрации колонии, чтобы снова переломить разгул “братвы” и подчинить ее жесткой дисциплине ограниченного смысла! Наблюдая в течение нескольких лет “братву” и тех, кто попал сюда по оплошности или по воле случая, пришел к выводу, что наши зэки – это уж точно, абсолютно точно, дети, которых недовоспитали когда-то родители, учителя, улица и милиция. ТЕТРАДЬ Продолжаю записывать в свою тетрадь то, над чем мне необходимо поразмышлять, чтобы применить в своем модераторе. ДЕТСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ “Слышу по радио беседу с детским психологом о том, что опасно или нет для детской психики смотреть по телевизору большое количество фильмов с насилием, убийствами, откровенным показом крови и садизма. Психолог говорит, что нет, не опасно, потому что дети относятся к этому, как к игре, выйдя потом из которой, забывают. Вслушиваясь в беседу, я вспомнил, как однажды в присутствие детского психолога сказал, что делить психологию на детскую, взрослую и старческую нельзя – она одна. И как этот психолог рассвирепел и стал кричать о каких-то возрастных особенностях. Я согласился с ним, чтобы только сгладить впечатление от его агрессии перед другими, присутствующими при беседе. По радио говорят, что если ребенок видит убийство на экране и после этого хорошо спит, то это нормально. А вот если он после этого идет и вешает кошку, то это плохо. Ничего не сказано о том, что иногда такие дети вешают взрослых дядей, не разбирая, кто из них против них, а кто нет. И не спрашивают предварительно, психолог ли этот человек по образованию или нет.” “СВОБОДА И тем не менее, я задаю вопрос: – Применимо ли понятие свободы к такому обществу, как наша зона? И отвечаю сам себе: – Уверен, что да, применимо. – Но для чего и для кого эта свобода? Свобода для низменных инстинктов? - Нет, для этого слишком жестка дисциплина и со стороны администрации, и со стороны самих заключенных. Но я спрашиваю дальше: – Кому от такого ужесточения стало жить легче, чем было при упомянутом “демократическом устройстве”? Ответ: – Конечно, бывшему униженному и оскорбленному, которому при зэковской демократии беспредел своих же блатных выходил откровенным рабством. И потому в колониях, хоть и наблюдаются случаи насилия, но они теперь редки и сразу привлекают к себе всеобщее внимание и тех, и других. Драки, изнасилования, издевательства, конечно, есть, но не в том количестве и не с той жестокостью, что наблюдалось при “демократии”. Выигрывает от такого ограничения и такой свободы конструктора жизни.” “СТАНДАРТ Значит, жизнь даже в колониях идет конструктивным, созидательным путем? Конечно. А иначе - кровь. Значит, все-таки в будущем есть какой-то стандарт поведения человека, и мы к нему приближаемся? И он не внизу - в инстинкте или в необузданном желании, а все-таки вверху - в разуме тех, кто у руля, в смысле общественной целостности и самосохранения, а не в частной разрушительной сверхзначимости. Он, этот стандарт, как это ни странно звучит для колонии и для преступника, – в Духе, который все-таки пробивается через этот смысл. Все же личность, тесно проживая в обществе с такими же другими личностями, прежде всего должна подчинить себя интересам общества в моральном отношении. А общество обязано соблюдать Высший смысл. Когда я говорю и пишу “должен” и “должно”, то я однозначно имею в виду подчиненность человека и общества Духовным Критериям, задаваемым нам в Духовной Этике. Стандарт может быть только самым высшим.” “СМЫСЛ Легче всего объявить истинным какое-нибудь учение. Всегда можно оправдать любой абсурд и в этом найти его смысл. Часто оправдание выступает в форме обвинения. Не нужно обвинять человека в его ошибках. Ошибаясь, он ищет смысл истинности и находит его. Ошибка – это единственный инструмент Господа, чтобы мы поняли, что надо изменить путь. Наш путь - познание истин, осмысление. Духовность - это не только признание Бога и почитание Его. Духовность - это те Путь, Истина и Жизнь, о которых нам несут знания наши Духовные Учения. Путь - это метод или процесс жизни. Истина - это осмысление, наука. Жизнь - это наша практика, бытие, внутренний огонь. К чему постоянно призывал Христос? - к осмыслению, к истине.” Из Земли седой Да пробьют ключи. Упаду в Любовь, Воспылаючи, Да не в ту, что тлен, Да не в ту, что грех, А в Любовь души Да в счастливый смех. Подскажи пути, Что мне выстланы, Боже праведный, Боже истинный. Где лишен опор – Да подставь плечо. Что я грешен есть – Ты прости еще…     Глава 9   Живу годами ради нескольких минут, Сжигаю тонны всех энергий в пепел. Добро и ласка – одиночества лоскут – Всего дороже стал на этом свете… ВЛИЯНИЕ НА РАССТОЯНИИ Считаю особо ценным своим достижением в колонии выведение из шизофрении старика лет семидесяти пяти, от которого  отказались все психбольницы нашего миллионного города вот уже как пятнадцать лет. Все это проводилось неконтактно, через его жену – бабушку Ксению Ивановну. Женя, мой будущий кент, как-то попросил меня зайти на рабочке в отделение керамики к бабуле, которая в единственном числе из женщин трудилась на нашем производстве. Ей было уже под семьдесят, она получала пенсию, но пока работала. Не знаю, что ей порассказал Женя, но она встретила меня, как сына. Женя мог наговорить к тому времени уже достаточно, потому что я с ним и со вторым своим кентом Валерой занимался, обучая правильным аутотрансовым погружениям с самоконтролем. На их глазах мне удалось буквально за полчаса снять безо всякого гипноза тяжелейшее заболевание – постинфарктную ишемию у бригадира нашей пожарной части, тоже зэка. ДЕД Голос приказывал деду Александру Николаевичу бросаться с балкона девятого этажа или вешаться: – Сейчас все уйдут, ты откроешь балконную дверь и прыгай. Только в этом ты найдешь смысл жизни. Он не раз припасал веревку и затягивал петлю на своей шее. Его ловили за штаны, когда он уже свешивался с балкона. Дед не выходил на улицу и вообще из квартиры уже три года, всего боялся и был нервным, раздражительным, но безумно, по словам Ксении Ивановны, любил ее. Но, выполняя то, что я просил, они с бабушкой сотворили невозможное. Шизофрения неизлечима - так твердят врачи. Но если человек еще осознает глубину своего падения в болезнь, то, оказывается, можно сделать так, чтобы болезнь хотя бы спряталась. Мы все скрытые шизофреники, мы все имеет внутри миллионы личностей и ведем сами с собой разговоры. И не проявляемся, как больные, только потому, что умеем контролировать свои мысли и менять направление их течения. Вот этого нам и удалось добиться в случае с больным дедушкой. Я говорю “нам”, потому что ключ к разгадке подобного вижу исключительно в активности Александра Николаевича. Как он меня потом встречал, когда я вышел на свободу и позвонил им! Как сына, как Бога. Но я не Бог, я всего лишь Его ученик. БОЛЬНИЦА Областная тюремная больница находилась на территории нашей колонии. Только вход в нее охранялся еще одним дополнительным постом дежурных. Это мрачно-серое трехэтажное здание с окнами-бойницами, с темными коридорами и тесными помещениями. В больнице я побывал дважды. Первый раз ночью меня водили мои кенты, чтобы сделать укол и снять давление. К середине ночи вдруг так зашкалило давление, что сознание мое чуть не отключилось полностью. Причиной тому была моя помощь днем Ксении Ивановне. ПРИСТУП Я пришел к ней в керамический цех, чтобы в очередной раз послушать ее рассказ о том, как чувствует себя Александр Николаевич, и выдать следующую порцию рекомендаций.  И вдруг я стал свидетелем ее приступа гипертонии, от которого она просто упала на пол, едва привстав со стула. Приступ был настолько острым, что она сама не смогла что-нибудь сделать, чтобы собственными усилиями восстановить равновесие в организме. Почувствовала она себя плохо с вечера, но утром кое-как все же добралась до работы. Выпила несколько таблеток, но лекарства не помогли. Пришлось мне стать скорой помощью. Но одно дело, когда подобная работа проводится в условиях свободы, хорошего питания и сносного иммунитета, а совсем другое дело, когда обо всем этом приходилось только мечтать. Поэтому, спасая человека, я взял на себя слишком многое, чего брать целитель не должен, если сам чувствует слабость. А ночью это сказалось. Пришлось просить сделать двойной укол, к чему в своей жизни я прибегал всего лишь несколько раз, да и то в экстраординарных случаях. АВТОРИТЕТ Второй раз меня попросили воры из нашего отряда сходить и посмотреть больного - Петра Петровича, известного авторитета. Его положили в областную больницу с язвой желудка, сделали операцию, но вот уже месяц, как у него не прекращалось внутреннее кровотечение. Мне объяснили ситуацию: – Начальник областного управления ненавидит Петра Петровича. Ему давали три миллиона, не взял. Пообещал, что живым тот не выйдет. Я спросил: – Нельзя было обойтись без операции? – Нет, нельзя. Так сказали врачи. – Кто делал операцию? – Лучший хирург области. Я удивился: – Что он там накрутил такого, если второй месяц кровотечение не прекращается? По какой-то особой договоренности меня провели к больному, который лежал на кровати. Я спросил его, встает ли он, ходит? – Нет, – ответил он. – Если только в туалет. Я осмотрел его по-своему и сказал, что считаю его состояние опасным и критическим. – Я могу позаниматься, – сказал я. – Думаю получить положительный результат. В этом сомнений у меня почти нет. Сомнения возникли, когда я попросил его договориться с администрацией больницы, чтобы меня пропускали к нему легально. В тот же день он обратился с этой просьбой по начальству, но результат был обратным. Вход в областную больницу на несколько месяцев был прекращен всем, кто не имел к ней отношения. Он еще долго провалялся на больничной койке. Я встретил его, когда его в сопровождении конвойного вели к вахте. Я едва узнал Петра Петровича в этом костлявом, почерневшим, опирающимся на палку человеке. Он еле шел, с превеликим трудом передвигая ноги. Он сказал, что его отправляют куда-то на Урал. СВИДАНИЕ У меня свидание и я переживаю. Думаю постоянно, “гоняю” мысли о возможном исходе. Жена мне прислал письмо, в котором пишет, что согласилась на свидание, потому что этого хотят сыновья. А ей все равно. Жаль… И вот я иду на двухсуточное свидание со своими и знаю, что там меня ждут мои сыновья, с которыми я проведу сорок восемь часов, и знаю, что об этом будет невозможно забыть. Ради Лидии я когда-то сражался со злом и вышел победителем. Неужели же сейчас я оплошаю и раздражение меня сломает? Скольких сил мне стоило добиться этой встречи! Не так просто вчерашнему этапнику выпросить свидание на двое суток. “Надо заслужить!” Заслужить – это не для меня. Когда еще начальником отряда был Крутили, он своей властью вписал мою фамилию в список, а потом проконтролировал, чтобы меня оттуда не выкинули. И вот наша гостиница на территории колонии, комната, где я проведу эти часы со своими сыновьями и с Лидией. Это все мне кажется каким-то ненатуральным, потому что для меня реальность за эти полтора года приобрела другие черты. Я обнимаю своих родных, слушаю их, смотрю на них. Сыновья как будто и не расставались: носятся по этажам, обсуждают со мной свои дела. А Лидия… Холод, который продлится вечно – несколько последующих лет, даже по выходе на свободу…     Любовь моя, опять живу тобой, А рядом – грязь, для вас – непредставима. Здесь жадность зверства убивает боль И здравый смысл проскакивает мимо.   Здесь тупость уживается с добром, А низость подло лезет править миром. Понятней тут – картинки с топором, И психбольной стремится стать кумиром.   Из этих стен – полета бы глоток! – И к облакам, верхушки подрезая: В грязи пробьет еще один росток – Умоюсь я от радости слезами.   Я был глухой когда-то и слепой, Не понимал тогда мужского долга. Любовь моя, сегодня я с тобой – Я тут с тобой! – так часто и так долго.   Бьет по душе, что мне не рассказать. Совсем не ото сна набухли веки. Сон по утрам отсутствует опять. И ускользает с миром связь навеки… ВОСХОЖДЕНИЕ Вектор моего развития направлен вверх - к духу и смыслу. Человечество восходит вместе со мной. Человечество просыпается. Раньше оно будоражилось отдельными гражданами, особенно не обращая на них внимания. Теперь другое дело – оно почти научено отличать демагогов от мудрецов. Теперь легче. Значит, и свобода развивается во времени и пространстве. Иначе наступает обычное противоречие, характерное для апории - нерешаемой задачи логики. И деградация. Развитие и есть камень преткновения всех учений. Если следовать логике апорий, то мы никогда не достигнем свободы, как Ахилл никогда не догонит черепаху, с какой бы он скоростью ни мчался. Так ли это? Апории преодолеваются другой логикой – логикой дифференциального исчисления. Если оперировать скоростью движения, то можно в десять секунд доказать, что Ахилл не только догонит, но и обгонит черепаху. СВОБОДА Так и свобода. Если ждать, что тот, кому твоя свобода невыгодна, отдаст ее тебе в вечное пользование, можно никогда не познать ее. Можно бороться за нее. Но одному недостаточно. Значит, объединяться? Значит, подчиняться дисциплине партий, объединений? Опять закабалить себя, но теперь уже по-другому? Не похоже ли это на апорию? А может, взглянуть на свободу изнутри? Зачем она нужна? Чтобы тело могло двигаться, куда хочет разум. Не означает ли это, что свободу определяет разум, а никак не тело? Конечно! Значит свобода – это всего лишь понятие и ощущение, которое наш разум  переносит на материальное окружение и превращает в отношения материальных тел. А не все ли равно этим неодушевленным телам – есть для них свобода лежать одиноким камнем на дороге, о который все идущие по дороге спотыкаются, или находиться в груде камней, придавленным, таким же как они все, камнем? Свобода камня – это сохранение его формы, что достигается силой сопротивления изнутри камня. Форма человека – это что? Тело, его дом, его жизненное пространство? Если свобода ассоциируется с душой, то широкая душа – это добрый человек. Если она ассоциируется с разумом, то ученому, фанатику, не нужно много материального – квартира, стол, лаборатория. Свобода всегда при нем – она в его мыслях. БРАТСТВО Колония – это то место, где почти у каждого есть Библия. Есть тут и Коран, и Талмуд, и Духовные Учения Востока, и Агни Йога Рерихов, и современные учения их учеников. Я познакомился тут не только с тюремными братьями, но и с братьями во Христе. Пусть многие из них не совсем понимают, как жить дальше, но кривой путь на большинство уже не произведет того впечатления, какое он мог произвести раньше. Легкие деньги для них автоматически будут связываться с неволей. Может быть, они уже не будут воровать икон, как делали это раньше. Не будут разрушать церкви и наши духовные памятники. Пусть по-своему, но они несут в себе свет Духовного Учения. Если нельзя назвать верой их мысли, то можно наверняка сказать, что безверия в их душах уже нет. Во многом мы не можем поручиться друг за друга и не делаем этого, как делает, например, это руководитель областного отделения христианско-демократического союза. Этот во многом наивный и старый человек поразил меня своей устремленностью на помощь сирым, беззащитным, осужденным. Так мало кто может. Спасибо ему. Я заочно, в письмах, познакомился с Виктором Владимировичем Сокирко и Лидией Николаевной Ткаченко, которые помогали моей семье, приняли участие в моей судьбе и неоднократно обращались в разные инстанции с требованием пересмотреть мое дело и прекратить уголовное преследование. Спасибо и им. ДИАНЕТИКА Прочитав, будучи уже в колонии, “Дианетику” Хаббарда, Кэп, с которым мы находились еще в одной камере тюрьмы, загорелся попробовать ее на себе. Он пришел ко мне из своего отряда и попросил: – Стань, пожалуйста, моим одитором. Я объяснил ему, что я - противник дианетики. Он заспорил со мной о ее достоинствах: – Она освобождает от инграм, от негативных комплексов.  На что я сказал: - Все ее достоинства разбиваются вдребезги об один всего лишь недостаток: ее техника построена на гипнозе. - Хаббард пишет, что это не гипноз, - заявил он. - Мало ли что пишет автор. Ему ведь необходимо спасать свое детище. Везде, где есть внушение словами - гипноз. А он разрушителен. - Но почему же в таком случае у дианетики так много сторонников - миллионы? - Да потому, что большинство людей, не находя для себя утешения в жизни, ищут и находят его в том, что дает дианетика, - руководящую и направляющую роль. Не надо думать и принимать решение. Все за тебя решит одитор - ведущий. А за одитора - Хаббард. Подозрительно слишком легкий способ жить, не задумываясь. Но мои доводы остались без внимания. Кэп задумал свое и должен был выполнить задуманное, во что бы то ни стало. В колонии не было никого, кто по его строгим меркам мог претендовать на роль одитора, кроме меня. Ведь я был уже профессиональный психолог и успешно работал с глубокими измененными состояниями. Газетные публикации подтверждали это. И Кэп начал заниматься сам. Он дошел до контактов с клетками и получал от них информацию на русском языке. ЛОВУШКА Почти каждое утро вскоре после побудки в шесть часов он прибегал ко мне, чтобы доложить о своих успехах и порадоваться им на моем сомневающемся фоне. Я же старался объяснить ему, что он развивает контакт с демонами. Клеточные ансамбли, так же, как и любое другие, могут нести в себе демоническое, если только они не контролируются другими способами. Верить, другими словами, всему нельзя. Надо перепроверять. Он уходил от меня рассерженный, но на следующее утро опять появлялся. Его стало качать и вращать перед тем, как начаться контакту. Я указывал ему и на это, чтобы научить его самостоятельно различать привязку. Я понимал, что он уже привязан. Однажды он не ел несколько дней под действием приказа клеток. Это дало толчок мне разработать некую хитрую ловушку из нескольких вопросов для клеток, чтобы они проявили себя как издевательское начало над человеком. И это удалось. Кэп получил массу доказательств их нечистоплотности. Когда он с помощью моих вопросов загнал их в угол, они вдруг сказали ему: – Пожалуй, его не стоит больше обманывать. Он все знает и понимает. С повинной головой пришел он ко мне. ПОСТАВИТЬ НА СЛУЖБУ Мне, считаю, повезло в том, что сам Кэп, как бы его ни заманивали демоны, до конца не терял своей аналитической способности и, даже живя в эйфории от контакта, все же нашел в себе силы признать мою правоту. Это была победа, давшая ему еще больше. Он прибежал ко мне и сказал, что те, кто находится с ним на связи признались в том, что дурачили его. И как это ни странно, но ему удалось поставить их на службу себе - он стал получать от своих рабов-демонов информацию, о которой нормальный человек не может и мечтать. Из раба Кэп превратился в господина. Власть переменилась. ПУТЬ Но это была память прошлого. Клетки не могли дать ничего сверх этого. Они знали такое, что случилось на глубине нескольких поколений или веков. Они могли рассказать даже о связях матери с другими мужчинами. Налаживание такого контакта шло у Кэпа классическим способом – через переводчика-посредника, через сперматозоид, через которого жизнь его отца перешла в чрево матери и к плоду – к нему самому. ДЕМОНИЗМ Самый большой недостаток клеточной памяти и бесед  с клетками – это их ограниченность в знании Божественных уровней. Поэтому когда я сформулировал для Кэпа несколько вопросов, касающихся именно их знания высших уровней, а он их произнес в диалоге с клетками, для него все стало на свои места. Он убедился, что для них не существовало более высоких уровней, высших знаний и Бога. Клетки обучили его хатха-йоге, хотя он не знал о ней и никогда не интересовался ею. Они прекрасно могли определить проблемы тела и подсказать пути их решения. Но на телесном уровне. Что же касается разума, то, внедряясь в сознание и в волю своею правдивостью о диагностике и оздоровлении, клетки захватывали пространства разума, отнимали его у человека и гасили его волю, навязывая свою. Так человек терял самостоятельность и становился контактером. Это был самый типичный случай клеточного демонизма, клеточной памяти. Этот пример показал и мне, и Кэпу, что привязываться  только к своему телу и к его проблемам опасно. Даже если за этим стоит йога. За таким суженным взглядом можно было потерять самую удивительную нить, ведущую нас к познанию природы – к всеобщности связи природных систем. ДЕПРЕССИИ Депрессия - для безвольных и ведомых. Такие люди не могут жить без того, чтобы в них не воткнули чужую волю и не вывели из депрессии чужие люди, за которыми они будут согласны идти бесконечно долго. И как только теряется связующая их нить, так и наваливается снова сосущая тоска, депрессия, безысходность и бессмысленность. То, что ждало меня на воле, было, конечно же, тоже из области депрессий, страха перед преодолением, но я не позволял своей душе расслабляться, подбрасывал в нее все новые и новые истины, чтобы она тренировалась в восхождении по лестнице Духа. Очень помогал дух мой собственный, когда нечего было есть, кроме грубой кирзы - каши на воде. Вот пишу, а помню до последнего ощущения, как частенько просто хотелось есть и как мой желудок вдруг вспомнил, что у него была язва, и забыл, что я ее когда-то сам вылечил. Только пустая, непроваренная каша и больше ничего. Разве можно считать гнилую картошку за еду? Или перекисшую и вываренную до прозрачности вонючую капусту? Какое-то время просто умирал сам - желудок перестал принимать пищу. Но притерпелся. Настроился. МЯГКОСТЬ Я всегда был мягким человеком, слишком  уступчивым. Отсюда, наверное, упущения во времени. Я как автор, под чьим именем публикуется этот роман, не все могу принять во взглядах моего героя. Я раздвоился. Местами хочется переписать книгу, чтобы украсить ее разнообразием встреч и мыслей, будто бы будоражевших меня тогда. Местами руки чешутся изменить хронологию и события, чтобы логичность моих выводов потрясла читателя. И я же смеюсь над этим! Потому что сколько абсолютно реалистических книг написано! Высосанных из пальца. Зачем придумывать что-то – оно просто валяется у каждого под ногами. Я присматриваюсь к каждому штриху каждого события, что происходит со мной. И в этом я остался мягким по-прежнему. ЖЕСТКОСТЬ По поводу своего перевоспитания я не раз высказывался на страницах этой книги. Жизнь меня решила неоднократно переучивать. В детстве она научила меня и воле, и добру. Потом я карабкался по кручам знаний, смысла, умений. Жизнь учила оценивать просьбу, а если не просили - не лез. В голове шевелились мысли: “Три года моим детям никто не принес и куска хлеба, когда они голодали, а жена плакала от бессилия, слыша, как просят есть мои сыновья. Даже крестные отвернулись от них, более того, они во всеуслышание открестились от нас, прокляли меня. Это святотатство. Такие, как они, не верят в Бога, а играют в Него.” Многие из бывших друзей перестали существовать. Когда-то я умер для них, теперь же они умерли для меня. Я как будто переродился, как будто взял другую фамилию, как будто живу другой жизнью, вижу совершенно другие смыслы. ПРЕПЯТСТВИЯ Что такое кажущееся препятствие? Наверное, это – нерешительность и нежелание сделать выбор. На страницах своей книги я стараюсь представить хоть некоторые из жизненных ситуаций, с какими может столкнуться каждый. Конечно, многое осталось за бортом этой книги. Хотел бы я продолжить повествование моего героя в дальнейшем? Очень. Однако целый ряд обстоятельств останавливает меня в моем желании. Во-первых, это необычность восприятия мира моим героем, для которого мир - это, прежде всего, отношения тонкие, не видимые глазу, которые для большинства есть всего лишь только ощущения. На них он строит свое необычное видение, с помощью которого исцеляет болезни. Во-вторых, многое из теорий моего героя очень сильно расходится с общепринятой практикой жизни. За некоторые из своих опубликованных воззрений он и пострадал в свое время, а некоторые еще до сих пор неопубликованы. В-третьих, чистота жанра была в этой книге нарушена тем, что в канву повествования иногда были вплетены стихи героя. Материал требует, как мне кажется, подобного внесения стихов в прозаический текст, а это, согласитесь, дело тонкое, деликатное, и далеко не каждый редактор может позволить себе подобную роскошь. Редактор издательства - это особый человек, призванный Богом блюсти чистоту жанров и принципов, на которых стоит литература. Имеются у меня еще дополнительные аргументы против опубликования оставшихся материалов. Это касается принципиальных расхождений в оценке природы человека разными людьми. Но может быть, под влиянием каких-либо жизненных обстоятельств, я все-таки решусь и оставшаяся от моего неординарного героя кипа им написанного увидит свет. Чего в жизни не бывает… ОТСТУПЛЕНИЕ Я пробирался сквозь терновые кусты, чтобы понять самого себя и чтобы при моей помощи это поняли бы другие. Что бы ни говорилось о людях, прошедших советские лагеря в свое время, и о порядках, там существовавших, судя по тому, как это было воспринято мною, все-таки есть надежда, что многое в наших колониях изменится к лучшему. Насколько она призрачна - не мне судить. ТЕТРАДЬ Моя тетрадь ждет меня. Вписываю туда странные слова: “ Уважение к закону должно быть даже к самому скотскому. Иначе не выживешь. Может быть, именно о таком случае, как мой, когда-то апостол Павел и сказал, что каждая власть от Бога. Иначе, действительно, сопротивляясь гнету, легко погибнуть – или другие пристукнут, или же сам сойдешь с ума от кажущегося всестороннего сопротивления, давления.” “УСТРЕМЛЕННОСТЬ Мой Ангел и моя совесть внутри меня, призывают не смиряться, а идти навстречу и преодолевать, как бы трудно ни было. Пусть я буду умирать от постоянно донимающих меня болезней, пусть раздражают эти регулярные шмоны, когда, кажется, самое безобидное отбирается! Как отобрали на шмоне у меня когда-то свитер, серые брюки, кроссовки для бега, вольную шапку, клетчатую рубашку и оставили почти в чем мама родила. У меня плохие глаза, а свет в бараке таков, что и хорошие глаза сломаешь, но на шмоне отметались мои светильники, которые не раз делались на рабочке. Но все равно они же, шмонающие, идут ко мне со своими проблемами и кому-то из них я помог освободиться от пьянства, кому-то – от псориаза, кому-то – не умереть от болезни печени.” “СУМАСШЕСТВИЕ Иногда я, наверное, схожу с ума, когда представляю, что влияю на события вокруг. Особенно на их изменения к худшему. Вдруг я рассержусь до основания, то есть так, что меня затрясет. После этого гнев мой падает негативом в материальной ситуации на окружающих. Я понимаю, что не надо этого делать, что происходит со мною это от бессилия что-либо сделать, чтобы изменить положение дел. Никто вокруг не воспринимает мои слова? Значит, не надо говорить. Значит, необходимо страдать – и им, окружающим, и мне за то, что выбрал такое окружение. “Нет пророка в своем отечестве, у сродников своих, в семье своей!” – сказал Христос. Человек – слабо обучающаяся система, особенно плохо он обучается на ошибках собственных и на информации, которая близко лежит, под носом.”   …Ты вдруг пришла… В тюрьме – ночная мгла.   А за окном – поземка и морозно. Ты в темноте стояла у окна. Не плакала, – уж, видно, было поздно…    Теперь мне снятся шконка да судьба, Баланда, вши и все, что потерялось.  В разбитое окно метут снега И умерла давно подруга-ярость. Забудь, дружище! Что затосковал? Как будто счастье потерял в тюряге. Как будто жизнь отправили в отвал Иль яда принял из дорожной фляги.  Еще не виден пламенный закат, Еще не вечер, друг, еще не вечер, Еще не пьет свободу твой собрат И по счетам платить пока что нечем…   Ты улыбнулся – и тоска долой! Все – как рукой, прожить бы ожиданье. Я столько раз во снах летел домой! Теперь не жду ни писем, ни свиданья…     Глава 10   Как много зачеркнутых рядом – Их души, как ангелы тьмы, Толпятся и ждут у ограды, Чтоб я им помог из тюрьмы… ВСТРЕЧА Я прохаживался вдоль ограды локалки, когда увидел знакомое лицо. Шел тогда первый месяц моего пребывания на зоне, и я не очень легко сходился с людьми. А тут вдруг знакомый! Меня осенило: “Да это же Евсей!” Первые кооперативы когда-то породили рэкет. И первых охранников, телохранителей, защитников. Именно таким был Анатолий Евсеев – мастер спорта, известный тренер по каратэ. Его ребята тогда, еще в АНТе, подрядились охранять наше электронное производство. Но… пьянка, случайная встреча с ментом… Евсей в пьяном угаре обезоруживает его и стреляет. Одна пуля попадает в стоявший неподалеку газик, а вторая ранит хозяина. Но Евсей не уходит и не убегает. Он буянит и безо всякого сопротивления сдается подъехавшему патрулю. Потом был суд и срок в четыре года. Я окликаю его, он оборачивается. Сначала не узнает меня, потом лицо его приобретает изумленное выражение: – Ты-то как сюда попал? МАСТЕР Евсей был мастером каратэ и авторитетом в своей области. Поэтому мужской коллектив всегда относился к нему с особым почтением. Но не только зэки. Ему разрешалось звонить по городскому телефону с вахты. Разрешался практически свободный проход в любую точку зоны. Он мог даже напиться, и это ему, как правило, сходило с рук. Единственно, что не разрешалось, – это оскорбление администрации в лице ее верных стражей. Штрафной изолятор был им часто посещаем именно поэтому. Перед освобождением он опять загремел туда по причине избиения им одного из ментов. Правда, сильно он их не бил. ЛЬГОТЫ В тот же день к вечеру Евсей зашел в наш барак, поздоровался с Боксером и направился ко мне в проходняк. Зона внимательно присматривается к новичкам, и поэтому наш с ним контакт произвел впечатление как на слабонервных, так и на бывалых. Приблизившись, он сказал: – Пойдем ко мне. Я живу один, там никто не помешает. Он провел меня в другую локальную зону, в другой барак, где на втором этаже за пустым залом находилась его коптерка – небольшая комнатушка, в которой стояла обыкновенная кровать, стол и несколько стульев. Для тюрьмы это было роскошью. Продукты, которыми он питался, – белый хлеб, апельсины, консервы, тушенка, сгущенка, колбаса – были, конечно, не для этих мест. ПРОСЬБА Мы пили чай с конфетами, вспоминали минувшие дни. Он рассказал, как прожил эти годы в ожидании нормальной жизни. Распрашивал меня. Потом он спросил: – Я слышал, что ты здорово помогаешь людям. Вот бы и со мной позанимался. Я удивился: – С тобой-то что может быть? Вон ты какой здоровенный! Но он не поддержал моего тона. – Не могу спать на спине. Только лягу и начну засыпать, что-то начинает душить. Иногда с трудом отобьюсь. Мы поговорили об особенностях его заболевания, и я предположил: – Мне кажется, что это привязанность к алкоголю так проявляется. Демонизм. Или одержание. – А это трудно вылечить? Я уклончиво ответил: – Иногда поддается. Но требуются значительные усилия от самого человека. – Ты можешь взяться за это? Я подумал. – Не гарантирую ничего. Заниматься – пожалуйста. Но мне надо, чтобы ты сам постарался  перехватить инициативу в своей борьбе с бесом. Готов к такому? Теперь задумался он. – Ладно, согласен. ПОГРУЖЕНИЯ Занятия начали на следующий день. Много говорили о Востоке. Я давал свою интерпретацию некоторым известным истинам. Где-то он соглашался, но, в основном, оставался на своих позициях. Погружения его в собственное подсознание принесло ему облегчение. Однажды он пообщался со своим лохматым бесом и постарался убедить того отступить. Были ему показаны и картины духовного пространства, но почему-то они не сильно задели его. Больше впечатлил негатив, борьба, которую он каждый раз испытывал, начав погружение. На какое-то время его самочувствие резко улучшилось, но сдерживать себя он не хотел и потому продолжал попадать в критические ситуации. Мы с ним выходили обычно из его барака, когда близился отбой и менты особенно зверствовали. Однажды мы стояли у вертушки минуты полторы – сидевший в будке дежурный, в обязанности которого входило нажимать кнопки, открывая тем самым вертушки, делал вид, что не замечает нас. Его провокация удалась – Евсей дернулся, прокричал в адрес мента и всей милиции проклятья, полез через забор с угрозами устроить кулачный бой. И действительно, он ворвался в будку к дежурившему там салаженку, накостылял ему по шее, и вертушка заработала в обе стороны. Молодая ментовская поросль часто устраивала подобное тестирование заключенным. Иногда это кончалось для последнего штрафным изолятором, а для ментенка – фингалом. Но с этого дня новичок уже не пытался шутить с такими, как Евсей. ШЕРСТЯНЫЕ Шерстяные – это дневальные, обслуживающие в качестве личных секретарей заместителей начальника колонии, оперативников, рабочую зону. Это хитрые, умные, разворотливые и услужливые, которых когда-то в старину называли хаус-майорами. Двое таких шерстяных были близкими приятелями Евсея. Им-то он и рассказал о наших с ним опытах. Те тоже захотели попробовать, но мне не сказали. Они попросили Евсея, чтобы я позанимался с ним в клубе, в одной из комнат, в то время как его кореша будут сидеть за стенкой и стараться по своему самочувствию определить, оказывает ли мое влияние на их приятеля целебное воздействие. До меня так и не дошли их оценки, но по тому, как они шарахнулись от меня после первой же беседы со мной, я сделал вывод, что они квалифицировали исходящее от меня, как что-то очень сильное и ужасное для них. У каждого из этих людей были свои секреты, и они не захотели, чтобы их тайны стали достоянием гласности хотя бы одного человека, в данном случае, меня. СВИДАНИЕ Меня зовут на часовое свидание. Когда такое происходит неожиданно, не знаешь, кто тебя встретит по ту сторону барьера. Немного волнуюсь. Вхожу в зал свиданий и быстро пробегаю взглядом по ряду сидящих на стульях людей. Вот что! – ко мне собственной персоной прибыла дама, о которой разведка уже донесла, что будто бы она собирается меня навестить. Для этого ей потребовалось приехать из Питера. Господи!  – взмолился я. – Пронеси! Я сел на табуретку, взял телефонную трубку. Поздоровался. Все-таки живая душа. Она сидела напротив, радостно улыбалась, как когда-то, и прошлое нахлынуло, затопило и стало яснее. ПАРАПСИХОЛОГИЯ Я познакомился с Галиной, когда был в командировке в Питере. Шла первая конференция по прикладной парапсихологии и создавалась первая ассоциация под руководством Вадима Полякова. Галина привлекла внимание тем, что среди выступающих с трибуны она была чуть ли единственной женщиной, которая резко поставила вопрос о защите от психологического нападения. Когда объявили перерыв, к ней бросились все журналисты и засыпали ее вопросами. Она ловко отбивалась, шутила или говорила всерьез, что стоит ей войти в комнату, как тут же начинают выходить из строя телевизоры и радиоприемники. Далее события развернулись так стремительно, что уже через час мы сидели у нее дома в компании с Анатолием Васильевичем Мартыновым. Тогда он еще не был так воинственно настроен против других методов оздоровления, еще не позволял себе оскорблять высокие чувства последователей Порфирия Корнеевича Иванова, в основном, стремился расположить к себе слушателей плавным переходом от парапсихологии к стихам. Он часами читал свои стихи, которые воспринимал как откровение. В то время он еще не думал, что когда-нибудь эти стихи выйдут отдельной книгой под претенциозным названием “Благовест”. БОЛЕЗНЬ В то время Галина находилась в таком периоде своей жизни, когда у нее обострилось восприятие окружающей действительности, и она не могла примириться с ней, как с некоей негативной субстанцией. Меня всю жизнь привлекали больные люди. Красивые в молодости, но больные, – даже особенно. Галина была как раз из них. Это я потом уже сформулирую закон притяжения жалости к людям страдающим, но пассивным. У таких нет силы сопротивления обстоятельствам. Они плывут по течению и жалуются. Другие их жалеют и отдают последнее. Паразитировать таким образом для некоторых верх блаженства. Но когда в поле жалости подмешивается еще и сексуальность, развитая не по масштабу, то такая женщина превращается в психологического троглодита. Сколько мужчин купились на этом! Но для меня сам случай, когда женщина к тому же еще наделена волей разрушителя, был просто находкой. Я понимал, что природа тоже имеет своих разрушителей, которые ведут в обществе работу, которую в живом организме связывают с процессом метаболизмом – разложением старого, слабого, отжившего и выведением его из организма. И вдруг я встречаю такого человека, который совершенно откровенно говорит об этом и, что удивительно, живет по законам метаболизма природы. Процесс метаболизма общества стал развиваться на моих глазах. Было ли мне интересно? Очень. Но меня занимала загадка: почему подавляющее большинство не видят или не хотят заметить, поверить, наконец, что перед ними находится представительница дьявола? ОШИБКА Моей ошибкой в наших отношениях с Галиной было то, что я в самом начале весьма усердно стал менять ее внутреннее поле в сторону искаженно понимаемого мною исцеления. Сделать из метаболера, каким была Галина, человека-созидателя ни при каких условиях невозможно. Я же старался привить ей ту человеческую этику, которая украшает нормального человека. У нее же была своя этика отношений, когда она во всем прикрывалась замечательной особенностью формальной логики, когда все сводится к прямолинейному толкованию всех законов с упором на притеснение женщин. Подобная позиция почти никогда не терпела поражения. Однажды я попытался применить к ее доводам обычную логику людей, но только обосновав свои высказывания чуть глубже, как тут же получил дикий отпор с ее стороны. ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА Победить ее в чем-нибудь было невозможно. Самое страшное в ее имидже находилось в притягательности ее парадоксального мышления. Но ее парадокс не отличался добродушием, он скорее отражал ее больную, по нашим меркам, психику. Она постоянно обостряла отношения. Это удивляло, внушало вывод о ее недюжинных умственных способностях. Однако, для метаболера это было нормой. Как часто мы не учитываем такую особенность человека, и нам все кажется, что стоит лишь поговорить с ним, и все наладится! Стоит провести душевную беседу, и он изменит свое отношение к жизни или к нам! Но проходит время, спадает пелена самообмана, и становится заметно, что человек снова возвращается на круги своя, или же совсем не думал меняться. Она всегда побеждала. Измором брала других, кто ей не нравился. Думаю, что каждый может понять истину, что люди, подобные Галине, делают нас, благодаря своему сопротивлению, сильней. Но они же противостоят нам в невидимом поле тонкого мира. БОРЬБА Моя борьба за нее не увенчалась успехом. Наконец, я понял, что этот тип людей принципиально неизлечим, потому что он ничем не болен. И я отказался от борьбы, чтобы расстаться. Но она не хотела этого. Если два года нашего с ней знакомства она постоянно не желала петь под мою дудку и время от времени стремилась сбежать от меня к кому-нибудь, то тут внезапно переменила тактику. Она почувствовала, что больше мне не стала нужной. Мой эксперимент с метаболером закончился полным моим поражением в материальном мире. Но пополнился багаж знаний. Пожелав расстаться по-мирному, я опять ошибся. Как только открытая борьба за ее душу с моей стороны прекратилась, так началась борьба за меня с нею самой. И проводил эту борьбу мой эгрегор. Чуть позже я вдруг понял, что выйти даже не победителем, а просто живым, из сражения с существом, подобным ей, можно только так – если за жизнь со стороны человека борется его эгрегор. Это открытие повергло меня в большое удивление, потому что я воочию увидел, что может делать эгрегор, чтобы защитить меня от силы противоположного толка – разрушительной. К сожалению, другой силы, внутренней, защищающей человека от проявления этой противоположной силы невидимого природного общественного метаболизма, нет. БУМЕРАНГ Начались разного рода проявления действий эгрегора, предпринятого для моей защиты. Стоило Галине вдруг повысить на меня голос, как через несколько минут, самое большее через час, она получала в ответ наказание материального плана. То она падала на ровном месте, то теряла свои драгоценности, деньги, вещи. Вот тогда я и увидел, что такое закон бумеранга. Я понял, что чаще всего он не имеет никакого отношения к нормальному человеку. Он страшен лишь тогда, когда в обоюдном противостоянии друг перед другом оказываются два человека-эгрегора. В моем лице и в ее столкнулись два противоположных лагеря вселенной. Чтобы понять это, мне понадобилось два года. Все шло к полному разрыву наших отношений безо всякой оглядки на смягчающие обстоятельства. И я решился на это. Разорвал сразу и навсегда. СУТЬ И вот теперь она сидела передо мной и хотела помощи. Что означает на ее языке помощь ей, я уже хорошо знал. Эгоцентризм, который концентрируется в такого рода воплощениях, был самым крайним и хитрым. Этот человек способен оперировать любыми посылками к моей душе, чтобы вызвать в ней чувство жалости, способное помочь ей приобрести равновесие. Оно как бы высасывается из такого, как я. Метаболеры-женщины, потерявшие равновесие, страшны в своем раздражении. Их громкий, грубый мужской голос изрыгает проклятья в адрес человека, который в это время находится перед ним. Ей необходимо было получить от меня хотя бы словесное одобрение и обещание помочь. Слово мое могло быть привязано к ней и тогда мне было бы нехорошо и днем, и ночами. Плохо, потому что метаболизм природы любит формальную логику языка. БАРДО ТОДОЛ То, что описываю я, многим будет непонятно хотя бы потому, что человек пока что привык к другому – к единственности своего образа. На самом деле  мы не однозначны. И дело не в том, что внутренний наш голос иногда произносит совсем не то, что хочется, а в том, что человек одновременно может находиться в двух или даже нескольких совершенно разных личностных состояниях – ипостасях. На Востоке есть книга Бардо Тодол – книга о состоянии меж двух состояний. К сожалению, у нас имеется ее перевод, названный как Тибетская книга мертвых. Наш человек прочитал ее так, будто бы то, что в ней рассказывается, относится лишь к миру мертвецов. На самом деле ее достоинство в другом – она показывает нам реальность мира, который одновременно состоит из двух миров: материального, живого, логически воспринимаемого человеком, и нематериального, тонкого и нелогического для человека. Вот этот последний мир, в котором отсутствует человеческая логика, является невидимым для нас миром двух процессов – созидания и разрушения. Духовный мир человека является отражением тонкого мира, его реализацией в сознании человека. И только понимание Бардо Тодол дает ключ к разгадке феномена человека-метаболера. Оказывается, человек, в особенности, женщина, в своей материальной ипостаси может с успехом выполнять свою земную миссию, в то время как в другой ипостаси она крепко привязана к одной из сторон Духовного мира – созидательной или разрушительной. ЗАЩИТА Разрушение в человеке защищено настолько хорошо, что этому следует удивиться и учиться. Процесс разрушения стабилен, устойчив, бесконечен. Человек-разрушитель, как правило, имеет очень хорошее здоровье, если он соединен с эгрегором непосредственно. Можно сказать, что человек и эгрегор – это одно и то же. Для разрушителя вселенной не существует человеческих отношений в их Духовном представлении. Но он обязательно оперирует ими, чтобы обмануть непонимающих. Он постоянно поучает других, как жить, хотя сам не живет по своим проповедям. Его постоянно будоражат демоны промежуточного слоя, часто не давая спать, не давая покоя. Они постоянно показывают ему, что люди, которых он видит перед собой, ущербны, нечестны, низки, преступны и в них отсутствует положительное начало. Демонизм стимулирует их раздражение, злобу, высокий потенциал энергетики, сила которой часто проявляется в материальных ударах. Их сон короток – чаще всего два или три часа в сутки, иногда они вообще обходятся без сна. Контактеры, привязанные к своему проводнику, когда в контакте наблюдается подавление воли, являются метаболерами. СВИДАНИЕ Она стала клясться в верности моим принципам и идеям, что мне, посвященному, казалось вывернутым наизнанку клоунским нарядом. Она горячо и громко умоляла меня: – Я сделаю все, что ты скажешь! Я смотрел на нее тяжелым взглядом и понимал, что рядом со мной ей было намного легче ориентироваться в жизни, потому что она была за моей спиной, а теперь ей приходится показывать себя во всей красе. Мелькнула мысль: “Как же она жила раньше? Ведь человеку за пятьдесят!” И вспомнил, как она сама говорила, что всегда находился покровитель, который ее прикрывал. – Не гони меня! Я исправлюсь! От нелепости ситуации я рассмеялся: – Послушай, Галя! Ты отдаешь себе отчет, где ты находишься? И не кажется ли тебе, что наше с тобой свидание – самое смешное на свете событие? Что ты от меня хочешь? Она всегда плохо ориентировалась в человеческих отношениях. – Я хочу только одного – чтобы ты меня простил и разрешил быть рядом. Нет, такому существу невозможно что-либо объяснить, чтобы он понял. Я решил зайти с другой стороны. – А ты не могла бы кое-что для меня сделать в Питере? – Я все сделаю. Говори! – Зайди в Ленполиграфмаш к главному конструктору. Попроси его, чтобы он сделал выписку из протокола заседания, на котором присутствовал я. Сможешь? Она встрепенулась: – Ты еще спрашиваешь! Сделаю непременно. Я тебе тут конфет привезла, тушенки и сгущенки. Сейчас передам. РАЗРЫВ Нужно ли говорить о том, что она как-то внезапно забыла передать мне продукты и что-то предпринять в Питере по моей просьбе? После нашей с ней встречи она вдруг встрепенулась, увидев и услышав во мне надежду на улучшение своего положения. Но жизнь зло посмеялась над ней. Вместо того, чтобы ехать в Питер и постараться выполнить мою просьбу о копии протокола заседания, которая была необходима мне для документального обоснования своего алиби, она осталась в нашем городе, связалась с подозрительными мужиками, усмотрев в них родную душу, стала с ними жить. В результате они ее ограбили, избили, выбросили на улицу без документов, без вещей, последних драгоценностей и без копейки денег. Она стала ходить по квартирам наших общих знакомых, прося денег на обратный билет домой и жалуясь, и ругая всех на чем свет стоит. Она пришла и на квартиру к моим детям. Не знаю, не подозреваю, не догадываясь, как нужно пасть, чтобы требовать (!) денег у тех, кто сидел сам на хлебе и воде! А она делала это, виртуозно бранясь, изрыгая проклятья во все адреса. Этот стресс совершенно отвлек ее внимание от своих же обещаний. Она забыла, зачем вообще приезжала. Я же, когда узнал о ее кувырканиях, был в очередной раз поражен своим ощущением, подсказавшим мне когда-то, что она не принадлежит себе. ПРОСЬБА Она позвонила, когда я был уже на свободе, ко мне на работу, чтобы поговорить со мной. Но не застала меня. Стала регулярно звонить домой, но неудачно. Она кричала по телефону моей жене: – Где его черти носят? Как будто у меня тут денег куры не клюют! Трачусь на звонки ему. Пусть позвонит мне! Вы сказали ему, что я звонила? Жена Лидия отвечала: – Сказала, но он не прореагировал. Галина продолжала злобиться: – Если у него нет денег на телефонный разговор со мной, то я вышлю. Так и скажите ему, милочка! Лидия мне потом говорила: – И нечего ей звонить! Перебьется. Не научилась за шестьдесят лет вести себя. Но я все же позвонил и вот что услышал: – Мне нужна рекомендация от тебя. Напиши и вышли! ДИКОСТЬ Я удивился: – Какая рекомендация? Куда? – В Америку. Меня приглашают работать в качестве консультанта по парапсихологии. Я расхохотался. – Что же я должен написать в этой самой рекомендации? Она никогда не понимала меня. – Ты напишешь обо мне, что считаешь нужным. Я не мог успокоиться. – С такой рекомендацией, даже никому ее не показывая, совсем спать перестанешь. Она не понимала шуток. – Так ты напишешь? – Почему я? – Потому что ты директор института альтернативной медицины. – А ты не думала о том, что я не могу рекомендовать даже себя, не только еще кого-то? Она не слушала того, что я говорил ей.  – Так ты напишешь? Я разыгрывал комедию: – Я же не знаю тебя. Ты изменилась. Потом, у тебя есть куча дипломов. Зачем какая-то рекомендация? РАЗРЫВ Она оскорбилась: – Все мои дипломы в вашем идиотском городе у меня украли. И все документы вообще. Неужели же тебе неясно? Мне не было ясно. Поэтому я посоветовал: – Думаю, что подписывать такую рекомендацию от имени зэка, хоть и вчерашнего, несерьезно. Обратись-ка ты лучше к своим знакомым академикам. Они тебе непременно помогут. Она разразилась бранью. Я перебил ее и сказал: – Ты думаешь, что я после всего этого буду с тобой разговаривать? К сожалению, ты совершенно не понимаешь, что просить людей надо по-другому. На этом наш контакт в тот раз закончился. Но она позвонила мне еще раз и опять стала требовать свое. Когда мне надоело ее выслушивать, я нехотя спросил: – А где ты была, когда я парился на нарах? Ты что сделала, чтобы мне помочь? Она взвизгнула: – Меня тогда ограбили, избили. А твои менты даже разобраться не захотели! Ты… Я положил трубку… ТЕТРАДЬ В свою тетрадь я записал по этому поводу несколько абзацев. “Женщина как разрушитель и продолжатель рода человеческого есть существо переходное. Она часто вносит сумятицу там, где до нее было спокойно. Она вызывает ревность себе подобных и предательство мужчин, заставляя их активизировать своих демонов и бесов.” “ОТВЕТСТВЕННОСТЬ Женщина несет ответственность перед высшим, мужчина – перед низшим. Он ответственен за жилье, еду, сохранение, безопасность, огонь, дрова – за телесное, за богатство. Она – бросается выполнять требование Бога по размножению, даже если это делать негде, некогда или не с кем. Хоть под забором. Хоть все остановить! С последним презренным и с последним подлецом.” “ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ Ни один грех не остановит женщину перед этим. Но это требование некоторые женщины превратили в наслаждение, в страсть, иногда непрерывную. Почему это названо грехом? Размножение есть грех? Конечно, нет – доблесть. Грех – страсть. И все равно она ближе к Богу, ей почти все прощается. Поэтому она более распущена, более развязна, распутна. Мужик замыкается, когда от него отворачивается Бог, она – нет.”   Исчезли библейские гады – Повыморил Боженька их. Как много чужих и богатых, И даже средь бывших своих!   Смирился и с болью, и с солью, И с тем, чего даже и нет, Что жизнь обернулась юдолью На несколько зэковских лет.   Но буря – спаси Бог! – стихает. В себе с ней братаюсь и бьюсь, Талдычу мотив со стихами: Два слова, три ноты и грусть.   Пишу я среди осужденных, Уже приземлившись в тюрьме. Как много своих – отчужденных, Забывших совсем обо мне!   Нам с ними и елось, и пилось. А буду я вдруг на мели – Тогда почему-то хотелось, Чтоб детям моим помогли.   Когда-то я многих, увидев, Спасал от смертей и рутин. На них я ничуть не в обиде, Их сон деревянный простил.   Я знаю: любовь – отреченье, Всего лишь на вечности – миг. И я – доброволец леченья – Легко отрекаюсь от них…     Глава 11   Отболела ненужная страсть Быть похожим на лучших из люда. Как сюда не хотелось попасть! Как не веришь, что выйдешь отсюда!… ШМОН По рабочке катится смерч, сметая на своем пути все, что попадется. Шмон – это несчастье. Ко мне в коптерку врывается испуганный Колбаса. Он кричит: – Что нужно прятать, прячь! Убери подальше! И скрывается. У меня ничего из запрещенного нет. Мелочи не особенно интересуют ментов. Но обогреватели, светильники, ножи, плитки, инструменты – все это им очень нужно. На дачах, дома. Они тоже люди. После того, как шмон проносится в цехах, многого не досчитываются. Исчезает. Конечно, бывают единичные случаи, когда находят ножи-выкидухи или даже пистолеты. Но – редко. Я продолжаю писать, как писал. Сижу перед листом бумаги. На столе, кроме бумаги и ручки, ничего нет. Моя каптерка – это мой кабинет. Я иногда шучу, что у меня свой кабинет в рабочей зоне, где никто меня не достает, где можно тихо и одиноко находиться часами. Формально я отвечаю за болты, гайки, но их почти никто не спрашивает – рабочка стоит. ЛОГИКА Дверь резко распахивается, и на пороге возникает низкорослая фигура нашего начальника оперативной части. Сегодня, оказывается, он во главе всей оравы. За его спиной толпятся любители поживиться. Увидев меня, он, как вкопанный, останавливается, бормочет в смущении: – Ах, простите! К вам претензий нет. Все разворачиваются и удаляются. Может быть, кому-то такая его девичья скромность по отношению ко мне и покажется странной, но мы-то с ним знаем, что он советуется со мной по поводу своих проблем в собственном здоровье. Да и копии статей из центральных газет, которые я дал ему посмотреть, он заиграл. Сказал, что отдал начальнику колонии, а тот дальше – начальнику управления. Можно было снять ксерокопии, в конце концов. Колбаса и еще несколько человек иногда пользуются этим и оставляют у меня то электроплитку, то нагреватель. У меня спокойнее, чем если засунуть куда-нибудь в кучу мусора. ПСИХОЛОГИЯ Все мои рассуждения кажутся смешными, когда входишь в цех после шмона. Разбитые ящики или испорченная продукция – это еще полбеды. Разграбленные станки и вырванные с корнем щитки и провода – это начало краха производства в колонии. Главное – процесс разрушения как бы стал преобладать над процессом созидания. Но вот привезли бобины ниток, и зэки плетут сетки. Может быть, скоро у кого-нибудь сверкнет мысль изготавливать что-то другое, и мы будем делать это из ничего. Человечество – машина для созидания. Оно для этого и появилось на свете. И свести его разрушительным процессом к положению умирающего вряд ли удастся. Психологией упадничества никогда ничего не объяснишь. ПЕРСОНАЛ В нашей колонии среди персонала было несколько сумасшедших. Я нисколько не преувеличиваю. Не отношу к ним того капитана Цветкова, сатаниста, который забил в изоляторе заключенного. Можно условно не относить к ним и человек десять офицеров, которые системой были доведены до состояния агрессии как ответной реакции на свою неустроенность в жизни. Эти не в счет. Я не считаю за сумасшедших многих врачей, для которых зэк стал лишь объектом экспериментов, и не более. Таких и на воле сколько хотите! БЕЗОПАСНОСТЬ Говорю о настоящих сумасшедших. То есть о тех, кто заражал своею неадекватностью, агрессией, безумием. Первый – начальник отдела безопасности с подходящей для него фамилией Шкуроедов, который кидался буквально, как коршун, на любого зэка или служащего. Оправдывая требованиями безопасности, заставлял сбривать бороды, стричься наголо, несмотря на то, что к тому времени уже официально несколько лет было разрешено носить и бороды и длинные волосы, о чем в каждом отряде на стенах висели плакаты. Он с ненавистью впивался глазами в лицо человека, который находился перед ним, неважно, кто это был: зэк или свой. Он сверлил его взором совершенно безумных глаз и кровожадно облизывался. Часто он, приблизившись внезапно из-за спины, бросал сквозь зубы: – Иди на вахту, оформляй пятнадцать суток! И не дай Бог, с ним вступать в перепалку. Тогда после выхода из ШИЗО он специально подкарауливал и через сутки человек опять оказывался там, откуда только что вышел. У меня с ним случилась небольшая стычка из-за моей бороды. Он удивленно посмотрел на меня, сказал: – Я вас предупредил. Запомните! И удалился. Когда меня спросили, о чем был разговор, и я объяснил, то мне категорически посоветовали немедленно сбрить бороду. Через два дня я так и сделал. Но через несколько недель, в связи с бунтом, причиной которого стал капитан Цветков, начальник отдела безопасности был переведен в другую колонию с понижением, а на его место назначен Евгений Иванович Мамонтов – мой старый знакомый, гвардеец и бывший спортсмен. РОНЯ Второй – капитан по кличке Роня, у которого любимым местом было крыльцо столовой. Стоя на нем, как на трибуне, он молол такую чушь, что иногда даже нам, привыкшим к нему и мало обращающим на его выступления внимания, было не по себе. Новички падали от смеха, кто-то из стариков жалел его. Но я удивлялся руководству. Сколько раз попадал Роня в переделки, из которых его спасали заместители начальника и сам начальник колонии! И ничего… У того и у другого никогда не было спокойного состояния. Вечно возбужденные, направленные на агрессию против окружающих, они внушали естественное опасение. Вспоминая своих знакомых из числа работающих в милиции, во внутренних войсках или в прокуратуре, я с ужасом иногда думаю, что человечество скорее безумно, чем нормально. Видимо, именно этим объясняется удивительный факт истории человечества, когда придти к обоюдному согласию не желает ни одна сторона, чем бы она ни занималась и в чем бы согласие ни выражалось, даже если несогласие угрожает взорвать не только мир между ними, но и мир вообще на земле. СУБЪЕКТИВИЗМ Все знают закон диалектики – закон единства и борьбы противоположностей. Но мало кто думал над тем, что прежде чем эту самую борьбу устраивать, необходимо эти самые противоположности иметь. Я иногда задаю вопрос психотерапевтам и психиатрам: – Что может достаточно явно характеризовать сумасшедшего? И слышу от них самые противоречивые ответы. Если их цитировать, то очень быстро можно подорвать доверие к нашей психотерапии и психиатрии. Потому что они отражают чисто субъективную точку зрения. Гуманистическая психология вообще допускает определение, в соответствии с которым сумасшедших нет, а есть лишь плохо адаптированные люди. И задача гуманистических психологов – помочь им адаптироваться лучше. Если это так, то и любой социально опасный человек может найти себя в адаптации при его желании и желании окружающих иметь более надежную среду проживания. А есть ли желание? Думаю, что сильно сумасшедших ученым-гуманистам пока не надо трогать, здесь в первую очередь требуются не сочувствие и гуманизм в адаптации, хотя это тоже очень важно, а знание причин и глубинное воздействие положительной среды на эти причины. ЗАКОН УСПЕХА Я же вижу в какой-то мере свою задачу в том, чтобы сформулировать способ самостоятельного выхода из частичного условного “сумасшествия” для человека, который понимает свою ущербность по сравнению с окружающими его людьми. Степень этой ущербности тоже может быть различной. Но в любом случае нижняя граница выживаемости такого человека может быть принятой на уровне его самостоятельного существования в цивилизованном обществе. Хотя, что такое цивилизованное общество, мы тоже пока обсуждать не будем. Все, что лежит выше этого нижнего уровня, может быть воспринято уже как восхождение человека по лестнице успеха. Плохо или хорошо, медленно или быстро, но это есть уже движение с накоплением. И самым массовым успехом следует признать восхождение по смыслам. Он доступен всем. ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ Мне видится очень важной формулировка палочки-выручалочки, которая может помочь человеку, стоящему на любой ступеньке лестницы человеческих отношений, в том, чтобы он имел в жизни реальный успех и умел его отличать от простого накопления, не превращенного в смысл. Поэтому я вычленяю из закона единства и борьбы противоположностей первую часть – единство противоположностей: независимо от человеческого желания в человеке существуют противоположности в любых качествах их проявлений, и чем степень развития этих противоположных качеств выше, тем более адекватен человек, тем большего он способен достичь. Чем глубже человек познал зло и добро, чем шире он учитывает особенности своей жизни с одновременной концентрацией усилий на достижении целей, тем адекватность его выше. КРАЙНОСТИ Ко мне приходят люди и просят: – Помоги! – В чем? – спрашиваю. – Не идут дела, – говорит один. – Болею, – говорит другой. – Одолевают навязчивые мысли, – говорит третий. Иногда мне достаточно оценить всего лишь два параметра в поведении их, чтобы дать совершенно конкретную рекомендацию по изменению их жизни. Первый: степень разбросанности их жизненных интересов и степень разбросанности их психики как поведенческой реакции на раздражители внутреннего и внешнего толка. Второй: наличие главной идеи данного этапа жизни и степень концентрации на ней. Вот эти крайности определяют внутренние интересы, внешние цели, волю, ширину поиска, средства и критерии данного конкретного человека. Если разбросанность человека велика, а концентрации на главном моменте нет, то никакая суета его не спасет. Он не знает, на чем ему нужно будет остановиться в своем поиске, потому что внутри его не сформулирован образ желаемого. Если же, наоборот, концентрация на цели велика, воля велика, а степень учета особенностей в своем движении к цели мала, то такой человек будет превращен своим разумом в натуральную машину, идущую напролом. Сопротивление среды рано или поздно такого человека уничтожит или хотя бы остановит. Безвольный, несконцентрированный, нежелающий – самый тяжелый больной. Модератор должен учитывать волю человека и крайности, в которых он существует. ОШИБКА Опять не дает покоя модератор. Меня всегда занимал вопрос: почему расчеты по теории вероятности давали цифру вероятности жизни во вселенной в 0,0000001. Получалось, что жизнь фактически невозможна! Нигде, даже на земле. Однако, мы существуем. Более того, не просто влачим жалкое существование, а со временем все больше наблюдается рост нашего влияния на природные процессы. Это означает только одно: расчет неверен. Математика заводит в тупик, когда исходная модель, необходимая для расчета, оказывается далека от реальности. АНАЛИЗ ЖИЗНИ Жизнь есть не плоскость. Она даже не бугриста. Она странная в представлении нашего сознания. Я ее вижу как поток, в котором постоянно во всей его массе нарождается новая жизнь, то есть поток имеет источник, распространенный на весь свой объем. Но поток жизни имеет и стоки – те места, в которые она уходит со временем, постарев. Жизнь существует между этими частями. Вопрос: – Учитывает ли теория вероятности источники? Ответ: – Конечно, нет. Она не может их учесть, потому что оперирует лишь случайностями. Закономерности же, какими являются источники, описываются детерминистическими теориями и подходами. СИМБИОЗ Значит, необходимо учесть в модераторе и случайность, и определенность. А это означает, что необходимо оценить силу источников и силу стоков. Силу источника количественно можно прочувствовать на примере хотя бы рождения из зерна пшеницы колоса. Энергия роста – это природная цепная реакция, которая включается при определенных условиях. Она дает увеличение в количестве: из одного зерна – десятки или даже сотни зерен. Атомная бомба – дело рук человеческих – преподнесла пример цепной реакции в физике разрушений. Оказалось, что скрытая часть энергии немыслимо велика. ДУХОВНОСТЬ Сижу в чужом проходняке с молодыми ребятами – с Лешкой, Толиком и Петей. Приглашен к ним на чай и на беседу. Лешка задает вопрос: – В чем основной смысл Духовных Учений. Думаю, прежде чем ответить. – Все Духовные Учения несут одну и ту же истину: ценность человека во вселенной исключительна. Неимоверно велика. Вступает  в разговор Толик, спрашивает: – Насколько велика? Отвечаю: – Самому человеку пока что трудно понять, насколько. Он не может заглянуть за тот горизонт, далее которого у него нет видения. Их преступления – разбои, убийства. Они занимаются с Евсеем, совершенствуют каратэ. Петр кажется среди них самым потерянным, сникшим. БУМЕРАНГ Петр подходит ко мне и приглашает на свой день рождения в другой отряд. Я не удивляюсь. Вижу – ему давно хочется поговорить со мной. Завожу разговор сам. Он рассказывает: – Осужден за зверское убийство. Считаю, что поделом. Каялся и причащался, а тяжесть и давление не уменьшаются. По ночам нет сна, мучаюсь, убивает какая-то злая чернота. Она меня медленно линчует. Что делать? Бумеранг вернулся. Кто виноват в том, что вчерашний школьник оказался за решеткой? Можно винить всех подряд, но если взглянуть шире, то ответ может быть сконцентрирован всего в одном слове: среда. Среда – это не только окружение, состоящее из людей, это, прежде всего, культура. Что каждый из нас вкладывает в общее дело, то и возвращается к нему. Как средним статистическим значением, так и личным интересом, и личным действием. Слабость психики – это ее бездуховность, отсутствие высших критериев. Уж какие там критерии, если в семье у человека никогда не говорилось о возвышенном, об искусстве, литературе, о Боге. УПРАВЛЯЕМОСТЬ Меня спрашивают мои молодые земляки: – Почему так много негатива в нашей жизни? Ответ известен давно: – Потому что мы управляемся негативом. Они уточняют: – Значит настройка человека на больший или меньший негатив есть его управляемость? – Скорее, степень настройки на негатив отражает возможность человека и его способность изменить тот или иной объем вселенной. Следует не очень приятный для нас, людей, вывод, который формулируется Лешкой в его вопросе: – Значит, болеть и страдать мы будем вечно, пока управление нами существует? Петр говорит о своем: – Если тяжесть болезни невыносимая, значит ли это, что человек хорошо управляем? Мне не кажется, что ответ охватывает все случаи управляемости: – Может быть, наоборот? Человек слишком уклонился от правильного курса. Поэтому его заставляют болеть. – Кто – заставляет? Объясняю, что это наши покровители, ведущие, Ангелы-Хранители. Привожу пример с микроорганизмами в нашем кишечнике, которые вырабатывают витамины, необходимые организму. Микробы ведь тоже понимают, что они нужны и что существует Некто выше их, кто управляет ими – человеческий организм, в кишечнике которого они и живут. Вот его-то они и могут назвать Богом. Все смеются сравнению. Лешка толкает Петра: – Ну что, микроб, ты понял, что ты – червяк? ЗАКОН РАЗРУШИТЕЛЕЙ Когда я говорю о разрушении, я подразумеваю и созидание, причем, первым при рождении всегда идет созидание, иначе нечего было бы разрушать. Потом уже разрушение выходит на первые роли, так как необходимо теперь сначала очистить место, а потом строить. Кто видит главную роль жизни только в разрушении и не видит роли созидания, тот ошибается. Многие из предсказателей такие. Сталин – тоже метаболер. Кто-то может не согласиться с этим, замечая, что, мол, при нем страна достигла колоссальных успехов. Но если мы хотим быть объективными, мы должны, прежде всего, не забыть закон источника, согласно которому мощность источника жизни всегда превышает мощность разрушителя – стока. Россия могла бы повысить общий свой уровень цивилизованности в несколько раз, если бы некоторые личности не портили ей текущую историю так, как это делал, например, тот же Сталин. ТЕСТ НА РАЗРУШИТЕЛЯ Как же отличить разрушителя от созидателя? Ведь может оказаться, что построение нового потребует разрушения каких-то основных положений или основных опор материального мира. Думаю, что достаточно хороший тест для этого – это анализ логики. Логика – это язык. По тому, насколько язык мысли и язык действия переплетены у человека, можно судить о его воле, устремлениях, делать прогноз. Важное – это определить центр тяжести метаязыка человека, принимая его поведение, проявление различных черт характера, тонкость мысли, интуиции и насыщенность красками ощущений за отражения этого метаязыка. На вершине этой пирамиды стоят критерии, потому что от них зависит, куда и как направит свои усилия человек. ПРОРОКИ Ни один пророк не будет принят в этом мире, если он не несет людям того, чего они жаждут! Все новое – враждебно существующему! Христос, когда пришел на землю, был отвергнут, осмеян и подвергнут издевательствам. Потому что позволил Себе усомниться в правильности существующего. За Его страдания и за Его веру в Бога в Него уверовали. Но – после смерти и вознесения. И Он стал Богом. Любой, кто посягнет на основы, будет подвергнут если и не физической казни, то моральной. Об этом говорил Христос, предупреждая любого, кто захочет принести людям знания о необычном. КЕНТОВКА Однажды ученый-системщик спросил меня: – Почему в тюрьмах и в колониях многие живут семьями – кентовками: питаются вместе, находят и поддерживают совместные интересы? Ведь надежность системы падает от увеличения численности ее частей. Наверное и агрессивность увеличивается. – Так-то оно так, – ответил я, – да кажется мне, что, наоборот, агрессивность в таких объединениях падает. Человеку нужно отражаться в другом. Это закон. Если он не видит себя в таком зеркале, то может потерять разум. Как, например, становились ненормальными многие отшельники. Происходит усиление единства. Объединение, другими словами, привлекает из природы непроявленную энергию, концентрирует ее в себе. Эту энергию мы не видим, но чувствуем. Значит, наши чувства есть источник информации о глубинах мира. ТЕТРАДЬ Моя тетрадь впитывает в себя все больше и больше информации. Сегодня я записал в нее: “А стоит ли делать модератор, если человек не хочет понять всего несколько истин Духовного Учения – всего десять заповедей Моисея и одну Христа: “Возлюби врага своего”? Любой правитель любого маленького государства захочет его использовать для усиления своего господства над рабами внутри страны и над врагами вне. Я впервые задал себе вопрос: целесообразен ли модератор как предсказывающая машина именно сейчас? Нет гарантии, что человек прозреет завтра. Хотя отдельному прозреть намного легче, чем всем вместе. Модератор опасен, потому что обществом управляет один разум, который может быть и коллективным и который подчиняется только принципу безопасности. Абсурд этого принципа в том, что максимальная безопасность недостижима, но прекрасно видна всем в полном уничтожении врагов. И быстрее всего их можно убить, а не переубедить!” “СВОБОДА Я стал ловить себя на том, что все меньше и меньше вспоминаю время, когда жизнь лепила из меня другого. Как болезненно проходил этот процесс! Именно эта лепка невидимым и непонятным скульптором страшит многих, когда они думают о приобретении ими возможности изменить мир. Они ошибаются: стоит только им начать, как этот невидимый ваятель начнет помогать в их деле, если оно несет в себе критерии Высшей Этики. Ваятель, конечно, может и проигнорировать наши усилия в каком-либо приключении, справедливо рассудив, что нам же самим и придется вылезать из этого приключения. Но он может сжать человека со всех сторон, как случилось в свое время со мной, чтобы человеку, наконец-то, стало понятным его небрежное, даже более того, преступное, отношение к ожиданию от него большого дела. Это будет означать, что он устал ждать.” “ТОРМОЗ Что тормозит развитие человечества? Отвечу: то же, что и способствует развитию – способность человечества впадать в гипнотическое состояние. Гипноз спасает от паники и ужаса смерти. Но он же и препятствует. Что за этим стоит? Укрупненно: загипнотизированность наций, которые подготовили подсознание нации своим национальным поведением, культурой, языком к закрытости, к лени, к ограниченности. Происходит гипноз нечестностью, потому что так требует логика языка. Язык не может существовать без внутренней игры. Он отражает отношения различных сторон жизни, и мы в нем стараемся переиграть все вокруг, чтобы возвыситься над миром. В этом наша задача и наше горе. Игры, которые ведет с нами природа, человеку мало понятны. Но игры, которые ведем с нею мы, на этом фоне непонимания становятся от этого грубыми. Их грубость – обман. Многие рассуждают так: – Без обмана не обойтись. Круг людей, событии, условий слишком велик. Приходится обманывать, чтобы чего-то добиться. Но ведь это и не обман вовсе – смотря как подойти к нему, всего лишь некие условия игры, правила ее. Человек таким образом высказывает свое мнение о логике мира. Промысел Божий и промысел человека. Они разные, никак нельзя забывать, что мы – человеки… Что мы можем ошибаться, предполагая нечто, заранее несвойственное природе. Ведь мнение кого-то может быть признано правильным, когда мы только еще приступаем к делу. Мнение, которое потом становится ошибочным, когда уже исправить ничего нельзя. Где же выход? В знании о том, что произойдет – в знании заранее. Ибо, делая что-либо и надеясь на что-то, невозможно не доверять своим единомышленникам. Но законы Бога первичны… НЕДОВЕРИЕ Кому-то необходимо верить, чтобы надеяться на лучший исход. Иначе и не стоит браться. Недоверие – фальшь в  отношениях. Оно закладывается с детства, когда у ребенка формируются его надежды и устремления. Современные дети, обманываясь, надеются не на самих себя, а на родителей. Это понятно, потому что они в отражении материального мира, которое отовсюду падает на них – ничто. А мир материален и живет материальным, деньгами. Деньги – материализованная информация, обезличенная материя, которую можно обменять на другой вид конкретной материи или на другую валюту. Но есть и другая валюта – скрытый огонь жизни.  Духовный опыт человека…”   …Словно штормом на тысячи дней Мы в бесправное брошены море. Сколько душ оказалось на дне! Сколько этим доставлено горя!   И бурлит наше черное дно. Ловим вяло осколки надежды. Многим стало уже все равно. И свидания реже и реже.   Выдал сроки Небесный кассир Под надежду, что ты подобреешь… Но – овчаркой покажется мир. Даже страшно, что вновь озвереешь.   Сколько тут без вины, по вине! Скольким душу отбила неволя! Сколько нас оказалось на дне! Сколько нами доставлено горя!   Отцвели на свободе сады, Здесь – не раз покрывало зимою. Ключ студеный тюремной судьбы Напоил леденящей бедою.   Всяк входящий в сей лагерный дом Не уверен, что не повторится. Снится вольная жизнь за окном И тюремные черные лица…     Глава 12   …Я приеду к тебе, поживу, как в раю. Скоро выберу время и перекрою. Свою жизнь как картину я перепишу, Море красок на ней, как свечу, погашу… СЮРПРИЗ Среди бела дня в воскресенье меня вдруг вызвали на вахту. Там за пультом одиноко сидел гвардеец Мамонтов, и скучал. Увидев меня, оживился и сказал: – Тут меня одолел наш общий знакомый. Володя Яковлев. Помните такого? Еще бы не помнить! Я удивился, что он меня еще не забыл. Но спросил: – Почему – одолел? – Прислал весточку и спрашивает, что надо? Я взял протянутый листок бумаги и прочитал. Несколько ничего не значащих слов. В конце обещание: “Если что надо, то я пришлю”. Недолго думая я тут же составил список вещей и отдал Мамонтову. Через несколько дней, так же в выходной Мамонтов вручил мне пакет. В нем лежала электробритва, печенье, с килограмм конфет и шампунь. Шампунь числилась в списке запрещенных вещей к передаче. К сожалению, я ею так и не успел воспользоваться. На очередном шмоне у меня ее изъяли. Однажды как-то я спросил на свидании у прапорщика Кости: – Почему нельзя получать шампунь? Он ответил: – Потому что шампунь приравнивается к продуктам, содержащим алкоголь. Я удивился: – А мыло почему же тогда разрешено? – Не знаю, – был его ответ. Я тоже не знал. РАЗГОВОРЫ Разговоры об отпусках для заключенных ходили давно, еще когда только этот вопрос подняли правозащитные организации. Я так и не понял, почему наши правоохранительные органы вдруг пошли на такое. Наша система стала перестраиваться. И слава Богу, что это произошло. Сначала говорили, что отпуск будет одну неделю, потом – десять дней. Усиленно дебатировалось, как будут передавать зэка с рук на руки – то ли приедет родственник, то ли это будет прямое поручительство под залог кого-то или какой-нибудь организации, то ли сам конвой привезет домой отпускника и ему не будет разрешено посещать общественные места. Все оказалось не так. СВОБОДА В общем, разговоров было много, но когда первая партия в десять отпускников перешла КПП зоны, на той стороне их практически никто не ждал. И потому, что срок начала отпуска до последнего дня был неизвестен, и потому, что ехать за тридевять земель женам, у которых на руках находились дети, было не с руки. А некоторые просто сами ничего об отпуске не писали. Хотели сделать сюрприз. Люди, которые мечтали оказаться на свободе, получили ее! Пусть на время, но ведь можно и не возвратиться! Когда отправляли первую партию, были опасения, что многие ударятся в бега. Однако, отпускниками были выбраны люди степенные, надежные, зарекомендовавшие себя только с хорошей стороны. Но… В семье не без урода. УРОД Из десяти человек из отпуска вовремя не вернулись двое. Один, Петя Длинный – худой, костлявый и разговорчивый Петр Михайлович Столбов, примерный в зоне работник – “мужик” – все десять дней лежал дома и пил горькую. Он продолжил делать то же самое и в том же месте и на одиннадцатый день. Жена махнула на него рукой, дети смотрели, как на неандертальца, он же ничего не замечал. Со дня расставания его со свободой прошло около четырех лет. Мир стал другим, и входить в него у Петра Михайловича почему-то не было никакого желания. Дома его и нашли менты. Его доставили к нам, как доставляют любого этапируемого – под конвоем. Ничего особенного в лагере с ним не случилось. Отделался легким испугом и штрафным изолятором – больше в отпуск его уже ни за что бы не пустили, хотя ему еще надо было сидеть около трех лет. Но после своего незадавшегося путешествия он говорил всем, что на воле бедлам и там делать нечего. Порядочному человеку, конечно. Такому, как он, естественно. БОКСЕР Лешка Боксер не вернулся по другой причине. Еще не вышел срок возвращения, а о нем уже стали ходить упорные слухи, что его закрыли, то есть посадили. Как будто бы он схватился с ментами и был ими задержан. Боксер проживал в Москве в отличие от Длинного, которому далеко ехать не надо было, всего лишь до районного центра нашей области. Москва – город в отношении к зэкам, конечно же, дикий, и потому таким слухам больше верили, чем не верили. Боксер был достопримечательностью зоны. Здоровый, красивый, наглый и умный, он держал в страхе весь наш отряд, потому что мог в качестве развлечения загнать в угол любого молокососа, которому вдруг пришло в голову, что он – пуп земли. Боксер не был смотрящим отряда, но его слово было более весомым, чем у смотрящего. Потому что на воле перед арестом он был чемпионом Москвы по боксу и, чуть позже, – организатором банды из спортсменов. Потом стали известны подробности того, что случилось с ним. Он пошел в банк менять на рубли стодолларовую бумажку. В очереди заспорил с мужиком, который, как показалось ему, неправильно себя вел – лез без очереди. За несколько лет, проведенных Боксером в зоне, он, конечно, одичал, отвык от порядков и фигур, имеющих право лезть, куда они хотят, без очереди. Взял Боксер нахала за шиворот, отвел на два метра и сказал, чтобы слышали все, кто рядом оказался: – Если бы ты был там, где я должен был бы сейчас находиться, ты бы для меня стал куклой. А я бы отбил о твой поганый лоб свои руки. Но человек достал свисток и свистнул. Негромко. Однако, охрана услышала и бросилась его спасать. Пока они бежали, Боксер, сообразив, что ему пощады не будет, успел вложить в один удар ту силу, которая у него проснулась в ответ на желание отомстить за приближающуюся развязку и за свои поломанные ребра, которые окажутся таковыми через пять минут чистого времени. Правда, он тоже в накладе не остался, свернул челюсть и послал в нокаут тех, кто позволил себе подойти к нему слишком близко. Следствие шло несколько месяцев – все было ясно, потому что он оказал сопротивление работникам правоохранительных органов, хотя они и были в гражданской одежде. Думаю, что вежливей никто из этих самых органов после такого приключения не стал, а вот самого Боксера судили, прибавили ему к сроку еще два года и отправили теперь уже не в нашу теплую для него, а зону особого режима на Урал, где порядки были значительно краснее – жестокими. Плохую шутку сыграла его распущенность, натренированная им в зоне – сдержаться на воле ему стало невмоготу. НАДЕЖДА Ушел в отпуск и Женька. Я хотел, чтобы он позвонил в Москве моей знакомой, которую звали Надежда Николаевна. Она работала в больнице, и я попросил ее через Женьку, если удастся, передать каких-нибудь лекарств. Многие страдали здесь, не имея возможности вылечиться лишь потому, что в санчасти не было почти ничего. Когда-то я объяснил Надежде, что в том положении, в котором она оказалась со своими родственниками, ей надеяться было не на что. Не знаю, что у нее изменилось с того нашего разговора в жизни, но я стал ощущать от нее ту сестринскую любовь, которую хорошо знал, потому что имел несколько сестер. Видимо, мое предостережение упало на готовую почву. Я особенно не полагался на ее доброе отношение к зэку, помятуя о том горьком уроке, который мне преподнесли мои родные. Но мало ли что… ОТВЕТ Приезжавшие из отпуска мало рассказывали. Женька тоже не был исключением. Но он был, наверное, самым радостным из всех отпускников. – Вот тебе сумка, – сказал он и передал мне небольшую, но плотно набитую сумку. – А это – коробка, которую тоже велено передать. Он вручил мне большую коробку. – Откуда? – удивился я. – Это все Надежда Николаевна. А на словах передано, что можешь писать ей письма, если хочешь. И приглашала заезжать, когда появишься. В сумке оказались лекарства и продукты: консервы, сгущенка, колбаса. А в большой коробке – шоколадные конфеты, уложенные на подносе, фигурные, с какой-то необычной начинкой. Три четверти общего количества конфет я тут же отложил в тумбочку – близился срок моего суточного свидания с детьми и Лидией, и я хотел хоть чем-нибудь порадовать их. НА УЛИЦЕ НЕЖДАНОВОЙ Сразу почему-то на ум пришел случай, который произошел со мной в тюрьме в то время, когда я только начинал заболевать. Лежа на шконке и страдая от болей, я вспоминал тогда своих знакомых. Среди них особое место занимал Михаил Иванович Руденко, с которым у нас не было никаких приятельских отношений, но я захаживал к нему. Это был известный в свое время физик, интересующийся всем на свете и потому частенько печатающийся в периодике. Жил он на улице Неждановой в доме театральных деятелей, который стоит рядом с церковью Вознесения. Тут венчались многие известные люди России и далекой, и сегодняшней. Мне с какой-то особой остротой вдруг захотелось перенестись именно в это место и постоять там ранним утром. Может быть, оно за многие десятилетия было отмечено какой-то человеческой теплотой прошлого? Минут десять продолжалась моя своеобразная телепортация, после чего я встал и пошел к продуктовому ящику, чтобы попить холодного чаю. Я увидел лежащий под ящиком скомканный листок с какими-то цветными изображениями. Ради любопытства я поднял его и расправил. Это была художественная вкладка из журнала “Юность”, на которой было откопированно несколько картин московской художницы. На одной из репродукций была изображена та самая церковь Вознесения, о которой я думал только что, всего минуту назад и образ которой еще не истерся в моем сознании. Помню, что я даже потряс головой – настолько нереальным показалось мне происходящее. Это не было наваждением или бредом. Я вырезал эту картину из листа и долго хранил. Но это было еще не все. Церковь Вознесения еще раз напомнила мне о себе, когда жена принесла мне на свидание в колонию штук десять журналов “Юность” и среди них оказался именно тот номер, в котором снова была эта самая красочная вкладка. ПИСЬМО Я написал письмо Надежде с благодарностями и между прочим сообщил, что, возможно, меня отпустят в отпуск, и тогда я постараюсь хотя бы на часок забежать к ней. Мне почему-то остро захотелось взглянуть на лес, рядом с которым она жила.   …Я приеду другим, нет, ни добрым, ни злым. Время снова припустит и я вслед за ним. Я секунды считать перестану в ночи И не буду себя умолять: "Не кричи!"   Я в леса погружусь тихим сумраком дня, Мокрый лист красотой обласкает меня. И вина за дела, те, что не совершил, Позабудется вдруг среди красных вершин.   Я приеду к тебе, ты наполнишь теплом, Леденящую душу согреет твой дом. Я морозом пропитанный насквозь пока – Ледяною пещерой проплыли века.   Я приеду. Уляжется вихрь новостей. Я сбегу от родных и друзей, и гостей. И окутает в воздухе пух-вещество, И забьется живое во мне существо.   Я недолго… Мой путь серебрится во мгле. Я иду в одиночестве и по Земле… Моих спутников нет – не смогли больше ждать. В этой жизни уйти я не мог им не дать…     Пронесутся часы… Я уеду опять… Обещай мне: не думать, не ждать и не звать. Навсегда? Навсегда… Я уеду… Не жди… И следы нашей встречи утопят дожди… ОТПУСК Не знаю, каким чудом я удостоился отпуска. Думаю, что самую большую лепту в это внес руководитель областного отделения ХДС Игорь Евгеньевич Рябов, который поручился за меня. Руководство колонии не очень хотело отпускать меня чисто по формальным причинам, считая, что я недостаточно еще пробыл в колонии и не проявил себя ничем на рабочке. Одним словом, меня в списке на отпуск не оказалось. И только непосредственное вмешательство функционера из ХДС и телефонный звонок от начальника областного управления начальнику колонии позволил мне открыть двери наружу. И вот настал день, когда я, оставив за своей спиной звонки и крики надзирателей, конвоиров и зэков, вышел на волю. Я вышел один, потому что все остальные девять человек уже два дня, как находились в отпуске. МОСКВА Дома я пробыл всего один день. Надо было что-нибудь предпринять, чтобы не видеть нищету, в которой жили дети, и не считать копейки. Поэтому на следующий день я выехал в Москву. Москва встретила меня не бутафорской, а настоящей перестройкой. Изменились люди, стали более замкнуты, изменились улицы – на них появилось много мусора. С вокзала я позвонил генералу Орлову и спросил: – Соскучились, наверное, по мне? Я – в отпуске, у меня есть три-четыре дня. Надо заработать. Иначе будет совсем плохо. Есть мысли? Генерал подумал и назначил мне встречу на следующий день в метро. ПРОБЛЕМА На следующий день, встретив, он привел меня в офис к своему знакомому. Фирма, насколько я понял, была солидная, объемы контрактов превосходили миллион долларов. Перед нами за президентским столом частной компании сидел тридцатилетний бизнесмен – новый русский Саша Горин. Невысокий, худой, живой, веселый – таким он предстал в первый раз, таким оставался несколько лет, пока мы сотрудничали. – Проблема состоит в том, – сказал он, – что одна из фирм аккумулировала средства нескольких компаний, и наши в том числе. Я уточнил: – Все деньги, которые вы вложили, – ваши? – Нет, – ответил он. – Не все. Моих около пяти миллионов долларов. И чужих два миллиона. “Ого! – пронеслось в голове. – Это не наши масштабы.” – И что же вы хотите? Горин посмотрел на генерала и произнес: – Что-то я не пойму, что делается? Вот уже неделя, как я не могу встретиться с президентом компании. И предчувствие какое-то нехорошее. МОДЕРАТОР – Хочу уточнить, – обратился я к президенту. – Вы многое можете потерять, если осуществите возврат вложенных денег? Я уж не говорю о прибыли. – Нет, – ответил он. – Всего около трех процентов. – Тогда начнем, – произнес я и стал задавать вопросы, касающиеся данной сделки. Когда все вопросы были исчерпаны, Горин, глядя на Орлова, стал жаловаться: – Меня подвесят на гнилой осине, если я не смогу спасти в случае провала фирмы чужие два миллиона. Просмотрев возможные варианты, я решил высказаться: – Моя информация говорит о том, что через два месяца фирма, в которую вы вложили свои миллионы, попадет в сложную переделку. Ее финансы сгорят. Горин, затаив дыхание, слушал меня. – И что же вы предлагаете сделать в этой ситуации? Я ответил: – Предлагаю вам, не мешкая и как можно быстро возвратить свои капиталы. А вы думаете, что возможно другое решение? Я ничего альтернативного не вижу. Горин вскочил и начал быстро ходить по кабинету. С трудно сдерживаемым волнением он воскликнул: – Я же говорил ему! – Он повернулся к Орлову. – Ты же свидетель, Никита Степанович. У меня всегда было ощущение, что фирма подставная! Ну теперь все равно. Надо спасать деньги. И, плюхнувшись в кресло, он принялся набирать номер телефона. КИДАЛЫ Перекусив немного в комнате, оборудованной под столовую фирмы, мы с Никитой подождали, пока Горин отдаст свои распоряжения. Потом он опять пригласил нас к себе. Усадив нас снова, он, прохаживаясь по кабинету, заговорил: – Есть еще проблема. Мы решили рискнуть и заработать на автомобилях. Тут как раз организовалась приличная фирма по продаже авто, с генеральным директором которой меня перед ее организацией и познакомили. Мы вложили деньги. Не такие большие, как в ту компанию. Но… Как случается в западных фильмах, фирма эта внезапно перестала существовать. Генеральный директор фирмы Сугробина исчезла. Вкладчики средств в панике. Органы стоят на ушах. Но никто ничего не может сделать. Скажите, пожалуйста, можем ли мы и здесь хотя бы вернуть свои деньги? Я спросил его: – А в этом случае не было сомнений? Он засмеялся: – На дешевые автомобили клюнули многие. Прежде всего, милиция. Начиная от министерства внутренних дел, все структуры милиции были задействованы. Сам лично знаю нескольких милиционеров, которые либо продали, либо заложили свои квартиры, чтобы приобрести новые автомобили. И перепродать, конечно. – И не одна сделка не была завершена? – уточнил я. – Никто не получил обещанный автомобиль? В разговор вступил Орлов: – Две сотни автомобилей они раздали. Этим, естественно, привлекли еще больше желающих. Я понимаю, что это для затравки. МОДЕРАТОР Теперь мне самому предстояло ответить на многие вопросы, которые задавал, в основном, генерал Орлов. – Уехала ли за рубеж госпожа Сугробина? – Где можно найти концы деньгам? – Кто стоял и стоит за этим? – Где хранятся деньги? И как к ним подобраться? И многие другие. В результате двухчасового обсуждения я сформулировал ответы: – Сугробина в России. Деньги в банке, на счетах надежных людей. Во главе стоит человек, имеющий следующую внешность… Я обрисовал внешность главаря, сообщил даже болезни, которыми он страдает. Объяснил, как собирались наличные и как они передавались по цепочке, которая заранее предусматривала отсутствие личных контактов между звеньями. Поэтому люди не знали друг друга. Последовал вопрос: – Где может скрываться Сугробина? Я указал место недалеко от Москвы на карте, которую по моей просьбе принесли и расстелили на столе. Орлов внимательно присматривался к указанному мной району. – Тут есть несколько санаториев и одна психбольница. Удобное место. Горин произнес: – Если она действовала от высших эшелонов, то устроить ее в психушку ничего не стоит. Когда многие вопросы получили свое освещение в моей интерпретации, Горин спросил меня напрямую: – Могу я вернуть деньги? Мне было жаль его разочаровывать, но приходилось это делать. – Вряд ли. Их нет. Они перестали существовать. Потому что они уже учтены как прибыль в очень крупной сделке. Доказать, что они получены незаконно, невозможно. Орлову важно было знать, найдут ли они Сугробину: – Мы ее возьмем? – Возьмете, – ответил я. – Она покажется в Москве. Точнее, ее сдадут, чтобы погасить поднятую волну. Осудите, но деньги уйдут безвозвратно. УСПЕХ За эту работу мне отвалили кучу денег. Теперь я мог быть уверен, что моим ребятам не придется голодать, когда я буду продолжать тянуть свой срок. Сугробину, действительно, потом арестовали и судили. Денег, как я и предсказывал, никто из серьезных заказчиков не получил. Выплатили лишь нескольким десяткам частников, тем, кто вложил свои последние. Десять миллионов рублей было обнаружено в одном из подвалов в коробках из-под телевизоров. Что касается пяти миллионов долларов, то их Горину вовремя удалось вернуть. Вернул он и два миллиона чужих, прежде чем произошла катастрофа, предсказанная мной. Правда, он не говорил тогда, что в эту фирму он вложил еще несколько тысяч долларов своих частных. Вот они – пропали. НАДЕЖДА Перед возвращением домой я заехал в гости к Надежде. Электричка довезла меня за полчаса. Прежде чем зайти к ней, я прогулялся по лесу. Была осень, тянуло на мороз, но среди деревьев я ощутил покой и бесконечность. Надежда жила в двухэтажном старом доме на втором этаже. Она обрадовалась моему приезду, захлопотала по хозяйству, но я ее остановил, сказал, что долго рассиживаться не буду, потому что хочу успеть на последнюю электричку. Я смотрел на нее и в разговоре думал, что, если бы все люди были такими, как она, то на земле не было бы ни войн, ни убийств, ни тюрем. Но человечество живет по другим законам. Через час я засобирался домой. С собой она мне надавала лекарств и перекрестила. ВОЗВРАЩЕНИЕ Я все-таки опоздал на последнюю электричку в мой родной город, как ни спешил. Пришлось напроситься к друзьям на ночлег. На следующий день утром я ехал в переполненной дачниками электричке, в тамбуре. Был выходной. Время, выбранное мной было самым горячим, уборочным, некоторые электрички были отменены, поэтому на остановках двери в поезде брали приступом. За несколько лет неволи я здорово отвык от подобного, но толкучка и теснота тамбура не вызывали, как раньше, негатива в душе. Наоборот, каждый, кто толкал меня, лез по ногам или упирался в мои ребра, казался мне своим, близким человеком, родственником. Рядом, между мной и какой-то неуклюжей тележкой, устроилась древняя старушка. С ней была собака – колли. Старушка называла ее по имени – Надей. Очень грустно выглядели эти существа. Выражение их глаз было одинаковым и заставило меня заговорить с бабушкой. – У вашей собаки, – начал я, – человеческое имя. Я вчера встречался с женщиной, которую тоже зовут Надежда. Старушка ответила мне: – Само по себе имя Надежда странное. Я встречала много людей, которые стремились соответствовать ему и никогда не обманывали никого. А ваша женщина какая? – Она не моя, – я улыбнулся. – Но она тоже никого не обманывает. Бабушка немного помолчала, потом  грустно сказала: – А у нас полгода назад хозяин умер. Собака с той поры места себе не находит. А сейчас, смотрите, как она успокоилась у ваших ног. Действительно, собака уже давно пробралась между ног других людей и прижалась ко мне. Я молча положил ей на лоб ладонь, и она, благодарно взглянув на меня, прикрыла глаза. Я вспомнил, что это не первая колли, которая находит во мне своего. ДОМА Несколько оставшихся до явки в колонию дней я провел дома в умиротворенном состоянии духа. Часть заработанных мною денег я отдал Лидии, часть же оставил в Москве, чтобы, выйдя на свободу, не оказаться без штанов, если вдруг Лидия взбрыкнет. Я подозревал, что так может случиться и не ошибся. Она, действительно, потом, когда я освободился совсем, предъявила мне требования жить без прописки, отчего я поначалу сильно занервничал, ибо был какое-то время поднадзорным. Но через полтора месяца все стало на свои места. Но все это будет потом. А пока что я наслаждался человеческим обществом, разговорами, в которых ни слова не было матом. Дни пролетели, как одна минута. ДОЧЬ Наконец, настал день возвращения в зону. Срок истекал в полночь. Явка даже на минуту позже могла быть расценена, как опоздание со всеми, вытекающими отсюда, уголовными последствиями. Я вышел из дома в семь вечера с таким расчетом, чтобы еще посетить своих дочерей и придти в зону к отбою, то есть к двадцати двум часам. Я пришел на квартиру к первой жене и к дочкам, когда уже стало совсем темно. Немного посидели за столом. Было грустно. Я позвонил своим знакомым, которые за полгода до этого освободились, и они обещали встретить меня по пути. До самой зоны меня провожала моя младшая дочь. Недалеко от колонии знакомые передали мне коробку конфет, чтобы порадовать своих бывших кентов. Перед КПП мы распрощались. Дочка стала хлюпать носом, ткнулась им в мою щеку, вытащила платочек. Чмокнув ее в щеку, я пошел к воротам. Теперь уже добровольно.   Жизнь моя, подружка, Глиняная кружка – Трещина под самый корешок.   Скоро успокоюсь, Сяду я на поезд – И чайку глотну на посошок.   Голова кудрява, А судьба дырява – Бережет ли мудрая змея?   Как я неудобен – Из одних колдобин… Жизнь, замысловатая моя!…     Глава 13   Как Христос, обхожусь одним платьем, И как ветер, в раздумьях увяз. Есть пути, за которые платим, Есть дороги, что создали нас… ЗОНА Зона встретила меня тем, что ДПНК Телкин – дежурный помощник начальника колонии – перед тем, как шмонать меня, спросил, указывая на торт: – Это что? – Торт, – ответил я, – угостить своих кентов хочу. – Вижу, что торт, не слепой. – И приказал. – Торт не положено. Попрошу оставить тут! Он ткнул рукой в направлении угла. Я стал возражать: – Почему – не положено? Другие не только торты проносят. Он ухмыльнулся: – Так то другие. А ты кто? – И указал на коробку конфет. – А это что? – Конфеты. Передали бывавшие на нашей зоне своим друзьям, кентам то есть. Это даже не мне. Он махнул рукой. – И это в угол! Я понял, что возражать бесполезно. – Хорошо, хорошо. Кладу в угол. Но прошу не трогать. Утром я решу этот вопрос. – Решай, решай! – засмеялся Телкин. Сидевшие на вахте засмеялись вместе с ним. Глаза у них заблестели. Я пришел в отряд и рассказал своим о случившемся. Реакция их была однозначной. Утром Валера сходил к заму по воспитательной работе и вопрос был решен. Он же принес и торт, и конфеты. ДИАБЕТ Прапорщик Костя болен сахарным диабетом. В какой-то мере эта болезнь характеризует слабое сдерживающее начало в человеке. Слабость проявляется в том, что человек потребляет чрезмерное количество пищи какого-нибудь вида. При этом буквально насилуется поджелудочная железа, вынужденная отзываться на это чрезмерным производством своего секрета. Наступает перенапряжение и дистрофия. Костя обратился ко мне через зэков, которые работали в гостинице колонии, с просьбой побеседовать с ним и если можно, помочь. Я объяснил ему, что прежде чем помогать, я хочу убедиться в том, что он проявил рассудок, волю и начал сдерживать свой аппетит и свои желания. – А можете ли вы предложить что-нибудь радикальное для излечения сахарного диабета? – спросил он, выслушав меня. – Излечение не в моей компетенции, – сказал я ему. – Могу лишь предложить специальную дыхательную гимнастику для самостоятельного исцеления. С ее помощью я помог сам себе, когда заболел дистрофией сердца – миокардодистрофией. – И как часто надо заниматься? – уточнил он. – Каждый день. Да по несколько раз. И еще необходимо научиться себя контролировать, потому что, если этого не сделать, то такая гимнастика может нанести только вред. Он сказал: – Я подумаю. И думает до сих пор. Видимое отсутствие воли совсем не говорит о том, что воля у данного человека не имеет возможности концентрироваться. Это не так. Воля любого человека находит свое место приложения. У человека, нежелающего прервать свою привязанность к пище или к веществу – наркотику, алкоголю, табаку, – воля концентрируется в его страсти удовлетворить себя именно этим. И тогда она со страшной силой бьет по невидимым нам мишеням – по органам, психике, разуму, логике. ЭПИЛЕПСИЯ Ко мне напросился на прием – он так и сказал мне: “на прием” – еще один работник колонии, офицер, капитан. Он взял с меня слово не говорить никому о нашем разговоре, который происходил в будке дежурного. Я объяснил ему, что слишком дорожу своим именем и клиентурой, чтобы делать достоянием гласности интимные подробности больных людей. Он поверил мне. – Я страдаю эпилептическими припадками. Но об этом никто в колонии не знает. Я скрываю это. Я удивился: – Как же вам в таком случае удалось дослужиться до капитана? Он пояснил: – В том-то и дело, что раньше у меня ничего подобного не наблюдалось. Лишь в последний год началось. Да и то, когда разволнуюсь. В основном приступы происходят пока дома. Но я опасаюсь, что подобное может произойти и здесь. Тогда я останусь без работы, а у меня двое детей. Что делать? Этот человек был готов сконцентрировать свои усилия на том, чтобы вырваться из болезни. И я рассказал ему о центральных отделах мозга, научил концентрировать свою мысль именно на них и дал упражнения, способствующие улучшению управления мозгом. АЛКОГОЛИЗМ Я провел несколько занятий с теми, кто не мог оторваться от зеленого змия. Это были офицеры колонии. У кого-то из них было меньше проблем, у кого-то больше. У одного – Иваныча – уже начались диффузные изменения печени и потеря ее веса, усыхание. То есть печень попросту уже заменяла свою ткань дырками. Почти все они были молодыми. Я настраивал их на то, чтобы они стали ощущать работу печени – этого второго, так называемого портального, сердца. Почти всегда мне удавалось дать людям  полное ощущение их собственного органа. Поскольку работа печени сильно связана с поведением, то я рассказывал им, как необходимо перестроить собственную жизнь, чтобы начать борьбу с ненавистью, ревностью, агрессией, злобой. Что поразительно, это удавалось. Через много лет после моих занятий, мне иногда звонили эти мои подопечные, и хвастали своим поправившимся здоровьем. Мне оставалось только поздравить их. Воля этих людей оказалась еще не исчерпанной. ОЧИСТКА  Очистка зон предусматривается всегда, при любом режиме. Документы на это являются, как я понимаю, секретными. Но очистка очистке рознь. Одно дело, если зэков надо будет перевести в другое место. И совсем другое, если в случае угрозы правящему режиму, зону преднамеренно  уничтожают. Разговоры о расстреле заключенных, если вдруг в моменты политических переворотов возникнет необходимость в ликвидации потенциальных противников существующего строя, ходили всегда, когда вдруг в нашей стране начиналась какая-нибудь заварушка. Люди, которые живут на свободе, в условиях, когда рядом с ними нет на вышках пулеметов и специально натасканных на человека собак, не понимают этого. Да им, наверное, и незачем. Но когда в октябре девяносто третьего шел расстрел Дома Советов в Москве, в местах лишения свободы администрация была не на шутку встревожена. То, что произошло резкое усиление всех режимов, было нам объявлено через громкоговорящую сеть. Но кроме этого, зэки всерьез обсуждали возможность физического уничтожения всех заключенных. Говорили, что будто бы об этом самом говорят и менты. Как будто бы поступил соответствующий приказ под грифом “Секретно”. Очень не хотелось верить этому и я однажды спросил одного из руководителей колонии, правда ли подобное? Он сказал: – Всего я тебе, конечно, не могу сказать. Но что в нескольких случаях качания власти такой приказ приходил, это точно. – И чего же вам не хватало? – спросил я. – Малости – условного сигнала. Мне захотелось сравнить наше время и прошлое. – И всегда существовало такое положение? При Сталине, при Брежневе? – Тогда, – ответил он, – зэки были рабочим скотом. Уничтожить их означало бы подорвать основы экономики. Не забывай, что зэки при Сталине давали около половины общего национального продукта. Поэтому предусматривалась чистка лишь особо опасных. – А как же сейчас? – спрашивал я. – Сейчас другое время. Зэки не работают, они – балласт. А в случае переворота многие из них выступят на стороне оппозиции правящей верхушке. Логика прозрачна. Разум обосновывает все с поразительной легкостью. Никаких Духовных Учений для него просто не существует. Зачем, в таком случае, живет человек? ИСТОЧНИК Человек живет для того, чтобы человечество постоянно увеличивало плотность населения. Вселеная же добивается, чтобы то же происходило вообще со всем живым веществом. Скажи я так и  множество антропоцентристов, сошедших с ума на главенствующей роли человека во Вселенной, съедят меня с потрохами. Они закричат на меня в гневе: – А сознание? Ведь оно же о чем-то говорит? – О чем? – спрошу я скромно. – О том, что человек – почти Бог! Он властелин! – Помилуйте! – тихо прошепчу я, опасаясь не на шутку за свою жизнь. – Какое сознание? О чем вы говорите? То, что человек сейчас способен осознать, как вы выражаетесь, это всего лишь капля в море метасознания или суперсознания, как хотите. – Ты ненавидишь людей! – будут они заходиться в ненависти ко мне. – Я их люблю. Но они такие слабые! – Что же тогда по-твоему, сознание? – Это проявление законов природы в самих себе. Это всего лишь начало налаживания обратной связи природы с тем, чтобы создать на более высоком уровне замкнутые обратные связи. МОДЕРАТОР Я, обычный человек, сомневаюсь что мой модератор даст человечеству серьезный импульс для осознания будущего. Не раздумывая, его схватят те, кто хочет обогатиться, добраться до власти, уничтожить неугодных. Я вспоминаю историю с Беляевым, который перед Великой Отечественной Войной открыл возможность видеть и анализировать толщу земли на любой глубине. Он сделал прибор, который многие ученые держали в руках, восхищались. Но… прибор исчез, Беляев погиб на войне. Мир потерял гениальное изобретение, а военные – оружие. Тесла перед смертью признался в откровенном интервью, что владеет секретом передачи энергии любой мощности на любые расстояния без проводов. В его лаборатории стояла такая установка и он показывал ее в действии. Но он ее разрушил, написав в предсмертной записке, что человечество еще не доросло до подобного уровня изобретений. И что оно пустит его в первую очередь на уничтожение себе подобных. И умер успокоенным. В страшных мучениях уходили из жизни Резерфорд, Эйнштейн, Курчатов   многие из физиков. Они каялись перед Богом за содеянное зло. ПРИХОД И все же интроскопия – внутривидение, – открытая Ощепковым, впервые в мире создавшим приборы ночного видения, развивается. Вячеслав Иванов изобрел томограф – тот самый, за который два американца получают Нобелевскую премию. Открывается генетическая природа жизни, и ген как элемент обратной связи природы найден. Начинаются эксперименты по влиянию на гены и по встраиванию новых генов в общую программу. Разрушение ядер открывает миру эру нового понимания процессов разрушения, когда становится понятным, что упорядоченное разрушение материи способно дать электричество, по достоинству еще неоцененное людьми. Управляемые процессы разрушения все больше привлекают внимание ученых. Влияние на них способно продлить жизнь человеку. ПРИКАЗ Я же подчиняюсь приказу свыше – из сфер Небесных – и несу человечеству правду о модераторе. Такие приказы не обсуждаются. Потому что человечество созрело для созидательной и сознательной работы. До недавнего времени сознание человечества не работало. Было слепое подчинение власти одного. Теперь все переменилось. Появился новый уровень принятия решений, стоящий над сознанием отдельного человека. Если раньше человек мог только лишь с помощью интуиции или прямого контакта с Высшим достигнуть высот закономерных решений, то теперь человечество имеет свой собственный механизм вычислений, независимый от воли и прихоти отдельного человека, каким бы он ни был и на каком месте в человеческой иерархии он бы ни находился. Я подчиняюсь приказу. Как подчинились ему многие и многие, кто раскрывает секреты эзотерических знаний, до того скрытые от большинства. Человечество духовно созрело. ИСТОЧНИК Способно ли человечество управлять вселенским источником? Не рано ли задаем мы себе этот вопрос? Может быть ограничиться сейчас только своей ролью маленького механизма природы, с помощью которого она хочет ввести обратную связь в свои высшие эшелоны? И на этом закончить? Человек есть модель предсказывающая. Думаю, что одна из главных задач, поставленная перед ним природой – управление источником. Источником управляет мысль.  Значит, будущее человека в том, что сознание управляет все сильнее материей и нематерией. Преобразования материальные – это прелюдия. В будущем сознание изменит если не все, то многое. Сейчас сознание человека способно менять даже направление лазерного луча и его интенсивность. Такие эксперименты проводились неоднократно. Впервые в подобном опыте участвовала Нинель Кулагина. Имеется документальный фильм, подтверждающий это. Значит, встает новый вопрос: модератор – это всего лишь промежуточное звено на пути восхождения человека к управлению процессами природы, но допустит ли метасознание человека до этого? ШУТКА Я люблю шутить на конференциях и задаю вопрос, перед которым пасуют все: – Можно ли  надежно доказать, что Сведенборг и ему подобные во всех случаях дальневидения действительно видели или видят происходящие где-то события? Не есть ли хотя бы в отдельных случаях другое: не снятие информации о происходящем, а создание этой информации и ее реализация уже независимо от ее создателя? Люди создают события. Для меня это доказано, потому что я сам бывал в таких переделках, когда только мое желание повлиять на происходящее спасало меня. Мы получаем электричество с помощью управления реакциями разрушения скрытых структур. Мы внушаем свои мысли и приказы другим людям, которые находятся не обязательно под глубоким гипнозом. Мы изменяем силой мысли направление и интенсивность излучения лазера, течения биологических процессов, передвигаем предметы. Мы управляем в трансе, в радости, в злости притоком и оттоком энергии в разных ее проявлениях. Мы рождаем из ничего новое в теории и в практике. ОТКРЫТИЯ Рак – закрывает создание нового. Это проявленный процесс ускоренного метаболизма. И мы его видим воочию. Многие же другие процессы, другое состояние вещества нам не дано видеть. Пока. Критическая масса рождает ядерный взрыв. Так и при зарождении жизни – соединение яйцеклетки и сперматозоида вызывает взрыв – приток энергии и ее выброс в росте организма. Оргазм – это подведение и психики человека под эту закономерность. Здесь тоже происходит соединение двух энергий – Инь и Ян, если это наблюдается в пространстве любви. Если же не в любви, то – разрушение уже имеющегося симбиоза. РЕШЕНИЯ Пророчества – это формирование будущих решений сознанием. Поэтому анализ решений и их синтез есть одно и то же в едином процессе жизни. Вот почему физические эксперименты в чистом виде в последнее время терпят поражения. Человек, от природы анализирующий и думающий, что он всего лишь анализирует и не более того, ошибается, и иногда просто чудовищно, когда выдает желаемое за действительное. Он, не понимая того и не отдавая себе отчета в своих скрытых действиях, начинает влиять на окружающее и влияет таким образом, какую тональность имеет настрой его души – состояние – в данное время: положительный, нейтральный или негативный. Модератор будущего – машина для предсказания и построения положительных решений. РЕЗУЛЬТАТЫ Накопление богатства – это игра, это проявление нечестности, обмана, лицемерия, относительность в отношениях. За логикой скрыта правда. Логика всегда оправдывает те правила игры, которые приняты. Потому что она сама – правила игры, проверенные неоднократно. Люди выдумывают себе эти правила, когда играют в игры, затрагивающие объективную сторону природы, зависящую от их прихоти. Но люди начинают переносить и переносят свои правила и на всю природу, придавая ей черты своей личности. И ошибаются в этом, и обманываются. Этот обман не столько виден внизу, на уровне контактов человека с человеком в их личных интересах, где не прямо стоит материальная выгода или же где неправда не играет решающей роли в обществе. Обман этот для нас, в основном, сосредоточен вверху власти, где он виден, потому что его много, он сконцентрирован. Он будет всегда, пока выживаемость зависит от материального. Властвование людей над подобными себе – это одна из ошибок, переносимых сознанием человека с уровней, которые ниже его, на свой уровень. АНТАГОНИЗМ Выживаемость общества противопоставлена выживаемости одного – причина антагонизма лежит здесь. Золотая середина была нащупана людьми в играх с выигрышем для всех. В практике с массами, с государством. К сожалению, многое было извращено. Когда мы говорим о Духовных Учениях, то как-то мало видим главную особенность их – призыв человека к знаниям. Христос говорит об истинах, Мухаммед же прямо указывал, что свет человечества только в знаниях, в учении. Ответственность за это – лишняя ли она для нас? Может быть мы преувеличиваем ее перед лицом молодых поколений? Вряд ли. Вдохновение рождается в труде, – эта истина известна давно. Потому что вдохновение – это переход духа через сознание в материю, в плод человека. В то же время в сказках фигурирует волшебная палочка, либо по щучьему велению все происходит само собой. На самом деле антагонизм, встречаемый нами в природе, во многом фиктивный. Он показывает нам, что одно без другого быть не может. Причина подобного явления – в языке, как я говорил уже, и в гипнозе, вызванном языковыми структурами. Есть ли выход их такого гипноза? Что делать – сменить язык, выбрав другой, где труд является наслаждением, а не очередной трудностью? Слово работа заменить на другое, чтобы оно напоминало не о рабстве, а о радости? ГИПНОЗ И ВАРИАНТЫ Трудно изменить мир, если неизвестны варианты его развития. Одно бесспорно ясно: честность повышает скорость процессов небывало. Нечестность же воспринимается как шум, который вообще сводит на нет всякое движение. Пример – Авраам Линкольн, который был признан самым честным президентом, за ощутимый промежуток времени перестроил этим общество не столько материально, сколько нравственно. Гипноз слов заставляет наших руководителей говорить неправду и поступать нечестно, потому что так нужно для удовлетворения тех правил, которые приняты. Для них слова: “нужно” означает нужду, “труд” – трудности, “работа” – рабство. Но есть самые Высшие Правила – Правила Духовной Этики. Наверное, президент Соединенных Штатов Америки Линкольн первый доказал на примере не одного человека, а на примере целой огромной страны, что они – будущее человечества. ПРОРОЧЕСТВА Поэтому правомерен вопрос: – Можно ли управлять без вранья? Я отвечу не просто утвердительно, но и категорически: – Пророчества – это управление без обмана! Наука управления сегодня – это не только синергетика, но и Божественное поле – торсионное, которое изучается в институте Акимова, и познание законов сознания, которые изучаются в институте Савина. Большая страна или маленькая, но она – часть Вселенной и ею нельзя управлять без прогноза. Иногда говорят: – Но люди обманывают. И других нет. А жить надо. Поэтому возникает извечный вопрос: “Продолжать ли отношения с тем, кто обманывает?” Обтекаемая логика, которая применяется при этом, подсказывает: все готовы продолжать, если будут уверены, что данный человек больше не обманет.  Готовы верить. А не означает ли это, что у нас, в нашем языке уже заложены те же стороны обмана, которые имеются в имидже, в лике, в маске, в образе поведения? Лучшие умы человечества всегда говорили, что человеку надо дать возможность жить, учиться и работать по способностям, чтобы развивать понимание. Поэтому я все больше и больше становлюсь философом и юмористом. А я никогда и не был другим. МОДЕРАТОР У меня существует своя метода расчета будущих решений. Характеристиками человека, которые я принимаю во внимание являются: воля и ее среднее и крайние положения, вплоть до предательства, изобретательность, хитрость, интуиция, контакт, вера, целеустремленность, подчиняемость и другие. Для меня важны характеристики общие, такие, как сложность и зависимость от идей, параметры среды, трудности, коэффициент непреодолимости, зависящий от космоса и людей, благоволение и помощь космоса, эффективность, которая может быть получена в результате. КПД Вероятность случайного выбора всегда меньше единицы, потому что он пассивен и им производится оценка части и не более. Мы же рассматриваем процессы в их неслучайном выражении. Под КПД в физике понимается величина, меньшая единицы, так как учитывается только преобразование физической энергии основного потока, который естественным образом теряется в своем течении и ниоткуда не восполняется.  Энергия не возникает и не убывает – постулат физики. Но когда мы говорим о жизни, то подразумеваем не саму энергию, а совокупность процессов, в которой организм как некое устройство может привлекать неограниченное количество энергии разных видов. Совокупность живых организмов тоже образует организм, но уже на новом уровне. Каждый уровень привлекает большее количество энергии, чем предыдущий. Этот признак можно положить в основу деления организма на уровни. В живых организмах реализуется эффект усиления, подобный тому, какой существует в электронной лампе или полупроводнике. КПД такого процесса может быть неограниченно большим. Этот принцип можно назвать принципом благоволения. ВОЛЯ Воля космоса тоже имеет неограниченный коэффициент. Она представляет собой волю к жизни, которую несет в себе природа. Воля к жизни самого человека – это его осознанное желание. Кто слаб волей, может ее закалить, если способен выйти в экстремальные условия, окунуть себя в дело, потому что если их нет, то человек и не знает, кто он. Воля к жизни – это не наше, не человеческое изобретение. Можно даже сказать, что вся эта воля нужна не нам – мы наделены волей к жизни, чтобы выполнять свои задачи  и требования Жизненного Потока и Бога. Она иногда выражается как страсть или болезнь – к другому человеку, к веществу, к слову.     Заключение   Я не вышел из брахманской касты – Что собрал, будет вечно со мной: Мыслей наших Небесное Царство, Благодать нашей Воли Земной… ХОДЖА НАСРЕДДИН Если говорить о том, чья философия мне ближе всего, то я отвечу: философия суфиев. Поэтому в заключение своего такого большого повествования приведу замечательную притчу о Ходже Насреддине, в которой он отвечает на вопросы любопытного. Любопытный пришел к мудрецам и попросил их ответить на его вопросы. - Однако, - сказали мудрецы, - за городом пашет землю Ходжа Насреддин. Лучше его никто тебе не ответит. Иди к нему. Пошел любопытный за город. Видит, действительно пашет землю человек. Он спросил: - Если ты Ходжа Насреддин, то можешь ли ты ответить мне на вопросы. - Да, - ответил ему землепашец, - я Ходжа Насреддин. А что ты можешь дать мне взамен? - У меня корзина гранатов. Если хочешь, бери их. - Хорошо, - согласился Ходжа Насреддин, - вместе с каждым твоим вопросом я буду получать один гранат. Любопытный задал столько вопросов, сколько у него было гранат, и удивился: - Но у меня есть еще вопросы! - Хорошо, - сказал ему ходжа Насреддин, - приходи, когда у тебя появятся еще гранаты. Что означает эта притча? Будут гранаты, появится и желание отвечать на вопросы? Можно рассуждать и так, что вопросы, прозвучавшие из уст любопытного, не были необходимыми для его выживания. Любопытство лучше всего удовлетворять, когда имеется, что кушать. Тело первично в этом. Прежде всего надо выжить, а потом уже получать ответы от мудреца. Иначе ведь они могут и не пригодиться. А может быть, ближе всего это: количество вопросов о мире пока что значительно больше любого количества гранат на свете. Потому что мир бесконечен, и глупость человеческая бесконечна, да и вариантов ответов может быть тоже много… Эта истина стоит того, чтобы для ее познания глупцу заплатить всеми гранатами. Мир значительно более широк, чем кажется даже любопытному. МУДРЕЦ Что делает мудрец? Мудрец - это пророк, прежде всего. Чтобы воплотить в материю предсказанное, нужно иметь средство для этого. Но материальное средство наращивается постепенно, осмысливанием уже известного. Это движение пошагово. Нельзя человеку дать некие сведения о его возможностях, которые он не поймет и не будет знать, как ими вообще распорядиться. Иначе он взорвет себя, нажав не на ту кнопку. Нас постоянно оберегают Высшие Силы от включения в нас подобных сверхспособностей. Но человек любопытен настолько, что он уже сам начал обуздывать тигров: электричество, ядерные силы, генную инженерию. Можно ли управлять событиями? Без сомнения, можно. Так почему же тогда мудрецы не управляют миром? - спросит почти каждый. И ошибется. Потому что мудрецы на самом деле управляют миром, влияя на людей своей мудростью и делая их этим выше и лучше, чище, умнее, способнее и могущественнее. А не нарушаешь ли ты запрета, давая открыто свою парадигму, которая может дать, как дала тебе, любому другому возможность достаточно осмысленно получить некие сверхспособности? - такое восклицание я могу услышать. Так это или нет? Да это так. Можно без больших затрат как бы очистить то, что, за многие годы адаптации к более низменному миру, оказалось спрятанным под наслоениями привычек, невнимания, бездумья, агрессии. Можно получить возможность пророчествовать почти в любое время. Можно использовать это в своей жизни. Вопрос: зачем? ОБРАЩЕНИЕ Хочу обратиться к тем, кто, возможно, пойдет по пути, почти научное начало которому я даю в своих книгах. Прошу о том же, о чем уже неоднократно говорилось в Духовных Учениях, – об осмыслении. Жизнь в моем теле такая же гаснущая, как и в теле любого из вас. Но она имеет отличие. Она тлеет или горит, только когда я сам подбрасываю в нее дрова. Моя жизнь в этом смысле искусственна более, чем у многих других. Цели, которые преследуются в Учениях, – совершенствование себя и мира, то есть овладение секретами, умениями, пониманием. Поэтому призываю больных вырвать, или хотя бы вырывать периодически, себя из болезни и перейти, или переходить, в разряд тех, кто социально полезен, не является нахлебником. Призываю остальных получить хорошее самочувствие. Контактёров – жить без подсказок поводыря или Ангела, хотя и помнить, что он способен придти на помощь. Лучше самому выходить на контакт и получить информацию, но этому надо учиться. СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ Хотелось бы заповедать одно: самостоятельно принимать решения, делать как можно больше. Главное – делать выбор на основе Высших Критериев. Кто этого не может, тот пускай поставит себе задачу развиваться в направлении идеала самостоятельности. Когда-то я смог открыть для себя то, что сначала удивило, а потом спасало: необходимость страсти, иначе в моем гаснущем организме не оказывалось огня жизни. Я почувствовал значение женщины в своей жизни. Потом понял, что родился с любовью ко всему, и она должна быть мною поддержана специальными усилиями. ФАЗА ПОЛЕТА Мне всегда хотелось чувствовать свое совершенствование, двигаться и видеть результат движения. Это я смог достаточно просто делать через бег. Быть в поле наслаждения всегда – это сложно, но можно, а постоянно быть в тоске и дурак может. Что тренировало меня? Отвечу: экстремальные условия, которые потребовали изменения многих принципов, ужесточили методы, потребовали и придали решительности. Они продемонстрировали внутреннюю безграничную свободу. Отсюда однажды я сделал вывод для себя: все, кто замахивается на внутреннюю свободу другого человека или на свою собственную – черны. ПОЗНАНИЕ Познание для человека – это естественный наркотик жизни. Без него человек жалок, зол. Тяга к исследованию непреодолима – анализ и синтез, пробы, методы. Что дало мне познание? Практические и удивительные результаты, удовлетворенность и понимание важности передачи их человечеству. Я по-новому взглянул на поэзию и потому не сошел с ума, а наоборот, усилил свою внутреннюю гармонию. Я понял, что мудрость и юмор – это наилучшая тренировка. Знать их законы – это значит знать и законы абсурда. Нельзя смеяться над другим и тем более над слабым. Но нужно смеяться над собой, чтобы не впасть в гордыню, честолюбие… Я начал открывать законы усиления разума, которое происходит в контакте людей. Я научился просматривать ситуации на основе К-гипноза – критериального или смыслового гипноза без гипноза. Я стал режиссером своей жизни… ИСПОВЕДЬ И ПОКАЯНИЕ И пришло время, когда я отошёл от лечения, предоставив другим исследовать Жизнь. Мы все обречены в этом мире на уход из него. Ещё никто не смог сделать наоборот. Духовный мир, как то было со мной, помогает человеку, если тот опадает в тяжелейшие ситуации. Поэтому всегда должно вызывать подозрение его участие в наших делах. Лучше положиться на Бога и жить нравственной жизнью. Тогда буйство подсказчиков исчезает.       Оглавление Часть3. АКАДЕМИЯ ВОЛИ.................................................... 3 От автора............................................................................... 3 Глава 1................................................................................. 10 Глава 2................................................................................. 22 Глава 3................................................................................. 33 Глава 4................................................................................. 45 Глава 5................................................................................. 56 Глава 6................................................................................. 67 Глава 7................................................................................. 79 Глава 8................................................................................. 91 Глава 9............................................................................... 102 Глава 10............................................................................. 114 Глава 11............................................................................. 126 Глава 12............................................................................. 136 Глава 13............................................................................. 147 Глава 14............................................................................. 158 Глава 15............................................................................. 169 Глава 16............................................................................. 180 Глава 17............................................................................. 192 Часть4. МАШИНА ДЛЯ ПРЕДСКАЗАНИЯ........................ 200 От автора........................................................................... 200 Глава 1............................................................................... 204 Глава 2............................................................................... 216 Глава 3............................................................................... 229 Глава 4............................................................................... 241 Глава 5............................................................................... 254 Глава 6............................................................................... 267 Глава 7............................................................................... 281 Глава 8............................................................................... 294 Глава 9............................................................................... 306 Глава 10............................................................................. 319 Глава 11............................................................................. 333 Глава 12............................................................................. 346 Глава 13............................................................................. 359 Заключение........................................................................ 371 Оглавление......................................................................... 375